Онлайн чтение книги Вкус жизни
Вася

– Лена, а вот Вася. Узнаешь? Студентом был необоснованно амбициозным, но таким милым и обаятельным! – подсказала Кира тему дальнейшей беседы, осторожно дефилируя между гостями с подносом, уставленным маленькими бутылочками. Она успевала вставлять замечания в разговоры отдельных группок подружек и одновременно разносить безалкогольные напитки на любой вкус.

– Теперь, наверное, на пенсии, отошел от дел, – предположила Лена.

В ответ на слова Киры Инна наклонилась к Лене и зашептала энергично:

– Слабо сказано. Васька – вдохновенный враль и самовлюбленный индюк. Ты его мало знала, он не из нашей группы. Сам себя возвел в ранг счастливчика, а судьба таких не любит и жестоко наказывает. Как ты думаешь, кем он оказался по жизни: гусем ли лапчатым, петухом ли горластым?

– Обойдемся без ярлыков, – передернула плечами Жанна, – суть говори. – Она тоже заинтересовалась судьбой Васи.

– Встретила я его через год после распределения на вокзале. Он беременную жену к маме провожал. Они так истово целовались! Я даже в какой-то момент позавидовала их счастью, но не поверила. В глубине души он должен был понимать, что переоценил себя, что не по себе дерево срубил. На что надеялся? Выбрал бы себе девчонку попроще и был бы счастлив. Так нет же, забраковал этот вариант. Он, видите ли, не мог пройти мимо истинной красоты!

Зачем хвост павлином распускал и тигром прикидывался при заячьей душонке, разыгрывая роль перспективного ученого? Смелый тигр достаточно быстро превратился в неподдающегося дрессировке облезлого кота. Невменяемый. Все мы, конечно, по молодости были глупы, но не все так бездарно самонадеянны. У него ума и энергии хватило только на то, чтобы завоевать будущую жену. Возбужденно-радостный всплеск его эмоций быстро угас.

Помню, я у него спросила, отчего он небритый. А он мне: «Не буду бриться, пока сына на руки не возьму». Я тогда еще подумала: «Белены объелся. А если дочка родится? Зачем дураком себя выставлять? Ведь бывают же мужчины, от которых мальчики вовсе не рождаются». Мы в журнале «Наука и жизнь» об этом читали. А он хвастливо радовался будущему ребенку, как троечный школьник неожиданной пятерке. Он еще не мог чувствовать себя виноватым за свою неудачную, в ближайшем будущем, семейную жизнь. Растрезвонил о своем призрачном счастье на всю округу, а потом долго не мог привыкнуть даже к тому, что у него дочь, а не сын, что уж говорить об остальном. Боже мой, какой глупый! Он сразу взял неверную и слишком высокую ноту, вот и не справился с арией, сорвал голос.

– Не будь так строга к Васе. Он же тогда был пьян от любви. Ему казалось, что он на вершине счастья и ему доступно все, что пожелает, а нюхнул реальной жизни и сразу завял. В двадцать один год ты хотела от него мудрости старика? – осторожно возразила Жанна.

– Мне не раз приходилось у них бывать. Как-то сразу там что-то не заладилось, но они надеялись, что все поправимо. А когда настало время раздражения, обид, ссор, они не сумели преодолеть усталость друг от друга. Постоянная, дикая отрицательность эмоций в их доме просто поражала. Вася уходил из семьи, опять возвращался будто бы из-за дочки, а на самом деле боялся одиночества и хотел, чтобы его любили просто так, ни за что. То была их обоюдная ошибка, достойная сожаления и сочувствия. Жена молчала, а он выставлял напоказ свою трагедию, свою слабость – глаза вечно в глубоком гипнозе, ходил с лицом мятым, как пустой мешок, жалкий какой-то, будто ничейный. Его вид не вдохновлял меня на добрые слова. А ведь мальчиков с детства учат не плакать…

И позже, взрослея, но не мужая, он в известном смысле продолжал жить в выдуманном им самим сказочном пространстве. Видно, не слишком был способен к внутреннему перевоплощению. Я знала об их стесненных жилищных условиях и как-то спросила: мол, когда выберешься из своей собачьей конуры, то бишь из однокомнатной «хрущевки»? А он тоскливо сказал: «Теперь уж никогда».

«Этот Инкин голос – внушающий, полный убеждения, всю жизнь неотвязно преследует меня», – передернула плечами Рита.

