Онлайн чтение книги Вкус жизни
Однокурсники

И вновь Лене слышится мягкий спокойный голос Киры:

– … Елины? Это как раз тот случай, когда две личности не вдруг совпали и будто приклеились друг к другу. Они – нерасторжимое целое. Обычно в семье трудно найти золотую середину, которая устраивала бы обоих. Они сумели. Удачный семейный альянс. У них уникальное взаимопонимание и растворение друг в друге. Я бы сказала проще: здорово пригнаны друг к другу, как идеально изготовленные детали одного механизма. Их взаимоотношения наполнены теплотой и нежностью. Мне кажется, ядром их семьи является все-таки Зоя с ее трезвым умом, рачительностью и всегда ровным настроением. Умеет с достоинством разрешать любые семейные проблемы, заботиться, оберегать. Елины ищут друг в друге только хорошее. Они как сообщающиеся сосуды. В их семье нет сплошной идиллии, но они понимают, что полнота жизни в счастье-несчастье.

…И хотя Леонид кандидат наук, у него тоже были проблемы с работой. Не испытывают до сих пор институты дефицита научных кадров, потому что пока еще не все научные направления удалось восстановить до прежнего уровня. А когда третий инсульт придавил его, Зоя сказала мне: «Вот ничего бы не делал, просто сидел бы рядышком, и мне больше от него ничего не надо…» У меня отлегло от сердца, когда узнала, что вы́ходила она его. Знаешь, между ними существует какая-то непонятная мне неопосредованная связь… или я ничего не понимаю в эзотерике… И внуками не нарадуются. Душу в них вкладывают. Зоя еще преподает, репетиторством занимается. Отличным педагогом оказалась. Это у нее от мамы. Глаза теплеют, когда об их семье вспоминаю.

– Как же, помню. Он, такой невысокий, полноватый, аспирантуру заканчивал, когда они познакомились, – сказала Лиля.

Инна наклонилась к Жанне:

– Своей преданностью, умильностью и непорочностью их отношения и в молодые годы более всего напоминали мне роман восьмидесятилетних старичков.

Жанну внутренне передернуло от подобного сравнения. Ей нравился Леонид, и она гордилась тем, что когда-то ввела его в круг своих друзей.

– Я как раз забегала к ним, когда Кира сообщала им по телефону о приезде Лены. Елин так восторженно отреагировал на сообщение, что Зоя даже оглянулась на него и недовольно поджала губы. Я понимаю ее. Каждой жене хочется, чтобы она была для мужа самой лучшей на свете, единственной. Радостное восклицание своего мужа она восприняла как обиду, чуть ли не как измену. Оно задело ее самолюбие. А он просто мужчина, хоть и больной. У мужиков бессознательно на первом месте всегда чужая женщина. Быстро забыл, что еще совсем недавно был на грани… Не щадят мужчины чувств жен, даже такие хорошие, как этот Елин.

– Не выдумывай ерунду. Ты помешана на фрейдизме. Леонид обрадовался Лене как подруге жены. Может быть, предвкушал маленькое застолье – приятное разнообразие в их сложной хлопотной жизни, – сердито возразила Жанна.

– Кира, – самым тихим шепотом обратилась Лена, – не узнаю я Милу. Не слышу ее веселого оптимистического смеха. Мне даже как-то не по себе от ее настроения.

– В аварии погибли одновременно ее старший сын, муж и зять. А совсем недавно жена у второго сына умерла от рака. Такое пережить… она совсем другой стала. Четверо внуков на ней. Галя первое время от нее не отходила, боялась за нее.

– Вот ведь судьба… как у Вали и у Оксаны... – вздрогнула Лена. Все внутри нее похолодело.

Рассказ Киры свернул на какую-то общую тему, и Лена опять без особого внимания стала прислушиваться то к тихой возбужденно-доверительной беседе Инны и Жанны, то к разговору Милы и Ани. Иногда до нее долетали отрывки фраз Леры и Аллы.

– … Ты утверждаешь – и совершенно справедливо, – что у нас массовое укрывательство преступлений, многое замалчивается. В чем причина? Боязнь прослыть стукачом, страх потерять работу или еще что-то?

