Онлайн чтение книги СЕГАРТ. Путь огня (Книга первая) SEGART. The fire's path (1 book)
3-17

Голова гудела. В ушах звенело. Тело ломило. Впереди зиял пролом залитым светом.

Глен попытался встать.

От резкого выпрямления его замутило, а в глазах замелькали черные, вперемешку с золотыми звездочками, мушки. Руки сами на автомате нашли опору — разрушенную стену.

Зорин с трудом выбрался из развалин.

Придя в себя, юноша задумчиво таращился вперед, не понимая, где он находится.

Глен не уверено шагнул, боль вспышкой пронзила ногу. Он скривился, больно прикусывая нижнюю губу, и замычал. В глазах потемнело. Ногти проехались по каменистой неровности.

— Это Эйван! — в отдаление раздался четкий возглас мужчины. — Все сюда!

Глен, прислонившись к стене, проследил взором за тремя мужчинами, пробежавших мимо него. Среди них он узнал Ордэна.

«Мне надо как-то идти», — Глен опустил свой взгляд на ноги.

— Черт!

От вида крови на коже, на клочьях изодранной штанины снова затошнило, и Глен зажмурился. Парень судорожно вздохнул, борясь с поступающими позывами вывернуть внутренности наизнанку. «Господи, и что делать? — землянин медленно вздыхал и выдыхал. — Интересно, я умру от заражения крови или нет?»

Зорин с усилием приоткрыл глаза.

— Слава Богу, она не сломана, — аккуратно поворачивая ногу, приценился землянин. — И рана не глубокая. Так, содрана кожа. Но почему же, черт возьми, так больно?!

— Глен!

Юноша поднял голову, к нему посреди широкой улицы в дымке затухающих пожаров, бежал Рей.

«Дурак! Бежишь по открытой местности! Его же увидят пранты! Я говорил так делать нельзя — это опасно!» — истошной сиреной заорало в голове землянина, встревоженный взгляд быстро обежал совершенно чистое насыщено синего цвета небо.

— Глен! — Рей радостно протягивал к нему руки. — Благослови тебя Сея! Ты жив! Ты ранен?

— Все нормально, — Зорин поморщился, пытаясь выпрямиться, но боль в ноге снова заставила привалиться к стене, да еще так некстати начало болеть в груди. — Немного ранен. Царапина. Где все? Где пранты?

— Они улетели! — глаза Рея безумно сверкали. — Мы многих убили, но те, кто остались — улетели! Победа, Глен! Мы спасли деревню! Глен, мы спасли любимых! Как ты и говорил! Мы смогли!

— Победа, да? — Зорин, закрыв глаза, устало откинул голову. Его затылок, больно стукнувшись, прижался к камню. — «Мы победили. Но какой ценой...»

Память преподнесла ему болезненное воспоминание: большие синие-пресиние звериные глаза, выстрел, рев Югарта.

— Глен, — Рей тронул его за плечо. — Тебе плохо? Давай я отнесу тебя к Орафу.

— Орафу? — Зорин удивленно уставился на марсайца. — Он цел? Невредим?

— Да, — ответил краширец. — И Мэхан, и Дарун, и Ордэн, Кром, Ягэл, да многие. Но, — тут он погрустнел, и ответ вгляд, — есть и погибшие...

«Я так и знал»,- Глен закрыл лицо ладонью, совершая смахивающий жест. Ноющая боль в ноге снова дала о себе знать, и чтобы в конец не упасть, землянин прижался спиной, к тому, что еще с утра звалось домом.

Камень, выложенный людьми ровными рядами, кирпичиком за кирпичиком, с надеждой о защите, наказанному безропотно оберегать его жителей от ветра, дождя, темноты и хищников, удерживать в себе тепло от дыхания домочадцев, огня печи, теперь холодом тянул из Глена жизнь.

— Много? — хриплый голос землянина резанул воздух.

— Мы только начали собирать раненых... и погибших... Глен, тебе надо к Орафу, — Рей, нагнувшись, стал осматривать ногу землянин. — Ты сам не дойдешь, — сеюиц, развернувшись, присел, подставляя свою широкую спину. — Садись на меня.

Глен, с минуту тупо пялился на спину едва прикрытой разодранной кожаной курткой.

— Давай же! — раздраженно крикнул через плечо марсаец.

— Прости, — виновато пробормотал Глен, оглядывая потрепанного краширца. — Я не могу тебя обременять… Ты ведь тоже ранен.

