Онлайн чтение книги Черный Дракон The Black Dragon
Глава 10, или "Под белым китом"

625 год от Прибытия на Материк

Не было совершенно ничего удивительного в том, что девица, по договоренности Гидеона с пиратами промышлявшая обчищением карманов в отдалении от порта, даже не сумела припомнить названия нужной таверны, назвав в качестве указателя лишь белую рыбу на вывеске. При этом любой, временный ли или постоянный, обитатель прибрежной части Траноса едва услышав об этом месте мигом закивал бы с пониманием. Одни с довольной ухмылкой, другие же с отвращением (а быть может и заметным страхом) и настоятельным советом ни за что туда не соваться.

Таверна "Под белым китом" распахнула скрипучие двери в свое пропахшее рыбьими потрохами нутро еще в те года, когда обитавшие в Гренне пираты не были Траносу даже гостями. В то время она принадлежала старому моряку, ушедшему на покой после потери второй ноги, и больше походила на прогнившее корыто. После смерти старика дело перешло к его сыну, а следом и к его сыну, окончательно укрепившись в качестве семейного ремесла. Именно этому месту тогда было уготовано стать приютом для первых пиратских сборищ, а следом и вовсе перейти под их полную власть, когда простые моряки, не прельстившиеся свободной бандитской жизнью, из страха перестали преступать порог трактира. С притоком доходов от новых клиентов, пусть и добытых ими отнюдь не законным путем, за три века существования таверны здание ее было не единожды перестроено. Теперь, даже будучи крупнейшим трактиром восточной части города, он все так же радушно принимал в своих стенах лишь пиратов. Иные же, впрочем, на честь пропустить кружку эля в подобной компании вовсе не претендовали.

Разумеется, кутили пираты далеко не в одном единственном заведении, однако же именно здесь, из всех прочих мест на твердой земле, по негласной традиции обсуждались сделки, набирались команды, заключались перемирия, бросались вызовы и происходили все самые важные для пиратской братии события. Именно здесь можно было с наибольшей вероятностью отыскать кого-либо из Пятерых, если в то время они пребывали в городе и сходили на сушу со своих кораблей. И если бы восточный Транос представлял из себя единый дряхлый и зловонный организм, то таверна "Под белым китом" была бы его черным и гнилым сердцем.

И хоть пираты не привечали чужаков в своей извращенной святыне, порой всевозможные обстоятельства вынуждали посторонних заглянуть сюда. Обычно те старались как можно скорее и незаметнее покончить со своими делами и убраться прочь, не привлекая излишнего внимания. Однако же в целом Делориане, помимо, разумеется, законников, была лишь одна категория людей, безжалостно лишенная всякого шанса на подобную благость...

Когда они входят в душное и скверно пахнущее потом, жаренной рыбой и пролитым пивом помещение, на таверну опускается пугающая, враждебная тишина.

Кто-то из пиратов, детина в засаленной рубахе, украдкой озирается по сторонам, стремясь понять, что он пропустил, и незаметно толкает в плечо мрачного товарища. Без слов тот кивает на теллонца, с царственной гордостью, не ускоряя и не замедляя уверенного шага, движущегося к дальней стороне зала.

— Ему лучше бы знать, что он делает, — шепотом замечает Коннор, вместе с Ричардом и Адой следующий за Блезом на некотором расстоянии, — рисковый говнюк...

Ада с опаской оглядывается на все больше удаляющийся выход и пытается припомнить хоть одну молитву Богине, когда взгляд ее скользит по лицам собравшихся. Один из них в этот самый миг зло отшвыривает глиняную кружку и рывком встает на ноги, широкими шагами направляясь к наемнику. Многие из сидящих начинают подниматься со своих мест вслед за ним.

— Ты случаем не заблудился, ублюдок? — зло интересуется первый пират, длинный и тонкий, как палка, с крючковатым носом и перехваченными банданой волосами. — Или думаешь, будто твою мерзкую рожу здесь никто не признает?