– …В начале перестройки их семью милиция подчистую обокрала. Звонит следователь своему начальнику, мол, телевизор и видак тоже забирать? Тот ответил, мол, чего мелочиться, все вези. Голые стены оставили и затертый диван. Благо прокурор города был им знаком, но и тот целый год был вынужден воевать с низшими чинами. Никак не хотели подчиняться.

– …Ее сыну угрожали. Она в милицию. Там все сделали, чтобы раскрыть банду. Она в восторге. Ее семья активно помогала следствию. И вдруг узнает, что всех преступников отпустили. Оказывается, милиционеры старались только затем, чтобы потом содрать с бандитов за освобождение приличную мзду. Она в шоке.

– …Понимаешь, сама постановка вопроса мне уже интересна.

– …А в коллективах что творится! Далеко за примером ходить не надо. Вот как-то выступала я с докладом на кафедре, увлеклась. Неожиданно для меня и, наверное, для остальных он оказался на порядок выше доклада заведующего. Но из-за боязни испортить себе карьеру все сделали вид, что не обратили внимания на этот мелкий факт. А шеф исправил отчет о заседании так, будто я вообще в тот день не присутствовала на заседании научного семинара… Мне совершенно случайно в руки попали эти документы. До этого шокирующего случая я была в наивном неведении о политике шефа в отношении меня. Давил и одновременно не выпускал меня из своих жестких клешней. Он подбирал себе сотрудников по своему уровню, а я не укладывалась в его клише, в прокрустово ложе. Я думаю, единственная новость, от которой он получил бы удовольствие, состояла в том, чтобы я ушла из института и не была бельмом в его глазу. Я не доставила ему такой радости. И что выиграла?..

Никто не поможет, не защитит, пусть ты хоть сто раз права. Каждый за себя дрожит. Вот и получается, что начальник – наместник Бога в отдельно взятой организации… Перевыборная система в образовании – это карающий домоклов меч начальника, оружие подчинения и унижения сотрудников. Не подпоешь – пошел вон. У нас только две женщины на кафедре по-настоящему защищены: у одной муж профессор, у другой – отец кандидат наук.

– …А для меня физическое превосходство глупого над умным – самое страшное. Злого, но умного, хоть есть за что уважать. Когда сильный забывает, что он человек, когда он не может встретиться с самим собой лицом к лицу – это ужасно. Помню, увиденное повергло меня в болезненный ужас.

– …Причина наших бед в социальных и культурных проблемах. Их надо решать на Земле, а не уносить с собой на другие планеты. Мы живем на Земле и должны следовать ее судьбе.

«Тут решаются глобальные проблемы», – с ласковой улыбкой подумала Лена.

– Кирочка, а Сомова Кристина счастлива со своим избранником? Кто он? Я знаю его? Ее прекрасные миндалевидные египетские глаза всегда горели брильянтовым огнем! – вспомнила Лена.

– Кристя молодец, умница. Все у нее в семье прекрасно. Дочка у них, внучка. А мужа ее ты не знаешь, он из Санкт-Петербурга. У них была такая романтичная история любви!

– Зная подлую мужскую породу, Кристина вышла замуж за самого умного и красивого из всех известных мне ребят – не считая, конечно, Антона, он вне конкурса. Если уж и страдать, так лучше из-за самого, с твоей точки зрения, достойного. Не так обидно. Ведь некрасивые и не очень умные тоже гуляют на сторону, – не утерпела негромко добавить штришок к портрету мужчин Инна.

Лена в ответ на это замечание только головой покачала. Аня же одарила Инну выразительным взглядом горестно-сочувствующего укора.

– Девчонки, а Мишка Кустов где теперь? Давно о нем ничего не слышала. Умным, по-деревенски основательным, с практической смёткой был, с юмором, но уязвимым по части женщин. Лариске тайно симпатизировал. Не рисковал подойти к ней, боялся ее прямолинейности и острого язычка. Но нет ничего тайного, что не стало бы явным. – Это Жанна вспомнила о Мише.