– А вот Алиса, жена его, оказалась намного умнее, напористей, оборотистей. Помню, ее шеф говорил, что «если нужно выступить с речью, я обращусь к мужчине, а если мне нужно что-то сделать, я дам задание женщине, и, скорее всего, такой, как Алиса. Петух, может быть, и хорошо кукарекает, а яйца все-таки несет курица». Знал, что комплименты повышают производительность труда женщин. Щедро раздаривал их тем, кто заслуживал.

Алиса знала, что красивая, но не придавала этому большого значения, ценила в себе только трудолюбие. Она эффектной осталась, даже когда раздобрела после родов. Поначалу Вася пытался ей соответствовать, но избыток самолюбия порождал неудовлетворенность, обидчивость, раздражительность. Он из-за самозабвенной приверженности к фантазиям был азартным, спонтанным, взрывным, но не практичным, не предприимчивым, непредсказуемым, неспособным к длительным научным изысканиям, а в скором времени совсем иссяк и вынужден был заниматься с его точки зрения бесперспективными проблемами и расчетами. Неудачи быстро согнули его.

Вася с беспокойством замечал, что жена все хорошеет, ревновал, отслеживал нестыковки фактов, достраивал их в голове, заполняя собственными домыслами. Стал «мастером по части видений», замучил жену своими необоснованными фантазиями. Алиса на самом деле была не лишена привлекательности и обаяния. И сначала это было предметом Васиной гордости, только достаточно скоро перестала его радовать ее неповторимая индивидуальность. Она задевала и подавляла, что крайне осложняло его поведение. Казалось, он завидует ей. И это был существенный минус в их отношениях.

Вася лихорадочно, любым способом силился привлечь к себе ее внимание. Только не удавалось ему переступить через себя, переломить свой гонор, свою ревность, и, всецело поглощенный лицемерной скорбью, он изводил себя и семью. Все всегда у него сводилось только к пустым разговорам. Не понимал, что надо всю жизнь работать над собой, развивать то, что дала природа. Скулить и киснуть – не велик труд и не почетен. О таких говорят: «Посредственный». Вечно несобранный, растерянный, заспанный, недовольный… Может, ему до сих пор рисуется иная жизнь, умчавшаяся в вечность вместе с его фантазиями.

Ты знаешь, откуда он родом? Представь себе самое далекое, богом забытое место на карте нашей страны, пройди по карте еще несколько сот километров и там найдешь его родное селение… Конечно, он гордился собой, тем, что из глубинки попал в университет, добился любви красивой девушки. В каком-то смысле и я поначалу восхищалась этим деревенским мальчиком. Только стержня в нем не оказалось, один гонор.

…Трудно сказать, когда это у них началось. Слухи о том, что виновником ссор является Вася, впервые пошли после его «открытого выступления» в нетрезвом виде на балконе. Он потом очень расстраивался по этому поводу. Впрочем, и жена не далеко ушла от него в изъявлениях своих отрицательных чувств. Не могла смириться со своей ошибкой, злилась на себя, что по неопытности не рассмотрела за внешним шиком красивых слов слабого, безвольного, не очень умного человека, который не стал ни опорой, ни надеждой, ни перспективой. Она сама в былые годы, как и все мы, додумала, дорисовала его образ, а выйдя замуж, при любой возможности отыгрывалась на муже.

Ее темперамент утомлял Васю. Сверлом вбуравливались в его мозг ее жесткие, хлесткие фразы, от которых он потом не мог долго отделаться. Это был коронный номер, срабатывающий с любым мужчиной. Только каждый подопытный муж по-разному реагирует на подобную мозговую атаку. Некоторые не выдерживают, насовсем уходят из семьи, а эти так и грызлись как кошка с собакой, изливая недовольство друг другом затасканными, примитивными фразами. Мухи дохли от их скучных ссор. Безотрадная картина. Они наводили меня на мысль о никчемности подобного существования. Я считала, что им необходимо разойтись. Нельзя примирять непримиримое! – энергичной скороговоркой шептала Инна.

– Инка, ты прорва! Сколько в тебя пакости влезает! Тебе, чтобы стать милосердней, надо разгрести в себе кучу зла. Опять перемываешь чужие косточки? Я бы на твоем месте не стала рассказывать о том, что иногда думаешь о других. Васе и так было несладко. Ты же знаешь, чем кончаются подобные «откровения», – сердито фыркнула Рита, до которой волей-неволей долетали отдельные фразы из монолога Инны-всезнайки.

