Онлайн чтение книги Вкус жизни
Перестройка

– …Казалось бы, рано или поздно это должно было произойти, а все равно как-то неожиданно все случилось. Как снег на голову свалились крутые перемены… Страна неудержимо покатилась по наклонной плоскости, происходила ломка взглядов и привычных понятий, общество полетело в бездну морального разложения. Мы вынуждены подстраивать свою жизнь под чуждые нам идеи. А многие люди с одинаковым равнодушием продолжали смотреть по «ящику» производственные романы и бразильские страсти. Их умами владела одна мысль: «Лишь бы не было войны».

– Диктуешь собственную версию исторических событий, намеренно фальсифицируешь историю или открываешь нам Америку? Кому хочешь досадить?– сделав выражение лица до смешного наивно-глуповатым, спросила Инна.

– При крушении государства отдельные предприимчивые личности делают большие деньги, остальные нищают и поглощают вороха газетных измышлений, ностальгируя по «старым добрым временам». Как всегда, работает закон сохранения денежной массы: если где-то ее густо, значит, где-то пусто». И правила игры изменились. Далеко не все теперь зависит от того, насколько честно ты трудишься. Хоть головой о стенку бейся – ничего не добьешься, ничего не изменишь…

– Капитализма испугалась?

– И все же начало девяностых было временем, когда людей остро волновала правда, интересовал исторический вектор развития страны. Пришла пора пересматривать свою жизнь, от многого избавляться, приобретать кое-что новое, но непонятное… Люди вдруг вспомнили, что страна, у которой нет героической исторической памяти, не может быть великой. Они будто бы проснулись… – продолжала Галя развивать далеко не внезапно пришедшие ей мысли. – Советская власть бесшумно и бескровно канула в Лету. Всеми нами обожаемый Горбачев незаметно ушел со сцены. Начались реформы. Кажется, Геращенко обещал нам, что дефолта не будет? Но все мы попали под его беспощадный каток, все стали нищими. И пропали мы, как говорил мой Владимир, «ни за понюшку табаку». Так сказать, накрылись медным тазом, пребывая в праведном возмущении. Сердце переворачивалось в груди, когда видела детей-попрошаек. А раззявленные проемы окон и дверей пустых коровников в деревнях? Черные дыры окон, как выбитые зубы... А заколоченные хаты? Картины обнищания стоят у меня перед глазами… Страна как-то неоправданно быстро изменилась. Ушло ощущение незыблемости. Мир, к которому мы принадлежали, рухнул. Мы лишились опоры. Жизнь подкосила нас, а мы упрямо продолжаем верить… Что в нас осталось от прежних? «Каким богам теперь молиться? Золотому тельцу?» – вопрошает молодежь. А старики молчат, подавленные и растерянные, мол, за что воевали…

Свалившаяся свобода озадачила прежде всего неясностью методов достижения цели. Мошенничество по нынешним временам стало отличной статьей доходов. Торгаши готовы выставить на продажу какую угодно гадость, снабдив ее яркой этикеткой… Сказывалась наша неспособность «добывать» деньги, изворачиваться, пресмыкаться, эксплуатировать. Мы как перевернутые на спину куры… Не завидую тем, кто будет писать историю этих десяти лет. Я доходчиво объяснила свой взгляд? – спросила Галя с внезапно прорвавшейся злостью.

– Мы не беспомощны и не втоптаны в грязь, – запальчиво воскликнула Жанна. – Нас не поставили на колени. Просто ушла эпоха романтиков. Мы еще докажем свое моральное превосходство.

– Интересно, как? Повернувшись к жизни спиной? А экономическое превосходство? – ехидно поинтересовалась Инна.

– Принимая удары, стоя лицом к враждебным силам, смотря правде в глаза.

– Распалилась! Тебе бы генеральшей быть… Опять лозунги? Уморила. Историю делают не те, кто ставит великие цели, а те, кто действует. Зачем латать одежду, если она сшита из гнилой ткани лжи, фальши и несправедливости. Сжигать ее надо! – обрадованно вставила Инна, почувствовав новую почву для разговора.

– Звереешь, Инна, без видимой причины, – из-за спины Гали с укором отозвалась Мила.

– Причин тому много и поводов предостаточно… Коррупция? Войдем в силу – одолеем! И это неизбежно. Дай только свободу своему воображению. Раскрепостись, – издевательски обнадежила Инна, провокационно улыбаясь. – Пойми, перестройка не смерть, а продолжение жизни, скоро «страсти по Советскому Союзу» покажутся нам чепухой.

– Надеешься дождаться? – то ли соболезнуя, то ли ехидно сочувствуя, спросила ее Лиля. – Может, лучшее время и настанет, да нас не застанет.

– Не стоит играть на искренних чувствах людей, – заметила Лера.

– Опять искус и подвох... – неопределенно отреагировала Рита на «выступление» Инны. Ей не хотелось погружаться в прошедшее десятилетие.

– Ошеломленные резкими переменами, мы получили психологическую травму, у нас теперь в некотором роде расщепленное сознание. Новое в нашу жизнь было привнесено, навязано. Но запас прочности традиционных доктрин у нас еще достаточен. Испытания выпали на нашу долю не такие уж трагичные. В истории любой страны бывают взлеты и падения. И то и другое надо переносить с достоинством. Мы еще будем на коне, – снова попыталась утихомирить подруг Жанна.

Она редко затрудняла себя размышлениями о политике, и сейчас ей не хотелось углубляться в незнаемое. Подобные разговоры она называла плевками зайцев в морду волка на недосягаемом расстоянии.

– …Но это только первая страничка новой летописи. Появились молодые перспективные руководители, знающие толк в государственных делах. Они нам приглянулись. Правда, непонятно зачем стали клониться в сторону европеизации, будто мы нуждаемся в няньках или своей головы у нас нет. Не от хорошей жизни у нас началась модернизация. А теперь вот в ВТО рвемся. На ту ли лошадь ставим? Мировой кризис уже и так нас зацепил. Расшаркиваемся перед Западом. А они к нам после развала страны свысока относятся. Слабых не боятся… ВТО – фикция, способ закабаления? Необходимость жить по законам развития капиталистической системы? Я еще не разобралась во всех его тонкостях, но пока только проблемы вижу для нас… Обрыдло все! – пессимистично закончила свою с подъемом было начатую речь Лиля.

– Вот насчет ВТО можно поспорить, мезальянс это или нет, – с холодным дерзким выражением лица заявила Инна.

– Прежде чем что-то утверждать, надо все плюсы и минусы положить на чаши весов, – неодобрительно покачала головой Алла, стараясь уловить, куда клонит Инна. Она произнесла это без всякого стремления вызвать раздражение оппонента, но та вдруг надменно ощетинилась:

– Ты хочешь приписать мне мысли и чувства, которых я не разделяю?

Алла ответила ей взглядом, исключающим вольности. Лена про себя отметила, что в ее лице не первый раз за встречу появлялось что-то такое, что удерживало любопытствующих на расстоянии.

– Я думаю, Ленин тоже не хотел плохого для народа, да поздно понял, что другого способа удержания власти не знает… А теперь люди наверх целенаправленно рвутся из-за денег, чтобы лоббировать свои интересы, – подала голос Аня. – Воруют масштабно, но внешне соблюдают этикет… Что толку говорить?.. Но на большее я не гожусь…. Оставим эту тему… – извиняющимся тоном добавила она. – …Никто меня не слушает. Я не принадлежу к числу тех, чьи мысли ценят…

«Сама себя высекает. Слушать такое – выше моих сил, – молча сердито реагирует на слова Ани Лиля. – Анька неплохая девчонка, но в больших дозах она утомительна».