– Каким прекрасным семьянином оказался! И карьеру неплохую сделал. Сынок его в детстве сильно болел. Жена Миши семь лет не работала, все внимание ребенку отдавала. Сейчас он в Америке. Нашел себя в компьютерном бизнесе. К себе родителей зовет. Они пока не решаются. Тяжело корни из родной земли вынимать, сердце рвать. Боль и перенесенные трудности держат наших людей на родине крепче, чем радости; потому-то, наверное, заласканной молодежи легче оторваться и улететь, – сказала Кира.

– Вот уж от кого не ожидала высокого полета, – искренне удивилась Жанна.

– А где теперь Люда Глотова? После потопа в моем кабинете я потеряла записную книжку с адресами; к сожалению, многие телефоны так и не удалось восстановить, – сокрушенно вздохнула Лена.

– Люда, та, что в НИИ работала в лаборатории физической химии? Такая милая, спокойная, как мадонна. Ее муж спортфак заканчивал? Он ну, такой… извините… похожий на… ну, не очень симпатичный, – уточнила Инна.

Жанна утвердительно кивнула.

– Знаю. Мы много лет подряд втроем в офицерскую столовую обедать ходили. Боже, какой он был несдержанный, резкий. Как Люда выносила его постоянные, необоснованные взрывы? Мне уже через полчаса общения с ним дурно делалось. Могу представить себе, как он вел себя с нею дома.

– Значит, что-то удерживало ее возле него, чем-то, наверное, все-таки хорош был, – предположила Аня. – Может, просто любила?

– В постели устраивал. От Люды мы впервые услышали, что такое оргазм. Большинство из нас, прожив с мужьями по тридцать-сорок лет, так и не поняли, в чем он состоит, а ей повезло хоть в этом. Такого, наверное, ведь не бывает, чтобы и умный, и богатый, и порядочный, и красивый да еще чтобы и устраивал, как Людку. Тут уж выбирать приходилось, кому что важнее. А случалось и по всем статьям в пролете оказываться, – понизив голос до шепота, иронично хмыкнула Инна, скривив полумесяцем губы.

– О ее судьбе расскажи, о детях, внуках, – зябко передернув плечами, попросила Жанна.

– История Люды, если судить по нынешней жизни, самая тривиальная. Родила сына, а муж вдруг увлекся философией. Они договорились так: сначала он защитится, потому что с маленьким ребенком ему не справиться, а потом она продолжит заниматься своей темой. А у Люды к тому времени уже был ряд статей в московских журналах и очень серьезное изобретение в области химии. Я видела свидетельство, Люда как-то, потупив глаза, мне его показала. Скромняга! И такая наивная в быту.

Она сначала надеялась, что муж поможет ей с ребенком – он так мечтал о сыне! – а она в течение двух лет закончит диссертацию. Но он на дыбы встал, начал оскорблять ее, ну и все такое прочее, что бывает в таких случаях… Ей пришлось уйти с завода, чтобы создать мужу максимально хорошие условия для работы. Шеф Люду не отпускал, говорил, что талант она свой губит, мужа ее уговаривал. Куда там! Такой ор был.

В общем, защитился он только через семнадцать лет и сразу вообразил себя великим. Жена стала ему казаться «мурлом» и дурой. Я никогда не пойму, как можно из-за какой-то девчонки так возненавидеть близкую тебе женщину, жившую с тобой бок о бок, терпевшую несносный характер, любившую тебя, заботившуюся, растившую твоего ребенка? А ведь когда-то любил Люду, жутко ревновал.

– Чтобы понять такое поведение, наверное, надо быть мужчиной, – усмехнулась Рита.

– Эгоистичным, бессердечным, – добавила Аня.

– Любовь не признает логики. Она многим крышу срывает, – заметила Инна. – Ушел-таки Людин муж к молоденькой студентке. Бог ему судья. Сынок их в мать пошел: тонкий, нежный, симпатичный. Стихи писал. Университет окончил. А вот как в Америку попал – не знаю. Семья, бизнес у него там. Все о’кей. Люда одна живет, ни на что не жалуется.

