Онлайн чтение книги Вкус жизни
Первый муж

А Лиля словно отключилась. И побежали, побежали виденья… воспоминания вдруг нахлынули разом, беспорядочно, безжалостно… Прошлое не убирает за собой последствий. Ничего не стирается из памяти, все намертво врезается.

…Первый муж. Мать как щупальцами спрута охватывает его, заполняет всего без остатка. Она – его Вселенная, а не женщина, которая делит с ним ложе, обихаживает его, растит их ребенка. Она – родная, навсегда вошедшая в его сознание единственно преданной, не может быть вытеснена какой-то там чужой женщиной, удел которой – прислуга, нянька, пусть даже если бы она нянчилась с ним уже вдвое больше, чем нянчилась с ним мать. Каждое слово матери – доброе или заведомо лживое – для него закон. И не может тут быть ни размышлений, ни рассуждений. Это как вера в Бога. Бог есть, и он всегда и во всем прав. И точка. Это выше разума, это как инстинкт у животного. Она зовет – он идет. И при чем здесь семья, если говорит, если требует мать. Его сердце заполнено любовью к матери, и в нем нет места для любви еще к кому-то. Даже отцу там не было малюсенького уголочка. Как смогла внушить ему такое безграничное почитание обыкновенная хитрая женщина?

Кем закладывается в человеке прекрасная возвышенная душа, полная благих намерений, или гадкая, подлая? Богом, многими тысячами поколений предков? А родители ее только чуть-чуть корректируют? Но, видно, не чуть-чуть… Может, он родился таким? Только что вылупившийся цыпленок тоже следует за тем, кто первым появится перед ним. Но даже птица, повзрослев, покидает родителей. Так запрограммировано природой…

И вдруг я прозрела, вспомнив, как часто мать буквально часами восторженно нахваливала сына. Помнится, мне было неловко выслушивать не очень заслуженные дифирамбы, а он светился от счастья. Лестью добивалась такой привязанности! Сын был единственной выигрышной картой в ее игре, он для нее знаменовал весь мир. Она хотела, чтобы он любил только ее. От ее воспитания его вечное недовольство их молодой семьей. Он ей был нужен, и она умышленно не готовила его к отрыву от себя, к будущему нормальному браку. Она тщательно оберегала его от долгих надежных привязанностей к другим женщинам. Но в студенческом коллективе ее материнские чары на время ослабли, и он вышел из-под контроля. А я, глупая, так самозабвенно отдавалась первой влюбленности, так верила в счастье! Я была с ним ласкова и нежна и не замечала, что он только принимал мою любовь…

Позже, когда разошлись с ним, вычитала, что такое поведение называется эдиповым комплексом. Для таких сыновей единственная в их жизни женщина – мать. И как я затесалась в этот нерасторжимый союз?.. Возможно, такая непостижимая любовь – привилегия ущемленных людей. А я-то сначала никак не могла понять: что так меня в нем возмущает?.. Теперь это не суть важно.

Увидев свою свекровь, я почему-то сразу многое в ней поняла, но не поверила, что ей совершенно нет дела до того, что у сына теперь кроме нее есть еще кто-то, кого можно любить. У меня возникали сотни нетерпеливых вопросов к мужу. А он не хотел ничего объяснять, разражался криками, истерикой. Вместо спокойного диалога говорил с интонацией выяснения отношений, упреков, создавая этим еще более неприятную и запутанную ситуацию.

Ведь как люди беседуют: один спросил, другой ответил. Все просто. А с моим мужем нормально говорить было невозможно. Он сразу ерошился: что ты этим хотела сказать? что ты имела в виду? Ты хочешь меня унизить, захватить власть в семье? И понеслась писать губерния… Зачем мне искать двусмысленности, тайные подкопы и черт знает что еще? Зачем ему эта странная способность завуалировать элементарное, делать из мухи слона, задалбливать дурацким многословием? Чтобы заткнуть мне рот, не дать высказать свое мнение, не позволить точно и четко обозначить проблему? А его мать на мои прямые вопросы после ее очередной пакости просто молча смотрела мне в глаза неподвижным стеклянным, ничего не выражающим взглядом. И я терялась.

