Онлайн чтение книги Вкус жизни
Костя

– …Ирина, которая Леонидовна? Они с детства дружили. Он всегда был рядом. Их сердца будто слились в одно… Прихожу как-то к ней на работу. В ее компьютере его портрет во весь экран. «Его уже два года нет... – Говорит так, будто несчастье случилось только вчера. У меня мороз по коже. – Тридцать семь лет вместе... И вдруг рак. Даю ему кислородную подушку, слышу: «Ты не представляешь, какое счастье – дышать». Это его последние слова. С ними и ушел в мир иной». И словно окостенела…

Я тоже в ступоре. Она не могла говорить, ей трудно было дышать. Лицо сделалось малиново-красным. Она сжала виски ладонями и отвернулась к стене. Я уже пожалела, что, проявив любопытство, всколыхнула самое больное…

Она ни разу не сказала «был». Она не хотела говорить «был». Он всегда с ней...

– …А вот небезызвестный, в высшей степени замечательный Костя Литовский! Помню, пришел на первую лекцию не студент, а солнечное сияние! Что-то в его облике было есенинское. Такой светлый, лучистый. Учился, глядя в небо, не замечая земли. Бриллиант искренности и чистоты. В нем было столько жизни, столько любви к Миру! У него тут такой мечтательный вид, – радостно воскликнула Лена, внимательно перебиравшая фотографии их юности, обещавшей каждому немало счастливых минут.

«Ленка обычно не склонна обнажать свои чувства, а тут разошлась, из берегов вышла. Не созвучно это с ее характером, – удивилась Инна. – Вот что значит долго не общаться с друзьями».

– Вынуждена тебя огорчить: отмечтался Костик десять лет назад, да будет ему земля пухом. Пришел час, положивший конец его земным невзгодам. Достойные уходят слишком рано. Но нам не дано изменять порядок, установленный Всевышним, и вмешиваться в волю проведения. В юности мы считаем, что в человеческом существовании нет ничего заведомо заданного, предопределенного, а с возрастом начинаем сомневаться в полной свободе выбора. Что-то подталкивает нас… – вздохнула Кира. – Я до сих пор не могу побороть саднящее чувство утраты. С мучительным сожалением думаю, как несправедливо мало было отмерено счастья нашему Костику. Ты права: золотой души, исполненной полета, был юноша, умница, каких мало, наполненный каким-то неземным очарованием. Чистый сердцем. Отличался вдумчивым и в то же время оптимистическим взглядом на окружающих, умел восхищаться другими, язык его не знал лукавства. Годы житейских испытаний не влили в его сердце ни капли зла или желчи… только чуть-чуть горечи. С его солнечным восприятием жизни ему, казалось бы, еще полному сил, не нашлось места среди нас, грешных. Он унес с собой целый мир…

Он обогащал нас уже одним фактом существования рядом с нами. К людям относился с интересом, с любовью. Крепко стоял на ногах, всегда был готов к мужским поступкам. Не грузил окружающих своими проблемами. Мол, зачем трезвонить. Действовал только на свой страх и риск. Ему бы еще жить и жить. Сердце не выдержало. Смерть никому не делает исключения. Святые долго не живут. Сколько лет его знала, ни разу не усомнилась в первом о нем впечатлении.

– Он казался мне таким уверенным, – сказала Лена.

– Быть и казаться – не одно и тоже. Тебе ли этого не знать, – заметила Лера.

– Каждый год смерть неумолимо забирает наших лучших друзей. На каждой встрече приходится подсчитывать потери нашего неуклонно редеющего племени. Воспоминания приоткрывают бездонность наших утрат. Каких прекрасных ребят мы теряем, мир их праху, – снова горестно вздохнула Кира. – У Костика был талант вознесения взаимоотношений между людьми на небывалую высоту. Такие вот мальчишки были на нашем курсе... Все уже круг друзей.

– «Талант – единственная новость, которая всегда нова», – непонятно зачем с преувеличенными, ничем не мотивированными эмоциями продекламировала Инна строчку из стихотворения Пастернака. – «Понятие таланта – это единственная подлинность, которая не меняется из века в век», – глубокомысленно повторила она чьи-то слова. Наверное, она относила их к Косте.

