Онлайн чтение книги Черный Дракон The Black Dragon
Глава 3, или Мемуары Рассказчика

Прошлое подчищено, подчистка забыта, ложь стала правдой.

Джордж Оруэлл «1984»

***

1150 год от Прибытия на Материк

Каждое движение минутной стрелки часов отзывается ледяным спазмом волнения в животе. Тик-так. Никогда еще этот звук не казался столь медленным и раздражающим. Нервные пальцы устоявшимся ритмом барабанят по гладкой столешнице возле кружки остывшего чая. Тик-так. Каждая пылинка на экране ноутбука уже была обнаружена и стерта, а заветная единица все никак не заменяет ноль у надписи «Входящие сообщения». Тик-так. Документ должен быть у него ровно в семь.

Каллен чертыхается и поднимает глаза на циферблат.

18.53

Этот парень со своей пунктуальностью совершенно точно заставит его поседеть еще за полгода до двадцать четвертого дня рождения.

Он облизывает пересохшие от волнения губы и откидывается на спинку высокого стула, прикрывая глаза. Самые, чтоб их, долгие семь минут в его жизни. Стоит отвлечься, чтобы не свихнуться за них.

Тик-так.

За пару мгновений из раздражающего тиканье часов оборачивается мерным и убаюкивающим. Отчего-то навевающим воспоминания о старой фамильной библиотеке, где все это и началось.

Будучи младшим из троих детей промышленного магната, он, хоть и принужден был поступить на юридический факультет, впоследствии законченный с отличием, явно никогда не выступал для отца в роли будущего главы бизнес-империи. И был тому сказочно рад.

Куда приятней было проводить время в библиотеке, собиравшейся многими поколениями их семьи. В раннем детстве она манила его в свои тусклые пыльные чертоги волшебной таинственностью, замысловатостью иллюстраций на страницах книг и, разумеется, множеством укромных закутков, превращавших прятки со старшей сестрой в увлекательное приключение. Порой ему случалось натыкаться на тяжёлые пыльные книги, пожелтевшие страницы которых хранили на себе удивительные истории о существах, ныне уже не живущих. Пытливый детский ум сквозь века уносился во времена рыцарей и драконов, магии лесных нимф, врезающихся в небеса эльфийских дворцов и удивительных волшебных вещиц, хранящихся в сокровищницах гномьих королей.

Лежа на полу библиотеки с закрытыми глазами, он был то благородным рыцарем, вызволяющим принцессу из заточения, то могущественным колдуном, в чьих силах было заменить свет солнца сиянием луны, а то и вовсе могучим драконом, парящим выше облаков, словно легчайшая птичка.

Детство сменилось отрочеством, и в пытливом уме стали зарождаться вопросы. Отчего столь малочисленны стали гордые эльфы? Отчего драконы больше не похищали девиц и не спали на горах золота, годами любуясь его блеском? Отчего страшные для людей тех времен чудовища, звавшиеся абаддонами, перестали вызывать ужас в человеческих сердцах, спокойно живя по всей стране, ничем не отличаясь от любого другого человека и никак не выдавая свою природу? И, что казалось ему наиболее странным, отчего многочисленные труды о первых двух восстаниях абаддонов не шли ни в какое сравнение с несколькими жалкими упоминаниями о третьем, выставлявшемся как нечто незначительное и, тем не менее, прекратившем попытки полукровок подчинить себе человечество? Отчего не нашло столь важное событие отклика в хрониках тогдашних историков?

Парень рос, школу сменил институт, а прежде проводимое за чтением время почти полностью заняли девушки и друзья, но последний и самый главный вопрос все никак не желал покинуть его мысли.

Порой он даже злился на самого себя за подобное ослиное упрямство, ведь если произошедшее не один век назад не было никем достоверно и детально зафиксировано, то каковы его шансы добраться до истины столько лет спустя?

Так он и думал до того самого дня, вмиг направившего происходящее в верное русло.

В очередной раз выкроив немного времени для прошаривания библиотеки на предмет любого рода исторической литературы, что смогла бы пролить свет на те далекие времена и хоть сколько-нибудь приблизить его к разгадке, Каллен добрался до таких глубин библиотеки, куда, должно быть, не забредала ни одна живая душа со времен строительства дома около ста лет назад. Содержимое полок было уложено кое-как, скорее даже свалено в кучу, ясно давая понять, что предок, занимавшийся перевозкой библиотеки на новое место, хоть и понимал цену и ценность семейного наследия, к письменному слову особой любви и уважения не питал. Здоровенные талмуды с верхних полок угрожающе нависали, грозясь упасть и хорошенько приложить по голове, стоило только приблизиться к стеллажам. К своему счастью, он эту угрозу демонстративно проигнорировал.

