Онлайн чтение книги Вкус жизни
Гость

Настырный долгий тройной звонок в дверь будто встряхнул женщин. Они одновременно замолчали и с любопытством посмотрели в сторону Киры. А та загадочно-приветливо улыбнулась им и пошла открывать. Тогда они вскочили с мест и сгрудились у дверей в зал.

Медленной походкой, присущей старости вкупе с многочисленными болезнями, вошел лысый полный мужчина, одетый до странности ярко и вызывающе. Многочисленные возрастные родинки на лице и тыльной стороне ладоней, двойной подбородок, набрякшие веки. Сутулые плечи не украшали его когда-то крепкую, спортивную фигуру. Если бы Кира не знала, кто должен приехать, она бы не рискнула без длительного допроса впустить в квартиру чужака. Вглядываясь в блеклое расплывшееся лицо мужчины, она пыталась отыскать в нем характерные черточки, но время будто размыло и стерло все знакомое ей в юности. Никто не узнал в госте Василия, и все же это был он.

Кира немного растерялась. Возникла неловкая пауза. Ватная тишина обступила присутствующих. Пытаясь растопить в себе лед настороженности и неожиданно нахлынувшей тревоги, Кира через силу приветливо улыбнулась и протянула Василию руку. Он задержал ее в своих ладонях дольше, чем требовало того приличие. Наверное, потому что оценивал хозяйку опытным взглядом.

«Годы обошлись с ним жестоко», – подумала Кира и представила гостя: «Василий, земляк нашей Гали. Учился с нами один год. Вспомнили? Прошу любить и жаловать». А его взгляд первым делом быстро «огладил» женщин, потом ищуще скользнул по столу. При этом в глазах сквозило что-то от неистовой жадности к излишествам халявного праздничного стола. Взгляд только на мгновение остановился на сладких закусках и угас.

Наступила недоуменная, недоверчивая пауза. Инна первой оправилась от шока.

– История обнажает свои детективные пружины! – театрально подняв руки кверху, с озадачивающей легкостью обозначила она «начало нового сюжета».

И только тут все обернулись к Гале. Она стояла в сторонке бледная и неподвижная. Казалось, она отыскивала для Василия слова, которые бы шли из самой глубины сердца… и не находила.

– Не рада меня видеть, милая? – наигранно-веселым голосом, со снисходительностью, отдающей хамством, удивленно спросил Василий, подошел и попытался ее приобнять. Галя отшатнулась от него как от прокаженного и с такой силой сжала кулаки, что ногти вонзились в ладони.

В обращении «милая» подруги услышали все, что угодно, кроме любви, нежности или доброй памяти.

Василий обиженно просверлил Галю тяжелым взглядом, проскрежетал зубами.

– Жестоко. Ха! Ты ввергла меня в отчаяние, – с какой-то нарочито хмельной печалью в голосе неожиданно пожаловался он.

– Ты все тот же. Явился, сподобился. С какого перепуга? Не было печали, так черти накачали. Ты, грешным делом, не заблудился, кавалер с подмоченной репутацией?.. Удостоил лицезреть…

Сказано было презрительно-брезгливо. Повисла недобрая напряженная пауза.

– Сурово. Как божья кара. Что пялишься? Может, еще залепишь пощечину или всерьез съездишь по физиономии? Это было бы непростительно… Я не собираюсь платить по просроченным счетам. Может, обговорим условия перемирия?

И по тому, как Василий произнес эту фразу, все присутствующие сразу поняли, что говорил он эту фразу несчетное количество раз.

«Угрожает? Он не столь безобиден, каким казался раньше», – испугалась Кира.

Ценой заметных усилий Галя заставила себя сдержаться.

– Забыл свое выпускное сочинение по ранним произведениям Горького. Между прочим, блестящее было сочинение. Был в тебе ум, но не было человечности… Припомни употребленные в нем тобой слова старухи Изергиль. Разве они не подсказывают тебе, что напрасно ты сюда приехал? Это еще слабо сказано… Ты так и не вырос духовно. Напротив, деградировал. Иначе не рискнул бы здесь появиться… даже после стольких лет. Неужели надеялся, что я всё забыла, прониклась к тебе симпатией и мое сердце открылось навстречу тебе?.. Поразительно! Как всегда, никаких проблем с совестью?.. Не будет тебе моего прощения.

– Я слышу голос неумолимой судьбы! – рассмеялся Василий. – Так вот сообщаю: «Я не верю в потустороннюю жизнь, поэтому ничего не боюсь».