Мою свекровь можно понять. Она теряла слишком много: внимание сына, деньги. Но это же дикий противоестественный эгоизм! А я-то надеялась, что муж защитит меня от всех возможных невзгод в их семье. Ведь для чего еще нужен мужчина? С остальным я сама могла справиться... Всегда хочешь чего-то большего, надеешься на лучшее, а дождешься или нет – это другой вопрос. Здесь всегда есть варианты, и они часто не в пользу женщин.

А он верил: мама для него – все. Она и теперь, когда он женат, по-прежнему будет о нем заботиться, беречь, пока сама жива. Вот она даже свою любимую детскую скрипку сожгла у него на глазах, потому что та его раздражала… Хоть чем-то старалась блеснуть, запомниться, заслужить его любовь… Но когда мы уже жили отдельно и вдруг заболели гриппом, она не захотела прийти на помощь своему сыну. Побоялась заразиться. Так и сказала. Я была потрясена, а он не удивился, будто не заметил… А вот прийти и нагадить мне она не забывала… У нашего сыночка тогда случилось тяжелейшее осложнение. Ничего. Сама вы́ходила. Выиграла битву за его жизнь. Я сильная. А для него это событие не стало из разряда заметных. Желания мамы – эти да, самые важные. Другая мамаша, видя мою заботу о семье, сказала бы сыну: «Держись за эту женщину, с нею не пропадешь. Она горой за тебя». А эта…

Почему между нами не стало душевной близости, когда мы появились в квартире его матери? Ведь была же. Может, мне только казалось? Ни ласкового, ободряющего слова, ни нежности. Как отрезал. Инстинктивно боялся ревности матери, боялся своей любовью к жене обидеть ее, вроде как предать?.. А она выискивала в моем поведении малейшие недостатки и своим ехидством и оскорблениями принижала меня, стремясь изжить в сыне то чувство влюбленности, которое еще теплилось в нем. А не найдя к чему придраться, в мое отсутствие оговаривала, настраивая его против меня. Ранила бездушно, безжалостно, с удовольствием, с улыбкой. Наверное, мстила за что-то свое несостоявшееся, мною незнаемое. Мне было жалко мужа. Он тоже страдал… Оказалось, не из-за любви ко мне. Самолюбие страдало…

После бесед с матерью он становился невыносимым, а она торжествовала: не выпустила сына из своих рук, он по-прежнему ставит ее на первое место, и так будет всегда! А ее сын, обсуждая только с ней свои дела, все дальше уходил от меня, все глубже погружался в омут ее лести и лжи.

Она не хотела нашего ребенка. «Только аборт! Ничего с ней не случится. Все женщины через это проходят. Сама проявила беспечность. Предохраняться – ее дело». «Ему будет трудно с твоими детьми. У него слабое здоровье». – «У вас оно тоже было слабое, но вы же рожали». – «Я тоже делала аборт. Хотела для себя пожить». – «А я не хочу для себя», – возражала я.

Можно подумать, она не знала, что если в семье ссоры, то еще не рожденные дети инфаркты в утробе матери переносят. У них на нервной почве кучи болезней образуются… А потом еще удивляемся: откуда у малышей от здоровых родителей то рак, то сахар на максимуме, то порок сердца. Даже в старину знали, что хотя бы ради здоровья будущего ребенка надо беречь нервы беременной женщины.

«Что с его мамашей такое? – спрашивала я себя. – Откуда в ней жестокость, махровый эгоизм? Это тупость?»

А он быстро успокоился, спрятавшись за ее спину, за ее жизненный опыт. Он-то мужчина. Дело-то женское, маме видней. Он предал нашу семью, поверил матери, самоустранился. А та продолжала измываться, требовать. И когда у меня случился выкидыш, открыто радовалась… И во второй раз она пыталась помешать, но я во имя ребенка научилась плевать на ее наскоки и вообще на всё их семейство…

Я настаивала уйти на квартиру. Свекровь устраивала истерики. Сын, видите ли, ее бросает. И это при том, что рядом с ней проживало ее огромное семейство. Она просто не хотела лишать себя удовольствия издеваться над невесткой. А муж упорно не желал замечать очевидного, он так и не вышел из подчинения матери, не разорвал пуповины… А ведь даже в Библии сказано: «…Притулись к жене своей». К сожалению, не могла я своей свекрови сказать: «Спасибо вам за сына». И мужу: «Спасибо за любовь, за счастье быть рядом с тобой». Ладно, опущу подробности… Его жалко было. Если бы не мать, из него, наверное, мог бы выйти прекрасный муж, отец. Хотя не поручусь.