Судя по несколько растерянным лицам, многие здесь и правда не понимают в чем дело, иные же всем своим видом выражают, что полностью разделяют презрение говорящего.

— Если хоть у кого-то из вас есть держащаяся на воде посудина, — Блез чуть запрокидывает голову, чтобы заглянуть собеседнику в глаза, — то я именно там, где мне нужно.

Несколько мгновений собравшиеся в таверне переглядываются меж собой, а затем вдруг разражаются дружным хохотом.

— Посудина? — сквозь смех переспрашивает пират. — Дырявое свиное корыто — твоя единственная посудина в этом городе, урод, — улыбка с его лица резко пропадает и он наклоняется, чтобы звучно харкнуть Адану под ноги. — Может тебя проводить туда прямо сейчас, а?

Со всех сторон слышатся одобрительные выкрики, и стоящий чуть поодаль Ричард в который раз за прошедший в этом проклятом всеми богами городе день выжидающе опускает ладонь на эфес меча. Заметивший это Коннор чуть сдвигает висящий за спиной лук, чтобы при надобности тот скорее оказался в руках.

— Я начинаю тебя вспоминать, — со сквозящей в голосе издевкой Блез поддается ближе к нему. — Это не тебя ли пару лет назад вышвырнули из команды Беспалого за особо страстную любовь к молочной козе? — он с шумом втягивает носом воздух, и, демонстративно поморщившись, делает большой шаг назад: — Да, это определенно был ты — все еще воняешь навозом.

Рядом кто-то сдавленно хрюкает в кулак и тут же старательно заходится в приступе кашля. Желваки играют на впалых щеках пирата, а само лицо стремительно багровеет.

— Мавру, похоже, совсем надоел его картавый пес, раз он заслал тебя сюда, — он тянет руку к висящей на боку кривой сабле, — может, нам вернуть ему твои змеиные глаза? — он оглядывает остальных: — Что скажете, а?

— Руку! — перекрикивает общий согласный гул седобородый островитянин в треуголке. — Руку ему оттяпать! Нечего по пиратским землям да с поганой меткой разгуливать!

— Точно! Точно! Отчекрыжим метку!

Гудением разъяренного пчелиного роя их крики и перебранки наполняют помещение, отражаясь от увешанных сетями и многочисленными морскими трофеями стен. Кто-то яростно доказывает остальным, что отрубить одну лишь кисть с клеймом Триады никак недостаточно, рубить следует по самый локоть, а двое здоровяков даже успевают затеять потасовку за право воздать всему братству в лице одного его члена по заслугам. Ада сжимается, беспомощно оглядываясь по сторонам, а Коннор спешно перехватывает руку рыцаря, заметив ее движение, и заставляет показавшийся дюйм лезвия вновь скрыться в ножнах:

— Тихо ты, — шипит он, — первый их спровоцируешь и живьем отсюда ни ему, ни нам не уползти.

Лицо Блеза все еще хранит непробиваемую надменную холодность, но не прикрытый одеждой кадык нервно дергается, выдавая нарастающее беспокойство. Две молоденькие разносчицы испуганно жмутся к стене, прямо под украшающим ее солидным куском китовой челюсти. Разнявшие дерущихся и кое-как договорившиеся о чем-то между собой пираты меж тем обступают наемника плотнее, почти скрывая его из виду, когда дальняя дверь вдруг со стуком распахивается.

— Вы что за хай здесь подняли, собаки морские?! — стоящий в проходе мужчина с проседью в волосах и бороде спешно вытирает руки о замызганный передник. — Ежели опять морды друг другу бить удумали — пошли вон отсюда!

— Не сердись, Мел, — кто-то радушно похлопывает его по плечу, — тут к тебе греннская крыса на огонек забежала, мы уж с ней разберемся.

Хозяин таверны сбрасывает чужую руку с плеча и выходит в центр зала, внимательно оглядывая собравшихся там. Ада предусмотрительно подтягивает к себе пустую кружку, оставленную кем-то на столе, дабы заиметь хоть какое средство самозащиты. Одна из девушек-разносчиц срывается с места и бросается к ведущей на второй этаж лестнице.

