Онлайн чтение книги СЕГАРТ. Путь огня (Книга первая) SEGART. The fire's path (1 book)
3 - 8

Впервые за прошедший месяц Югарт не чувствовал в груди саднящую, постоянную боль  от отсутствия Глена. Его движения лишились стесненности, неловкости, напряжения. Исчезло неприятное ощущение, преследующее его  фантомным жжением на коже от пристальных, тяжелых взглядов дорийцев.

Быть может по этому, когда он вошел в Большой зал, и  разговоры на мгновение стихшие, а затем возобновившиеся снова, нисколько не смутили Югарта. Наоборот, прибавили решимости. Стойкость и спокойствием подобающему небесному стражу, он миновал длинный проход в толпе, оставленный как будто специально для него.

Головы присутствующих поворачивались за ним, пока он шел к трону, возле которого стояла мать его отца, правительница народа доры - Главная жрица всепожирающего и опасного, таинственного бога - Великого Огня.

Югарт остановился. Он чувствовал, как все существа, находившиеся сейчас в этом каменном мешке, замерли, в ожидании от него одного действия. Страж спиной ощущал, как все янтарные глаза толпы обращены только на него и на трон перед ним.

«Они ждут этого от меня, - сердце Югарта стучало, как сумасшедшее, но он старался ни одним мускулом не выдать волнение охватившее его. - Сейчас я должен делать одно - повиноваться».

В плавном движении колено опустилось на пол. Тело сместилось слега вперед в полупоклоне. Югарт склонил голову. Действо мужчины было красиво и грациозно. Вот и все. Его преклонение перед Шахтар было завершено.

- Подойти ко мне, мой Повелитель, - скрипучий голос Главной жрицы разнёсся по залу, проникая всюду.

Югарт поднял подбородок, а вслед за ним и равнодушный взгляд.

Шахтар ждала. Ее глаза хищно блестели в полумраке пещеры. Она степенно сделала два шага в сторону и, посмотрев на Югарта, властно махнула рукой, указывая на пустой трон.

Югарт не стал спорить и, молча, поднялся. Его сердце смирилось.

Шаги были уверенными как никогда. Раз шаг, два шаг, третий, шестой. Каменный трон, высеченный из черного мрамора, гладкий, аскетичный, с высокой спинкой в виде замерших языков пламени, вот его новое место - престол Повелителя дор.

Югарт глубоко вздохнул и сел. «Какой он холодный, - страж медленно выпустил тепло из своих легких и посмотрел вперед. - Я теперь всегда буду в этом холоде».

Перед ним подобно ковру лежали в повиновении люди. Сотни склоненных красных голов.

- Повелитель с нами! - выкрикнула Шахтар и ее костлявые руки взметнулись вверх. Мелодично звякнули браслеты. – Истинный! Возрадуемся же дети мои!

Гул восторженных голосов сотряс пещеру.

- Воздадим должное Великому Огню! – не унималась Шахтар.

- Воздадим! - хоровым эхом откликнулись люди, призывно поднимая руки к своду.

- Мы просили и получили! - завыла старуха.

- Великий Огонь! - гудели люди.

- Мы искали и нашли!

- Великий Огонь!

- Освети наш путь!

- Великий Огонь!

- Очисти мир от скверны!

Дорийцы, на мгновение, стихнув, протяжно, то ли застонали, то ли зарычали. Звук был глухим, гортанным, а акустика пещеры сильнее усиливала его.

От звуковых вибраций по спине небесного стража пробежал неприятный холодок, но он настойчиво сжал челюсть, терпеливо ожидая, чем закончится сие представление.

- Да упадет на скверну твой божественный огонь! Да освободишься ты из заточения! Да исполнится воля твоя!

- ВЕЛИКИЙ ОГОНЬ! - феноменальный раскат, подобный грому, из мужских и женских глоток поглотил собой всё пространство вокруг.

Югарта затрясло. В висках закололо. Сознание помутилось. Перед глазами заклубились малинового цвета разводы. Краширец ощутил запах розового дыма, что подносила ему в темнице Шахтар, и ему почудилось, что сейчас он потеряет сознание. Волны дурноты накрывали его, заставляя задерживать сбивчивое дыхание. Паника возрастала в Югарте, и только невероятная сила воли удерживала его сидеть на этом («Пранты его забери!») престоле. Он  судорожно вздохнул, впуская в легкие удушливый воздух. Уши уловили мелодию.

Доры пели.

Это так ошарашило сеюйца, что тошнота отступила, оставляя легкое головокружение. Мелодия была не знакомой. Он еще не слышал ничего похожего. Если солнечные жрицы начинали свое песнопение на разные лады, постепенно сплетая свои разно-тональные  голоса в один, то жители горной гряды Шрам пели хором, постепенно разветвляясь на мужские и женские голоса, создавая странный звучащий перелив.

«Интересно, а Глен смог бы так спеть? – мимолетное воспоминание о землянине, принесло нестерпимую боль в груди. Югарт скривился. - У него другие песни. Землянские. Земные, - пальцы сжали колени обтянутые лекроном. - И я их больше не услышу».

Пение смолкло, и Югарт почувствовал облегчение.

Как только церемония закончилась, и последний звук обрядовой песни затих, сеюиц покинул тронный зал. «Сея, как я устал», - Югарт спешил по извилистым коридорам к своей опочивальне.