Никто больше не позарился на моего раскудрявого черноокого красавчика, так при маме и остался. Ходили какие-то заплесневелые слухи… положим, от лиц заинтересованных, но я не допускала такой мысли и не имела повода усомниться в своем мнении. Крепко мать держала сыночка в руках. Никакую самую распрекрасную женщину не мог он сделать счастливой. Впрочем, для меня это было уже не важно. Было время, когда мне хотелось, чтобы у нас была одна судьба на двоих, чтобы всё с любовью, даже если обмываешь после клизмы… Но не осталось во мне места для таких к нему чувств, вот и ушла.

Почему же так получалось, что его желания всегда были моими, а мои – не его и не его мамаши? Он ее слова повторял, их мнения совпадали? Своих не имел. Иначе в этой семье и не могло быть. В борьбе двух женщин за одного мужчину победила мать. Собственно, я не боролась. Я тащила на себе все заботы о семье, думала, если сразу не могу ничего изменить, смирюсь до лучших времен. А мамаша продолжала строить козни. Как она изощренно издевалась! Самым мучительным были даже не ссоры, не ругань в семье, а равнодушие, безразличие, отчуждение мужа. Убивало чувство ненужности ему, отсутствие своей семьи как таковой, неуверенность в будущем.

Так будет всегда? Зачем мне его неприступная невозмутимая закрытость?.. За нею прячется пустота, которую сложно уличить. Я же ничего кроме обид не выношу из нашего общения. Он даже простые, казалось бы, любезные фразы говорил со злым напором, словно боялся, что его заставят в чем-то уступить. «Ты счастливый человек: тебе в одно ухо влетает, в другое вылетает, – шутя говорила я ему, – а в компьютере моей индивидуальной памяти все записывается и будет сохраняться всю жизнь. У нас, женщин, очень крепкая эмоциональная память».

Разве женщина приходит в этот мир, чтобы при муже осознавать свое одиночество? – злилась я. – Черта с два он теперь дождется от меня хоть одного доброго слова. Хватит, никаких благодеяний, покатался на дармовом хребте, научил жить. Его мамочке никакая, пусть самая идеальная, женщина не будет мила. Она никого не хочет видеть рядом со своим сыночком, ни с кем не пожелает делить его любовь. «Пусть теперь в ней черти бродят для какой-нибудь другой… может, стерве попадется в лапы и сама наплачется вдоволь, – пожелала я злорадно. – Прости меня, Господи! Каюсь, грешна»... И вернулась в общежитие. Нас там таких, осчастливленных мужьями, было пруд пруди. Ничего, не пропала!

Чехов считал, что миром правит случай. Он тоже не из числа счастливчиков, хоть и не был обделен талантом. А мне, видно, сам Бог повелел не надеяться на счастье.

– А теперь я замужем за внуками, – усмехнулась Лиля и расправила плечи. – Вот ты, Инна, говоришь, что мы не знаем или не замечаем, когда бываем счастливы. Но мы знаем, когда несчастливы, и потому всегда в поисках.

«Я далека от мысли, что это привычные жалобы. Глубоко загнанные обиды и разочарования, накапливаясь, с возрастом стали невыносимо распирать сердце. Она уже не может жить с этим», – поняла Лена причину откровенности Лили.

«И что за манера все преувеличивать? В моем подъезде сто квартир. Пьяниц всего двое. «Засидевшихся в девках» холостяков тоже двое. Истинно несчастливых семей от силы с десяток, – недовольно поежилась Лера. – Хотя если внимательно вникнуть, глубже копнуть… всё может быть…»

Жанна шушукается с Милой.

– …Я вот в молодости думала: «А что если страсть за собой поведет? Идти за ней? А если она быстро пройдет, я останусь на бобах и буду потом ныть, что судьба наворожила, знать, планида мне такая выпала. Нет, мы обязаны контролировать свои чувства, решала я в сторону порядочности», – поделилась, несколько смущаясь своей откровенности, Жанна.