— Крыса, говорите? — протягивает мужчина, проталкиваясь через пиратов в середину и останавливаясь прямо напротив теллонца. — А не дружок ли это Беспалого часом?

— Он самый, — зло щерится обвиненный в скотоложстве дылда. — Мастак кому надо задницу подлизать.

— Блез Адан, — ровным голосом представляется наемник.

— Послушай-ка внимательно, юноша, — спокойно заговаривает Мел. Судя по установившейся от звуков его голоса тишине, среди пиратов тот явно имел некоторый авторитет. — До твоего имени мне дела ровно столько, сколько и до содержимого императорского ночного горшка, сечешь о чем я? Каждый здесь, вне всякого сомнения, уважает Беспалого, именно поэтому мы и мирились с тобой в твои прошлые визиты в Транос. Ну а Беспалый уважает наши традиции и потому наверняка объяснил тебе, куда лезть не стоит. В этом месте, — в его голосе прорезаются стальные нотки, — тебе не рады. Зачем бы ты не явился и сколько бы ты не предложил — никто из нас не станет помогать ни тебе, ни твоим дружкам, — Ада вздрагивает, когда его взгляд чуть задерживается на ней. — И если хочешь уйти в целости, то хватай этих малолеток, чеши отсюда и навсегда забудь дорогу до моих дверей. Уяснил?

— Ничерта он не уяснил! — вновь оживляется долговязый в бандане. — Но мы уж ему оставим хорошенькую культю в напоминание!

— Верно!

— Как тебе такое украшение на стену, а, Мел?

— Хватайте ушлепка!

— А ну заткнулись, черти! — перекрывая все прочие голоса рявкает показавшийся на ступенях мужчина. Его желтое, щедро расшитое золотой нитью одеяние заметно отличается от засаленных обносков большинства собравшихся, а жесткая курчавая борода, обрамляющая чернокожее лицо, украшена вплетенными в нее бусинами и костьми.

При его появлении столпившиеся вокруг Блеза пираты послушно умолкают, и над их головами едва различимым шепотком проносится "Тритон!"

— Что вы тут устроили? — островитянин сходит с лестницы и за его спиной в зал юркой змейкой возвращается сбегавшая девица.

— Прихвостень Мавра, — дылда кивает на наемника. — Забрел куда не следовало. Оставит нам свою поганую метку вместе с рукой и пущай валит.

— Как там тебя?

— Линос.

— Я погляжу, Линос, ты страшно скучаешь по Беспалому с тех пор как он тебя выгнал, раз ищешь встречи с ним всеми способами, — в толпе слышатся смешки. — Не переживай, я расскажу ему о твоей собачьей преданности как увижу, быть может его сердце и растает.

Ноздри пирата широко раздуваются от злости, но островитянин уже не смотрит на него:

— Блез Адан, — он с усмешкой качает головой, — все такой же наглый ублюдок.

— Рад, что ты еще не помер от старости, Тритон, — наемник ухмыляется, — без тебя пришлось бы совсем паршиво.

— Хоть кто-то здесь искренне мне рад, стоит лишь спасти ему руку, — островитянин громко хохочет, демонстрируя несколько золотых зубов и звучно хлопает Адана по плечу, прежде чем повернуться к остальным: — Отставить! Сегодня этот наглый хмырь — мой гость.

Вслед за неожиданным спасителем Блез, как ни в чем не бывало, проходит к лестнице и делает знак остальным следовать за ними. Пираты провожают их до костей прожигающими взглядами, но ни один, включая хозяина таверны, не пытается им помешать.

Недоверчиво поглядывая на идущего рядом с Аданом человека Ричард толкает Коннора локтем и едва слышно шепчет:

— Слышал о нем?

— Не настолько я еще погряз в преступном мире, успел наслушаться историй только про Гренну.

— Скоро все погрязнем, — вмиг мрачнеет рыцарь и переводит взгляд на спину наемника, — рядом с ним.