Поле сражения — это широкомасштабное место, на котором проверяются твоя воля, твоя удача и твои нервы; и, кажется, что нет конца и краю этому внутреннему напряжению, что съедает тебя изнутри, сжигая твое я, оставляя после себя испепеленную пустыню боли, отчаянья, обреченности.

Зорин шел поддерживаемый Реем.

«Вот она, какая, на самом деле война», — осознал землянин, обводя взглядом людей, снующих между развалин, еще тлеющих, но не так сильно, не так опасно пожарищ.

Разглядывая поле битвы, еще с утра бывшим мирной деревней, Глену вспоминались вызывающие автонаклейки соотечественников с псевдолозунгом: «1941-1945. Можем повторить!», которые перекочевали с улиц в интернет, и бравировались направо и налево патриотами страны.

«Что? Что они хотят повторить? Вот это?» — недоумевал Глен, смотря на хмурых, понурых сеюйцев, беззвучно несущих раненых к спешно возведенным шатрам в уцелевшей (на удивлении) обрядовой поляне. При виде вздыбленного вверх в неестественной позе крыла пранта, покачивающего разодранными в лохмотья кроями, как пиратский флаг после морской баталии, над еще одним разрушенным домом, в грудь Зорина вошла тупая игла боли, и он оступился.

Рей озабочено скосился на землянина.

— Глен? — сын старосты половчее перехватил юношу. — Ты как? Давай я тебя все же понесу.

— Не надо, — Зорин поморщился от движений марсайца. — Я сам смогу дойти. Вон уже не далеко, — он слабо качнул рукой в сторону первого шатра, — практически пришли.

Они направились к ближайшему шатру. К ним тут же подошел парень и спросил на сколько тяжелы увечья, и, получив в ответ, что открытых ран нет и только ушибы да ссадины, оставил их и побежал в другой шатер, из которого доносились щемящие душу стоны.

Женщин, которые помогли бы с перевязкой раненых, не было. Их и детей, стариков эвакуировали тут же, как прилетел варк с грозной новостью: К Марсаю летит враг!

Рей ушел искать Орафа, а Глен, устало присев на траву, оперся о ствол дерева. «Господи, как же они плакали», — Зорин закрыл глаза. Воспоминания всей этой кутерьмы, когда мужчины помогали женщинам собраться и уйти по давно уже запланированному маршруту в безопасное место, тягостной волной накрыли его. Старшие дети были на удивление спокойные, лишь малыши, цеплявшиеся за юбки, похныкивали, видя, как матери, старшие сестры, подхватывая узелки с едой, придерживая стариков, украдкой утирают слезы рукавами кофт, давя в зачатке плачь.

«И, слава Богу, что их тут не было, — мысленно перекрестился Зорин. — Мужчинам свободней воюется, когда женщины, находятся в безопасности, не путаются под ногами».

— Глен!

Зорин непроизвольно дернулся от крика и открыл глаза. К нему спешил Мэхан:

— О, слава Сеи! Брат, ты живой!

Небесный страж, налетев на поднявшегося землянина, стал быстро ущупывать его.

— Ты цел? Где поранился? Ушиб?! Здесь? Сильно болит? А так?

— Все нормально, — Глен смотрел на озабочено суетящегося Мэхана и улыбался как дурной. — Ты-то сам как? У… у тебя шрам?

— Угу, — Мэхан, встряхнув волосами, повернул к землянину левую сторону лица. На лбу ближе к виску красовался, уже запекшийся кровью, достаточно глубокий, длинный порез. — Жаль лекрон не может туда дотянутся.

— Бандитская пуля? — попытался пошутить Глен. Но, словив непонимающий взгляд друга, тут же сменил тон и спросил. — А где остальные? Где Эхан?

Пальцы Мэхана сильно сжали бицепс Глена.

— Глен, он… — голос сеюйца оборвался.

Зорин уставился на краширца, замерший перед ним с неподвижным взглядом.

— Мэхан, он?.. — прошептал землянин, внезапно все поняв.

Глен понуро стоял перед мертвыми сегартами и человеком — картина мирного, беззаботного, вечного сна. Два больших зверя, отец и сын, лежали рядом, а между ними покоился Эйван. Ораф распорядился принести главнокомандующего к своим родным.

Легкий ветерок пробегал, по золотой и белоснежной гривам, волнами лохматя прожженную в дырах шерсть, тихо покачивал кончики безвольно повисших закопченных жгутов-рогов. Горький запах покалывал ноздри, щипал глаза. Хотелось плакать, но слез не было.