 

Всходила полная луна. Залитая серебряно-оранжевым светом, пустыня расстилалась перед взором краширца. Ветер гулял по ней, взметая песок. Шелест пересыпающихся, трущихся друг о дружку песчинок, был похож на шелест листвы. Небесный страж закрыл глаза и постарался увидеть лес. Родной лес, покрывающий собой всю землю - центр его Вселенной - дом народа, с которым он жил, в котором родились его мать и его отец.

- Батрис не мой отец, - еле слышно пробормотал Югарт.

- Дааа... - в подтверждение громче зашипела Шахтар, впиваясь, как птичьи коготки, ногтями в плечи мужчины. - Он не твой отец.

Югарт стоял на коленях, смотря, как из кратера в Священной пещере поднимается малиновое нечто, клубящееся туманом. Шахтар часто водила его сюда в это подземное святилище - в  «дом» Великого Огня - на свои обряды.

Небесный страж не противился. Эти походы к  источнику поклонения дорийцев – Костру Истины – давали Югарту то, о чем он раньше и помыслить не мог - встречи с матерью. Не с настоящей, конечно, только с  ее эфемерными образами в ведениях, дарованные  Великим Огнем.

– О, Великий Огонь! Разожги Костер Истины! Покажи своему сыну правду! Открой ослепшие глаза! Рассей тьму! Рассей ложь! Расссееей! Расссееей! – скрипуче взывала и взывала Шахтар.

Казалось, что мысли сами собой обретали в темноте форму – ужасные и завораживающие картины. Югарт увидел то, что не знал: как брат-близнец его материи убивает отца, как Герд испускает последний вздох, как ожесточенно смотрит на это Батрис, которого он звал и считал своим настоящим папой.

- Я думал, что я осквернен их связью, - вяло проговорил страж.

- Лоооожь… - прошипела Шахтар, склоняя свою голову к уху мужчины. – Батриссс никогда не был твоим отцом…

- Я слышал это  сам. Старшие солнечные жрицы шептались об этом…

- Лоооожь… - тихо тянула Шахтар, медленно сдвигая свое лицо влево. – Все это лоооожь… - ее неровное дыхание стелилось по щеке краширца. – Ты дитя Герда…

- Я так отличался от остальных своими волосами, - Югарт невидящим взором смотрел вперед, где в бешеных конвульсиях плясал Великий Огонь.

Сгустившаяся розо-малиновая поволока рассеивалась, и страж словно прорывался сквозь завесу времени. Он увидел перед собой живую маму. Сея, он снова видит ее! Снова! Она протягивает к нему свои такие нежные, такие ласковые руки.

- Ну, вот мы и постригли тебя, - пальцы матери прошлись по неровному «ежику» прически. - Когда они короче, то не так заметны, - женщина покрыла освеженную стрижку белой банданой. – И больше не снимай ее, Югарт. Никто не должен видеть твои волосы. Ни-ког-да.

- Почему? – взрослый Югарт услышал со стороны свой собственный вопрос, издаваемый его детским ртом более пяти циклов назад.

- Так надо, сын мой, - ответила Селаия и туже стянула концы банданы. Югарт вновь ощутил, как начинают подступать от боли слезы, так грубо ткань впилась в его детскую голову. – И никогда не подходи к тем детям.

- Но они позвали меня. Сказали, что хотят поиграть.

- Они не поймут, почему у тебя такие волосы, - нахмурилась женщина, еще сильнее утягивая узел из белой ткани. – Они - глупы. Ты будешь играть только со мной или с бра… папой. Хорошо?

Югарт молчал, испугано смотря на странно исказившееся (всегда такое доброе, такое ласковое) лицо матери.

- Ты меня слышал, Югарт? Поклянись мне, что не будешь общаться с ними и с другими жителями деревни, – ногти женщины вонзились в кожу ребенка, оставляя глубокие отметины. – Я жду!

- Да, мама, - выдохнул маленький Югарт. – Я сделаю все, как ты скажешь.

- Вот и хорошо, мой милый, - и лицо матери снова приняло добрые черты. Она, наклонившись, крепко обняла свое дитя. – Ты не виноват, что родился таким…

- Меееерзкие… Меееерзкие сеюйцы… - сипела Шахтар, заглядывая в остекленевшие глаза краширца. – Перешагнииии через них. Освободиииись от этой меееерзости. Очисть себя и свой разум в благостном огне!

О боги, эти видения с матерью были полны любви и невыносимой скорби. Они оставляли в душе Югарта странные неприятные ощущения. Эти ощущения настигали его даже во снах, терзали его еженощно, принося неприкаянность в период бодрствования. Краширец, вздрогнув, поежился. Он знал, что этой ночью видения с матерью придут к нему снова. Они всегда приходили повторной волной, после ритуальных обрядов Шахтар, как дальний отзвук от его прошлого, нереально далекий от сегодняшней жизни Югарта… там, где было его детство  – в сожженной Хаюне. Он не хотел их и в тоже время жаждал. Он мучился ими, и мечтал ощутить их вновь. Именно за этим он каждодневно послушно спускался за Шахтар в темноту Священной пещеры к Костру Истины. Он ничего не мог с собой поделать, он не мог обуздать эти нездоровые чувства - это было выше его сил…

Ледяной жгучий ветер впился в щеки Югарта, нырнул в волосы, лизнул руки,  уносясь вдаль, подталкиваемый новым порывом. Ощущение бессилия нагоняло на Югарта злость вперемешку с отчаяньем. Он был опустошен. Тело было словно деревянным, неуклюжим, как будто принадлежало кому-то другому. Как он выдержал церемонию своего возвышения? Он и сам не знал. У него не было иного выбора, как принять все то, что требовала Главная огненная жрица. Уговор с Шахтар висел над ним невидимой дланью, управляющей теперь его жизнью.