Натянув тонкие перчатки, без которых руки в считанные мгновения становились серыми от пыли, парень увлеченно листал очередной том, пробираясь сквозь дебри изощренных речевых оборотов его автора, и совершенно не заметил ни того, что спиной прислонился к стеллажу, ни тихого скрипа над головой. Ровно до тех пор, пока довольно тяжелое нечто не сверзилось с верхней полки, больно ударив его по плечу, со стуком упав на пол и прокатившись до шкафа напротив.

Книгой предмет не был совершенно точно. Каллен удивленно вертел в руках вытянутый цилиндр, под слоем пыли обтянутой жесткой старой и кое-где заметно потертой черной кожей, и никак не мог взять в толк, как эта штука могла здесь очутиться, пока пальцы не наткнулись на металлический выступ. Он кое-как обтер с него пыль, перепачкав перчатки еще и ржавчиной, и присвистнул. Застежка.

На то, чтобы справиться с проржавевшим, но все еще прочным креплением и, вместе с тем, ничего не повредить, ушло не меньше получаса, на исходе которого взволнованный до дрожи в коленях Каллен с трепетом стянул крышку с, насколько он понял, тубуса и осторожно наклонил его над столом. С шорохом пожелтевшее, но все еще неплохо сохранившееся содержимое оказалось на столешнице. Чернила, аккуратным убористым почерком лежащие на страницах, почти не выцвели без воздействия света, что нисколько не помогло ему понять хоть слово. Языка, которым пользовался писавший, он совершенно точно не знал.

Однако Каллен потерял бы всякое уважение к самому себе, если бы позволил языковому барьеру встать на своем пути. Да и странные записи, запрятанные в самом дальнем углу библиотеки, определенно были необычными.

Со всей возможной осторожностью он вернул бумагу в футляр, запрыгнул, не долго думая, с ним в машину и рванул прямиком в крупнейший музей столицы, имевший среди своих экспонатов такие раритеты как полный скелет взрослого дракона и высохший кусок кожи нимфы, покрытый магическими когда-то татуировками.

Для того, чтобы передать находку директору и получить его личную аудиенцию, понадобилось пятнадцать минут и небольшое денежное вознаграждение для его ассистента. Еще примерно через час Каллена, наконец, проводили в небольшое помещение без окон, меблировку которого составляли стол с множеством всяческих ламп и регуляторов, пожалуй, всех существующих природных явлений, и сам господин директор, склонившийся над этим самым столом с до крайности взволнованным выражением на усатом лице.

— Это поразительно! — вынес он свой вердикт вместо приветствия. — Этим бумагам никак не меньше пяти столетий, но они в идеальном состоянии! Для своего возраста, конечно же…

— Вы уже сделали анализы на возраст? — Каллен удивленно приподнял бровь.

— Для верности сделаем, разумеется, но взгляните-ка сюда! — он поманил его пальцем. — Язык этих документов — совершенно точно, хоть я в нем и не силен, теллонский. Мертвый язык, как вы сами, должно быть, знаете. И хоть, повторюсь, я не специалист в этой области, моих познаний достаточно, чтобы понять — автор текста взял на себя обязанность описать для потомков времена третьего Бунта, непосредственным очевидцем которого он и являлся! Вы представляете, насколько, в случае подлинности, ценны эти документы?! Им просто не будет цены! Хотя, конечно, — мужчина прочистил горло и поправил галстук, — их владельцами являетесь вы и ваша семья, но, раз вы привезли их сюда, я предположу, что вы намерены позволить нам изучить их. Вы должны понимать, в пожаре шестьсот сорок первого года была полностью уничтожена Императорская библиотека, хранившая почти все подлинники исторических трудов прежних времен, а во времена третьего Бунта и после него большинству людей было не до сохранения истории, да и полностью достоверных сведений они не имели…

— Я понимаю, — не выдержал Каллен, — и с радостью позволю вам перевести и изучить рукопись. С одним условием: я буду получать полный перевод текста по мере его выполнения. Приемлемо?