Жанна встрепенулась и тем самым вывела Аню из затруднительного положения:

– Я Фиделя Кастро уважаю. Ни яхт тебе, ни счетов за границей, хотя столько лет у руля. Никогда перед США не опускался на четвереньки, не протирал брюки на коленях. Противоречив, многогранен, интересен. А как говорит! Выразительность и откровенность – свойство незаурядной искренней натуры. Вот объясните мне, зачем в нашей Думе артисты и писатели? Они только описать и сыграть такого, как Фидель, могут, но не стать им. Во власти должны быть специалисты: юристы, политологи, чтобы обо всем народе думали, а не свою копну молотили. Во всяком случае, я пока не вижу среди них достойных «высокого трона», хотя, может быть, все они прекрасные люди.

– Ленин был юристом, – логично заметила Инна, тем самым подтолкнув собеседниц на спор.

– Нэп быстро вывел страну из разрухи.

– Сейчас другая экономическая и технологическая ситуация.

– У нуворишей особняки, импортные машины, а старики копейки считают.

Галя свой пример привела.

– …Простой народ в начале перестройки пытался выжить, а чиновники, упиваясь своей властью, поддразнивали нас своей неуязвимостью и, наверное, едва скрывая ухмылки, с удовольствием издевались над нашими бесполезными усилиями стать индивидуальными предпринимателями. Мы все головы и бессильные кулаки разбили об их двери. Пользуясь нашей юридической безграмотностью, своим обращением с недопустимой степенью хамства доводили до истерики... И все же мы добивались, а потом за короткое время кооперативы и маленькие фирмы без дополнительных вливаний оказывались при последнем издыхании.

– Чехов говорил: «Зачем толкаться? Всем места хватит», – подала голос Инна. – Поспешу перейти к интересующему нас вопросу с другой стороны.

Но Галя, повысив голос, не позволила помешать ей высказаться:

– Чиновникам при любой власти сладко. Умная, хитрая стая. При социализме если чиновник проворуется, ему сразу аморалку «клеили» – отвлекали внимание от экономических проблем, – а сам он нырял в больницу, на время, пока эхо затихнет, и его переведут в другое не менее теплое местечко. А сейчас им еще вольготнее стало.

– И все-то ты знаешь, только полутонов не замечаешь, – недовольно поморщилась Лера.

– А в армии всегда принято «назначать» виновных, козлов отпущения, – Инна с явной радостью ответила на иронию Леры своей порцией «информации». – А еще говорят, что свет достается героям, а тьма – врагам.

– Не все чиновники зловредны. Я помню в начале перестройки неубранные поля, недостаток продовольствия в городах, обращение мэра Ленинграда Собчака к сельским чиновникам: «Не запахивайте овощи, дайте людям запасти себе на зиму картофель, капусту, морковь…» – не замедлила отметить Лера.

– Мы тоже не гнушались любой грязной работы, чтобы прокормить семьи. Как-то хотели подработать на сборе плодов, а нас с овчарками встретили в колхозном саду его новые хозяева, защищенные от законов деньгами, как броней, – вспомнила Лиля. В ее смешке звучала горькая ирония.

– Отвыкай от социалистических привычек. Тебе такая мысль еще не приходила в голову? – улыбнулась Лера.

– Мне уже поздно.

– Все ваши мелочи – своеобразное послевкусие мирной революции, – фыркнула Инна.

– А мы – инженеры и ученые института – работали на картофельном поле. Когда убрали весь участок, его хозяин отказался расплатиться с нами картошкой. Он просто скрылся. Его подчиненные только руками разводили. А ведь раньше мы верили устным договоренностям, нас со студентами с распростертыми объятиями принимали. Теперь мало получить работу, надо еще добиться, чтобы за нее заплатили, – пожаловалась Рита. – Со мной на поле был племянник-пионер. Он был потрясен. Его еще никто не обманывал. Моя коллега пошутила: «Вырастай, мальчик, и сам становись начальником, чтобы больше «не обламывали» тебя, как сегодня».

– Ну и как у него успехи? Внял совету? – деликатно поинтересовалась Эмма.

– Он руководитель небольшой фирмы.

– Наши дети плохо помнят то время, которое так ценят их родители. Им проще приспособиться, они не испытывают горечи, живущей в душах старшего поколения.

– Одни оплакивают былые дни, а другие – авантюристы всех мастей – успели настроить себе дома с мансардами и островерхими башенками, с бассейнами… – натянуто усмехнулась Лиля.

– Тру́дные были первые годы перестройки, но несравненно более легкие, чем те, что переживали наши родители в войну и после нее, – сказала Лера.

– Пока есть такие люди, как ты, не стоит волноваться насчет будущего нашей страны. Держись своей звезды, – с удовольствием съязвила Инна.

– Предлагаешь лить слезы только потому, что жизнь складывается не так, как мы планировали? Не слишком ли ты многого хочешь? – парировала Лера.

«Не воспоминания, а фатальный рефрен «в густом миноре обреченности», – вздохнула Лена.

– Не казнись, – вернувшись к началу разговора, попыталась успокоить подругу Мила. – Твое счастье, что ты не все здоровье на этом деле потеряла, а деньги, вещи – все это пыль. Русскому человеку чем тяжелей, тем он лучше собирается в кулак.

– По рукам и ногам вяжут, подминают под себя неутомимые недобросовестные крючкотворы. А туда же… рядятся под демократов… – не успокаивалась Галя. – А ведь демократия, как нас учили, – это прежде всего ответственность за то, что делаешь.

– На чиновников давит система, а им надо сохранять свои портфели, кресла. Им тоже жить хочется, и жить хорошо, – подлила масла в огонь Инна. – Быть при кормушке и не воспользоваться?..

– «Бывали хуже времена, но не было подлей», – вздохнула Галя. – Кажется, что я не живу, а осторожно хожу по канату. И если даже этот канат расположен низко к земле и вроде бы идти безопасно, так все равно спотыкаюсь и падаю… Но я сейчас не о себе…

Она плотно сжала губы. Взгляд стал отчужденный, далекий.

«Не вижу связи в их разговоре. Одни жалобы. И что это им дает?» – молча сердится Лена.

– Не исключаю, что будет второй заход кризиса. Надо иметь мужество смотреть правде в глаза: жизнь перестала радовать, – подавленно отозвалась Лиля.

– Стареешь, вот и не радует, – попробовала урезонить ее Лера.

– Жизнь – как клоунский спектакль, где все на грани. Сколько кризис еще продлится? Наши дети словно запаздывают в этой жизни. Пока метались, искали – уже за сорок. Зять мой вот ругается, не стесняясь в выражениях: опять их предприниматель обманул. Руки нагрел на их доверчивости. И что тут присоветуешь? Бедный не может быть слишком разборчивым… И у старшего сына проблемы с бизнесом. Не дал он какому-то человеку из администрации «подработать» на откатах, так он теперь режет его объекты и отдает угодным ему людям. А сосед мой, еще совсем недавно «заправлявший» на поприще сбора бутылок, благоденствует. Есть повод подумать, каково место порядочных людей в этой жизни.