«Вечного вам сна», — землянин судорожно скривил губы, стискивая до скрежета зубы. Глен сжал кулаки, ногти вонзились до боли в кожу, но Зорин это не чувствовал. «Не уже ли я принес им это «сон»? — Глен сузил горящие ненавистью глаза. — Нет. У них и до этого была война с прантами. Они так же сражались с ними. Пранты сжигали лес, разоряли деревни, отнимали жизни, убивали людей, заставляя сегартов сражаться с ними. Нет, не пранты — доры! Все это делали люди. Люди чужого народа. И они не уйдут безнаказанными. Я им этого не позволю! Ни за что!»

— Как твоя нога? — тихий голос хранителя раздался из-за спины Глена. — Еще ноет?

— Н-нормально, — лицо Зорина скривилось, от резкого поворота тела. — Все хорошо.

— Не совершай быстрых движений, — страж стал рядом, — пока не восстановиться нога. Ты удачно упал, ничего не сломав. Боги благосклонны к тебе, Глен. Да озарит Всемилостивая Юи светом наш народ.

Зорин ничего не ответил, и снова воззрился на небесных стражей ожидавших церемониального погребения.

— Они отдали жизни во спасение своего народа. Небесные стражи — Эйван, Рохак и Эхан. Да возрадуется Божественный Сея своими сыновьями, — голос хранителя был спокоен, но Зорин все же уловил пытку и горечь в каждом звуке.

Глен покосился на Орафа. Мужчина стоял напряженный, с нечитаемым лицом, вытянутый в струнку, словно солдат в почетном карауле.

— С вами все в порядке? — неожиданно спросил Глен, и тут же мысленно отругал себя за этот нетактичный вопрос. «Какое там в порядке?! Его брат погиб, его племянник убит. Буквально на его руках умирал Эйван. Он старался, как мог помочь ему, но…» — Зорин посмотрел на руки краширца, безвольно повисшие вдоль тела. Эти руки, которые перевязывали покалеченных сеюйцев, эти руки делали такое, от чего у Глена волосы на голове вставали дыбом: зашивали раны, вправляли кости, казались сейчас такими неживыми, что у Зорина сами собой навернулись на глазах запрятанные слезы. Ораф стал сегодня и хирургом, и анестезиологом, и реаниматологом — царем и богом для раненых. Но спасти всех он не мог. Он все же не был всемогущ, не был настоящим бог.

Ораф, ничего не ответил. Молчание затягивалось.

— Эйван, — тихо проговорил Глен, разрушая гнетущую тишину, — был мне хорошим отцом. Он принял меня как сына. Все это надо было сказать ему, когда он был еще жив. Глупо благодарить человека, который тебя уже не услышит, да?

— Нет, — тихо откликнулся хранитель.

— П-простите, я молю какую-то чушь. Я хочу сказать, что мой народ верит… я верю, в то, что душа после смерти отправляется на небеса, остается там. Она все видит и слышит, приглядывает за оставшимися.

Ораф заинтересовано воззрился на Глена.

— Мне жаль, что так все вышло. Я думал, что арбалет поможет от прантов. Никто не погибнет. Но... Прости, меня отец, — землянин быстро отер свои слезы. — Простите. Из-за меня погиб Эхан… Рохак… Рохак всегда выслушивал меня, давал дельные советы… Он и сейчас бы дал мне его…

— Если Рохак смог говорить, то наверно бы сказал, что тебе надо больше работать над собой и оттачивать навыки, учится, наблюдать за старшими, ставить цель и идти к ней. А в конце добавил: да одарит тебе Всемилостивая Юи своими дарованиями в этом, и поможет тебе в твоем пути Божественный Сея. Так бы сказал мой дядя.

Зорин резко развернулся. В паре шагов от него стоял Мэхан. Его взгляд был суров.

— Он в Колыбели, со всеми, а не на небе, — голос Мэхана звучал не зло, не раздражено, а скорее устало.

Глена уже не удивлялся способностям стражей к бесшумному перемещению. Он слегка кивнул краширцу, соглашаясь с его словами.

— Это наша реальность, Глен, — Ораф упер левую руку в плечо землянина. — Мы теряем больше, чем надеемся спасти. Но мы все равно идем и сражаемся. Если тут и есть чья-то вина, то не наша. Если бы мы всегда винили себя в том, что не уберегли свой народ от прантов, то давно бы изъели себя внутри. Мы не останавливаемся. Мы снова будем идти и сражаться, потому что мы — сегарты, мы — небесные стражи, защитники народа сеюи. Мы обережем наших братьев и сестер. Так повелел Божественный Сея, такими нас родила Вселюбящая Юи.