— Абсолютно! — мужчина нервно улыбнулся. — Я знаком с ученым, специализирующимся на эпохе последнего Бунта и в совершенстве владеющим теллонским и языками ещё пары народов, имевших отношение к тем событиям. Он свяжется с вами и, если документ действительно подлинный, уверен, будет лично привозить вам перевод в подарочной упаковке...

— Это лишнее. Я доверяю электронной почте.

— Ну разумеется... Нужно уладить некоторые формальности, я скажу, чтобы приготовили документы…

В свою небольшую квартиру Каллен вернулся лишь несколько часов спустя, больше не заезжая в родительский дом. Еще через час пришло письмо от разрекламированного ему историка-полиглота, крайне взволнованного и, очевидно, даже в состоянии покоя не слишком уважающего официальный стиль в письмах. Среди высказываний вроде «Охренеть можно!», «Дар небес, чтоб их!» и прочих в том же духе он уведомлял, что сейчас находится не в столице, однако же ради подобной находки прибудет туда уже завтра утром, дабы тут же приняться за работу. Первый переведенный фрагмент был обещан через три дня, ровно в семь вечера…

Тихий звонок извещения о новом письме заставляет его вздрогнуть и в тот же миг сесть ровно, нервными пальцами щелкая на заветные иконки. Несколько мучительно долгих секунд, и на экране возникает документ из нескольких страниц мелкого текста. Прежде, чем впериться взглядом в долгожданные строчки, Каллен несколько раз глубоко вдыхает.

И, наконец, погружается в чтение.

«Я пишу эти строки не ради славы или общественного признания. Я не стремлюсь оправдать ни одного участника тех событий, хоть в них и были вовлечены те, кто был мне дорог, и сам я, равно как не стремлюсь опорочить тех, кто, в силу различных обстоятельств, им противостоял. Я знаю, что правду о тех событиях попытаются скрыть и видоизменить всеми доступными способами, и оттого записываю ее. Без прикрас и очернений. Я пишу это с одной надеждой на то, что многие годы спустя, когда никого из участников тех событий уже не будет в живых, эти мемуары окажутся в руках правильного человека, который поверит моим словам и сумеет донести до людей эту историю такой, какой она и была.

Один мой друг как-то сказал мне, что в мире не существует абсолюта. Не бывает чистого зла, как и чистого добра. Даже если человек кажется тебе чудовищем из-за своих поступков или взглядов на мир, ты не можешь заявить, что он является им в полной мере, ведь тебе неизвестно, что привело его к этому, и уж совершенно точно неизвестно, что идентичные обстоятельства сделали бы с тобой. Поэтому, как бы трудно это порой не было, я не стану поддаваться эмоциям и искушению продемонстрировать все через призму моего восприятия, оставаясь беспристрастным и позволяя читателю самому судить и меня, и всех тех людей, наши поступки и решения.

Я не ищу славы и оправдания для себя, я лишь хочу, чтобы люди знали, что именно произошло тогда. Хочу, чтобы они знали и помнили тех, благодаря кому сейчас я могу записывать это, ничего не опасаясь, целовать жену и обнимать наших внучек.

Я не хочу, чтобы те жизни были отданы напрасно.

Итак.

Предзнаменования той бури мы стали получать задолго до всех трагических событий, но мы были слишком слепы и самоуверенны, чтобы предотвратить ее…»

***

640 год от Прибытия на Материк

Шаги тяжелых солдатских сапог гулом отдаются в узком коридоре. Двое — мужчина и женщина в кольчугах и латных нагрудниках с позолоченным изображением восходящего солнца — идут уверенно, с прямыми как палка спинами, не оглядываясь на сложные витиеватые узоры оконных виражей, за изучением которых любой искусствовед провел бы не одну неделю. Третий — совсем еще молодой мужчина с хорошо заметной военной выправкой и широкими плечами, сейчас опущенными вниз, плетется позади них, не отрывая взгляда от носков своей обуви. Доспехов на нем нет и в помине, жесткая щетина покрывает щеки и подбородок, а под опущенными глазами залегли тени.

Все трое останавливаются у тяжелых дубовых дверей, возле которых их уже дожидается человек со скрещенными на груди руками. Доспех на нем легкий, а на нагрудной пластине выгибает шею черный гербовой дракон династии Моргенштернов. Цепкие серые глаза внимательно осматривают пришедших, чуть дольше задерживаясь на мужчине без доспехов, все так же держащемся позади.