– В бизнесе часто так: то густо, то пусто. А последствия финансовых неурядиц предсказуемы, поэтому надо людям на черный день откладывать, а не спускать все до нитки, – с видом знатока сказала Жанна.

– Откладывать, чтобы их сожрала инфляция?

– Все-таки ты на редкость ограниченная особа. Может, зятек твой сам виноват, может, он неудачник? Деятельных энергичных борцов надо растить,– кольнула Инна Лилю и сделала безразличное лицо. – Ой, не обижайся. Как-то само собой вышло…

– Когда я думаю о будущем моих детей и внуков, в голове начинает крутиться душераздирающая мелодия танго нашей юности: «Мне бесконечно жаль своих несбывшихся желаний, и только боль воспоминаний гнетет меня…», – загрустила Лиля. – Любые революции и перевороты имеют только два измерения. Они сотрясают или рушат системы, современникам несут беды и надеются на завтра. Что сегодня мы видим? Одни проблемы. Поэтому-то и трудно смириться и свыкнуться с окончательно ушедшими, по-своему хорошими годами. Конечно, мы тогда были молоды и все нам казалось прекрасным…

– Я не падаю духом, в семье гашу тревогу и продолжаю искать то, что примирило бы меня с двадцать первым веком. Мы «жаждали сразу всех дорог», а наши внуки, к сожалению, хотят все и сразу. Но история западных стран показывает, что молодые побегают, поэкспериментируют и опять возвращаются к консервативным ценностям, потому что нравственные заповеди исходят из здравого смысла. И мы возродимся, выберемся из тупика, только должно пройти еще какое-то время, – не особенно оптимистическим голосом сказала Рита.

– Не вижу ничего удивительного в наших стонах. Старости характерны пессимизм и скептицизм. Когда мы были молодыми и влюбленными, то много смеялись и радовались, а сейчас в нас больше иронии, грусти. С возрастом мы применяем другие лозунги и фразы. Что-то типа «Если хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах», «Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить». Мы привыкаем осторожничать, стараемся быть как все, – невозмутимо небрежным тоном проговорила Инна и поменяла позу, удобней устраиваясь на стуле.

Галя спокойно снесла ее реплику:

– Что правда, то правда. Никуда нам от возраста не деться, – смягчилась она.

– Мы никогда не знали, что такое сорить деньгами. Вы забыли, что счастье – это не сытость, а стремление к чему-то важному, – напомнила Лера. – Трудное, но интересное время наступило для молодого поколения. Нам надо в нем выискивать лучшие моменты, а не давить на детей и внуков негативом.

– Олигархи одной ненасытной утробой живут, – остановила ее Аня.

– Тебе-то откуда знать? – зло расхохоталась Инна.

– Возродимся, – поддержала Леру Кира, – в Библии сказано, что «только худые дела делаются быстро».

– Когда поднимемся? В необозримом будущем? Ты всегда умела скрывать свои истинные мысли, имея при этом какой-то вполне определенный умысел, – скучным голосом проговорила Инна, бесцеремонно разглядывая Киру, точно заметила в первый раз. – Нет, вы только посмотрите на нее! Сменила гнев на милость!.. А ты, Галя, подбери слюни. Брось молоть чепуху. До сих пор не можешь выкинуть из головы благостные впечатления студенческих лет? Все еще хранишь их в своем переполненном мозгу. До сих пор питаешься иллюзиями. С твоими мечтами – если ждать манны небесной – мы вылетим в трубу. (Она не слышала жалоб Гали на чиновников?) Словами делу не поможешь. Знаешь ведь, сколько ни плюй на руки, работа не сделается. Чванливо рассуждаешь: «До чего у нас все плохо и как мы сами хороши»…

И тут же перескочила на противоположную позицию, будто выключатель в своем мозгу перещелкнула в другое положение:

– Возродимся! Раскатала губу. Не мытьем, так катаньем добьемся своего? Осталось всего ничего: начать да кончить. Дело осталось за малым: победить коррупцию, выйти на высочайший уровень технологий, окультурить народ, справиться с пьянством. И пулей рвануть в рай. И чтобы в воздухе обязательно витало что-то необъяснимо манящее… и чтобы опять на цырлах стоять. Мы же без этого не можем!.. А на крайний случай отбрешемся, свалим все на происки Запада… А придет время – опять открестимся… И чего это я тут перед тобой распинаюсь? – едва сдерживая переполнявший ее сарказм, спросила Инна. – Конечно, каждому хоть раз в жизни хочется переписать свою жизнь набело. Переписать-то можно, прожить заново не получится.

Некоторые вот наломали дров – и в кусты. А кому довершать разгром? Сейчас модны поиски Бога, который мог бы помочь нам изменить ситуацию, но ее надо менять самим. Так почему же мы не торопимся встать под новые знамена?

– Ты слишком быстро говоришь и к тому же, наверное, пропускаешь промежуточные звенья в своих рассуждениях. Я не поспеваю за ходом твоих мыслей. Они для меня как шарады. То ты вправо, то ты влево… Боюсь, не понять мне твоих сентенций, – торопливо проговорила Аня.

Инна с многозначительной усмешкой глянула в ее сторону.

– Инна, ты и мои слова взяла под сомнение, хотя ясно как день, что я права. Ты хочешь услышать мое мнение или ждешь подтверждения своему? Так вот возьми себе на заметку: не дождешься ни того, ни другого. Я готова восхищаться категоричностью твоих суждений и беспощадностью выводов, но к реальной жизни они не имеют никакого отношения. Все слова, слова, слова! Нашла способ привлекать внимание окружающих к своей особе? Образумься. Никто из нас не признает за тобой права последнего слова. Гордость не позволяет тебе в этом открыто сознаться. Ты у нас воплощение уязвленного тщеславия. Тебя не заставишь устыдиться, поймав на полуправде или заведомой лжи, а над чужим провалом и неудачей ты всегда готова посмеяться. Ой, не пройдет это тебе даром. И не говори тогда, что обошлись с тобой несправедливо. Сформируй и сформулируй свою четкую позицию, тогда и поговорим. Нечего заниматься словоблудием, – не на шутку рассердившись, отрезала Лера.

Ей было непонятно, верит ли Инна в светлое будущее страны или считает, что при капитализме вообще невозможна стабильность.

«Боюсь, добром спор с Инной не кончится», – подумала Жанна. Но разговор окончательно потерял управление и покатился сам собой, а потом совсем стих.

«Инна валяет дурака, стравливая подруг, мол, я не я буду, если не заведу вас, мол, я не я, хоть эта песня не моя. Подталкиваемая болезнью, она просто дразнит всех», – решила Лена и задумалась о чем-то своем, беспокоящем ее больше, чем выяснение отношений подруг.

«Истина всегда лежит между двумя крайностями. Ведь пришли же Финляндия и Дания, по сути дела, через капитализм к социализму. У них, я слышала, прекрасный лозунг: «Богат не тот, кто много зарабатывает, а кто умеет экономить». А мы со своим огромным миром неиспользованных возможностей где-то на окраине. Где наше былое величие? Треволнения и неудачи преследуют нас. Опять ждем у моря погоды? – будто уловив неопределенный настрой Инны, раздраженно думала Лиля, оскорбленная своими собственными мучительно неприятными мыслями и предположениями. – Теперь многие дорогие нам понятия устарели, истерлись, стали общим местом. Слова потеряли или изменили свой смысл. Конечно, различие в смыслах одних и тех же фраз в разные времена для меня очевидно, и все же…»

«Не вижу ничего дурного в своей приверженности к прошлому. Мне в нем жилось – не побоюсь это сказать – достаточно комфортно. Я сумела осуществить все свои мечты, – думала Мила. – Да, нас в чем-то обманывали, но то была отчасти прекраснодушная ложь. Мы верили в светлое будущее, поэтому жили и работали с энтузиазмом, делали все на совесть, и нам не стыдно за свою работу, за свою жизнь… А сейчас нас не обманывают? Мы во лжи по самые уши!