- Жизнью, - Югарт недобро хмыкнул, безропотно принимая нелепое веселье приходящее следом за осознанием своей обречённости, – но не сердцем.

Краширец ненавидел своё удручающее положение, но готов был стерпеть все что угодно - голод, жажду, физическую боль, играть эту нелепую роль Повелителя, ходить на терзавшие душу обряды к Костру Истины, сделать все, что  пожелает Шахтар во имя Великого Огня, лишь бы… Глен был жив! Глен и его безопасность - этот  единственное, что удерживало Югарта не захлебнуться во всем том безумии, которое бурлило вокруг него. 

- Хочу видеть тебя! Здесь и сейчас! На этой продуваемой всеми ветрами одинокой скале. Но это невозможно…

«Хотя бы ещё раз обнять его», - и Югарт уперся об каменный подоконник,  подставляя лицо под кусачие порывы ветра, крепче стискивая зубы.

-  Божественный Сея, - сеюиц протянул руки к темневшему, насыщенно лиловому небу, к блеклой луне висящей безликим, невыразительным пятном, - прошу, присмотри за Гленом! Пошли мне любую кару! Я выдержу любое наказание, но, молю, защити его! Услышь меня, Сея, небесного стража, носителя твоего семени, твоего сына - сегарта! - и мужчина упал на колене, все, также, держа поднятые вверх руки.

Глас краширца, рассеянный ветром, потонул в ночи. И там же тонули его мечта, его желание, и никем не слышимые просьбы. Боги не подали ни одного знака, и последняя  надежда сеюйца вышла из стража одинокой слезой.

Югарт с тяжким вздохом поднялся и, тяжело ступая, поплелся к ложу.

- Вот и все, - пробормотал краширец, как подкошенный, падая спиной на кровать, застилая лицо руками. – Надеюсь, Сея услышал меня...

- Мой Повелитель, - неуверенно позвал женский голос.

Молодой человек резко сел и повернулся на зов. Встревоженные янтарные глаза встретились с рассерженными васильковыми.

- Фетари, – сказал, наконец, сеюиц ничем не выражающим голосом.

Губы дорийки изогнулись в слабой улыбке. Она сделала в направлении к кровати пару шагов. В ее руках блеснул предмет. Югарта невольно всего передернуло. Он узнал этот сосуд - точно с таким приходила в темницу Шахтар.

- Зачем ты это принесла?! – возбуждено вскричал страж, перекатываясь по кровати, со стуком ударившись стопами об пол, вскакивая на ноги.

Фетари в гробовом молчании неуклонно приближаясь к нему. Что-то в плавных движениях девушки было странное, непривычное, неправильное… Что-то жуткое, таилось в каждом ее плавном, выверенном шаге.

Вот Фетари остановилась и приподняла с легким стуком золотую крышку. Малиновая дымка, вырвавшаяся наружу, обволокла их.

Удар! Мужчина выбил урну из женских рук. Огненная жрица прижала свои опустевшие ладони к животу. Металлический дребезжащий звук, заглушаясь, пронесся по комнате. Малиново-розовая дымка стелилась шлейфом за укатившимся под кровать золотым сосудом. Чуть дрожащие тонкие женские пальцы одну за другой расстегивали заколки, скреплявшие одежду. Девушка разоблачалась.

С легким шорохом одеяние упало на пол.

- Повелитель, - проговорила жрица придушенным шепотом.

Ноздри возбуждено встрепенулись. Югарт с шумом вобрал в себя злополучный (душный своим приторным запахом) дым и с силой толкнул нагую краширку на постель.

 

ВНИМАНИЕ!!!

 

ДАЛЕЕ СЛЕДУЕТ ИНТИМНАЯ СЦЕНА С НАСИЛЬСВЕННЫМ  ПРИМЕНЕНИЕМ ФИЗИЧЕСКОЙ СИЛЫ!

 

ПРЕДЛАГАЮ ВСЕМ, КТО НЕ МОЖЕТ ТАКОЕ ЧИТАТЬ ПО СВОИМ ДУХОВНЫМ ИЛИ ИНЫМ УБЕЖДЕНИЯМ, ПЕРЕЙТИ К СЛЕДУЮЩЕЙ ГЛАВЕ.

 

С УВАЖЕНИЕМ, ЛИНА ВАРДАЕВА

 

Красные, распущенные волосы рассыпным веером разметались по ложу. Югарт с силой навалился на Фетари. Она вскрикнула. Жалкая попытка оттолкнуть. Но мужское тело припечатало сверху, как плита, не давая, пошевелится.