— Комендант Дитрих, — приветствует женщина, слегка склоняя голову. Двое мужчин следуют ее примеру. — Сир Кларисса Ридевальд и сир Теренс Морвейк из Священного ордена имени Кассатора. Прибыли из Цитадели по приказу командора де Бура, чтобы доста…

— Довольно, — обрывает ее комендант. — Мне известна цель вашего прибытия, как и вам должно быть известно, что носить оружие в императорском дворце дозволено лишь гарнизону.

— При всем уважении, мессир, — сир Ридевальд машинальным движением поправляет висящий за спиной лук, — мы рыцари ордена, почти пять сотен лет защищающего человечество от величайшей из угроз, мы никак не можем представлять опасности для его величе…

— Никаких споров, сир Ридевальд, — нервирующе спокойно вновь перебивает комендант. — Ваша работа — проедать налоги и издеваться над несчастными людьми, которым не повезло с родителями, моя — обеспечить полную безопасность его императорского величества. Оставьте все имеющееся оружие возле этой стены. Без глупостей.

Несколько секунд ноздри Клариссы Ридевальд широко раздуваются, а глаза под нахмуренными бровями пытаются прожечь в коменданте дыру. А затем, с непоколебимым достоинством, она снимает лук со спины, кивая своему вооруженному спутнику, по видимости, стоящему чуть ниже в иерархии Ордена.

Убедившись, что все принесенное оружие — представлявшее собой два лука, две дюжины стрел в колчанах и короткие мечи — сложено у стены, мужчина отступает от двери и галантно распахивает ее перед кассаторами:

— Прошу. Мы вас заждались.

— Вы мне отвратительны, Дитрих, — шипит Ридевальд, проходя мимо него, а молчаливый сир Морвейк лишь смеряет коменданта коротким презрительным взглядом.

Тот прикрывает за собой дверь и, прежде чем повернуться к остальным собравшимся, незаметно закатывает глаза.

Едва оказавшись в просторном помещении с обширным столом-картой по центру, Кларисса Ридевальд — женщина лет тридцати на вид с постриженными под ежик светлыми волосами и тонкими бесцветными губами — почтительно замирает и опускается на одно колено. Вместе с ней то же делает Теренс Морвейк и даже их угрюмый спутник, так и не назвавший своего имени.

— Ваши императорские величества, — не поднимая глаз, приветствует Ридевальд, — рыцарь-командор де Бур. Для меня большая честь служить империи и лично вам.

— Можете встать, сир Ридевальд.

Из-за стола поднимается высокий мужчина. На его нагруднике переливаются те же лучи восходящего солнца, что и у Ридевальд с Морвейком, вот только сам доспех выглядит богаче. Кларисса с некоторым смущением, как и всегда, отводит взгляд от его лица — вернее, от двух широких неровных белых полос, пересекающих пустую левую глазницу под кожаной нашлепкой. Шрамы длинные — начинаются над бровью, конец одного дотягивает до края широкой челюсти, а второй пересекает угол губ — и сильно напоминают следы от когтей крупного дикого животного.

— Ваше величество, — рыцарь-командор оборачивается к по-прежнему сидящему за столом мужчине. — Позвольте представить вам сира Геррита Роллана, рыцаря Священного ордена имени Кассатора. Сир Роллан — единственный уцелевший из моих людей, охранявших резервацию Скара.

— Вы доблестный рыцарь, сир Геррит, — император опускает подбородок на сплетенные пальцы. — Мы соболезнуем о смерти ваших сослуживцев.

— Подобной участи следует ожидать, избирая путь палача…

— Комендант!

— Прошу прощения, ваше величество.

Его голос звучит искренне, но во взгляде, брошенном на в нитку сжимающего губы рыцаря-командора, нет и тени раскаяния.

— Комендант Дитрих взволнован, как и все мы, — неожиданно мягко заговаривает красивая светловолосая женщина, сидящая по правую руку от императора. — Мы надеялись, что вы проясните нам ситуацию и развеете наши опасения.

Не смотрящий на императрицу комендант отмечает, как дрожащие руки молодого Роллана сжимаются в кулаки и разжимаются обратно.

— Не заставляйте императора ждать, сир Роллан, — поторапливает де Бур, бросая последний презрительный взгляд единственного глаза на коменданта, и на какое-то мгновение тому даже становится жаль этого парня.