Мы хотим себя утешить, но шестьдесят процентов населения не доверяет никому, кроме своей семьи. Мы все похохатываем над телепередачами, но это не настоящая радость. Мы испытывали при социализме радость от труда, от настоящего юмора, а не от этого… который ниже пояса. У нового поколения отсутствует солидарность. Раньше при СССР говорили «мы», а теперь «я». Кругом наблюдаю безразличие к проблемам страны. Верхи все больше о себе, любимых, радеют».

Инна, криво усмехнувшись, игриво заявила:

– Судим, рядим, доискиваемся до причин, а все очень просто! Еще царица Екатерина Великая говаривала: «Когда народ слушает веселую музыку, в нем нет зла». «А когда он верит в добрые сказки, в нем не кипит бунтарство», – добавила бы я.

Но Лиля не слушает сокурсницу. О своем тревожится:

– А получится ли у моей внучки чего-то добиться в этом откровенно жестоком мире – большой вопрос, и это, признаться, меня очень беспокоит. Детям, хоть и с большим трудом, но удается выкарабкиваться, а чем малышка порадует мою старость? Ведь на чем основывается и из чего складывается стариковское счастье: из радостных воспоминаний детства, из счастливой любви молодости, из успехов детей и внуков.

Помню, как я испугалась за свою Алиночку, когда наш сосед-двоечник – по старым меркам сопляк и непроходимый тупица, – (это-то меня и доконало) впервые подъехал к нашему подъезду на мерседесе. (На чем нажил свои миллионы? И как ловко скрыл все свои грешки!) А вдруг, – думаю, – у внучки произойдет мгновенный пересмотр жизненных ценностей? Обошлось, может, потому, что мы с ней в своей маленькой семье никогда не гонялась за деньгами, любовь и уважение на первое место ставили. Сработал заложенный нами иммунитет… И все же страшно за будущее страны. У нас не демократия, а власть олигархов, чиновников и бандитов. В микроскоп не разглядишь разницу между ними.

На что теперь нам делать ставку, в чем наша основная государственная идея: просвещенный патриотизм? крепкая семья? культура? Где наши крылья? Где наша душа? Если верить газетам и телевидению, сейчас в стране царит зло, апофеоз абсурда. А какое расслоение в нашем обществе! Мы сами теперь как маленькие обломки огромного кораблекрушения. Мы до неприличия не уверены в себе. Добродетель побеждена. Если я ошибаюсь, поправьте меня… Боюсь, без моей поддержки внучка с ее тонкой душой и неумением бороться познает и горечь нищенства, и позор унижений. Тогда я сойду в могилу или тронусь умом…

Было видно, как лихорадочно бьется пульс у висков некогда спокойной и смешливой Лили.

А Инна теперь отвечает только Ане, хладнокровнодемострируя свое презрение к растерянности сокурсницы:

– …Во-первых, ты неуважительно и неодобрительно говоришь о богатых, потому что тебе закрыт путь в их круг. Во-вторых, у меня к тебе настоятельная просьба: не впадай в мечтательность, не вводи себя в заблуждение. Сейчас нашему народу не идеология нужна, а нравственность. Любая идеология безальтернативна и требует однозначного ответа: да или нет. В этом ее ущербность. Она не учитывает полутона и оттенки жизни. К тому же верхи часто идеологией прикрывают свою некомпетентность.

– С какой стати я должна верить, если в тебе просто упорствует злой рок? Как же без идеологии воспитывать молодежь, как выстраивать мосты между поколениями? – болезненно-застенчиво засомневалась Аня. – Не бывает общества без идеологии, как человека без мировоззрения. Идеология направляет и объединяет людей. А так ведь недалеко и до хаоса. Пойдут митинги, собрания, начнется цепная реакция… От революций лучше простому народу никогда не становилось. Кровь, беды на его плечи всегда ложились. Кому это надо? Если только Америке. Они моду на разноцветные революции ввели…

– Ну ты, мать, даешь! Не дави негативной информацией. Хочешь привести меня на грань нервного срыва? Ха! Так не на ту напала. Как велика жизнеспособность иллюзий! Идеология, высосанная из пальца, решает одну проблему – чем бы еще заморочить головы людей. Думай, флаг тебе в руки. Сочини новую национальную идею возрождения России. Только не нагоняй уныния. Вон Солженицын очень умно говорил о «сбережении народа», а ты что посоветуешь? Настоятельно прошу, не погнушайся предложением. Кто смел, тот и съел, а то вдруг другие опередят. Может, войдешь в историю новым «серым кардиналом». Что прикусила язык? Прояви чудеса изобретательности. Скрестим шпаги? Не нравится? Может, подзатыльником меня как хулиганку пожалуешь? – с видимым удовольствием рассмеялась Инна. – …Это все, на что ты способна?

«Она смеётся так искренне и заразительно, как может смеяться человек с чистой совестью. Ее порядочность для меня – вне всякого сомнения. В ней нет зла, если только раздражение. А этого добра во всех нас теперь с избытком… Откуда же в ней столь ироничный подход к людям, событиям? Зачем нарывается, надсаживается? Иногда на самом деле хочется ее выдрать или хотя бы наградить оплеухой. Куда делся ее мягкий юмор и пусть даже навязчивая, но безобидная осведомленность? Все же что-то ее очень беспокоит», – в замешательстве думает Лена.

«Перевес опять на стороне Инны. Ввиду ее явного преимущества я замолкаю. В том, что говорит она, есть доля правды. Но ведь только доля. Как мне не хватает в споре с ней спокойной вдумчивости Аллы. Ну совсем как в студенческие годы. От природы не дано мне полемического дара, и жизнь не научила сопротивляться напору и неправде. А может, детдомовское воспитание на всю жизнь стало преградой раскованности и уверенности», – вздохнула Аня.

– Аннушка, не бери в голову. Все наладится. Время работает на нас, – как бы вскользь мягко заметила Лера.

В ее тоне не было ни малейшего укора или осуждения, но Аня, истолковав слова Леры превратно, по-видимому, заподозрив в поведении подруги некий тайный упрек, почувствовала себя неловко и, устыдившись своих до конца не продуманных слов, заговорила о другом, более понятном и не менее волнующем:

– Это ты верно заметила. Что́ лезть в высокую политику? – вздохнула она. – И все же я выскажу некоторые свои соображения. Начну с того, что опять по радио слышала, будто леса сибирские разворовываются и продаются за копейки за границу, рыба дальневосточная гибнет, и никому до этого дела нет. Законы надо срочно менять. Почему в Думе тянут? Кому это выгодно? Снова, по традиции доперестроечных лет, работает знакомый нам с детства принцип чиновников: «Лучше один рубль в свой карман, чем сто в государственный»? Помню одну их шутку: «Корысть – двигатель общественного прогресса». Только в карман теперь кладутся миллионы. На чьи плечи лягут эти, с позволения сказать, «издержки»?