– Подчас мы доподлинно узнаём человека, лишь расставшись с ним. Надо бережно относиться хотя бы к памяти человека, раз при жизни не получалось. Зачем дан человеку талант, если путь ему закрыт? Умение разбираться в людях часто не совпадает с умением строить синхрофазотроны. Говоря научным языком, не коррелирует это умение с талантом в какой-то узкой области науки. Человеческие отношения – самая сложная наука в мире. Интуитивно я чувствовала его проблемы, и мои ощущения печально оправдались в большей степени, чем я могла предположить. Вот и думай: разве за нами выбор дорог? Судьба Кости – лишнее подтверждение моей правоты, – опять вздохнула Кира.

Кем был закрыт путь Костика в науку, она не договорила. «Похоже, и для нее это вопрос вопросов», – поняла Лена, но заостряться на этом не стала, а просто приготовилась выслушать все, что расскажет Кира о Косте.

– Мне казалось, что в нем все время шел какой-то внутренний процесс борьбы с самим собой. Видно, трудно доставалась ему эта внешне обманчивая легкость, устойчивость и доброжелательность. Слишком трагично относился он к обыденным жизненным передрягам. Да еще с его-то самоиронией до самоистязания... Но какое обаяние отваги!.. Всё через сердце пропускал, но таил этот факт от всех. А жизненный ресурс каждого из нас не бесконечен. Надорвался. Не вынес, перешел в новую реальность. Но во всех нас, его друзьях, остался его добрый свет.

На наши посиделки «между вином и чаем» к Вале не приходил. Все некогда было. Вовлеченный в водоворот сложностей жизни, не мог позволить себе расслабиться. А как-то открываю дверь, – это как раз в канун Нового года было, – и можете себе представить! – стоит Костик. Явился-таки! Вы бы его видели: он был так счастлив, что выбрался к друзьям. Его глаза светились чистым мальчишеским восторгом. «Наконец-то, – говорил, – я воссоединился с вами и попал в оазис дружбы и любви».

Сколько было радости от встречи! Сразу за гитару схватился. Пел тихо, но все сразу замолчали и слушали. Я сама словно онемела от какого-то сверх напряженного внимания, боясь хоть на секунду отвлечься и потерять драгоценные моменты слияния с его сердцем. Я так ему обрадовалась, точно век не виделись. Как-никак двадцать лет в нашу компанию глаз не казал. Все больше по телефону общались.

Мы долго беседовали под тихие аккорды песен нашей юности. Вспоминали шестидесятые – время, когда были молоды и романтичны. Всколыхнул он память тех весенних лет, когда по радио пели одно, а мы другое – свое, студенческое: Александра Городницкого, Высоцкого, «битлов», «Над Канадой небо сине», «Свобода, брат, свобода, брат, свобода», «Журавленок».

С тех пор Костя стал приходить к нам – как он сам выражался – за новыми вливаниями бодрости и радости. Делился со мной: «Какие это прекрасные моменты человеческого общения! Душа от них восхищается, и так жить хочется!» Редко виделись, но каждый раз это было счастьем.

Только год успел пообщаться Костик с нами. Никто не мог предвидеть неожиданной развязки. Как-то пожаловался мне, что имена в памяти обесцвечиваться стали, что силился припомнить названия сел и городов, где вместе были на практике, в стройотрядах, и с тревогой понял – уходит в небытие радостное восторженное прошлое, уже не поддерживает своей положительной энергией. Стало иногда возникать ощущение беспомощности, невозможности выполнить привычную работу. (Наверное, он тогда уже болел).

Сначала предположил подсознательный вымысел, потом понял, что надо себя спасать, приникнув к роднику наших общих воспоминаний, чтобы вновь услышать музыку былой весны, извлечь и оживить в памяти верный, но забытый таинственный оттенок ТОГО чудного времени и воспрянуть духом. Ему захотелось хоть на короткое время возвращаться в теплую, яркую свежесть юности, приводить себя в состояние восторга и восстанавливать нарушенную стрессами гармоничную целостность своей души.

«По прошествии стольких лет я снова, обретя общение с вами, «уловил ликование цвета, пробудил в себе память запахов прошлого, ощутил прежнюю, невиданную мягкость, нежность, облагораживающую душу праздничность». Сколько я пропустил сердечных минут! Зачем лишал себя всего этого?» – с грустно-радостной слезой в голосе вспоминала Кира слова друга юности. – Костик жизнь у нас свою продлевал. И напоследок, помню, пришел как за живительным глотком воздуха… У меня есть право так говорить. По своему опыту знаю, как целительно общение с прекрасным прошлым в кругу старых друзей.

Мне даже как-то показалось, что в последний год жизни он по-настоящему счастливым чувствовал себя только у нас, с гитарой в руках.