- Мой господин, – прошептала девушка, поглаживая выпуклые черные чешуйки лекрона, – мне… трудно дышать…

Югарт, приподнявшись, вздохнул глубже, вбирая в себя остатки растворяющейся в воздухе малиновой поволоки. Он пьяно посмотрел на женские мерно вздымающие и опадающие груди, на затвердевшие, небольшие алые соски, обрисованные по контору неестественно жирной темно-фиолетовой линией. Тело обдало жаром. В синих глазах вспыхнуло безумие. Его пальцы ущипнули один.

Девушка жалобно застонала, раскидывая руки, мертвой схваткой вцепляясь в простыни. Из глаз девы покатились слезы.

Но Югарту было плевать! Пульс в нем нарастал. Страсть стегнула его обжигающей плетью. Руки, обхватив девичий торс, заскользили к низу.

Тело дорийки было гибкое, мягкое, плавные изгибы перетекали один в другой, и пальцы Югарта, двигаясь по ним, изучали их... Познавали их... И нещадно мяли их...

Руки замерли на коленях, страж рывком раздвинул их. Женские ноги напряглись и через мгновение размякли, открывая перед мужчиной то, что было уготовано только для Избранного – вход в лоно - Колыбель Жизни.

Левая рука стража привычно прикоснулась к лекрону.

Огонь разжегся в нем неутолимым желанием, и краширец полностью отдался его власти, теряя контроль над разумом. Он, выгнувшись, с напором вошел в дорийку. Фетари тяжело задышала, принимая его. Мужчина глубже погрузился в женщину... ещё раз... и ещё, и ещё, и ещё...

Вязкая мягкость внутри манила его, засасывала в себя, обещая при каждом толчке освобождение...

Похоть сжирала, ломала принципы небесного стража, его внутренний стержень, его личность, рвясь к своей дани – спарится с самкой, обладать самкой, покрыть самку. Ощущения были взвинчены до предела, все тело требовала одного - излить то, что даровано самой природой для самого сокровенного таинства, для сакрального ритуала между мужчиной и женщиной, потому что за этим слиянием таилась новая жизнь.

Животный инстинкт побеждал задурманенный рассудок, и Югарт отдался позывам первобытных предков, древней оде разврата, ненасытному влечению, сладострастной жажде обладать женщиной. Да и кто может противиться архаичному, как сам мир, лозунгу – плодись и размножайся?

Жар! Пламя! Агония!

По телу нарастающе проносились щекочущие волны необузданного вожделения. Они были знакомы стражу. Эти чувства, эти приятные приносящие мучительный зуд чувства он уже испытывал и не раз… с ним. Но сейчас все было не так. Было больно!

В груди одна за другой рвались нити, сакральные нити Избранных, связывающие его с Гленом. Но похоть была сильнее! Хотелось выплеска, но его все не было и не было.

Сеюиц ускорился, толчки стали жестче. Мужчина почувствовал, как к боли стало примешиваться странное извращенное удовольствие. Он злобно засопел. Его темп нарастал. К женским стонам примешались всхлипы.

Это раздражало Югарта. Он ненавидел их! Ненавидел тело, что издавало их,  потому что это было не его тело, потому что это был не он, не Глен. А сакральные нити рвались и рвались…

- Повелитель, - задыхающимся, срывающимся голосом призывала девушка, - … Господин… Прошу… По медленнее… - всхлипывая, Фетари тянула к сеюйцу свои руки, пытаясь то ли обнять, то ли отпихнуть его, лишь бы сбросить обороты, - Господин… По… медленнее… Молю вас… Господин…

Но Югарт, пресекал эти беспомощные попытки, и как заведенный двигался и двигался - накатываясь и отступая – словно морской шквал, терзающий беззащитный, девственный берег. 

- Повелитель, сжальтесь, - Фетари, приподнялась в отчаянной попытке поцеловать, но Югарт в озлоблении оттолкнул ее, навалился сверху, сминая под собой, вдавил дорийку в кровать и, свирепо замычав, перешел на новую скорость.

Впереди замаячил, дурманящий ожиданием, экстаз. Мужская рука, нырнув под поясницу, с новым сильным толчком притянула женское тело к себе. Краширка уже не сопротивлялась. Она повисла безжизненной куклой в объятьях сеюйца. Ее волосы, ее груди колыхались в такт движениям мужчины. Из глаз, не переставая, текли слезы. Из приоткрытого рта вырывалось еле слышное дыхание. Она уже не молила, не звала своего господина.

Югарт прижался к деве и замер. Его лицо уткнулось в ложбинку между грудей.

Миг, и исступление накрыло его.

Ноздри со свистом втягивали пряный запах другого тела.

Напряжение спадало.

«Она пахнет не так!» - приливная волна ярости сотрясла приходящего в себя небесного стража. Он распустил руки и женщина, как куль с песком, упала на постель. Со смачным звуком пенис вышел из нее.

«Я осквернил нашу любовь, - Югарт зло смотрел на простертое перед ним безвольное тело. – Я больше не его Избранный. Я в конец разрушил нашу с ним связь. Нет мне прощения».

- Убирайся, - тихо процедил краширец сквозь зубы.

Огненная жрица осторожно повернула голову. Над ней нависал мужчина, в глазах которого плескался гнев.

- Мой… Повелитель, - недоуменно проговорила она. - Мой господин, чем я не угодила вам?..