Да что говорить о далеких, огромных размеров окраинах? От города сто километров отъедешь, так стыдно и обидно делается за стариков в деревнях. Вокруг все растаскано, разворовано. Надеюсь, Инна, ты веришь, что это не вымысел? Селянам и раньше несладко жилось, а теперь вовсе на подножный корм перешли. Сдается мне, они теперь ни в социализм, ни в капитализм не верят.

Крестьяне, по сути дела, батрачили и до революции, и при советской власти командовали ими, когда пахать и сеять. Это, конечно, тоже потихоньку расшатывало устои власти… В чем сегодня беды селян? Как всегда, не хватает денег, внимания, заботы со стороны руководства. Забыли, голубчики, откуда их корни. Все мы родом из деревень. Только в очевидное не всегда верится… А старики еще и шутят, что в этот переворот легко отделались, без гражданской войны… Они становятся никому не нужными. Им хоть на паперть… Все в зоне выживания. Нулевое время. Слышала, наше областное начальство пытается помочь селянам, в первую очередь ветеранам войны. На годовщину Победы подарки дарили… Может, и сделает что-либо сто́ящее, но это тоже не бог весть что, и ни к чему тут щенячий восторг… Вертикаль власти у нас крепкая, а горизонтальные связи слабые. На местах не слушают, не выполняют указаний. Местный произвол, коррупция…

Высказалась Аня и как-то сразу притихла. Она понуро сидела, опершись скрещенными руками на край стола, и казалась бесконечно усталой.

Затянувшийся разговор уже начал утомлять Лену, и она с надеждой взглянула на Аллу.

– А это смотря кто командует областью. Вот наш «голова» – выше всяких похвал, еще ка́к развернулся! Ты чаще о нас конкретные сводки по радио слушай. Не стони, в следующем году нас ждет новая парадигма развития страны. У меня тоже осталась тоска по времени, когда мы были молодыми, но не надо закрывать глаза на действительность. Сейчас больше возможностей для роста, – уверенно заявила Алла.

– Ха! Тонкое замечание, – инквизиторской улыбкой ответила Инна на слова Аллы и добавила наигранным скучным голосом: – Проектами сейчас никого не удивишь, посмотрим, что выйдет на деле.

А Лера поддержала Аллу:

– И у нас областной голова порядок навел что надо. Дороги в порядке. Обрабатывающие предприятия в каждом районе. Безработица минимальная. Селяне сами свою продукцию без посредников продают горожанам. Ты, Аня, сколько лет уже не была в деревне? Старыми слухами кормишься.

– Баланс сил и интересов у нас сильно меняется в зависимости от руководства, – сказала Лиля.

– Ты имеешь в виду высшую власть? – осторожно спросила Аня.

Лиля ушла от ответа. Мол, и так все ясно.

– Ну про рынок, Лера, ты мне сказки не рассказывай, наслышаны…«Не жили хорошо и не хрена привыкать», не сойти мне с этого места, – грубо сказала Инна и посмотрела в глаза всем женщинам по очереди, не скрывая, что пытается выяснить настроение каждой.

Аня возмущенно затрясла головой.

– Ну, это уже ни в какие ворота не лезет. Не знаю, что и сказать. Меня передергивает от возмущения, когда слышу твои выпады. Ты сама нуждаешься во встряске? В чем мы провинилась перед тобой? Ты намерена продолжать в том же духе? Почему хочешь, чтобы тебя считали хуже, чем ты есть на самом деле? Если я тебя правильно поняла, тебе нравится притворяться плохой. Ну что с тобой поделаешь, навязалась ты на нашу голову. Глаза бы мои на тебя не смотрели… – заговорила она внезапно изменившимся от волнения скрипучим голосом. Она сначала покраснела, задыхаясь от негодования и бесполезной попытки найти подходящие негрубые слова, потом непонятная бледность проступила сквозь некоторую болезненную серость ее лица. – Ты… ты городская, поэтому не сочувствуешь деревенским людям, а я в детстве у бабушки в пригороде два года жила, и мне близки их проблемы, – чуть ли не выкрикнула она, раздосадованная своей беззащитностью, и в безмолвной мольбе оглянулась на Леру.

«То, что сказала Инна, вообще-то не слишком забавно. Оскорбит и глаза невинные сделает, будто ничего не произошло. Этак она может такое вытворить… Последнее время с ней происходит что-то неладное. Уж не больна ли она?», – подумала Галя, неожиданно уловив в отстраненном взгляде Инны на мгновение мелькнувшую усталость и безысходность.

«Зачем Инна откровенно посмеивается над Аней? Поощрять ее такое поведение едва ли следует. С чего бы ей таким странным способом выставлять боль своей души напоказ? Злая ирония разъедает ее. Это явный признак, может быть, до конца еще неосознаваемого конца... Чувствуется, что она чем-то обеспокоена: то вдруг совершенно невпопад «брякает» что-то несуразное, то не к месту смеется. Может, опять болезнь дает знать о себе, и она с ума сходит от страха? Случилось то, чего она больше всего боится? Неужели ее снова настигла и скрыто изматывает та же болезнь, давая временную отсрочку… от гибели… и она, больная, не рада самой себе? Что это я?.. Нет! Нет причин волноваться. Мне это представляется маловероятным, – обеспокоилась Лена, отдаваясь какой-то безумно-нереальной надежде. – Жизнь уже преподала Инне страшный урок, но провидение отвело беду – не раздавил ее онкологический молох. Пересилила, перемогла она свою болезнь. Неужели опять ее ждет очередное жертвоприношение беспощадной судьбе? Неведомая черная сила только-только начала в ней шевелиться или уже пожирает ее?.. Что-что, а свое подлое дело эта болезнь делает быстро и безжалостно. Здесь не проходит мнение, будто «есть вещи, которые о себе человеку не стоит знать». Напротив, надо срочно бить тревогу… Бедная Инна, за этой болезнью стоит ее не очень счастливая судьба. Она давит, иссушает ей душу. В Инне воплотились все женские страдания, вся их горечь. Судьба к ней несправедлива. Почему за одну-единственную ошибку она расплачивается всю жизнь, а виновник ее несчастий, наверное, «цветет и пахнет»?.. Нет, голос Инны еще громкий и звонкий. Поживет еще Инесса-принцесса», – думает Лена, припомнив ежегодные майские встречи с ветеранами Великой Отечественной войны. Она представила, как постепенно угасают их громкоголосые, веселые речи, как становятся они все тише и тише… и их все меньше…

«Лена какая-то скованная, никак не освоится. Ее нельзя упрекнуть в непорядочности или безразличии, но могла бы и одернуть, вразумить свою близкую подругу, чтобы та не ставила в неловкое положение девчонок. Только она умела ладить с Инной, и лишь она могла удерживать ее от всплесков отрицательных эмоций. Пора бы Лене перестать контролировать свое поведение. У нее как будто есть третий глаз, которым она все время отслеживает себя со стороны», – слегка досадуя, думает Кира.

– Не заводись, Аня, юмора не понимаешь. Не Инна, Шукшин так сказал, – чуть поколебавшись, встала на защиту Инны Жанна.

Она так тихо проговорила эти слова, что Лена еле их уловила.

– Девочки, давайте без панегирических переборов. Умничание недостойно мудрого человека. А тебе, Инна, стоит следить за каждым своим словом. Не досаждай людям, – просительно сказала Эмма.