– Почему ты вечно меня одергиваешь? Я ничего против Васи не имею, просто даю ему характеристику. В конце концов, я не с тобой разговариваю, – огрызнулась в ответ Инна.

Кира не могла сразу вникнуть в суть разговора Инны и Жанны, но, разобрав последние фразы, поняла, что Инна как пороховой склад, готовый в любой момент взорваться. «Нельзя ни на минуту спускать с нее глаз», – подумала она и поспешила вмешаться, чтобы не дать времени для новых оскорбительных восклицаний в адрес Риты. Она заступилась за сокурсника:

– Зря ты о Васе так. Ты всегда надеешься доискаться до правды, но твои сведения редко соответствуют действительности, ты слишком предвзято относишься к мужчинам. Хоть запоздало, но я разъясню тебе Васину суть. Безвредный он был, по-своему добрый, беззащитный, ранимый, безропотно переносящий неудачи. Не нашел он в жизни свою верную стезю, вот и мучился. Его не удовлетворяло то, что он делал, чувствовал, что не достигает желаемых высот, и очень от этого страдал. Говорил, что в определенный период жизни он поместил себя в торпеду и заставил ее лететь, а сам не был готов к большой скорости.

Может, он вообще хотел бы двигаться в другом направлении, потому что сначала не понимал, что сам из себя представляет. Кто бы мог подумать, что душевные метания наложат такой сильный отпечаток на всю его последующую жизнь. При его апломбе трудно было предположить, что внутри он такой нежный. Я была чрезвычайно озадачена и озабочена одним обстоятельством, которое, видимо, ускользнуло от внимания многих. Теперь уж не скажу, что навело или натолкнуло нас на эту несколько неприятную тему. Помню только, что случилось так, что речь зашла о мистике, так он – тогда ему было еще тридцать пять лет – вдруг сказал, что у него уже составилось достаточно четкое ощущение кратковременности жизненного бытия и что отпущенный ему срок подходит к концу.

Сначала я подумала, что он, как обычно, рисуется и его слова суть не что иное, как желание добиться внимания, а не искренняя исповедь. Но что-то в тоне его голоса – быть может, легкий оттенок горечи – возбудило во мне сначала любопытство, а потом и подозрение. Я стала успокаивать его, ободрять: мол, не развивай эту тему, лучше покончить с этим мнением раз и навсегда, что твоя вера основывается на ложных представлениях, что этот путь никуда не ведет и с точки зрения логики сказать что-нибудь в его пользу мне нечего. Но я чувствовала, что переубедить его мне не удается. Как можно переубедить в том, во что человек сам верит как-то неосознанно? Как помочь человеку, если его мечты рухнули как карточный домик?.. Хвалила его, чем, как мне казалось, доставляла ему большое удовольствие. Видно, нечасто он слышал в свой адрес добрые слова. Потом довелось побывать в его семье.

– Ты в самом деле полагала, что он не выдумывал свои предчувствия? При всем моем уважении к тебе я этого не понимаю, – удивилась Инна, сделав вежливо-отсутствующее выражение лица.

– Так я считала не всегда, но в последний год на этот счет у меня уже не было никаких сомнений. Его слова как-то странно завораживали своей неожиданностью и болезненной искренностью.

– Версия не лишена интереса. Но только не при нашем воспитании, – саркастически хмыкнула Инна.

Киру кольнула легкая досада, но она продолжила развивать свою мысль:

– После горьких Васиных слов, когда случалось вспомнить о нем, мое воображение всегда рисовало то человека, разрываемого непосильной тоской и отвращением к себе, то гордого, трагического героя, сочинившего себе прекрасную сказку, но не нашедшего ее в реальной жизни. И тогда мне бывало грустно, очень грустно… И прежде чем мне удалось найти верное толкование его словам, он ушел от нас, и теперь мне уже не кажется странным, что горечь его слов особенно ощущалась в то его последнее лето.

Не каждый мужчина может стать лидером. Надо уметь ценить и простого честного труженика, если к тому же он добрый и порядочный человек. Кому-то дано облагодетельствовать массы, а кто-то только для своей семьи царь и бог, и в том его счастье и заслуга.

– Вон Максим во многих странах побывал, на трех языках книжки в подлиннике читает. Гордится собой, для себя живет, только себя тешит, а детей не приобщил, не помог им поднять великие пласты культуры. Он сам по себе, они сами по себе. Вот и считай, кто лучше жизнь проживает, – привела конкретный пример Лиля.