Коннор с удивлением поворачивается к другу, отмечая, что его напряженность никуда не делась даже теперь, когда они оказались в, по-видимости, безопасности. Его самого на путь рыцарства толкнуло совсем не врожденное благородство, да и вряд ли служителей Ордена вообще можно было счесть рыцарями в полной мере — скорее уж заключенными, чуть более свободными, чем те, которых они охраняли. Должно быть именно поэтому, сбежав из ненавистной резервации и впервые с пятнадцатилетнего возраста вдохнув воздух свободной жизни, он тут же нырнул в нее без оглядки, не гнушаясь практически ничего, жадно вбирая в себя все, что было запретно пять мучительных лет. Тепло и округлые бедра возмутительно красивой белокурой Оливии, частенько тосковавшей дома в одиночестве и оказавшейся на поверку уже отнюдь не девицей, легкость, селившаяся в хмельной голове, сомнительные места и компании им под стать, пугающие поначалу, но дарящие ощущение совсем иного, свободного мира вокруг. И хоть вести о розыске за дезертирство заметно отрезвили его разум и остудили пыл, он все так же находил далекое от понятий чести и честности общество преступников, в том числе и Блеза, куда как приятнее бывших сослуживцев из Ордена, твердо и лицемерно уверенных, что каждое, даже самое ужасное их дело совершается лишь во благо человечества.

Но по всему было видно, что Ричард придерживался совершенно противоположного взгляда на сложившиеся обстоятельства. В последних воспоминаниях Коннора он был еще четырнадцатилетним мальчишкой, воспитанным, как положено наследнику своего рода, владеющим этикетом и знающим движения всех танцев, нужных для балов, куда в то время его, в силу возраста, еще даже не пускали. А еще он был тем самым мальчишкой, что грезил о великих подвигах, постоянно до изнеможения сражался с Коннором на деревянных мечах, а лет с десяти и вовсе вместе с ним сбегал из дома, чтобы посмотреть на весьма часто проводившиеся в столице рыцарские турниры, официальный вход куда им обоим был еще закрыт, хотя бы издалека. Оттуда, где было совсем не видно ни царапин и вмятин на не новых доспехах, ни покрывавшего ристалище навоза могучих скакунов, а вонь перегара от многих из сиров совсем не различалась в воздухе.

С самого юного возраста он был очарован всеми историями о героях и их подвигах, от сказок до тщательно вычищенных летописцами описаний реальных событий, а в тринадцать, стыдливо запинаясь и отчаянно краснея, рассказывал другу о какой-то миловидной девчонке, которую в тот момент искренне считал любовью всей своей жизни и во имя которой уже планировал совершать будущие геройства. Свято чтивший понятие рыцарской чести, он совершенно не имел предрассудков в отношении самого Коннора, даже когда вырос достаточно, чтобы понять сословную разницу между собой и бастардом служанки-теллонки. И хоть за прошедшие дни воспоминания никак не давали от себя избавиться, Коннор как мог убеждал себя, что человек перед ним уже совсем не тот мальчик, от переизбытка чувств и обиды на разделяющую его с лучшим другом несправедливость несдержанно и совсем не по этикету, на виду у других людей и к совершенному ужасу своей наблюдавшей за этим бабки крепко обнимающий его на прощание. Последним и нисколько не удивившим Коннора известием о нем, полученным из письма матери, стало его поступление на службу оруженосцем к собственному же отцу после пятнадцатого дня рождения.

Теперь же, вспоминая и анализируя все события последних дней, Коннор вдруг отчетливо понимает — ничто из соблазнов жизни молодого аристократа, будь то частые поездки на охоту в компании прочих знатных юнцов, просаживание отцовских денег в карты или кокетливые юные дворянки, не смогло изменить его друга. И хоть через силу тот мирился с методами Блеза, осознавая, что иных путей им сейчас не отыскать, а помощь наемника и вправду необходимое зло, внутри он все так же оставался рыцарем, благородным до мозга костей, искренне и до конца верящим в торжество справедливости и презирающим любое бесчестие.