– Прими мои извинения, – непредсказуемо отреагировала Инна, неожиданно быстро усмирив в себе несносного чертенка. И чтобы скрыть смущение, рассмеялась так, словно не о ней шла речь, а о ком-то здесь неприсутствующем. И только Кира заметила, что Инна не может отвести взгляда от будто бы гипнотизирующих ее пальцев Лены, выстукивающих ритмичную мелодию.

«Чувство вины наконец-то подтолкнуло ее к пониманию», – обрадовалась Жанна.

Тишину опять нарушило монотонное Анино стенание.

– Моя нынешняя жизнь – симфония моральных страданий. Бог весть почему я столкнулась с множеством неразрешимых проблем. Волею судеб… Одна мысль владеет мною неотступно: я не заслужила их. Не оправлюсь от одного шока, а тут другой. Я ощущаю жизнь как ловушку и подчас не могу совладать со своими эмоциями. К какому спасительному методу мне прибегнуть?

– Хочется на баррикады? – хмыкнула Инна.

– На данный момент меня особенно тревожит проблема роста коммунальных услуг по сравнению с ростом пенсии… Что за напасть! Квартплата – брешь в любом семейном бюджете, не залатаешь… Утюжат нас… Не греют душу обещания – они очень туманные, непонятные. Одни намерения, а где действия?

Я чувствую себя серенькой уточкой, выброшенной на лед. Когда нет денег, думаешь не головой, а желудком, – опять запричитала Аня тихим голосом, беспомощно разводя руками. – Раньше государство стояло на страже интересов трудящихся, а теперь ЖКХ никому не подчиняется, управы на них нет. Что хотят, то и воротят. Некому за нас заступиться.

Преимущество частной собственности налицо. Теперь каждому человеку приходится бороться в одиночку, самостоятельно изучать законы, чтобы чиновники не отфутболивали по каждому пустяку людей, бегающих по инстанциям хотя бы для того, чтобы добиться горячей воды в своей квартире. Адвокаты вызываются помочь, добросовестно предлагая платные услуги. Мы отряжаем выборных. Одни из них воюют, применяя кто околонаучную, кто народную лексику, ссорятся, другие униженно улыбаются, напрасно пытаясь вызвать на лицах чиновников хотя бы намек на ответную улыбку, разряжающую накаленную обстановку. И тем, и другим отказывают потому, что, насколько я могу судить по собственным наблюдениям, в законах существует много маленьких различий, тонкостей и лазеек, не вполне доступных пониманию обывателя. Мужество сразу оставляет представителей, и они с вздохами, стесняясь своего проигрыша, толкаясь, пятясь, поругиваясь и оправдываясь, поспешно расходятся по домам в полной уверенности, что никто им не поможет. И кончается все плевками и «пинками» в адрес тех, кто обязан нам за наши деньги создавать сносные условия проживания… А раньше заплатишь за квартиру – и живешь себе спокойно.

Вот она, обманчивая, легкомысленная вера в силу суммарного народного слова. Мы юридически безграмотны. Я сама даже приблизительно не могу сказать, какие претензии вправе предъявлять чиновникам, потому-то у меня и нет никакой надежды на мое благополучное проживание в ближайшем будущем.

В своей критике я исхожу из того, что ЖКХ выгодно недодавать нам тепла. Они, экономя на нас, увеличивают свои доходы и помогают заработать компаниям, которым мы платим, расходуя электроэнергию, обогревая свое жилище и грея воду на бытовые нужды в бойлерах. И это при том, что правительство призывает нас экономить ее, используя энергосберегающие лампочки.

Они же понимают, что бегать по инстанциям в поисках правды смогут единицы – и еще не факт, что сумеют чего-то добиться, – а те сотни тысяч людей, которым не до того – им надо работать, воспитывать детей – не станут тратить время на склоки, молча будут платить или накапливать долги. Почему мы должны бегать по судам, сутяжничать, попусту расходовать свои силы и время на борьбу с ЖКХ, гробить свои нервы, здоровье? Мы утрачиваем себя, превращаясь в вечных сквалыг, спорщиков, уподобляясь моськам из басни Крылова. Многие не выдерживают «пытки унижением» и бросают «хождение по мукам». На что и надеются управляющие компании…

А чиновники от ЖКХ, обуянные расточительством, выстраивают себе за наш счет великолепные хоромы, кутят в ресторанах. Некоторые из них не сегодня-завтра сбегут за границу. Наши лбы предназначены для того, чтобы мы растерянно хлопали по ним ладонями и чтобы чиновники стучали по ним, желая услышать звонкую пустоту?.. Вот они и трещат.

Кому еще выгодна наша беспомощность? Судьям, адвокатам?.. А раньше таких проблем не было – каждый знал свое дело, которому учился, – а теперь они лепятся одна к другой. И кто поможет предотвратить обрушивающиеся на нас беды? Унылость наших перспектив в настоящее время озаряется лишь слабой попыткой верить в самое высокое руководство, – все больше заводясь, уже с озлоблением говорит Аня.

– Россия тебе не такая! Из Америки приехала моя школьная подруга. Отпуск у нее десять дней. Отпуск по уходу за ребенком после родов – один месяц. А за моей внучкой три года место сохранялось, и пособие она полтора года получала, – сказала Эмма.

– А жить на него можно было? – спросила Инна.

– У нее муж есть, – ответила Эмма. Она не захотела вдаваться в подробности и добавлять в разговор негатива. Инна, видя, что Эмма не поддается на ее уловки, замолчала. Разговор на эту тему не клеился.

– …Возраст не прибавляет нам мудрости, разве что унылости и занудливости, – улыбнулась Лиля. – Мы свое отпели, отплясали. Сопротивление старости и есть наша жизнь.

– Не скажи! Моей сестре далеко за семьдесят, а она ходит в хор ветеранов своего завода и стишки пописывает в местную газету, – впрямую восприняла слова Лили грустная, но неунывающая Мила.

– Это у нее результат предпенсионного или послепенсионного обострения? – пошутила Инна.

– Ты помнишь Юру Маренкова?– спросила Кира.

– Юрку?

– Юрия Алексеевича собственной персоной! Так вот его хобби – плавание.

– Правда? – недоверчиво глянула Инна. – Ему в обед сто лет, а он все плавает?

– Ему нет семидесяти.

– Теперь – в его-то годы! – он многократный чемпион мира по плаванию в своей возрастной категории. Каждый год пачками привозит награды из разных стран.

– Во дает! По всему миру раскатывает да еще призы и медали сшибает?

– Да. И в основном золото и серебро завоевывает. В этом году в Дании и Австралии выступил успешно. А ты говоришь – Юрка. Рита стихи пишет. Сборник «избранных» недавно издала. Алла вон прозой балуется помимо научных трудов. Как бы то ни было, а литература стала неотъемлемой частью их жизни. И скажу тебе честно – мне кажется, лучшей. Такие вот у них теперь прекрасные оттенки жизни. И заметь: без всякой мании величия. Хоть и говорят, что фраза «Талантливый человек во всем талантлив» избитая, изжеванная, но ведь верная, и никуда от этого не деться… Ладно-ладно, не смущайтесь, я больше не буду вас расхваливать, – смеется Кира. – А вспомни преподавателей нашего вуза. Василий, тот, что Васильевич, маслом природу пишет, Михаил, который Александрович – гуашью балуется, а Фима виртуозно играет на многих музыкальных инструментах, в том числе и на балалайке. Представляешь, еврей – и вдруг балалайка! К тому же прелестно, с чувством поет. Завидуешь?