Как-то вздумала я «крестить» ее бывшего мужа, так она не позволила. На первой фразе мягко остановила, но таким тоном, что мне больше не захотелось поднимать тему их развода. Мне даже показалось, что она до сих пор его любит и не хочет трепать его имя или теребить память о нем горькими воспоминаниями. Только хорошие моменты их жизни отфильтровывает и сохраняет в своем сердце. А много ли их у нее было, если учесть его взрывную натуру? Это же надо было так суметь! И как тут не позавидовать ее характеру! – искренне удивилась Инна.

– Лена, Катю помнишь? – спросила Кира. – Такая была высокая, костлявая, сутулая и страшно стеснительная. Поехала она первый раз в жизни в командировку. В переполненном автобусе ее нечаянно столкнули с верхней ступеньки. Упала бедняжка на асфальт, о бордюр передние зубы выбила. Стоит, плачет, все лицо в крови. Поздно уже было – около двенадцати ночи. Автобусы редко ходят. Где искать ближайшую гостиницу? Вокруг – ни живой души. Бредет она по плохо освещенной улице, еле-еле чемодан волочет, что мама ей навязала. Вдруг парень перед ней появился как из-под земли, такой огромный, чуть полноватый. Остановился около Кати, своим платком лицо ей отер. А она уж и не сопротивлялась – так измучилась неопределенностью, неловкостью ситуации. Молодой человек расспросил, кто она, куда и зачем идет, и предложил переночевать в своей квартире, в одной комнате с его мамой.

А через месяц она вставила себе зубы и вышла за этого парня замуж. Судьба. Теперь внуков воспитывает. Ты бы видела, с каким достоинством и с какой гордостью она рассказывает о своей семье! Вот тебе и дурнушка, вот тебе и золушка. Счастье лопатой гребет.

– Вика тоже в командировке свое счастье нашла. С ее-то ростом в метр восемьдесят пять надежд на замужество было маловато, и это при том, что была она девушкой нетривиальной, с юмором и в эрудиции за пояс могла заткнуть чуть ли не любого мужчину. Так вот, было ей уже тридцать пять. Как говорится, последний шанс оставался. И вдруг знакомится она в Ленинграде – у нас там с одной солидной организацией договор был – с холостяком, своим ровесником. Через два месяца возвращается и говорит мне: «Не выйду замуж, так хоть ребенка заведу от парня с приличными генами». Под Новый год ей рожать, а тут ее кавалер появляется. Он всем нам очень понравился. В общем, с праздника на руках ее в роддом отнес. Дочка у них родилась. А через год она еще и сына родила. Вика мамой-наседкой сделалась. Куда ее надменность и презрительная ирония делись! Не поверишь, муж Ленинград из-за нее оставил, – восхищенно закончила Лиля.

– Что-то я ничего давно не слышала о Ромке. Знаю только, что после университета он очень быстро пошел в гору, дорос до директора завода. Мы все гордились им, – подала голос Аня.

– Ромка опрометчиво посчитал, что если он когда-то многое сумел и многого добился, то это прославит его навечно. Но старые победы быстро забываются. Высокому руководству подавай новые достижения. Другие, пока он был администратором, росли интеллектуально, развивались. Изменилось к нему отношение высших чинов: стали смотреть на него сверху вниз и вбок. А он жил по старым понятиям и все еще на что-то надеялся. Думал, если не поднимут выше, так хотя бы перебросят на теплое местечко по горизонтали. Вот и заявил неосмотрительно на одном из совещаний, что, мол, пора сделать некоторые перестановки, укрепить кадры молодежью. А руководство области будто того ждало и преподнесло его слова народу, как понимание обстановки в стране, как желание добровольной отставки. Свергли его с Олимпа и ничего хорошего взамен не предложили, чтобы ни у кого не стоял на пути со своими орденами и медалями. Лакомым куском было его кресло. Он, конечно, разобиделся, ушел в себя, хотя к услугам его были варианты чуть пониже, если бы он смирился, – доложила ситуацию Инна.