- Уходи отсюда, - сдавлено повторил краширец.

- Мой господин? – Фетари приподнялась на локтях.

- Уходи, - громче сказал Югарт.

- Мне уйти? – женщина, отползя к изголовью кровати, присела.

- Ты глухая? – стаж остервенело ударил кулаком по матрасу. – Я сказал: Уходи! Вон!

 - Мой Повелитель… Вам этого достаточно?..

Югарт из-под густых бровей посмотрел на нее. Его озверевший взгляд скользнул с ее лица на грудь и устремился ниже - на сомкнутые, слегка согнутые в коленях, ноги. Там в неразличимой глазу глубине, затененное округлостями бедер, было то, что он больше всего сейчас ненавидел, то, что определяло ее как женщину, то, что толкнуло его на прелюбодеяние, то, что заставило его изменить Глену.

- Я не бью женщин, стариков и детей, - Югарт резко махнул в сторону двери. – Уходи и не появляйся мне больше на глаза.

- Я не могу исполнить твою просьбу, мой господин, - девушка легко соскользнула на пол, и, слегка поморщясь, грациозно склонилась к валявшемуся платью, подхватила его. – Я отдана тебе. Я - твоя женщина. Костер Истины благословил меня выносить твоих детей. Такова воля Великого Огня!

Югарт хмуро смотрел на нее. Это была уже не та Фетари, что совсем недавно безвольно стонала и плакала под ним. В этой женщине, привычными жестами встряхивающую одежду, чувствовалась пугающая, скрытая сила.

- А моя воля? – синие глаза сузились. – Вы все зовете меня – Повелитель. Так подчиняйтесь!

- Ты не бог, - жрица, нырнув в одеяние, облачалась, аккуратно скрепляя застежки. – Ты – наш Повелитель, но Великий Огонь - Повелитель над Повелителями. Даже Шахтар не в силах противится Костру Истины.

И краширка, горделиво подняв голову, встряхнув взъерошенными волосами, с вызовом глянула на сеюйца. Югарт в раздражении поджал губы.  Внутри грудной клетке заворочалось неизведанное: черное и пугающее. Парню нестерпимо захотелось сорвать все, что было сейчас одето на Фетари: чтобы она снова стала голой, беззащитной, уязвимой; чтобы ощущение влияния, исходящее от каждого незначительного движения девушки прошло, и она снова была в его беспрекословной власти; чтобы она просила пощады от своего господина.

Фетари плавной походкой подошла к Югарту. Их глаза встретились. Краширец отвернул лицо.

- Я знаю, - она наклонилась ближе, стараясь не морщиться от боли, приносимое ей каждым движением, - что в твоей крови, мой господин, все еще течет его имя. Шахтар не хочет видеть этого, но я не она, - краширка указательным пальцем, приподняв подбородок сеюйца, поворотила его к себе. – Даже если это пока так, я не вижу соперника в том мужчине. Ведь он - там, а я – здесь. Ты будешь моим. Ты полюбишь меня, хочешь ты того или нет.

И ее губы коснулись губ Югарта.

Звон, от пощечины, разнеся по комнате.

- Ты забываешься, женщина, с кем говоришь, - Югарт стоял и убивал взглядом упавшую перед ним жрицу. – Не тебе решать, кто будет рядом со мной. Кого я изберу своим Избранным. Даже Великий Огонь, с его колдовской силой, не указ моему сердцу.

- Ты пожалеешь об этом, - ядовито зашипела Фетари, и Югарт содрогнулся от взгляда, что наградила его дорийка. – Ты возьмешь все свои слова обратно. Мой отец – алдерамин! Мой старший брат – радогарт! – чеканился каждый слог. - Я – огненная жрица! Я - преемница Шахтар! Я рожу тебе наследников! И они станут – Повелителями дор. Ты будешь моим – во что бы то ни стало! Ибо такова воля Великого Огня!

 

Глен ощущал, как в нём рождались непосредственные движущие силы - уверенность и упорство. Он чувствовал единство с народом сеюи, и даже какой-то энтузиазм от того, что и он участник борьбы с прантами. И с каждым днем, с каждой неделей эти ощущения усиливались, крепли.

Теперь вечером, перед сном, они с Мэханом дрались в просторном зале с колонами на первом этаже крепости. А лучше сказать Глен осваивал боевые приемы сегартов, если бы они были людьми. От земных единоборств их отличало то, что в основном это были прыжки с любой позиции, разворот в разном направлении и умение сгруппироваться при приземлении, без явного разящего удара кулаком или ногой. Всё это очень смахивало на капуэйро.

- Нет нужды кого-то бить, если есть слова, чтобы унять ссору. Это еще дети могут себе позволить такие вольности, - краширец шуточно помахал кулаками, - на то они ещё и дети, - поучал его Мэхан, голосом очень схожим с интонацией дяди Саши. - А вот перед прантами нет смысла сдерживаться.

«Они бы точно подружились, - подумал Глен, смотря как сеюиц перекувыркнувшись  в воздухе не хуже аса паркура, красиво приземлился в эффектную позу «Spider-Man». - Он такой взрослый. Очень взрослый. По-настоящему взрослый».

- Что? На сегодня довольно? Я тебя измотал? - Мэхан выпрямившись, направился к Глену. - Или еще хочешь?