– Ага, – весело созналась Инна. – А тебе, Аня, невдомек? В чем твой талант?.. Хотя как посмотреть на твою проблему!.. Что попусту расточать слова? У тебя в голове вавилонское столпотворение мыслей. А если соберешь их в кучку и включишь оба полушария, то можешь выдать такое, что небеса зашатаются!

Инна и тут не упустила случая задеть Аню, но та не отреагировала.

– …При желании всегда можно найти повод для недовольства и раздражения. Только нашему народу что ни пообещай – все схавает, – перескочила Инна на ранее заявленную тему и продолжила «разоряться», поддразнивая Аню. – Ты мне все уши прожужжала нытьем. Оскомину набила. Наговорила сорок бочек арестантов и что дальше? Ты запомни на будущее: прежде чем «одобрять» любое нововведение руководства, спрашивай себя: нужно ли оно тебе? Или мы, как и прежде, будем бояться высунуться, не зная, «как слово наше отзовется», а потом долго приходить в себя от ошарашивающего впечатления, вызванного нашими новыми порядками? Бороться надо за свои права, а не ждать милостыни от властей. Привыкли только славить свою страну. Мозги усохли от бездумности.

Под аккомпанемент Аниных вздохов Лена потянулась через стол к Инне и попросила ее внимания. После некоторых уговоров та обещала не вести бесед ироническим тоном, но выторговала себе право беззлобно шутить. И в завершение их кратких переговоров тихо предупредила, что в подобных напоминаниях больше не нуждается. Она присмирела, но Лена знала, что временная передышка долго не продлится. И оказалась, как всегда, права. Не успела она перекинуться с Кирой парой фраз, как услышала зычный голос подруги и шепот Ани, ей отвечающей.

– Некоторые начальники, пользуясь полученной властью, поносят ранее руководивших, хают прошлое, но только затем, чтобы уже потом, при малейших успехах все предыдущие достижения приписать себе и кричать на каждом углу, при каждом удобном случае, мол, мы это сделали! Например, втихаря отняли у педагогов доплату за классное руководство, а у ветеранов труда бесплатное пользование землей в садоводствах, а потом с помпой вернули под «тем соусом», что это их заслуга, – сварливо возмущалась Аня. – Это касается как областных, так и высших эшелонов власти.

– Можно подумать, что подобного не было при Советах… Во всем, что касается тебя лично, ты неплохо осведомлена. Все перемены жизни и непривычные события кажутся тебе чреватыми подвохом, неправильностью, опасностью. Может, еще и карой, наказанием, приговором судьбы? Что втягиваешь голову в плечи? Наконец-то распробовала жизнь, и у тебя от нее остались неприятные чувства. Я не права? У нее, видите ли, не складываются отношения с чиновниками, она, видите ли, подавлена жизнью! Давно бы пора отпасть твоим романтическим наслоениям, как коросте. Они же мешают жить в реальном мире.

Эх ты – ревнитель старых устоев! Все это мы уже проходили много раз. В девяностые годы был финальный аккорд трагедии, которая разыгралась в семнадцатом году. Не отступай от исторических фактов: не было бы семнадцатого года, не возник бы девяносто первый… А проблемы всегда и везде одни и те же. Возьмешься со мной спорить? Вряд ли. Потому-то в школе тебе самое место…

«Насчет внешних данных, скудно отпущенных Ане природой, не поспоришь, да они никого кроме нее не волнуют, но укорять ее за недостаток ума?.. Ох, припомню я тебе, Инка, это! С собственными проблемами управиться не можешь, а на других овчаркой кидаешься? – разозлилась Лена. И ее терпение кончилось. – Небольшая взбучка Инне не повредит», – решила она.

Но Аня уже вылетела из-за стола, как пробка из бутылки шампанского.

– Так ты расцениваешь мой труд! Думаешь, приложила руку к уничтожению меня как специалиста? Думаешь, если чем-то выбиваешься из общего ряда сокурсников, так уж умнее всех? Я не сделала ничего, что заставило бы меня стыдиться. Смотри, как бы эти грязные слова не обернулись против тебя. Нет, вы только послушайте: она ставит на мне клеймо! – вспыхнула Аня и нервно затопталась на месте, боясь не совладать с собой. – Я виновата, что в стране этический и моральный коллапс? У нас миллион бездомных детей, полторы тысячи детей в год насилуют и убивают, а вводить и применять жесткие законы к безответственным родителям Дума не торопится. Вопрос о наказаниях за издевательства над детьми и женщинами в семьях вообще не поднимается. Школа не воспитывает у детей личной ответственности, не учит оценивать себя и свое поведение. И как тут взрастить новую ментальность? Одних благих намерений, знаете ли, недостаточно. Боюсь, как бы не раздавила нашего Путина коррупция. Сминает она все попытки создать стабильное государство. А тут еще у нас процентов восемьдесят людей, абсолютно безразличных к политике. Была бы работа или пенсия, а остальное – хоть трава не расти. Понятие «правда» в разных поколениях интерпретируется по-разному, а вот «право» у нас забыли. Все больше по понятиям живем… Оно, конечно, Петру Первому тоже нелегко было…

– И ты туда же! Чернышевский, кажется, говорил, что «в каждом из нас сидит маленький Батый». И теперешние депутаты что-то лепят, лепят… «Священной коровой» для них стала свобода слова… говорильня…

– Достала со своей критикой…

– Свобода слова у нас есть!

– Да только за нее… убивают.

Инна опять явно набирала обороты, и мысли Лены окончательно вернулись в компанию подруг. Она вслушалась в их разговоры и опять потянулась к Инне. Ее пальцы осторожно забарабанили по руке подруги.

– Надеюсь, ты не собираешься изменять своему слову? Я, как видишь, помню о своем. С плохим настроением лучше отсиживаться дома. Могу проводить…

В ответ Лена получила удивленный взгляд, уплывающий вдаль, и еще больше занервничала. «Кто может поручиться, что поведение Инны не результат болезни?.. Отдыхала бы себе дома, геройствовать без нужды неблагоразумно… Я совсем очерствела. Меня запереть одну в квартире, так быстро на стенку полезла бы», – сурово одернула себя Лена.

Лохи

Звонок в дверь. Кира открывает. Через порог переступает миловидная девушка с огромным мешком и скороговоркой сообщает, что она от только что открывшегося магазина «Современная электроника» проводит рекламную акцию и что сегодня четыре семьи в городе получат от фирмы прекрасные подарки. Кира недоверчиво спрашивает:

– Каким способом вы выбирали семьи, которые решили осчастливить?

– Методом «тыка», – с ослепительной улыбкой объясняет девушка и принимается расхваливать тостер, который тут же вручает хозяйке дома.

– Приятный сюрприз, – искренне радуется Кира. – Не верю своим глазам, это гораздо больше, чем я могла бы ожидать.

Девушка, продолжая расхваливать свой товар, вытаскивает из мешка утюг. Сладкая речь так и льется из ее уст, как молочная река с кисельными берегами. Кира, будучи человеком скромным, предлагает девушке утюг подарить своей соседке, которая содержит дочь и внучку и с ног сбилась в поисках подработок. Ей, мягко говоря, кажется неправильным «захапать» оба подарка. Но девушка упорно стоит на том, что обязана все подарки отдать в одну семью. Подошел муж Киры и, восхищаясь говорливостью девушки, стал рассыпать ей комплименты, предрекая блестящее будущее на ниве менеджмента. А та, очень довольная собой и доброжелательным приемом, радостно улыбаясь, продолжала «молотить свою копну», уверяя, что рада осчастливить их прекрасными товарами, и при этом успевала подробно, с большой долей фантазии характеризовать их полезные качества.