– Может, он надеялся на высокопоставленных друзей, думал, что недостатка в желающих помочь ему не будет? Он же тоже, наверное, когда-то делал им услуги, – предположила Жанна.

– Вот именно, что когда-то. То все давно забыто. «Дела давно минувших дней». Сейчас другие времена и нравы… А вдруг он кому-то невзначай не угодил? Знаешь ведь закон подлости: сто раз подладишь, а на сто первый раз – нет, и вот ты уже кровный враг на всю оставшуюся жизнь… Может, на то был промысел Божий, как теперь принято говорить. Я, правда, всегда всё валю́ на гадкую людскую породу.

Трудно сверху падать. Да и не готов он был к этому. Тут на одну ступеньку ниже окажешься, и то самолюбие гложет, буквально съедает. А он вон с какой высоты рухнул. Ему бы разбушеваться, выкричать свою боль и обиду, а он молча страдал и рак заработал. Эта болезнь, как говорится в научной литературе, зачастую возникает по причине долговременных обид и неудовлетворенности жизнью, – как-то особенно жалостливо, совсем по-бабьи вздохнула Инна. Видно, своя боль сложилась у нее с болью бывшего сокурсника. – Видела Рому недавно. Черты лица его точно стекли. Дальние уголки глаз и рта опустились книзу. Морщины напоминают глубокие русла ручьев, неумолимо ведущих к дельте – изборожденной трещинами шее. Зрелище не из приятных.

– …В молодости нам было легче, чем теперь нашим внукам. Мы жили открыто, с обнаженными душами. Мы нуждались в искренности и сами были искренними. И каждый надеялся, что он в центре мирового процесса – ни больше, ни меньше! Мы были молоды, пели песни под гитару, верили в свою звезду, могли «ни о чем» говорить часами. А теперь внукам некогда философствовать, речи говорить. Вкалывают…

Раньше мы считали, что мир построен на любви, и верили, что доброта спасет мир, а теперь наши внуки, пусть даже в шутку, говорят: «бабло побеждает зло». Доброта не котируется. С тем и вошли в третье тысячелетие. Такая вот антисовковая шоковая терапия. Отсюда наша озабоченность, беспокойство. На нашем пепелище веры и отчаяния теперь хозяйничает другое время, и оно несет свое мировоззрение… Возникают радикальные оппозиционеры типа Эдуарда Лимонова, ставятся новые непонятные, амбициозные задачи, появляются новые лозунги. Да, мы много говорили, но мы так же много и честно работали, – грустно поддакнула Инне Мила.

– Хорошо хоть до пенсии Ромка успел доработать. Многие, даже более молодые, в перестройку не сумели удержаться на своих местах. Мой младший брат был директором завода, так сам ушел. Говорил, что ставленник нового мэра пытался заставить его вести черную бухгалтерию, но он не захотел за чужие грехи в тюрьму попадать. Сказал: «Ничего не выйдет у нас с вами. Поищите себе другого зама». Жаль, конечно. И не в деньгах, не в должности дело. При моем брате завод был одним из лучших в отрасли по стране. Целый год он не мог на работу устроиться. Мстили ему за отказ «сотрудничать». Ничего, не пропал. Слишком ценный своим опытом был работник, поэтому оказался востребованным даже наперекор некоторым, – внесла свой оптимистичный вклад в общий разговор Лера.

– Молодец, вставил он всем им!.. Дорогу осиливает идущий, – одобрила Лериного брата Лиля.

– Всем бы такую порядочность и активность, давно бы поднялись, – добавила Рита.

– Все у нас знают, что нужно для возрождения России, но никто не представляет, как это сделать. Первым делом я бы… – опять услышала Лена пронзительно высокий голос Инны.

«Тут-то она права», – вяло усмехнулась про себя Лена, и ее бесконечно грустные мысли потекли быстро и далеко.

– …Валя как-то подсчитала: тютелька в тютельку восемьдесят процентов разводов на нашем курсе. Правда, некоторые повторно вступали в брак, – сказала Эмма.

– В надежде, что бесплатный сыр достанется второй мышке? – с саркастически усмешкой спросила Инна и посмотрела в сторону Лили.