— Они... пришли на закате, — слегка запинаясь от волнения начинает свой рассказ Геррит Роллан, с трудом разлепив пересохшие губы, — мы не сразу поняли, что происходит. Сначала они убили караульного — сира Ларса — до того, как он успел подать нам сигнал. Тихо, мы ничего не услышали. Когда мы... Когда сир Рут... Она командовала в резервации...

— И была бесценным членом Ордена, да примет Тар ее в свои чертоги. К главному, сир Роллан.

Рыцарь нервно облизывает губы.

— Она приказала мне и сиру Маравелю принести стрелы, поэтому я не видел как... Как их...

— Из десяти моих рыцарей, охранявших резервацию Скара, девять мертвы. Причина смерти шести точно не установлена, у двоих почти не осталось целых костей, сир Рут была обезглавлена, резервация сожжена до основания, а пятеро проживавших в ней абаддонов бесследно исчезли.

— Но убийства — не их рук дело? — император поворачивается к Роллану.

— Н-нет, ваше величество. Я видел тех лю... — он осекается, едва взглянув на командора, — существ. Сир Маравель уже выходил из кабинета командующей со стрелами, когда они пришли. Двое, остальные остались снаружи. Одна была женщина, второй мужчина... Кажется.

— Кажется?

— На нем были плащ с капюшоном и маска.

— Но они не убили вас, сир Геррит, — император склоняет голову набок, — что им помешало?

Парень шумно выдыхает и вытирает вспотевшие ладони о штаны.

— Им ничего не мешало, ваше величество. Та женщина протянула руку к сиру Маравелю и он... закричал, а потом упал на пол. Она забрала у него стрелы. Все пять, что были, и, — он с трудом сглатывает, — сломала их. Об колено. Одну за другой. Я хотел помешать ей, но даже пальцем пошевелить не мог. Она что-то сделала со мной, должно быть... А потом подошла. Смотрела прямо мне в глаза и сказала, что я счастливчик и должен стать ее... вестником.

— Как это понимать?

— Она велела мне передать послание от нее... вам, ваше величество. Сказала, — он останавливается, чтобы прочистить горло, — "Гидра уже близко".

Пальцы императора впиваются в край столешницы до побелевших костяшек, но он быстро берет себя в руки:

— Что Ордену известно об этих людях, командор?

— Тварях, если позволите, ваше величество, — учтиво поправляет де Бур. — Нам уже какое-то время поступали сообщения о группе из шести абаддонов, скрывающихся в лесах близ теллонской границы. Я отправил на разведку группу своих людей, но это не дало особых результатов. Либо их убежище находилось в другом месте, либо же у кого-то из них есть способность, позволяющая им безупречно скрываться и заметать следы. В любом случае, до резни в резервации Скара они не нападали на людей. По крайней мере, у нас нет сведений о других нападениях. Так же нам все еще неизвестны их личности: настоящие имена и жизнь до превращения.

— Разумеется, — Дитрих недобро ухмыляется, — давненько вы не сталкивались с сопротивлением, а?

— Полагаю, комендант, — холодно цедит рыцарь-командор — сир Геррит расскажет нам много полезного об этих тварях. Ведь вы видели их лица, сир Геррит?

— Да, сир. Они не скрывали их, но, боюсь, я плохо помню детали, было темно и... — он запинается, — страшно. Я видел вблизи только ту женщину, которая говорила со мной. Она главная, видимо. Волосы у нее были длинные, пониже плеча, и сбриты с одной стороны, а кожа темная. Не такая, как у островитян, полукровка, должно быть... Пятеро других оставались снаружи и не подходили, когда меня вывели, я заметил только, что один из них был настоящим гигантом — футов семь ростом, не меньше. А тот второй, который был вместе с женщиной... Я уже говорил, он был в капюшоне и маске. Та женщина отдала ему обломки стрел, он снял перчатку, и они вспыхнули у него в руке.

Император отрывает задумчивый взгляд от большого окна позади трех кассаторов и переводит его на Роллана:

— С ваших слов, их было семеро.

— Именно так, ваше величество.

— Вы же говорили о шестерых, — император поворачивается к командору. — Выходит, к ним примкнул еще один?