Кира вопросительно посмотрела на Славу, тот в ответ лишь неопределенно пожал плечами, что означало: надо повременить с выводами. Она вняла молчаливому совету мужа и положила подарки на тумбочку, стоявшую рядом с входной дверью. Вдруг Слава деловито «проехался» в адрес гостьи:

– Сыр я вижу, а где же мышеловка?

– Что вы, уважаемый, фирма на самом деле дарит подарки. А вам лишь нужно будет при любом удобном случае прославлять наш магазин, – ослепительно улыбаясь, ответила девушка и тут же достала из мешка огромный набор посуды якобы фирмы Андрея Макаревича, которого все присутствующие наверняка должны обожать.

Кира растерянно оглянулась на подруг, ища поддержки своим не-уверенным догадкам. Галя с Милой перемигнулись и замахали руками. Алла выразительно покачала головой. Сердце Киры упало. Она тоже догадалась, что подарки – не приятный сюрприз, а очередная афера, еще один способ отбора денег у обывателей. Она резко отстранилась от «дарительницы», потому что была наслышана о способностях таких вот шустрых агентов, а теперь на собственном опыте убедилась в их существовании и лишний раз утвердилась в мысли, что с прежней, доперестроечной, наивной верой в добро пора заканчивать, чтобы не выставить себя глупой. Происходящее мгновенно ввергло ее в подавленное состояние. Ей показалось, что у нее не хватит сил и нервов спокойно противостоять обманщице. Не успев толком обдумать, какие шаги в этом случае стоит предпринимать, она мрачно, обиженно, чуть ли не со слезами пробормотала:

– Я не нуждаюсь в ваших подарках. Вы пытались обмануть пожилого человека. Не стыдно? – И, полная горечи, поспешила скрыться на кухне.

А девушка не позволила себе обратить внимание на реакцию хозяйки квартиры и продолжала «петь», готовая обратить в свою пользу и момент растерянности, и неловкость, и смущение пожилой дамы. Научившись торговать лицом и голосом, она обезоруживающе открыто и нагло демонстрировала свою хватку. Возможно, она надеялось «захомутать» мужчину, смело играя на его самолюбии, посчитав его менее практичным (не на того напала!), легко заводящимся по пустякам или способным клюнуть на ее обаяние.

Чувствовалось, что посланница фирмы умела вести себя легко и привычно в любой обстановке и, наверное, уже считала, что удачно провернула дело. Ее не волновало, что уже проглядывали наружу ее истинные намерения, что уже слишком бросается в глаза ее нагло-непосредственное поведение. Было в ее действиях что-то цыганское, что ли. Она действовала их старыми испытанными способами, только «упаковывала» их в новую красивую обертку.

Слава незаметно кивнул Алле, которая с интересом наблюдала за хорошо разыгранным фарс-спектаклем.

– А сколько же стоит все это удовольствие? – неприметно кривя рот в ироничной улыбке, ласково спросил он девушку.

– Тостер три с половиной тысячи рублей, утюг (примитивный) – две тысячи, а с посудой все вместе – двадцать тысяч! И все это вам бесплатно, – продолжая обаятельно улыбаться, сообщила гостья.

Слава давно и с легкостью мог бы опровергнуть «прелестные измышления» незваной гостьи, но он выжидал, чем закончится этот искрометный сюжет.

– И все же чем мы должны осчастливить вашу фирму? С нашей стороны было бы верхом неблагодарности не сделать вам что-нибудь приятное. Мы не можем быть такими жадными. Только ведь нечем нам вас порадовать, – полностью сохраняя самообладание и выдержку, со всей серьезностью продолжал игру супруг Киры. Эту фразу он заготовил заранее, еще задолго до того, как его жена поняла, что ее собираются надуть, всучив «подарки», «развести», как теперь выражается молодежь.

– О да! Конечно же! Небольшое дополнение, – воскликнула прелестная посланница фирмы. – Дело в том, что товар магазин получает из Германии и Франции, поэтому мы просим одаренные нами семьи оплатить только доставку товара. Всего-то пять с половиной тысяч рублей.

Все собравшиеся у двери женщины, теперь уже включая и Киру, дружно рассмеялись. Хохотали до слез, искренне.

– Ну вот и ключик к замочку от мышеловки. А я-то стою и думаю, что же на этот раз придумала талантливая молодежь, чтобы «обуть» простачка-обывателя? Ловкий трюк, рассчитанный на одурачивание доверчивых бабушек, – доброжелательно улыбнулся Слава. – Ладно, девчушка, ты, безусловно, талантлива, у тебя отлично подвешен язык, ты коммуникабельна, обаятельна и привлекательна, но не станем дальше ломать комедию. Мы не «лохи». Видишь, я даже термин молодежный употребил, чтобы подчеркнуть связь поколений, хотя ваши методы мы, старшее поколение, не приемлем.

Желаем тебе дорожить своей репутацией и сделать прекрасную карьеру на чем-то честном и полезном не только тебе, но и людям. Брось этим заниматься. Наверное, отправляясь на подобную работу, ты ни разу не вспомнила о своей любимой бабушке. А в общем, ты нас очень развеселила. Настроение теперь до вечера будет приподнятое, не каждый день встречаешь такой естественно-искренний самородок.

Кира, я помогу девушке, провожу ее до лифта, чтобы она не попыталась опробовать свои хохмы на наших соседях. А ты, Алла, подари гостье на добрую память компьютерную распечатку с настоящими ценами предлагаемых ею товаров и адресами фирм и городов России, в которых они производятся. И еще реквизиты фирмы Андрея Макаревича добавь. А на будущее, милая девушка, запомни: «Лапшу на уши надо уметь вешать так, чтобы трудно было заподозрить в мошенничестве. Любая ошибка, любой промах пойдет тебе в минус. А лучше вовсе ее не вешать». Обычно мы не миримся с надувательством. Другую посланницу фирмы мы не преминули бы вышвырнуть с позором на улицу, но очень уж ты артистична и обаятельна. Твои бы таланты да на пользу Отечества.

Когда «дарительница», ничуть не смутившись, ушла, остальные гости, узнав причину оглушительного хохота в коридоре, стали наперебой делиться «перлами» современного торгового искусства, с примитивными и оригинальными идейками обмана старичков, с которыми им или их соседям довелось столкнуться со времени начала перестройки. Рассказывали, как некоторые, попав на удочку, в сердцах проклинали себя за беспечность, другие – за глупую уверенность в том, что способны разглядеть любую аферу и справиться со всякими пройдохами, и тогда радость общения с чужими людьми уступала место настороженной агрессивности. На уловки покупались даже самые дотошные и привередливые старушки. Понять заблуждения мешали десятилетиями устоявшиеся традиции «добрососедства и братства». Набрался шикарный, «разнотравный букет» способов обманов, хоть рекламные буклеты составляй. Правда, творцов подобной «литературы» среди нас не нашлось. А жаль. Хорошее бы вышло «пособие для лохов». Ведь, по сути дела, легковерные люди сами провоцируют появление обманщиков.