Лиля сделала вид, что не поняла намека на ее неудачные замужества, и подумала, раздраженно поморщившись: «О других она любит говорить правду, а слушать о себе ей нравится?.. Поговори мне еще! На себя оборотись. У паскудных людей ведь как заведено: они радуются, когда мы реагируем на их пакости, и продолжают гадить с еще большим удовольствием». Но она тут же одернула себя: «Какая же я мнительная! Над собой Инна иронизирует. Это же она всех нас перещеголяла в попытках найти свое счастье».

– Может, одна из причин разводов – вечная нищета нашей жизни? Только на ноги начинаешь становиться, а тебя опять по башке какая-нибудь заварушка или перемена… Нет, все-таки не она виной нашим женским несчастьям, – сказала Лиля медленно и с легким укором непонятно кому.

– Может, пьющие мужчины портят нам статистику? Так не похоже. В нашем доме сто квартир, а пьяница только один, и тот недавно ушел в мир иной. Только полгода после смерти жены смог прожить. Некому стало его спасать.

– Не хочу заморачиваться статистикой, но немного оказалось среди нас по-настоящему счастливых. Правда, есть очень даже приличные семьи. У Киры, например. – Аня посмотрела в сторону кухни. – Судьба милостива к ней. Ее со Славой духовной близости можно позавидовать. Их отношения дадут молодым сто очков форы. С возрастом физическая тяга у них постепенно переродилась в глубокую безотчетную нежность, в привязанность, уважение, и от этого их любовь только усилилась. Счастливые. И не убедить меня в обратном, – негромко, но внятно произнесла Аня, словно текст из любимой книги вслух прочитала.

Кира, услышав эти слова, зашла в зал, радостно смутившись и покраснев.

– Нет, вы только посмотрите на нее, запылала-то как, словно любимый артист Ричард Гир признался ей в любви и обожании или она получила от мэра сертификат идеальности и благопристойности своей личной жизни, то бишь попала в двадцатку лучших семей города, – весело рассмеялась Жанна.

«Кто знает, где он бывал на самом деле, когда будто бы занимался диссертацией, а она одна возилась по вечерам с детьми? Аспирантки у него были молоденькие, шустрые», – подумала Инна, не решаясь вслух нарушить фантастический мир Славы и Киры грязными предположениями. – «Нехорошо хозяйку честить в ее доме», – упрекнула она сама себя.

– …Вечная и верная любовь, конечно, есть. Наши старики жили бедно, но не сомневались в существовании любви, наверное, поэтому не помышляли о разводах и жили дружно, вместе преодолевая все трудности. У них было проблем куда больше, чем у нас. А если заранее настраиваться на то, что возможен развод, так он и будет. Сейчас молодежь все быстро делает: женятся – разбегаются, детей делят. Отчего разводы? Все очень просто: у мужчин страсть быстро кончается, а культуры строить взаимоотношения в семье у них нет. Вон на Западе старички вместе и в кафе, и на танцы ходят, обнимаются, милуются. А я своего мужа как-то обняла, и мы поплыли в вальсе – нежность напала, уж больно хорошая музыка лилась из приемника, – так он на меня как на «чокнутую» посмотрел, мол, с чего это вдруг тебе, старушенция, танцевать в голову взбрело. А мне и сорока не было. Так обидно стало… Вот так и трансформируется институт семьи в невесть что. А потом удивляемся возникновению взаимоотношений другого типа: гражданские браки и прочее. Отцы должны учить сыновей выстраивать взаимоотношения в семье на своем примере, а чему такой научит? – вздохнула Лиля. – Много лет я пыталась смягчить его характер, но если что родителями не заложено, больших успехов не жди.

– Мы хорошо прожили с мужем сорок лет, но что до тонкостей… не всем дано летать, – усмехнулась Мила. – Современная неумолимая статистика утверждает, что настоящей любовью осчастливлены, в лучшем случае, только три пары из десяти. Пять пар многократно влюбляются и любят, а две оставшиеся вообще понятия не имеют о любви, только влюбляются или им просто немного нравится их объект.