– Он знал, что приговорен? – тихо спросила Лена.

– Не знал, но чувствовал. Когда человек неизлечимо заболевает, сначала все в нем затухает, а потом вдруг появляется огромная жажда жизни. Он ярче чувствует, глубже видит, но ненадолго… Гитара затихала, умирала. Тяжко на сердце, когда не можешь помочь, когда даже доброе слово друга уже не доходит, повисает в воздухе. Этого мне никогда не забыть. Его уход был для всех нас страшным шоком. Я до сих пор до конца не осознаю, только ощущаю боль утраты. В юности были встречи, теперь все больше прощания. Я написала о нем огромную статью в местную газету. Считала это делом чести. А там целую жизнь ужали до нескольких строчек некролога. И какую жизнь!

– Боже мой, я же, оказывается, с Костиком за год до его кончины на нашей родной кафедре разговаривала. До такой степени обрадовалась! Он, как всегда, был светел, красив, обаятелен, интересен в беседе, в голосе чувствовалась полнота жизни, строил планы на будущее. Мечтал защитить докторскую. Я поняла, что он на подъеме. Мы с ним целый час проговорили, потом долго стояли на крыльце в молчаливом душевном согласии, но я так и не рискнула сообщить ему о том, что упомянула о нем в своей книге. Вот, думала, выпущу в свет, тогда и вышлю экземпляр в подарок. Удивлю… Удивила. Окончен бал, погасли свечи. И все же я спроецировала его душу на страницы своей повести, перенесла частичку его в завтра, в будущее. Чтобы помнили. Ведь верно писал Роберт Рождественский: «Пока я помню – я живу», – тихо сказала Алла.

– Сгорел Костик в три месяца. И талант от болезни не защитил. Все умирают вне зависимости от ранга и статуса. У всех нас – единственный дубль. И он достойно отыграл свою роль. «В этой шахматной партии по имени «жизнь» человек не бывает победителем, смерть всегда выигрывает». Какие обстоятельства помогли уйти ему из жизни? Кто манипулировал им? Не дают мне покоя его откровения, полные противоречивой недосказанности. Почему жизнь такая непонятная штука?

Так получилось, что угасал он на моих глазах. Какая мука наблюдать, что делает болезнь с обожаемым тобой человеком. А каково было его жене? Они так были привязаны друг к другу. Когда Костика не стало, она плакала: «Как же я теперь одна, без твоего плеча... Мы теперь в разных мирах, но я чувствую, что он смотрит на меня». Надежный был, настоящий. О семье говорил: «Вы – главные бриллианты в моей короне». – Это Лера рассказала.

«Все подсознательно боятся смерти, даже те, кому нечего терять, не с кем расставаться», – подумала Лена и зябко поежилась. Чувство необратимости случившегося заполонило ее. Ей вдруг показалось, что она знала Костика давно-давно, в том далеком, которое бесконечно длиннее ее жизни.

– А какой был друг! Будто осиротел без него Володя. Многое из того, что связывало с ним крепкой дружбой, кануло теперь в Лету...Вместе с ним ушла частичка и меня самой. Народу за гробом была тьма, сколько слез – передать невозможно. Больнее всего было родным и тем, кто знал его юным, – Кира, скрывая подпиравшее волнение, подняла глаза кверху. – Может, ожиданий от жизни у Кости было больше, чем он получил, и это его постоянно точило? Нас ведь в вузе готовили к встрече с чем-то необыкновенным. В жизни слишком много прозы, а его к солнцу тянуло, вот и сгорел до времени наш Икар.

Перед ее глазами поплыли наиболее трагичные страницы биографии друга.

– …Главное, не зря прожил. Много доброго успел после себя оставить. Ах, Костик, Костик, – тихо обронила Эмма.

«Щадящая память, раскручивая назад машину времени, выдает только добрые моменты жизни. Говорить хорошие слова надо живым. Мертвым до ваших речей дела нет», – чуть слышно сердито пробурчала Инна.

– Некоторые из нас слишком быстро ушли под нож нашего времени, но остались корни и им есть из чего и для чего произрастать, – задумчиво произнесла Кира.

– В чем высший смысл раннего ухода из жизни прекрасных людей, не успевших достичь вершины успеха и счастья? – грустно пожала плечами Галя, похоже, думая уже о ком-то другом.