– Ты же знаешь, Инна, жизнь – странная штука. Иногда слишком непосильной бывает наша любовь для тех, на кого она направлена, и тогда жар души растрачивается впустую. Ведь даже когда два человека любят друг друга, они любят по-разному. Никогда не понять до самого дна душу другого человека… Слишком много в мире и прекрасного, и омерзительного. Когда вспоминаешь, что все мы чуть-чуть верблюды, чуть-чуть «шизики» или шакалы, то многое начинаешь воспринимать проще, сочувственней, что ли. Душой…

Как-то Вася сфотографировался, принес нам фотографии и сказал шутливо, нисколько не заботясь о произведенном впечатлении, что, мол, теперь может спокойно умереть, а этих фоток хватит на все случаи, в том числе на памятник. Меня тогда мороз по коже пробрал от этих его слов. Помню, стоял он передо мной с отсутствующим взглядом, отрешенный, тихий и бормотал: «У меня было множество видений на этот счет, но я не знаю, на какие из них можно полагаться». Я не решилась пристать к нему с расспросами. Мне чудилось в его словах расщепленное восприятие мира, неспособность к нормальному эмоциональному взаимодействию с близкими людьми. «Очередные странные фантазии», – посчитала я. Это я к тому говорю, что Вася будто сам напророчил себе гибель. Последний год в нем проявлялось твердое ощущение того, что его неизбежно и очень скоро ожидает смерть.

Кира вздохнула.

– Мне, как, впрочем, и моему мужу, он казался человеком, уже вобравшим в себя всю горечь последующих еще не прожитых им десятилетий. Изо дня в день он вновь и вновь впадал в меланхолию и хоть и вскользь, но все время упоминал о грядущем своем несчастье. Он испытывал усталость, неудовлетворенность, подавленность и как-то быстро состарился. Я обнаруживала в его отчетах такие нелепицы – мы в одном отделе работали, меня приставили к нему, – собственно, не относящиеся к качеству его ума. Этим он неоднократно удивлял меня. Я сердилась, по нескольку раз возвращая отчеты, напоминала ему, что он всегда был донельзя щепетильным, призывала больше думать о расчетах, укоряла, мол, с таким же успехом его работу можно доверить начинающему инженеру, и, как следовало ожидать, отказывалась соглашаться с его странным изъяном. Работа есть работа.

Менее всего я склонна была признавать, что он по этой непонятной мне причине скоротечно деградирует. Врачи не находили болезни. Потом и другие стали замечать, что с ним творится что-то неладное. Лицо его сделалось какое-то странное, сдвинутое. Может, он на самом деле чувствовал, что обречен… Теперь, когда все связалось воедино, я иначе смотрю на многое в его неудавшейся жизни. Но ведь не вернешь ее к началу, заново спектакль не отыграешь… Я укоряла Васю, а он в эти моменты, наверное, искренне презирал себя и свою жизнь. Помню, с обидой говорил о том, что все мы разные, не скроенные по одному и тому же шаблону, как платья по лекалу пусть даже талантливого портного… Это вполне могло быть метафорой, а может, и на жену намекал. Жаль милого человечка.

Однажды шли вместе на работу. И вдруг он говорит так восторженно, так искренне, с ласковой улыбкой, что, мол, когда иногда вот так остро ощущаешь себя здоровым – ни тебе давления в башке, ни тяжести в ногах, ни колик в сердце, – хочется верить во Всевышнего и благодарить его. А через полгода будто заживо истлел. В нем заглохло даже эхо собственных чувств… Собравшись вместе – вот как сегодня, – мы с девчонками дружно сетовали о его неудачно сложившейся жизни. Жил бездарно и погиб странно. Жуткая фантасмагорическая история, которая даже заставила некоторых впечатлительных людей задуматься о влиянии высших сил на наши судьбы.

Спешил, уворачивался от мальчишки, мчащегося ему навстречу на велосипеде, упал, ударился головой об острый камень бордюра – и нет Васеньки. В происшедшей трагедии было что-то чудовищно нелепое, похожее на жестокий рок. При известии о его гибели у меня сразу возникло жутковатое ощущение мистического страха. Найти логическое объяснение случившемуся я не смогла и до конца так и не уяснила, что явилось настоящей причиной его гибели. Какая-то злая минута выпала ему, как черная карта. «Каждому назначен час, тот, что не минует нас». Несомненно одно: не пощадила его судьба. Время от времени мне кажется, что он еще жив и вот сейчас войдет, улыбнется и его грустные глаза засветятся радостью встречи с друзьями. Но ему уже не видеть ни рассветов, ни вёсен, которые он так любил.