– Нисколько в этом не сомневалась. – Галя сокрушенно покачала головой. – Собственно, для тебя никогда не существовало пределов дозволенного. Помню твою фишку: улыбчивую непосредственную наглость. Разве в тебе что-то поменялось?.. Принесла тебя нелегкая… Не стану тебя удерживать. На сегодняшний день ничего в тебе не вызывает у меня прежних чувств: во мне нет былой ненависти. Презрение осталось. Не сгладилось, не растворилось оно в буднях прошедших лет. Уйди. Ты – человек из прошлого. Не затягивай меня в омут старых обид. Я давно выкорчевала тебя из жизни, давно отказалась от жестокого прошлого, хотя оно постоянно настойчиво напоминало о себе, жизненные неприятности воскресали его. Ты очень меня обяжешь, если уйдешь сам и сейчас же. Пожалуйста, не злоупотребляй моим терпением. – Галя говорила на удивление спокойно. Кто бы знал, чего ей это стоило…

Лена чувствовала, что Галя старалась не давать волю гневу. Но она также осознавала, что Галя уже не ощущала той злобы, которую испытывала к насильнику тогда, в те юные годы, когда ей было семнадцать, когда она готова была… В эту тайну была посвящена только она.

– Думаешь, я свалял дурака? Так не к тебе приехал. Кира пригласила. Ты бы уж точно не преминула попытаться выкинуть меня за борт… Я в вашем городе проездом. У меня всего три часа времени, чтобы посмотреть на моих бывших сокурсниц.

Кира виновато опустила глаза не в силах изменить ситуацию.

– Посмотрел и будет! Вали́ отсюда, – вдруг взвилась Инна. И непримиримо подумала: «Петух облезлый, индюк ощипанный».

– Стебаешься?.. Отстань, – как от назойливой мухи отмахнулся от нее Василий и, как ни в чем не бывало, продолжил:

– Галка, помнишь притчу «Волшебный камень», ту самую, которую ты читала в шестом классе наизусть на празднике Дня рождения пионерии?

Вольно или невольно, но песня «Взвейтесь кострами, синие ночи» на мгновение накрыла всех присутствующих легким воздушным звездным покрывалом пионерского детства.

– Выделяя в ряду многочисленных воспоминаний только главные события, от чего бы ты захотела отказаться в новой жизни, если бы это было возможно?

– Только от встречи с тобой, – жестко, не задумываясь, ответила Галя.

Умудренные жизненным опытом женщины поняли, что эта фраза расставила все точки над «i» во взаимоотношениях этих двух далеко не молодых людей и определила роль каждого в той давней и, видно, до сих пор не избытой в их душах юношеской истории.

Женщины не знали, как повести себя в такой щекотливой ситуации. Даже хозяйка дома растерялась. «Праздник закончился, не успев начаться», – подумала она.

Никто не предложил Василию стул. А он, похоже, не собирался уходить. Напротив, присмотрев себе освободившееся кресло, он решительно плюхнулся в него. Галя отпрыгнула, как расправившаяся, прежде сильно сжатая пружина, и, набросив на ходу первую попавшуюся куртку, выскочила в коридор. Уж она-то лучше всех присутствующих знала, что другого способа увести Василия из компании, кроме как уйти из нее самой, не существует. Знала и то, как хамски он мог себя повести. Она не могла позволить себе испортить подругам вечер.

– Ты сам уйдешь или помочь тебе… вперед ногами?.. Ты же не настолько безрассуден? – «ласково» поинтересовалась Лена, выдвигаясь на передний план. В ее голосе прорывалось с трудом сдерживаемое волнение.

– Поторопись, Василий, поезд ждать не станет, – напутствовала Инна слегка ошалевшего гостя.

– Уноси-ка отсюда ноги. Яви миру свои ярко-желтые отсвечивающиеся подошвы. Тут тебе ничего не светит. Катись колбаской по Малой Спасской, – зло, сквозь зубы произнесла Мила, нависая сзади своей крупной крепкой фигурой над вжавшимся в кресло, ошарашенным странным приемом, гостем.

– Пора и честь знать, проваливай! – пронеслось по кругу.

Воцарилась напряженная тишина. Стал слышным привычный гул улицы.

Василий вскочил, растерянно озираясь. Женщины молча сдвинули ряды, оттесняя неприятного гостя к выходу. И его уже не забавляла собственная самонадеянность. Может, в его голове промелькнула картина мести всех собравшихся здесь женщин, подруг тех, которых он когда-то обманывал. Наверное, ужаснулся: «Эти… распнут!»…