– Сколько раз вроде бы совсем забытая студенческая дружба внезапно подавала признаки жизни, возникал повод откликнуться, напомнить о себе, а я все откладывала встречи на потом, быт не отпускал, и только узнав о смерти Кости, стряхнула с себя груз забот и примчалась на нашу «сходку». С тех пор вот так и прихожу сюда чуть ли не каждую субботу. – Мягкий задумчивый взгляд Милы на миг отвлекся от того, что происходило здесь, сейчас, в эту минуту, но потом она продолжила:

– Надо при каждом удобном случае встречаться и вспоминать ушедших друзей.

– Испугалась, что ждет тебя болтливая, кокетливая или, напротив, меланхоличная одинокая старость. Поэтому потребовался эликсир общения? – попыталась пошутить Жанна, надеясь развеять печали подруг, но получилось как-то неуклюже, неловко и неприятно.

Жанна сама почувствовала неуместность своих легковесных слов и добавила тихо:

– Я приехала и сразу загрустила. Когда еще мне выпадет счастливый случай встретиться вот так, чтобы все вместе? Вряд ли еще представится возможность. Все-таки Владивосток – не шуточная поездка на дачу к подруге. Мне нечаянная удача на голову свалилась, и я поспешила ею воспользоваться. Теперь понимаю, что именно подспудное ощущение того, что резервы здоровья конечны, толкнуло меня на такое далекое путешествие на поезде. Самолеты не выношу.

«В маске любви и дружбы каждого провожают, похвалы расточают. Рады производить друг друга в святые, горой за друзей стоят, а если прозондировать почву, то окажется, что грехи есть у каждого. Одно ясно: важно, что теперь это совершенно… не важно. Теперь только заслуги чтятся. А я не надеваю лисью шкуру и придерживаюсь того мнения, что в жизни опаснее всего молчаливый недруг», – чуть слышно пробубнила Инна на ухо Жанне. Ее распирало желание выговориться:

– Ты слышала о Варьке?.. Прибивалась то к одним, то к другим штанам, как блудная собачка.

Жанна брезгливо отстранилась: «А сама-то?..» Ей подумалось, что ревнует Инна всех, кого хвалят, потому что ей самой не хватает теплых слов друзей, достойного внимания к ее заслугам, которых, наверное, предостаточно. «И все из-за ее трудного характера. Может, даже жаба зависти давит ее. Ненасытность – причина всех ее бед или она из тех, которых больше всего интересует «кто и с кем?» Что с нее взять. Она же у нас не как все. Строптивая… А на лице у нее иногда мелькает выражение стоического примирения с судьбой… Счастье. Равноценным его распределение не назовешь».

Но Инна ничем не выдала своей обиды. Она уже навострила и развернула уши в сторону Лены. А та, потрясенная известием о смерти Кости, безуспешно пыталась вникнуть в следующие рассказы подруг. Инне пришлось чувствительно тряхнуть ее за плечо. Лена взглянула на нее с видом человека, которого оторвали от работы, требующей максимальной сосредоточенности. Прошло еще некоторое время, прежде чем она заговорила.

– Раздули вы костер воспоминаний, окунули меня в прошлое. Подошло-подступило времечко, когда надо бросать все дела и встречаться друг с другом, пока не поздно. Многих я уже не увижу никогда. Доведется ли еще приехать? Нет, обязательно приеду. Но память о них, уже ушедших, все равно останется в нас до конца дней. – Лена незаметно смахнула слезу. – Я впервые поняла, что такое смерть, когда она забрала у меня человека, которого я любила больше всех на свете, – дедушку. Ум человека истощается, язык сердца – нет. Слезы о нем не оставили следов на лице, только шрамы на сердце. И все накапливается, накапливается долг благодарности, – раскрыла себя Лена. – А потом и друзья один за другим стали уходить. Хотелось говорить им единственно возможные слова, но часто не успевала… Хотя умереть на бегу или во сне, что может быть лучше?

– Догорают наши свечи. В принципе для меня смерть не страшна. Главное, как без меня будут мои внучки. Нас привязывают к жизни те, кому мы служим опорой, – пробормотала Рита.

– Да и то сказать, взгрустнулось что-то. Если исходить из того, что молодость – время новых встреч, то наша теперешняя жизнь напоминает постоянное прощание. Но не будем грустить. Нас ждут среднестатистические пятнадцать-двадцать лет, – оптимистичным тоном подвела черту Кира. – Приезжайте снова. Не пропадайте надолго.