Милиция остановилась на версии «несчастный случай». Так и зафиксировано в протоколе. Уж двадцать лет прошло, как закончился жизненный путь Васи. Он первым из нашего курса ушел. Торопливая рука смерти слишком рано выхватила его из наших рядов. Погас огонек. Еще один теплый мягкий лучик пропал с поверхности земли. Боже мой, как скоротечна жизнь!.. Все люди умирают от горя, обиды и одиночества. А болезни ли, несчастные ли случаи – это лишь следствия, это лишь способы ухода из жизни, навязанные нам свойствами организма, а может быть, и судьбой. Всем нам хотелось бы иметь точные ответы на все вопросы. Но мы не можем их получить.

– Простите… не знала. Я думала, что они просто разошлись и разъехались. Почему же Алиса мне ничего не сказала? Значит, ей слишком дорога память о муже, – растерянно, как-то испуганно запинаясь, пролепетала Инна и попыталась незаметно выскользнуть из комнаты. Жанна удержала ее за руку, вынудив остаться.

– Как жена перенесла утрату? – спросила она у Киры.

– К чему разглашать подобные подробности? Эту слишком личную главу из ее жизни я бы опустила, – отклонила Кира нетактичный вопрос.

– Какова роль жены во всей этой истории? Ты не находишь, что она причастна… Тебя не смущает, что сознавая власть над ним…

– Ты неверно истолковала мои слова. Я и мысли такой не допускаю. Не упрощай. В ранней смерти Васи у нас не принято даже косвенно винить жену, – поняла Кира неоконченный вопрос Жанны, – все мы более или менее сошлись на том, что такова его несчастливая звезда.

«Простодушие Жанны для меня непостижимо», – досадливо подумала Кира, направляясь в кухню.

И та, и другая версии Жанне были далеки, если не сказать большего. Но она подумала: «Я одна знаю подробности ухода Валеры из жизни, но у меня никогда не появляется желание поведать однокурсникам подлинную историю его смерти. Даже виду не подаю, что о чем-то осведомлена больше других. Хороша бы я была, если бы рассказала о его странной гибели. Пусть останется в их памяти таинственным героем.

«…Помнится, подружка была не на шутку встревожена моим рассказом, уговаривала меня непременно познакомить с ним. Надеялась, что сможет удержать от суицида?.. В тот день он дожидался меня у церкви. Я доводила его до ручки своим скептицизмом, слепым неверием в его особенную любовь и, боясь вспышки агрессии, осторожно искала возможные пути отступления, если вдруг потребуется ретироваться без промедления. А он делал слабые попытки что-нибудь противопоставить моей, как ему казалось, столь нелепой критике его поведения. Я даже в какой-то момент, дивясь его чистой детской наивности, беззастенчиво расхохоталась. Я говорила с ним таким тоном, словно он был законченным идиотом. А он оставался непреклонен…

Мне было семнадцать. И у этой глупой девчонки он искал понимания и поддержки? Разве я могла найти правильные, нужные слова, чтобы переубедить его? Я даже не переполошилась. Я, дура безмозглая, отмахнулась от него. «Не канючь, не морочь мне голову, совсем с катушек слетел. Ну тебя к бесу с твоими заскоками. Дурью маешься и не лечишься…» Вот и весь мой арсенал. А он, не помня себя от волнения, нес чепуху. Толковал что-то по поводу искушения проведения, о подсознательном возмещении прошлых утрат – все такое неосязаемое, непонятное, – бормотал что-то насчет попранной красоты и поруганной гармонии. В общем, изливал мне бред своей больной души.

Я отвернулась от него, но он все равно был верен себе и стойко переносил мое непонимание и неприятие. А незадолго до этого… твердил, что, мол, «если я даже не прав, то все равно до конца пройду этот путь; потому что ради этого живу, ради этого страдаю»… Влюбился в красавицу-актрису. В Вертинскую.