Идущий впереди пират тем временем распахивает перед ними одну из дверей. После посещения логова Гидеона ожидавший узреть за порогом самую вычурную роскошь Ричард, оказавшись внутри, на мгновение замирает от удивления. Убранство внутри едва ли хоть как-то отличается от любой другой комнаты в постоялом дворе, разве что стоящий рядом с дверью стол, окруженный добрым десятком стульев, оказывается на удивление велик. На одной стороне столешницы небрежно разбросаны исписанные листы бумаги, а брошенное перо и незакрытая чернильница ясно дают понять, что рабочее место хозяин покинул в спешке. С другой же стороны, с интересом разглядывая пришедших сквозь прутья своей клетки, располагается крупный цветастый попугай. Под ногами, приглушенная досками пола, все еще слышится возня пиратов внизу.

— Где твои манеры, Адан? — Тритон ухмыляется, сгребая бумаги со стола. — Представь нас уже.

— Это сир, — Блез едва заметно морщится, прежде чем продолжить, — Ричард, на него я работаю. Не трать сил на попытки ему понравиться, он презирает преступников всех сортов, а со мной якшается лишь по острой нужде. Рыжий — Коннор, свою, как я полагаю теллонскую, фамилию он мне не называл. А это Ада, даже не спрашивай, где мы ее взяли... — Он отворачивается от пирата и кивает на него остальным. — Это Тритон, так его и называйте. Он тут представляет Острова в совете Пяти.

— Чудесное знакомство, — не глядя на мужчин, островитянин ловко хватает девушку за руку и прижимает к губам тыльную сторону ее ладони. — Могу я предложить милой деве присесть?

Ее щеки чуть пунцовеют, но она быстро кивает:

— Можете.

— Не проверяй на крепость мой желудок, — наблюдавший за этим наемник устраивается на одном из стульев, закинув ногу на ногу. — Ей семнадцать, а ты старше моей мамаши.

— Послушай-ка, — Тритон проходит к стоящему возле кровати шкафу и со скрипом отворяет дверцу, — наведывался я давеча в Ферран, не она ли так славно меня там обласкала? С этими полуэльфками хер разберешь, шестнадцать им или шестьдесят! А в один страшный миг мне даже почудилась твоя рожа в темноте, — он возвращается обратно с пузатой бутылкой в руке. — Рому?

— Чтобы дуболомам внизу проще было со мной управиться?

— И давно ты стал таким хиляком, Адан? — Тритон выдергивает пробку и с деланным сожалением качает головой.

— За что они так взъелись? — наконец решается спросить Ада. — Неужели всем им успел насолить?

— Лучший способ насолить пирату — состоять в Триаде, принцесса, — теллонец с долей сожаления отводит взгляд от бутылки.

— Но Триада в Гренне, а они — здесь.

— Неужто хоть до каких-то мест не доползли легенды о Триаде и пиратах? — Тритон прикладывается к бутылке. — Откуда ты?

— С севера, — уклончиво отвечает она.

— Это случилось лет триста назад, — Блез приглаживает собранные волосы, задумчиво глядя на копошащегося за решеткой попугая. — В те времена пираты, разумеется, были и в Траносе, но большинство из них ошивалось в Гренне, их тогдашней столице. Она и сама уже тогда была центром имперской работорговли и преступным клоповником, да к тому же располагалась недалеко от Венерсборга и имела выходы разом в два моря.

— Пиратский рай, — мечтательно тянет Тритон.

— Пираты Гренны нагоняли страх на весь Материк, в безопасности от них не был ни один плывший в столицу корабль... да и отплывавший тоже, жадные сукины дети. Но больше всех прочих они портили кровь самой Гренне — было везением, если в год до нее добиралась хоть половина кораблей с товаром. В основном рабами, разумеется — тогда у империи еще не было Феррана и всех переправляли только кораблями, — Ада улавливает мимолетное изменение в его голосе. — Долгое время работорговцы Гренны терпели это, нанимали дополнительную охрану и закупались оружием. Теряли на этом херову кучу золота, так еще и на суда стало умещаться вполовину меньше рабов. Но даже это почти не помогло.