– В твоих словах звучит скепсис, мол, при ближайшем глубоком рассмотрении жизнь груба и жестока. А ведь это не так! Не может быть, чтобы между нами было так мало счастливых пар, ведь все по любви женились, – горячо воскликнула Жанна.

– Наверное, наши некоторые городские избалованные, инфантильные, внешне интеллигентные мальчики не умели переживать за других, только себя, любимых, лелеяли. А девочкам ничего не оставалось, как вешать груз всех семейных забот на свои нежные плечики. Сельских ребят, не испорченных цивилизацией, у нас на курсе «имелось в наличии» всего двое. Было бы больше, может, и подправили бы они картину разводов в лучшую сторону. Они как-то больше понимали, что любить – значит, утверждать неповторимость существования другого человека, что человек с адекватной собственной оценкой не ищет виноватых в других. Считали, что не нужно переделывать ни мужа, ни жену, и, раз выбрав, любят друг друга такими, какие есть. Сельские ребята как-то проще относились к жизненным перипетиям, мужественнее, что ли, – философски серьезно рассуждала Лиля, пожалуй, больше для себя, чем для подруг. – Мужчины, покидая нас, оправдывают себя тем, что мы, женщины, сильные и сами сможем справиться со всем, что встретится нам на жизненном пути, что мы можем без них воспитать наших общих детей. Они сбрасывают на нас свою главную задачу мужчины – защиту своей семьи от жизненных невзгод и тем предают своих детей.

Нам надо кричать от ярости, а мы плачем от обиды и жалости к себе, к детям и упорно несем нашу непосильную ношу. Материнской болью сердца кровоточат, но мы терпим и не тычем этим мужчинам в нос, не требуем изменить отношение в обществе к семье. Сами-то они не захотят лишаться привилегированного положения, свободы. Поражает их негосударственный подход к государственным проблемам.

– Не все хорошо в нашем королевстве с мужчинами. Сначала они оказываются неспособными защитить своего ребенка, жену, потом Родину. Женщина может воспитать в мальчике нежность, трудолюбие, но вырастить защитника, воспитать в нем мужчину – функция отца. – Это Галя поддержала Лилю.

– А гражданские браки? Это же позор мужчинам, их бессилию. Ищут тех, кто их будет лучше нянчить, – вклинилась в разговор Аня. – И потом, с каким здоровьем родятся дети, если их мамы будут находиться в нервном напряжении: женится-не женится? Жанна, вот ты говоришь «не может быть», чтобы восемьдесят процентов. Все может быть. Я как-то вникла в жизнь своих соседей по лестничной площадке и что же обнаружила? В первой квартире жена мужа выгнала и одна дочь вырастила. Тот считал, что если он мужчина, то этого уже достаточно, чтобы все в семье считали его хозяином и беспрекословно подчинялись ему. Стариков ее не уважал, из собственной квартиры их гнал. Маты-перематы каждый день.

Во второй квартире хозяин летчиком был. Погиб при исполнении. Великодушный, сильный был человек. Другого такого хоть сто верст в округе обойди – не отыщешь. Двоих детей жена сама воспитывала. Не захотела отчима сыновьям. В третьей квартире муж все больным притворялся. Жена на себе все заботы тащила, а он гулял напропалую и жизни радовался. Когда супруга об этом узнала, с ней произошел нервный срыв. Сильно болела. Муж, правда, в старости одумался, детям стал помогать.

В четвертой вроде бы все было нормально. Он бесплоден, но они воспитывали приемного сына. И вдруг смотрю – с молодой идет. Что не поделили? В пятой – здоровенный мужичина смертным боем жену бьет, выпивает, конечно. В шестой мужчина один живет, семью оставил и вольничает. В следующей квартире – женщина одна дочь растит. Продолжать?

– Аня, не распаляйся, ты можешь удушить своей болтовней. Хватит, я устала от негативной информации, – взмолилась Жанна, – хотела от тебя услышать что-то высокое, значительное, умное, доброе, достойное, чтобы в душе был простор и радость, а ты опять за свое.