И ей подумалось горько: «Каждый знает, что впереди ждет нас еще чья-то смерть, еще чье-то и наше общее горе. Любая жизнь заканчивается альбомом с фотографиями, памятью детей, внуков, а у некоторых многим больше. «Дух вечен», – писал Сенека. Может, и встретимся где-то там». И вдруг собственная смерть почудилась ей не такой уж и далекой. Она вздрогнула, резким движением головы отогнала пугающую мысль, прошептав «Боже сохрани». В этот момент ей показалось, что она без колебаний могла бы записать себя в число искренно верующих.

– Результаты статистики говорят, что мужчины, дожившие до шестидесяти лет – те, что не пили, не курили и вели правильный образ жизни, – дальше живут вровень с женщинами, – внесла в разговор нотку успокоения и отвлечения от грусти Лиля.

– Ах, какой безмятежной иногда бывает жизнь! Но как редки эти драгоценные врачующие минуты, – вздохнула Аня и грустно улыбнулась каким-то своим далеким, сокровенным мыслям.

И все же за этим разговором последовала длительная, печальная пауза. Ее прервала вошедшая из коридора Мила. Заглянув в альбом через плечо Лены, она воскликнула:

– Ой, девчонки, а у меня нет такой фотографии! Какая я тут смешная! Косички, бантики. На мне спортивное трико, строгое платье и огромный мамин пиджак – чучело гороховое!

– С чем тебя и поздравляю, – не утерпела, чтобы не взбрыкнуть, Инна.

– На первом курсе я не комплексовала насчет одежды, готова была напялить на себя весь свой гардероб, лишь бы не замерзнуть в только что отстроенном холодном корпусе, чтобы не заболеть и не дай бог пропустить лекции.

Какая я тут тощенькая, кажется, дунь – упаду. А какие у меня тут невинные детские, искренние глаза! И притом недетская серьезность и строгость. Такой вот неожиданный симбиоз. И при этой-то внешности пятикурсники мне замужество предлагали?! Что они во мне могли тогда разглядеть? А я о замужестве не помышляла, хотела умнеть, а не взрослеть. А некоторые девчонки в общежитии поддразнивали меня, насмехались над моей подростковой внешностью. Но я не нервничала и отвечала весело, мол, в тридцать пять лет вы уже будете старухами, а я только в пору начну входить.

Какая я тогда была глупая. Помню, мама спросила меня, когда я приехала домой на каникулы: «Говорят, кто-то там у тебя в шляпе завелся». А я в первый момент удивилась странному вопросу, потому что сразу представила себе шляпу, перевернутую тульей вниз, и в ней что-то шевелится. И только через минуту до меня дошло, что она о мнимом ухажере спрашивала. Боже мой, как я всегда торопила лето, как рвалась сюда, к друзьям!

– Кто это в шляпе? Ты это о вредном старичке Михаиле Викторовиче, о котором на первом курсе поговаривали, будто бы он часто пешком возвращался вместе с тобой из университета? – спросила Лена.

– О нем, будь он трижды неладен, – сердито фыркнула Мила.

– А я почему-то в этой связи Игоря Васильевича Копытина вспомнила. Многие в него были влюблены. Еще бы! Молодой, талантливый, амбициозный, неженатый, – восхищенно произнесла Алла и даже глаза прикрыла, будто желая прокрутить перед своим внутренним взором интересные лекции удивительно обаятельного педагога по теоретической физике. – Во всяком случае, я вполне могу считать его своим первым учителем на пути осознания себя как ученого. Первые годы обучения я почитала его как Бога. Становление личности происходит через содержательное общение. А я три года в его котле варилась. Сам того не зная, своим примером он удерживал меня от многих глупых шагов, вселял в меня уверенность в свои силы и даже привил изрядную напористость. В противном случае карьера стоила бы мне много больших нервов и сил. В этом плане я благодарна ему как никому другому. Встречая на своем пути таких прекрасных людей, становишься внутренне богаче.

– Вот именно, что таких, а не всяких, – пробурчала Инна только для того, чтобы хоть что-то произнести.

– Экспериментальной физикой я увлеклась уже на пятом курсе. Но и здесь мне пригодилось все, что вложил в меня Игорь Васильевич, – закончила Алла.

– И я не могла позволить себе влюбиться в Игоря Васильевича. Я его слишком уважала и боготворила, – серьезно сказала Аня. – Может, поэтому при упоминании о нашем любимом городе я всегда невольно вспоминаю о нем.