— Ох и славное, должно быть, было время, — вновь перебивает островитянин, отпивая рома.

— Тогда-то работорговцы стали думать, как им спасать и свои жопы, и состояния. Разбить пиратов на море они не смогли бы ни в жизнь, а значит бой нужно было дать на суше. И все же, бить в лоб они не могли. Тогда кого-то из них и озарила мысль: к чему им тратиться и нанимать кого-то, если все нужные ресурсы уже были у них? Следующие несколько месяцев все работорговцы Гренны тщательно отбирали среди привезенных рабов крепких мальчиков от десяти до тринадцати, которых собрали вместе и начали тренировать под началом их лучших гладиаторов и специально нанятого элитного убийцы из Венерсборга. Спустя пять лет у них было шестьдесят вышколенных первоклассных убийц, способных пробраться в любое место и убить любого, на кого им укажут, но они все еще не были до конца готовы. Несмотря на годы тренировок, убивавших в них человечность, их хозяева посчитали, что, вынужденные впервые убить своего противника на ответственном деле, они могли дать слабину. И все же они нашли решение — нелегкое для кошельков, но Триада использует его и по сей день.

Уже успевший нахвататься всевозможных слухов Коннор бросает взгляд на остальных, когда наемник прерывается, чтобы, прошипев что-то особенно витиеватое на родном языке, отобрать бутылку у Тритона и сделать глоток. В этот раз дыхание задерживает не только внимательно впитывавшая каждое слово Ада, но и прежде всеми силами изображавший безразличие рыцарь.

— Ну, не томи детвору, — пират принимает бутыль обратно.

— В день инициации всех делят на пары. Говорят, жеребьевка случайна, но каждый знает, что один из двух — тот, кто хорошо показывал себя во времена обучения, другой — нет. Необходимая жертва для становления совершенным убийцей — убить того, с кем ты жил бок о бок пять лет. Лучшие избавляют братство от худших, вполне естественный отбор.

— А ты, выходит, уже тогда был лучшим, да?

Коннор удивленно оборачивается на глухой голос друга.

— Нет, сир, — наемник издает короткий смешок, — в то время я был худшим. Худшим в истории братства, по словам старого Правого угла. Трудно спорить с таким заявлением, если большинство тренировочных боев ты заканчивал лицом в грязи, а однажды оказался на земле с переломанными ребрами меньше чем за минуту. По законам Триады, сидеть здесь стоило бы не мне, но, как видишь, я живучий ублюдок, — он резко поднимает голову и взгляд его нечеловеческих глаз заставляет противную дрожь пронестись вдоль позвоночника.

— И что было дальше? — Ада взволнованно елозит на стуле.

— Первая Триада перебила совет Пяти, кучу капитанов и просто рядовых пиратов, — Блез пожимает плечами. — Остальные были вынуждены бежать, чтобы не последовать за ними. Потери не были односторонними, разумеется, но когда Гренна освободилась от пиратов, братство вполне было готово занять их место держателей преступной власти. Поначалу они даже сохраняли некоторую лояльность к основавшим их работорговцам, но это не продлилось долго — те создали силу, которую сами не могли удержать под контролем.

В установившейся после голоса наемника тишине за окном слышится звон разбитого стекла и отборная брань сразу на нескольких диалектах, а оставленный без внимания попугай долго и преданно заглядывает в лицо хозяину, прежде чем просунуть клюв между прутьями и истошно завопить:

— Кр-р-рысы помойные! Гр-рязные ер-р-ретики!

— Чего тебе, курица? — рассматривая бутылку интересуется Тритон.

— Я ваш импер-ратор! — с готовностью отвечает птица. — Ведите мне своих детей!

Пират запускает руку в складки одеяния и бросает в сторону разинувшего клюв попугая найденный там сухарь. Наклонив шею, тот ловко хватает угощение и втягивает голову обратно в клетку.