- Нет, - землянин  слегка улыбнулся, настолько слегка, что это с большой натяжкой можно было назвать улыбкой. - Но думаю на сегодня достаточно. Я весь вспотел. Хочу принять ванну.

- Тогда пошли, - Мэхан беззаботно махнул рукой, и они вместе двинулись с первого этажа на третий.

Погружённый в свои мысли Зорин очнулся только тогда, когда Мэхан крутанул краны, и деревянная лахань начала заполнятся водой.

- С-спасибо, - выдавил озадаченный Глен. - Я и сам бы смог. Не стоило так сильно утруждаться.

- Что делать? Утруждаться? – озадачено вопросил Мэхан, изогнувшись к юноше. - Я тоже буду купаться. Если ты об этом.

Страж, начал быстро расплетал косы в своей замысловатой прическе.

- Ты сам так заплетаешь? – сказал Глен, неотрывно смотря на ловкие пальцы краширца.

- Нет, - мотнул головой Мэхан, и волнистое золото из волос колыхнулось словно было живое. - Так красиво я не умею. Она мне их плетет.

-  Она? – загорелые пальцы неловко дернули завязки на вороте, ослабляя узел. - Твоя тайная девушка из деревни? - Глен зорко следил за профилем Мэхана, потому и увидел, как легкая улыбка легла на губы краширца.

- Если и так все понятно, зачем спрашивать? - промурлыкал страж и нажал на лекрон.

Глен отвел смущенный взгляд. Да ему и не надо было на это смотреть. Он знал, что под черной в чешуйчатый узор тканью скрывается красивое, спортивное тело, с необыкновенного цвета кожей: алебастровой и приятно гладкой на ощупь. Глен неосознанно вспомнил, как он прикасался губами к такой же похожей коже, но на другом столь же сильном теле, и как получал от этого неземное удовольствие.

- Я принесу чем вытереться, - Глен резко развернулся и поспешил в кладовую.

Там царил матовый полумрак. Через круглое окошко под самым потолком просаживала свой свет полная луна. «Уже прошел целый месяц. Как летит время», - подивился землянин, рассматривая спутник Крашира, мирно повисший над Лаярдом.

Зорин подошел к полкам. На них стопками лежало много чего полезного: постельное белье, одежда, обувь, рулоны кожи, что-то связанное в квадратные тюки и то, что он и искал - полотенца. Подхватив парочку полотенец, он уже собирался вернуться к Мэхану, но не смог. В грудине внезапно защемило. Он, сдавив полотенца в руках, прижимая вещи, как родных, к солнечному сплетению, согнулся, приседая на корточки.  То, что внезапно настигло Глена, было похоже на то, как будто в нутрии него несуществующие, фантомные, железные струны или нити одна за другой лопались, лопались и лопались, врезаясь от разрыва в плоть, принося режущие, бесконечные волны звенящей боли.

Зорин качнулся, заставляя себя выпрямиться. Но боль была нестерпимой! Меж ребер вновь с новой силой все невыносимо закололо, и Глена нагнуло снова.

- Юг! – с новым приступом непонятной боли вырвалось из землянина. 

«Что я несу!» - удивился Глен, прикусывая нижнюю губу. Он еле сдержался, чтобы не завыть, и всадил со всего размаху кулаком в каменный пол.

- Черт! Черт! Черт! – сквозь зубы процедил землянин.

Резь пронзила все косточки кисти, вспышкой отозвавшись в локтевом сгибе, ручейком влилась в реку боли, что рождалась, затихала и снова рождалась в груди. Зорин с новой силой замычал.

- Глен? - позвал сзади удивленный голос. – Что с тобой?

Кто-то подхватил его и пытался приподнять.

- Не надо, - вяло начал сопротивлялся землянин, скидывая настойчивые руки со спины, - не трогайте меня. Со мной все в порядке. Я с тренировки и плохо пахну.

- Тогда пойдем в ванну, - сказал знакомый голос, просачиваемый к нему сквозь боль, как просачивается свет фанарика через завесу тумана. - Ты поранил руку? Дай заживлю.

- Нет! - Зорин толкнул от себя, насколько мог, человека, а сам отшатнулся к стеллажам. - Само пройдёт. Это не существенно.

Боль, что покрыла его, внезапно схлынула, как и пришла. Глен, тяжело дыша, выпрямлялся, параллельно пытаясь рассмотреть носителя голоса. Силуэт мужчины мутной формой вырисовывался на желтом фоне проема двери. Его контур был не четким, как будто от краширца шел нестерпимый жар, заставляя  воздух вокруг него дрожать.

- Глен, ты плачешь? - Эхан посмотрел на землянина жалостливым выражением, с каким бабушки смотрят на своих худощавых внуков.

«Стыдоба», - Зорин прижал полотенца к лицу, так крепко, что еще чуть-чуть и задохнулся бы. Походу краширец тоже подумал об этом и рывком отодрал мягкую ткань от лица Глена.

Землянин судорожно вздохнул, его рот скривился, кости ныли, лёгкие болели. Ломота, что совсем недавно сковывало всего его, прошла,  и тело  требовало снятия напряжение. Глен снова прикусил себе нижнюю губу, борясь с собой, только бы не закричать от затухающей отдачи этого болезненного ощущения.