— Похоже на то. Если он способен воспламенять что-то одним прикосновением, возможно, они ждали именно его, чтобы нанести удар Ордену. В любом случае, эти твари мнят себя безнаказанными, убивают моих рыцарей и бросают вызов самому императору.

— Командор де Бур, — монарх откидывается на спинку стула, — империи не нужна паника, порожденная слухами о возможности третьего Бунта. Как она сказала? "Гидра уже близко"? Гидра — такая же легенда, как и Черный Дракон, но люди склонны верить в них, как пятнадцать лет назад показала драконья лихорадка. И все же, меч тогда так и не обнаружили. Эта женщина хочет сыграть на страхе перед угрозой из древнего пророчества и может преуспеть в этом. Поэтому я хочу, чтобы все, прозвучавшее сегодня внутри этих стен, осталось лишь между нами и Орденом. Найдите преступников. Без лишнего шума. За убийство девяти рыцарей Ордена и неизвестного количества мирных жителей я приговариваю всех их к смертной казни на месте.

— Будет исполнено, — командор коротко кивает и оборачивается к троим подчиненным: — А теперь, сиры, попрошу вас оставить нас.

Бровь императора вопросительно приподнимается, когда вышедший последним сир Морвейк закрывает резные дубовые двери:

— У вас осталось еще что-то, командор?

— Да. И мне бы хотелось обсудить это без лишних ушей, — взгляд его единственного глаза падает на равнодушно стоящего у входа коменданта.

— Вы считаете императрицу Кассию и коменданта Дитриха не заслуживающими вашего доверия, командор?

— Разумеется нет, ваше величество.

Дитрих ухмыляется, не без удовольствия отмечая с трудом сдерживаемую злость командора. Как и при всякой их вынужденной встрече на людях.

— Что ж, — де Бур в задумчивости скользит глазом по рельефу изображенной на столе карты. — Как вы и сказали, ваше величество, во время драконьей лихорадки пятнадцать лет назад Черный Дракон так и не был обнаружен никем из искателей. Или все же был, но счастливчик не торопился заявлять об этом, прекрасно понимая, что в этом случае меч надолго не задержался бы у него. В любом случае, Орден пытается найти его вот уже около трех столетий, со времен указа императора Алоиса, подарившего нам все права на Дракона. И хоть поиски ни к чему не привели нас, длительное изучение этого вопроса дало понять, что меч и правда существует. Теперь же, если существует хоть малейшая вероятность начала нового Бунта, он нужен нам как никогда, и потому я прошу вашей помощи, государь. В Ордене никогда не было слишком много людей, а сейчас, спустя три века после последнего восстания, количество рекрутов сокращается с каждым новым набором. Каждая из шестнадцати наших резерваций требует охраны десяти рыцарей, что, в сумме, дает сто шестьдесят человек. Или сто пятьдесят одного после нападения на Скара. Еще около ста оставшихся человек заняты поисками абаддонов по всей империи и прочими делами Ордена. И потому, если мы действительно хотим отыскать меч, нам нужна ваша помощь. Нам нужны люди.

— Если на долю секунды предположить, — император вновь опускает подбородок на сложенные домиком пальцы, — только предположить, что третий Бунт возможен, Ордену действительно столь необходим Черный Дракон для его подавления? Каковы шансы человечества, если, как я и сказал, меч действительно всего-навсего легенда?

— Полагаю, вы хорошо знаете историю первых двух Бунтов полукровок, ваше величество?

— Вряд ли лучше вас.

— Должен согласиться, без ложной скромности. Это судьба всех рыцарей Ордена Кассатора — на протяжении всего обучения нас учат стрельбе, чтобы убить чудовище с первой попытки, учат различать особенности наших врагов, чтобы в бою суметь найти их слабости и не быть убитыми, и учат истории нашего дела, чтобы мы помнили об ошибках прошлого, чтобы не допускали их в будущем и продолжали служить верным щитом человечества. Позвольте мне рассказать и вам все с самого начала. Я знал, с чего начались и чем закончились два Бунта, сколько жизней они забрали и каких трудов стоило их остановить. Но еще об одной стороне этой медали я узнал, только став рыцарем-командором, — он закладывает руки за спину, принимаясь шагами мерить помещение от витражных окон до камина с потрескивающим поленьями огнем. — Первый Бунт полукровок начался в семьдесят восьмом году от Прибытия на Материк первых людей. Главными его виновниками считаются теллонцы, променявшие жизнь в империи на близость с Первыми расами. Они смешали свою кровь с эльфами и нимфами и, хоть и считаются благодаря этому самыми красивыми людьми Материка, принесли много бед своей несдержанностью. Они мгновенно распространили эльфийскую мутацию, позволяющую женщинам зачинать детей от принявших человеческий облик чудовищ, и, тем самым, породили на свет множество абаддонов. Но я отвлекся.