— Купил этого ублюдка на базаре в Керсаке, пока пополняли запасы, — поясняет островитянин, заметив обращенное на его питомца внимание. — Продавец все божился, что он и команды вместо меня отдавать сможет. Три месяца на него убил, на редкость тупая птица. Зато браниться матросня его влет научила и назвала Дедриком.

— Кровавый король? — Блез ухмыляется.

— Кр-р-ровавый! — тут же гордо вторит пернатый.

— А чего ты хотел? — Тритон разводит руками. — Теллонцев в моей команде как грязи, проворные черти.

Адан заинтересовано наклоняет голову и стучит пальцем по решетке, чтобы привлечь внимание взявшегося за чистку перьев попугая, но замечает лицо сидящего напротив рыцаря.

— Не дуйся как маленькая девочка, сир, — он выпрямляется, оставляя птицу в покое. — Любой ферранец имеет право ненавидеть твоего императора. Или папка твой с ним особо близок? Я гляжу, и сынков одинаково назвали.

— Принц Рихард, а не Ричард, — поправляет тот, отрывая взгляд от клетки.

— Один хер, — не сдается теллонец.

— Так вы не боитесь нам помочь? — перебивает их Коннор, почуяв в воздухе зачинающуюся перебранку.

— Парень, — островитянин демонстрирует в улыбке зубы, — если бы я боялся всего подряд, я бы не сидел здесь перед тобой. Ну а ежели тебя волнует мое отношение к этому ублюдку, — он кивает в сторону Блеза, — то ему я доверяю, пожалуй, поболе, чем большинству из тех, кто там внизу собрался. Пусть теперь он вместе со всей Триадой и ходит на поводу у Мавра, мне хорошо известно, что в свое время у Двурукого не было человека преданнее.

Солнце скрывается за горизонтом, напоследок окрасив небо красным заревом, и Тритон подтягивает к себе стоящую на столе масляную лампу, чтобы зажечь ее.

— Кто этот Двурукий? — Ричард придвигается ближе.

— Прежний Вершина, — уже с совершенно иной интонацией вместо пирата отвечает Блез, сквозь перчатку потирая треугольную татуировку на правой ладони.

— Славный был парень, — Тритон приглаживает курчавую бороду. — Острее на язык и наглее даже этого, но посмышленее большинства из всех кого я только знал. Он в свое время и решился первым пойти с пиратами на мировую. Адан с Беспалым дружбу задолго до этого водил, а как тот вошел в совет, Двурукий и взялся за дело — отправил этого засранца сюда заместо парламентера, потому как за другого Беспалый впрягаться и не подумал бы. Сам он был за перемирие, да и я к нему сразу присоединился, а трое других все артачились. Три века, говорили, пираты ушлепков на дух не переносили, а тут мы им заливать станем, что теперь мол мириться с ними следует. Боялись все, что за такое всех нас впятером акулам и скормят.

— И что, так и стояли на своем? — Коннор переводит взгляд с пирата на удивительно притихшего и задумчивого наемника.

— Один уж почти согласился, да тут Мавр решился своей палицей Двурукому грудину подправить, — Тритон почесывает в бритом затылке. — Ну а сам он мир с Траносом на хере своем вертел. Эй, Адан!

Тот едва заметно вздрагивает, словно только вспомнив о собравшихся вокруг людях, и поднимает на окликнувшего его пирата рассеянный взгляд.

— Выпьем-ка за него, не строй тут из себя приличную барышню. Как там его в миру величали?

— Креван, — в опустившемся вечернем полумраке теплый свет масляной лампы отражается в его глазах, — Креван Ритор.

— Так папаша его имперцем был? — Тритон удивленно поднимает брови. — Ты глянь, уже и эти с эльфками путаются! И в кого ж он верил?

— Только в себя самого, — наемник чуть улыбается и в тусклом дрожащем свете сидящий напротив рыцарь впервые не замечает в его улыбке и доли издевки. В этот раз она грустная, а непривычно тихий голос не оставляет сомнений, что дело тут вовсе не в плохом освещении. — Но родом он был из Гренны и к Лодуру всех отправлял по тысяче раз на дню.