- Кричи! - неожиданно заорал на него Эхан. - Не держи это в себе! Сколько можно себя мучить?! Я не понимаю?! Сколько ты будешь носить это в себе?! Выплесни!

И Глена прорвало! 

Он заорал, проклиная все, до чего только мог дотянуться в своем отчаянье, плескавшееся в море неведомо откуда взявшейся нестерпимой боли. Проклинал себя -  за свое любопытство, за свое безрассудство, за дольмен, за то, что лишился матери, дяди и друзей, потерял свой дом. Проклинал Югарта - за его поцелуи, за его слова, за его к нему близкое отношение, за его обман, за его предательство. Зачем-то припомнил и отца - Максимилиана. Проклинал Бога - за то, что создал такой неправильный и жестокий мир.

Весь ураган страстей, что бушевали в хрупком человеческом теле, вырвался наружу, сметая все на своем пути в губительных порывах криков, отчаянья, раздражения, заглушившие отголоски внезапной нахлынувшей боли.

Глен выдохся и затих.

Теперь только тихие всхлипы будоражили наступившую тишину.

- Я думал, что видел многое, но такого... - полушепотом проговорил Мэхан, стоя в дверном проеме.

Глен сидел  в сгорбленной позе. Его дыхание было сбивчивым. Он не мог поднять головы. Стыд придавил его. Стыд того, что он только что наговорил, не подумавши, высказал все, что так в нем наболело Эхану, да ещё и Мэхан все это слышал.

Зорин судорожно сжал полотенца и ждал неминуемого: «Сейчас. Вот сейчас они меня оба возненавидят».

- Глен, ты еще, сколько будешь так сидеть? - спросил Мэхан.

Землянин сделал вид, что не расслышал, сильнее сворачиваясь, как замороженная  креветка, в тугое кольцо.

- О! Так ты ещё глухим решили прикинуться? - взгляд Мэхан стал серьезный и пронизывающий. - Глен ты хоть что-то слышишь? - краширец повысил голос.

Зорин сглотнул и, просчитав до десяти и обратно, с вызовом поднял голову:

- Да, я все слышу.

- Слава, Сеи, - Мэхан отлепился от косяка, который подпирал и подошел к оцепеневшему кузену.

Мэхан уютно приобнял Эхана за плечи - так он обнимал брата с детства и лукаво спросил:

- А у тебя что брат? Паралич?

Эхан повернул к брату искаженное от сильного физического напряжения лицо, как будто он пробежал от Лаярда к Солнечному храму за одну ночь.  В изумрудных глазах мелькнуло раздражение к легкому поведению кузена.

- Ты что не слышал, о чем сейчас говорил Глен?

- Везет же мне, - Мэхан криво улыбнулся. - Мне тоже пытаются прописать глухоту. Но, наверное, только мне суждено принести хорошие известия: Нет, с моими ушами все хорошо. И да, я все слышал.
Ты уже успокоился, Глен?

Зорин разглядывал болтающих братьев: «Они не злятся на меня? Хотя, может, они меня не поняли?»

- Там вода стынет, - Мэхан указал в коридор. -  Нет, если вам нравится быть здесь, в полумраке, то я тоже составлю компанию. Но может, все же, ты выкупаешься, Глен?

Эхан внезапно скинул руку брата:

- Посмотри на него! Ему плохо! Наш брат страдает, а ты о купании толкуешь.

- Ну, - протянул Мэхан, - я не сведущ в таких делах, но если выбирать, как страдать, то выбрал бы в чистом виде.

Ненависть, которая мариновалась в душе Эхана, после шокирующего монолога землянина, прорвалась наружу:

- Нашёл когда шутить! Мэхан, как в тебе только нашлись такие слова!

Эхан рванулся к Глену в попытке обнять его. Но Зорин оттолкнул ласку краширца:

- Не трогай меня, я не маленький.

Эхан не знал, что и делать, поэтому с отчаяньем обернулся за помощью к кузену, глазами спрашивая: Что мне делать?! Я не знаю, как помочь! На что Мэхан развел руками, продолжая невербальное общение: Что ты от меня хочешь? Я уже предлагал ванну, а вы отказались.

- Глен, тебе надо в теплую воду, - вздохнул Эхан, сгребать в охапку колючего Зорина. - Пойдем. Тепло тебя согреет, а вода расслабит.

Уже не сопротивляясь, землянин позволит Эхану довести себя до ванны. Он привычными движениями быстро скинул кроссовки и, не раздеваясь, погрузился в  вспененную воду. Мыльные пузырьки весело защелкал по одежде, ткань, пропитавшись влагой, отяжелела, но Глену мало беспокоили все эти неудобства. Безразличие и невнятная пустота наполнила его до краев.

Эхан присел рядом. Он с опаской смотрел на отстраненное лицо землянина. Глен сидел, не шелохнувшись, прямо, и казалось, не дышал. Краширец упер подбородок на сложенные перед собой руки и грустно вздохнул.

- Любить очень трудно... и больно, - Эхан положил левую щеку на руки, смотря, как переливаются весёлой радугой пузыри. - Не удивительно, что есть люди, которые её не хотят испытывать. Вот мой отец её тоже не хочет.

Глен чуть повернул голову в сторону говорившего.

- Да, - Эхан погрузил кончики пальцев правой руки в мыльную воду. - Рохак не любит нашу маму. Грустно, правда, Глен?