Так вот, оказывается, к кому прибилось его пылкое сердце! Он стоял передо мной худенький, прыщавый, неказистый. (И это в двадцать семь лет!) Глаза его пламенели… Я отвела его домой, хотя, как я тогда считала, имела полное моральное право оставить малознакомого мне парня наедине с его закидонами. Я знала его всего три дня. (Он, как и я, поступив в университет, приехал в деревню, где находился мой детдом, проведать свою бабушку. Надо же было случиться такому совпадению! Может, именно поэтому он мне доверился? А я не поняла его). Кто бы подсказал, что за всем этим стояло? Любовь? Фанатизм? Психическое заболевание? Стремление к самопожертвованию – удел юности и молодости. В моих глазах он был стариком. Его ожидала, в сущности, счастливая жизнь. И вдруг… Вот рассказать кому – не поверят.

Я рассталась с ним в тот день не то чтобы рассорившись, но с явным отчуждением. Судьба мстила ему за его преданную любовь? Умереть за веру в любовь в молодые годы – самое худшее, что можно сделать со своей жизнью. Всех нас в юности подкарауливала разного рода любовь, но вера нужна для того, чтобы жить. Я так понимаю». Вне всякого сомнения, у каждого есть вещи, в которых не хочется признаваться даже себе. Но они прорываются, дают о себе знать, мучают совесть, требуют…»

Инна опять наклонилась к Жанне.

– Ты знаешь, Котосонов погиб. Выбросился из окна из-за приемного сына. Кто бы мог подумать? Такой был добродушный медведь… Умница, заведовал кафедрой. Его называли мастером отважного знания. Не знаю, успел ли докторскую защитить. Его прочили в директора вместо Золотницкого. Жена его, сколько я ее помню, всегда тяжело болела. Доставалось ему… Поговаривают, непутевый сынок его столкнул.

Жанна раздраженно вскочила с места и выбежала за дверь. Инна проводила ее удивленным взглядом.

– А вот Заднепровские! – радостно воскликнула Кира. – У них прекрасная семья. Вот Валиховы. Все у них всегда на высоком уровне. Одна беда – обе дочки не замужем, но они не теряют надежду…

Лене показалось, что Кира, рассказывая о счастливых судьбах сокурсников, наслаждается выпавшей ей ролью. «Милосердная у нее память», – с нежностью подумала она. Для подобной благосклонности у нее было много причин.

– Надю Либанову помню. Вот она, слева от меня. Клевая была девчонка. Раньше всех нас замуж вышла, но что-то не заладилось у них. Говорят, после армии муж не вернулся к ней? Это правда? – тихо поинтересовалась Жанна.

– У мужчины та жена, которая ближе, – фыркнула Инна.

– Зря ты так. Надя сама виновата. Подавляла его своей инициативностью, а он всегда в ее тени оставался и очень переживал. Не мог смириться с тем, что она в чем-то компетентнее его. А ей казалось, что он ее больше ценить будет, если она всюду станет первой. Я как-то случайно услышала их ссору и объяснила ей, в чем она ошибается. Мол, если любишь и хочешь сохранить для себя мужа, поумерь свой пыл, делай то, что ему нравится, и так, как он любит, тешь его самолюбие. Она сразу меня поняла и принялась энергично исправлять положение. Но, видно, уже было поздно. Он принял решение, – объяснила Лиля. – Как Надя ни старалась, не вышла больше замуж. Мужчины боятся энергичных дам. Жалко ее. Она, конечно, не писаная красавица, но что-то в ней было такое, что кружило головы многим молодым людям.

– Раньше боялись, а теперь некоторые – всякая шушера – сами ищут таких женщин, за счет которых можно легко прожить. Трутней развелось несчетное количество. Теперь многие семьи на женщинах держатся. У мужчин появилась возможность не стремиться делать карьеру, не зарабатывать, – заявила Инна. – У моей подруги дочь вышла замуж, мальчика родила, а ее муж, получив в приданое от тестя долю бизнеса, смотался. Вот и пойми, по любви он женился или деньги его интересовали.

– Очень свежий взгляд на мужскую породу. Готова поспорить: слишком современный и своевременный, – недовольно возразила Жанна.

– Инна, на этом фото ты странная какая-то. – Лена окинула Инну оценивающим взглядом.

– На моем лице и в глазах еще видны следы перенесенных мучений. Я здесь после второй онкологической операции. Длинная история, потом как-нибудь расскажу…

Лена смутилась:

– Я не знала. Почему не написала?

Инна пожала плечами. Она любила Лену.