– Ну, давай, сама рассказывай, флаг тебе в руки! – надулась Аня.

В наступившей тишине явственно проступил разговор Аллы и Гали.

– … И почему же не сложилось? Ведь одной из лучших была в группе.

– Приехала я сдавать кандидатский экзамен в аспирантуру по иностранному языку. Слышу, на консультации шушукаются девушки, мол, кто председателю понравится, тот сдаст. Поняла, что они имели в виду. Платьице простенькое надела, туфли без каблуков, волосы пригладила, косметики ни грамма. Вижу, все равно понравилась. Глазки его так и заблестели, как петушок вокруг меня топтаться, увиваться стал. Ну, я и уехала. Не смогла через себя переступить. Семья для меня – святое. И с непосредственным начальником постоянно проблемы возникали. Отказала я одному из наших директоров, так сразу давление началось. Сделаю доклад, а потом мои идеи у него в отчете обнаруживаю. Ссориться? Не подладишь – вылетишь в два счета с работы, и профком не защитит. Там тоже все схвачено. Человек в коллективе зависит от мнения коллег и уже тем уязвим. Сплетни изводили. Ни один мужчина не касался меня, кроме мужа, но не верили люди, что я отказала большому начальнику… Даже женщины.

– Мужчины часто сплетничают о верных женщинах, недоступных их плотоядным желаниям, – усмехнулась Лера. – Из зависти.

– Чем старательнее человек карабкается наверх, тем больше встречает на пути препятствий морального плана. Руки опускались от бессилия. Плюнула я на науку и решила детей воспитывать, работу, конечно, не бросила. А наиболее наглым сплетникам отвечала: «Если бы я изменяла мужу, то не сидела бы в простых инженерах». Откровенности они мне не прощали. Только терять мне уже было нечего. Фантазии их не были разнообразными… Я даже третьего хотела родить и с работы уйти.

– За чем дело стало?

– Третью кроватку негде было бы разместить в нашей маленькой квартире. И все же до сих пор жалею, а вдруг дочурка в меня пошла бы? Так вот на мне и закончилась моя порода. Обидно, – грустно улыбнулась Галина.

Мила Лене говорит:

– Я раньше, бывало, приеду к старикам, а у них и там, и сям – кругом беспорядок. В ящиках все в кучу набросано. Думала: на пенсии оба, чего бы им не разобрать, не рассортировать этот хлам. А у них, оказывается, сил не было. Им хотя бы кое-что самое необходимое сделать и ложку до рта донести. И Вадик мой удивлялся, мол, сидят на лавочке, лясы точат, лучше бы лед на крыльце скололи. А я как-то прислушалась к их беседам и поняла, что до пенсии они хорошо работали, были уважаемы, а теперь никто не помнит их заслуг. Вот и сидят они, положив бессильные, бесполезные руки на колени, и рассказывают друг другу про свою прежнюю жизнь, делятся былыми радостями, нынешними заботами. Общаются.

Инна перехватила инициативу в разговоре Жанны с Аней:

– …Вернулся из армии? Слава Богу.

– Сказал, мол, я спортсмен, но военного из меня не вышло. Не мое это: не стал я там сильнее ни телом, ни духом. А оба племянника нашли себя в армии, хотя и не спортсмены.

– …Я бы половину своих сотрудников уволила, но где взять уверенности в том, что те, кто придут на эту мизерную зарплату, будут лучше прежних.

– …В этом году у меня на одно место в аспирантуру три претендента. По способностям – не по знаниям – все трое потенциально приблизительно одинаковые, но один – «от Ивана Ивановича», другой – сын очень состоятельных родителей, а третий – лучший студент моего последнего выпуска. Раньше, при Союзе, я обязана была взять первого кандидата, а теперь могу выбирать между первым и вторым. Конкуренция! Кого посоветуешь взять? – едко усмехнулась Алла. – За каждого из этих двоих мне в основном самой пахать придется, вот и соображай тут…

Лена через силу расправила ватные ноги, осторожно разогнула онемевшую спину и устало прикрыла веки.