Инна смехом встретила это признание:

– У тебя, как я посмотрю, в сердце, да и в сознании всегда красной строкой и заглавными буквами проходит слово – МУЖ.

– А что в том плохого? Уметь любить – счастливая участь немногих, и приобретается это везение, как правило, ценой отказа от чего-то важного. Правда, в моем случае это не совсем так, но кое-чем и мне пришлось пожертвовать, – скромно, с достоинством ответила на выпад Жанна.

– А мужчины не считают нужным сдерживать себя, вменяют это в обязанность только женщинам и, сняв с себя ответственность, валят всю вину за развал семьи на нас. Мол, они такие-сякие, не создают нам условий, за собой не следят, полнеют. (Очень веские основания для бегства из семьи!) Таков их менталитет, поддерживаемый общественным мнением. Точнее, мужским. На себя оборотитесь! Пупки распустили. А как бы вы выглядели, если бы, как мы, рожали? Нет чтобы войти в положение, посочувствовать, помочь… мчатся за новой любовью, – раздраженно выплеснула свое возмущение Рита.

– Все в жизни намного сложнее, чем иногда кажется, – вздохнула Лера.

Лена вслушалась в спор подруг.

– …Можно подумать, что, будучи замужем, ты не симпатизировала ни одному мужчине, – недоверчиво передернула плечами Инна.

– Зачем же? Нападала легкая влюбленность как защита от серости или, наоборот, от сложности семейных проблем. Но семья есть семья. Эти редкие вспышки не заслоняли любви к мужу. Они лишь слегка украшали мою жизнь, расслабляли натянутые нервы. Никто из тех мужчин, кому я симпатизировала, не мог на меня претендовать как на любовницу. Я выставляла четкую границу и грамотно расставляла флажки, за которые они не переступали. Иногда, для остроты ощущений, не скрывала, что мужчина нравится, но тут же давала понять, что из этого ничего не следует. А чаще всего они даже не знали о моей к ним симпатии. Может, поэтому все свои так называемые влюбленности вспоминаю или с радостью, или с иронической улыбкой, но совершенно без боли. Они живут во мне приключениями из моей «записной книжки».

– И муж знал об этих безгрешных влюбленностях?

– Мы живем с уважением к территории друг друга. Семья – это огород, который надо постоянно возделывать. Каждый по-своему справляется с этой задачей. Мне, например, иногда требовался допинг. Основа семьи – уважение. Любя, можно оскорбить, обидеть, а уважая – нет.

– И вы никогда не ругались?

– Орут от собственного бессилия, от беспомощности. Из уважения к себе и к мужу я никогда себе этого не позволяю. Зачем в свой дом нести негатив? Я с улыбкой встречаю мужа.

– И во всем ему уступаешь?

– Мы договариваемся и вместе выплываем из трудных ситуаций, а их у нас было, как и у всех, сверх головы, особенно в перестройку. Главное в нашем союзе – семья, дом, и все вокруг них плетется. Но ощущение дома не связано с кухней. С детьми, с взаимопониманием. Муж сам осознал, что не в друзьях, в семье его основное счастье. Мы подходим друг другу. Недаром я долго и придирчиво выбирала себе мужа, – улыбнулась Лера. – Одна моя подруга утверждает, что ей важно любить самой. А мне нужно, чтобы и меня любили. Я же люблю, забочусь, и что – все это на ветер? Это же оскорбительно, когда используют тебя, твою любовь и привязанность, а любят кого-то другого. Для меня человеческие, а не мужские качества на первом месте. Мне важно даже не то, что муж говорит, а почему и что он делает для семьи. По части женщин он всегда был строг. Не давал повода к пересудам. В этом мое счастье.

– Если у человека не любовь, а самолюбование – это страшно, это катастрофа. В мужчинах и так слишком много самолюбия. Чуть что не по нем – расплевался, разругался и бегом из семьи. А теперь и женщины иногда стремятся не отстать от них. Куда это годится? К чему приведет? – выразила свою точку зрения на проблему века Жанна.

– Когда семейная жизнь наполнена личностным содержанием, никакие призывные страсти на стороне, никакие другие беды не потопят, не перевернут семейный челн… А если каждый в семье будет настаивать на своей мелодии – оркестра не получить… Не стоит об этом, – поморщилась Рита и замолчала.