Первый Бунт возглавлял абаддон — гладиатор из Венерсборга при жизни, в народе прозванный Орлом. За то, что любил казнить пленных, рассекая им ребра на спине и разводя их в стороны, будто орлиные крылья. Величайшая из кровавых бань за всю историю Материка, даже сами чудовища никогда не были столь же безжалостны и кровожадны, как их дети-полукровки. И вот, когда казалось, что спасения уже нет — ведь врагов невозможно было убить — появился молодой чародей родом из Теллоны. Совсем юный, но уже чертовски талантливый — Венсан Кассатор. По самой расхожей из версий он заручился поддержкой Герхарда Моргенштерна — вашего предка, ваше величество, на тот момент еще кронпринца. Благодаря этому союзу ему удалось добыть немного крови абаддона и, изучив ее, понять, как можно убить тварей. Материала хватило ему ровно на тысячу зачарованных черных стрел, которые он и преподнес императору и кронпринцу. Им были не страшны время и огонь, свои магические свойства они теряли, лишь попав в тело абаддона, и потому могли быть использованы лишь единожды. Впоследствии, Кассатор так и не смог исправить этого недочета. Итак, благодаря созданным Кассатором стрелам, Бунт был остановлен, выжившие абаддоны уползли в свои норы зализывать раны и ждать, пока до них доберутся, а в Венерсборге с благословения церкви был основан Священный Орден имени Венсана Кассатора, отныне стоявший на страже человечества. За время первого Бунта полукровок и после него, при охоте на выживших абаддонов, было истрачено триста двадцать шесть черных стрел. Подобных затрат можно было бы избежать при наличии отряда умелых стрелков, но в те времена оружием воинов считались только мечи, луки же были уделом солдат из простолюдинов.

Через десять лет в столице уже была построена Цитадель, и по всей империи стали возникать резервации, где держали пойманных абаддонов. Кассатор бился над усовершенствованием своего оружия и наделением подобными свойствами также клинков мечей, но так и не преуспел. А затем произошло страшное.

Впоследствии так и не удалось узнать, как абаддон проник в Цитадель и добрался до лаборатории Кассатора, но факт остается фактом: в восемьдесят девятом году дракон-полукровка устроил пожар в первой Цитадели. В нем погиб сам Кассатор, а так же все его записи и готовые стрелы, что хранились в том крыле — ровно двести двадцать.

— Разве, — неожиданно нарушает молчание император, — стрелы не были защищены от огня?

— От обычного — да, ваше величество. Пламя дракона почти невозможно потушить, а сжечь оно может что угодно. Полагаю, та особь в маске, что сумела одним прикосновением воспламенить стрелы, также является наполовину драконом. Я продолжу, если позволите. Второй Бунт произошел спустя почти два века после первого. Впрочем, как известно, из-за плохой подготовки и непродуманной тактики он продлился лишь две с половиной недели. Тем не менее, за это время и для последующих казней участников была использована семьдесят одна стрела. После этого абаддоны не предпринимали новых попыток к восстанию, но за все пять веков не обошлось без эксцессов и в мирное время. Итого, на казни было истрачено двести шестьдесят девять стрел, еще четырнадцать были, предположительно, украдены. С учетом уничтоженной Скара, у Ордена шестнадцать резерваций по всей империи, в пятнадцати из них содержится по пять абаддонов, в шестнадцатой, еще не заполненной, — четыре. На случай неповиновения в каждой из резерваций находится количество стрел, соответствующее количеству проживающих в ней абаддонов. Итого семьдесят девять стрел, после нападение на Скара — семьдесят четыре. Все остальное хранится в Цитадели на случай нового восстания.

Бледная рука императрицы нервно и совсем не по этикету вцепляется в рукав мужа, а с лица коменданта медленно сползает ироничное выражение.

— Для защиты всего Делориана, — вновь заговаривает рыцарь-командор в абсолютной тишине, — в распоряжении Ордена имеется двадцать одна стрела.