- Почему? - тихо спросил парень. - Она красивая, умная, приятная женщина.

- Не знаю, - пальцы стража вынырнули на поверхность с прилипшей горкой пены. - Странно, да? Мама само воплощение Любви, но он не смог полюбить её. Папа любит меня и Далию. В этом я не сомневаюсь. Он добор со многими. У него приятный характера. А маму он уважает, но не более. Почему так происходит, Глен? Я не хочу испытать такое к своей Избранной…

- Никто не хочет, - пробормотал Зорин, смотря, как Эхан перетирает сквозь пальцы мыльный пшик.

- А ты все еще любишь его, Глен.

- Я его уже не люблю…

 - Пусть так, - устало согласился Эхан, снова погружая ладонь в воду. - Но ты не можешь отрицать, что любовь между вами была. Он пошел ради тебя на ослушание Эйвана. Своего отца… Если бы не мое похищение. Если бы не выкуп. Если бы...

- Югарт захотел мне помочь вернутся на Землю, - Зорин перебил рассуждения краширца, приставая из ванны, -  и посмотри, во что все это обернулось. А что было бы если «то». А что было бы если «сë». Мы снова лезем в эту «петлю». Осталось лишь затянуть её потуже и перекрыть кислород, - вода струями стекала с Глена. Его взгляд полыхал гневом, что сеюиц даже отшатнулся от ванны. - Все эти глупые мысли и так продолжают паразитировать в моей голове. И это чертовски бесит! Эхан, это так бесит! Ты даже не представляешь на сколько! Мне кажется, и что еще немного, еще чуть-чуть, и я взорвусь. Я устал от всего этого! - Глен в раздражении раскинул руки. -  Я не вывожу этого! Я - конченный человек. Оставьте меня в покое! И не травите мне душу!

- Итак, ванна не возымела на Глена нужного успокоительного эффекта, - подытожил спокойным голосом Мэхан, кидая чистую одежду для землянина на скамью. - Жаль, очень жаль. Она подавала большие надежды. Есть еще, какие идеи, Эхан, привести младшего брата в порядок?

- Я в порядке, - огрызнулся Глен, стягивая рубашку и отжимая её над ванной. - Просто я больше ни хочу слышать ничего о Юге. И давайте сменим тему про любовные похождения вообще. Мне сейчас неприятно это обсуждать. Я понятно объясняю?

Землянину надоело стоять в воде, и он  выбрался из ванной. С мокрых штанов на пол тут же натекла лужа, пропитывая плетеный, травяной коврик.

- Ты странно дышал, - Эхан присел на мраморный бордюр. Скрестив руки на груди, он недовольно насупился, смотря, как вытирается переодевающийся Глен. – Это было похоже на  приступы, как у Югарта во время грозы. Как считаешь, Мэхан? Они ведь схожи?

- То, что сейчас со мной было, не как у него! – голос Глена вспенился. – У него все намного хуже! У Югарта - это панические атаки. А у меня – это впервые. Я не знаю, откуда на меня накатила эта внезапная боль. У меня такого никогда раньше не было. Я просто не смог ее контролировать и сдержать.

Землянин наклонил голову, прислушиваясь к телу. Оно больше не ныло, не болело и это удивляло.

- Сейчас со мной все хорошо, - вынес себе диагноз Глен. – Можно не беспокоиться.

- Мы это уже слышали, - в голосе  Мэхан чувствовалось, что терпение стража иссекало, – много-много раз. Мой отреченный младший брат меня тоже в этом бесконечно уверял. Но сколько бы раз он это не говорил, только раскат грома приносил молнию, и он... Я думаю, все мы видели, что творилось с ним, - и страж многозначительно замолчал.

- Подождите, - оторопел Эхан. - Глен, ты все знаешь?! Ты уже видел приступы Югарта?

- Да, - вздохнул Глен, оправляя свежую рубашку. - И я знаю, почему они у него. Он мне все рассказал. Я знаю, что случилось с его родными. С его мамой. И я не понимаю, как после всего этого он остался с прантами. Да я бы лучше умер, чем был с теми, кто убил мою мать.

- Ты хочешь, чтобы Югарт умер? - вдруг спросил Мэхан.

- Нет, конечно! - выпалил в сердцах Глен и осекся, смотря на спросившего.

Между карими и серо-голубыми глазами пробежала искра. И Глен понял, что Мэхан его видит насквозь. И не только все видит, но и понимает его чувства к краснобровому, и самое главное - не осуждает.

- Я очень устал, парни. Честное слово. Давайте уже спать.

- Хочешь, я побуду с тобой, пока ты не уснешь? - Мэхан вопросительно воззрился на землянина.

- Если хочешь, и я побуду, - сразу подключился Эхан, вытиравший с пола лужи оставленные  Гленом. - Я могу побыть с тобой всю ночь.

- Нет, не надо, - улыбнулся Зорин, и улыбка его была самая благодарная. - Все нормально. Вы лучшие. Но боюсь, я не усну, думая, что вы уставшие сидите и ждете, пока сон настигнет меня. Завтра мы едем в Марсай. Давайте хорошенько все отдохнем. Да обережет, Сея, наш сон.

- Да обережет, Сея наш сон, - последовал дружный отклик.