– Препарируешь свою жизнь? С каких это пор мужчин интересует наше личностное содержание? – рассмеялась Лиля. – Даже мы себя видим лишь как загнанных лошадок. А мужички наши напоминают мне кобельков, которых я частенько замечаю на улицах, в подворотнях. Они же абсолютно безграмотны в вопросах семьи и секса, какие уж тут тонкости женской психологии. Им бы так, перехватить чего-либо на бегу… дома ли, на стороне ли. У нас в стране на самом деле напрочь отсутствует культура взаимоотношений и культура секса.

– Зачем так грубо? – поморщилась Рита.

– Допекли, – огрызнулась Лиля. – Один мой знакомый удивленно поделился: «Только после смерти жены узнал, что у нее под коленкой крупная родинка. Полностью раздетой ее никогда не видел. Сношались как собаки, никакого отличия. А теперь вот по ящику такого насмотрелся! Да уж поздно… И тут не в ту сторону гребли».

«Какой смысл вытаскивать на свет божий подобные откровения? – подумала Лена. – А может, имеет?.. Никогда об этом не задумывалась».

– Влюблялись мы в мужчин, на свое горе, по молодости, по глупости или когда на безрыбье и рак – карась. Вот говорят: любовь зла – полюбишь и козла. Любовь уходит, а козел-то остается! И нужны нам такие мужья как козе баян… Разве найдешь такого, чтобы перевернул всю твою жизнь, чтобы засияла она, засверкала. Я бы за таким и в огонь, и в воду… Вот и получается, что мы мечтатели, вечные искатели призрачного счастья…

Лиля попыталась улыбнуться. Получилась кривоватая усмешка.

– Лиля, ты не первая и не последняя, кто так думает. Не давай волю своим терзаниям, а то у тебя давление подскочит, – мягко посоветовала Галя.

Жанна сочувственно вздохнула и снова тихонько поделилась:

– Про любовь я в молодости тоже как ты думала. Вот что я понимала в сексе в первые месяцы замужества? Но ведь была же на вершине блаженства только от того, что муж прикасался ко мне, счастлива была уже тем, что он желал меня, а все потому, что духовная любовь более сильная, чем физическая, и она без всяких вывертов. С годами гормоны уходят, а высокая любовь остается.

Я, например, только после рождения двоих детей стала осознавать, что хочу не только его ласк. Когда любишь, никаких романов на стороне не хочешь – их у меня и в помине не было, – да они и не получаются, если сердце занято полностью. Вот тогда-то и понимаешь – это настоящее. Когда любишь, то дорожишь тем, кого любишь. Физическая сила меня никогда не прельщала, она бывает грубой. Меня притягивала духовная целостность мужчины. Меня жизнь Маргариты не прельщает, но я понимаю ее и не вижу в ее поисках ничего предосудительного. Каждому свое. Лишь бы женатых не трогала.

Последняя фраза прозвучала слишком наивно, если учесть возраст говорившей.

– Марго выстраивала всех мужчин, а своих любовников в первую очередь, – восторженно сказала Инна. Она гордилась подругой.

– Да уж, на это у Марго хватало характера. Но и у нее случались промашки. Помню одного. В Викторе было столько талантов! И всё в нем ей нравилось: красота, ум, мужская сила. Они были как два горящих факела. Его энергия обволакивала ее, ее – проникала в него. Вместе с ним она приобрела совсем другую жизнь. Ей казалось: жить с таким человеком огромная ответственность, что ему надо соответствовать, а он не думал об этом. Он легко относился к жизни. Двадцать четыре часа в сутки быть вместе – это не только взрыв радости, это выживание… Она думала – победила, но тут впервые у нее прокол вышел. И покатилось. Она страшно завелась и будто мстила другим мужчинам за несостоявшееся счастье. Жалко ее было. Нельзя быть счастливой, играя чужими судьбами… Женатым оказался, – вздохнула Рита.

– Раньше старики говорили: так на роду написано, – сказала Жанна, как бы оправдывая Марго. – Правда, это выражение вызывает у меня двойственные, точнее сказать, смешанные чувства.

– Те самые, которые – по словам великолепного режиссера Эльдара Рязанова – испытывает зять при виде тещи, летящей в пропасть на его автомобиле? – с благодушным самодовольством рассмеялась Инна.