— Раз так, выпьем за Кревана Ритора, который не был ни благородным воином, ни добрым подданным империи, но четырнадцать лет держал в узде Триаду, а бошки мог рубить двумя руками разом. Пусть Лодур не отвернется от своего славного сына на том свете!

Блез молча салютует ему бутылкой, прежде чем сделать несколько глотков и со стуком вернуть ее на стол. Несколько секунд Ада всматривается в его спокойное лицо и несмело тянется к рому, чтобы неловко прижав стеклянное горлышко к губам отпить немного плещущейся на дне темной жидкости. Губы, язык и горло мгновенно немеют, и она заходится в приступе кашля, едва не скатываясь со стула. Жуткое огненное пойло и на крохотную долю не имеет ничего общего с разбавленным вином, которое ей порой дозволялось пить дома, и она всей душой проклинает собственное решение, когда крепкая мужская рука услужливо хлопает ее по спине, а голос бывшего кассатора с плохо сдерживаемым весельем советует в следующий раз по крайней мере занюхать рукавом.

Когда она вновь выпрямляет спину, все еще ощущая слабое головокружение, Ричард все же пытается направить переговоры в нужное русло:

— Выходит, вы можете помочь с кораблем?

— Я много чего могу, пацан, ежели только знать буду, что именно вам надо.

— Корабль до Языка, — голос наемника звучит серьезно. — Любой, что сможет доплыть.

— До Языка, значит? — глядя перед собой медленно переспрашивает островитянин, словно смакуя каждое слово. — Странное здесь дело выходит. Сколько себя помню, так про Пасть здесь заговаривали разве что как там кто на рифы налетит, а тут уж второй раз на дню сами туда заплыть метятся.

— Странный мужик в плаще? Видел его?

— Сам не видел. Только матросня вот уж целый день только про него и треплет. Кто-то мол глаза нечеловечьи у него под капюшоном углядел, кто-то хвост змеиный, а один все доказывал, что видел, как тот взглядом заставил дюжину факелов разом загореться. Уж и прозвище ему придумали — Пиромант. А теперь ты мне ответь, Адан, чем же вам там, будто мухам, намазано?

— Вестимо чем, — Блез склоняет голову набок и хитро усмехается. — Чему ж еще свести вместе пирата и наемника, как не золоту?

— Золото! Золото! — мигом оживляется притихший Дедрик. — Отдать швар-р-ртовы!

— Стало быть на Языке, где уж не одно поколение пиратов каждый дюйм обнюхало, где-то золото схоронено? — не обращая внимания на птицу продолжает Тритон. — Не думаешь ли ты случаем, что я вчера родился?

— Не щекотно мамке-то было тебя с бородой рожать? — наемник фыркает. — Не нашли наверху, потому что внизу все запрятано, а нам известно где. Подсобишь с кораблем — отвалим щедрую долю.

— Сколько? — с деланным равнодушием интересуется пират.

— Половину.

— Половину? За половину я и десятерых на это подбить не сумею.

— Две трети.

— Три четверти.

— Две трети, жадный ублюдок.

— Все и девчонку, — Ада испуганно дергается от его слов, — другой капитан тебя и слушать не станет.

— Хер с тобой, — теллонец хлопает ладонью по столу, — три четверти и ни монетой больше. На девчонку не гляди, на нее и без тебя охотники имеются, — он бросает красноречивый взгляд на рыцаря и тот спешно отворачивается, чтобы заинтересовавшаяся Ада не заметила мигом покрывшего щеки румянца.

— По рукам, — Тритон широко улыбается, сверкая золотыми зубами. — Приятно иметь с тобой дело, Адан.

— Не то, что с тобой, — Блез поднимается из-за стола, с шумом отодвигая стул. — Когда отплываем?

— Через день, — пират в задумчивости откидывается на спинку стула. — На рассвете будьте в порту.

— Не заставляй себя ждать, — наемник первым подходит к двери и берется за ручку. — Не хочу в Пасти нюхать гарь от вашего Пироманта.