– Город на всю жизнь становится родным, когда ты любишь одного из живущих в нем. Вот и мы со Славой здесь счастливо встретились, – вздохнула по ушедшей юности Кира, но глаза ее светились радостью.

– Рита, это твоя свадьба? – спросила Лена, подавая подруге большой черно-белый снимок.

– Моя, – смущенно зарделась Рита. – Мне тогда очень хотелось выглядеть серьезной, но мой рот сам собой разъезжался чуть ли не до ушей. У меня здесь такая глупая счастливая улыбка! Правда же? – как-то по-детски спросила она.

– Вы здесь такие красивые! Твой муженек совсем не похож на деспота, каким его представляло мое воображение. А теперь он какой? – Инна прицельно направила свои острые черные глаза.

Рита закусила нижнюю губу и промолчала.

– А это Аркаша Трушев. Какой милый! Личико круглое, лопоухое и такое отчаянно смелое. Девчонки, где он теперь? Как сложилась его судьба? Такой правильный был. Юный добрый рыцарь без страха и упрека. Мне он казался самым счастливым мальчиком на свете. Только он тогда не понимал этого. Глядя на него, я, бывало, думала: «Счастлива будет та, которую он полюбит». Этой выцветшей любительской фотографией я обязана всплывшими в один миг теплыми, немного грустными воспоминаниями юности, правда, совсем не связанными с Аркашей, – с улыбкой исповедовалась Лена. И вдруг подумала: «Я уже не способна, как прежде, беспечно смеяться по каждому пустяку, но улыбку во мне вызвать еще очень даже просто. Не затухли еще радостные искорки в душе».

– Никто, к сожалению, об Аркаше ничего не знает. Добросердечие и мягкость сослужили ему плохую службу, став причиной многих его бед. Всё у него было: и юношеские амбиции, и мечты, благополучно растворившиеся в жизненной текучке самых разных уровней. Потом поднялся с колен, женился. Женитьба не стала событием в его судьбе, не повернула его жизнь в лучшую сторону. Проблем возникало – хоть отбавляй, и все неразрешимые. Начальник – сволочь, яслей нет, квартиры нет, жена переживает. И вдруг навсегда покинул наш город и как в воду канул. Уехал и больше не давал о себе знать. Через его маму напала было на след, но он никуда не привел. Временами я думала, что не хотел он светиться, пока не достигнет определенных успехов. Его исчезновение до сих пор окутано завесой загадочности. И где обрывается его след, не удалось обнаружить. Хоть в мировой розыск подавай. Даже всё ведающая Инна ничего «не накопала», – шутливо откликнулась Кира, скользнув быстрым одобряющим взглядом в сторону всезнающей однокурсницы.

Лена не успела удивиться рассказанному, а Лиля уже среагировала:

– Инна, под Коломбо косишь? – поддержала она шутливый тон Киры. Ей не хотелось грустить на встрече друзей.

– Надеюсь, Аркаша сумел найти себя и справиться с трудностями, – как-то по-детски ласково-грустно сказала Жанна. И подавила вздох, сделав вид, будто хотела откашляться. – Я верю, мы с ним еще встретимся. Этот момент обязательно настанет. Странно устроена жизнь: мы часто не замечаем тех, кто рядом, стремимся искать понимания на стороне и лишь с годами, словно спохватившись, начинаем ценить добрые качества далеко ушедших от нас старых друзей.

– Жаль. Хотелось бы его увидеть, – опечалилась Лена, будто не веря в предсказания Жанны.

– Девчонки, я оставлю вас ненадолго. Мне на кухню надо. Слава там один не справляется, – сказала Кира.

– Так давай поможем, – с готовностью вскочила Аня.

– Слава колдует над своим фирменным блюдом. Не станем ему мешать, – таинственно возразила Кира.

Как всякий уважающий себя человек, Лена ненавидела сплетни. И хотя ее преследовала неотвязная мысль о неуместной категоричности Инны в их компании, ее все-таки настигло настоятельное желание прислушаться к разговору Инны и Жанны. И она повиновалась этому чувству, успокаивая себя тем, что сможет распознать истину в потоке Инниных слов. Но ничего в их разговоре ее не заинтересовало, и она обратила свой слух к Гале и Миле, развлекавшимся свежими «компьютерными» анекдотами.

«Не оторвешь их друг от друга, ну прямо-таки не разлей-вода, – про себя улыбнулась Лена. – Впрочем, ничего удивительного – живут рядом, у них много точек соприкосновения. Они спокойны. Такие встречи для них привычны; это я взбудоражена».