Онлайн чтение книги Черный Дракон The Black Dragon
Глава 1, или Гренна

Гренна — крупнейший из торговых городов побережья. Фактически — центр имперского преступного мира и работорговли. Именно в Гренне располагается известное на весь материк братство ассасинов Триада, состоящее из рабов со всех концов материка. Также имеет рекордный среди всех городов империи процент жителей не имперского происхождения, с чем и связана дурная слава города. Известен самым большим в Делорианской империи количеством борделей и трактиров, а также распущенностью не только знати, но и простых жителей. Это связано с тем, что Гренна граничит с территориями, некогда принадлежавшими варварской соседней стране Теллоне.

Историческая справка из архивов библиотеки города Венерсборга, столицы славной империи Делориан.

***

625 год от Прибытия на Материк

На свете существует непростительно мало истин, которые с полной уверенностью можно назвать абсолютными. Многие имеют свойство меняться с течением времени, а иные и вовсе дышат на ладан с самого своего зарождения, как бы ни выхаживали их приверженцы. Но во все времена были, разумеется, и иные.

К примеру, без какого-либо преувеличения можно утверждать, что каждому — от малолетнего раба, не умеющего начертать даже собственное имя, до мудрого короля, железной рукой управляющего своими владениями, была известна одна из таковых истин: на всем Материке не было, нет и никогда уже не будет места прекраснее, чем могучая империя Делориан. Никогда не будет страны столь же опасной в качестве врага и желанной в качестве союзника. И никогда на свете не будет рода более могущественного и влиятельного, чем династия делорианских императоров.

На протяжении шести славных веков своего существования империя дарила миру лучших воинов и полководцев, манила и вдохновляла писателей, художников и музыкантов со всех концов Материка. Давно был утрачен счет творениям, воспевающим своими словами, нотами или же мазками Венерсборг — Белый город. Место столь же прекрасное, сколь величественное, свое народное название получившее благодаря Верхнему городу с его построенными из белого мрамора императорским дворцом и домами знати.

Говорят, расположенный в самой высокой точке города дворец императора во все времена был первым, что видели матросы на плывущих к столице кораблях. В ясный день возникает он на фоне синего неба подобно чертогам богов. Говорят, даже рабы-варвары, доставляемые в империю из захваченных стран, не могут сдержать полных восхищения взглядов, когда надсмотрщики кнутами сгоняют их с кораблей на землю империи.

— Легенда — древняя, как сама империя — гласит, что богатств своих и могущества Делориан добился неспроста. Говорится в ней о юноше, не знавшем страха и сомнений, что звался Малькольмом Моргенштерном, — сыне великого полководца, переправившего на Материк остатки погибавшего человечества. Говорят, в те далекие и страшные времена Материком правили чудовища: алчные драконы, жестокие нимфы — духи природы, утратившие последние крупицы добра в своих сердцах и помыслах, прожорливые дагоны и кракены, что навсегда утянули под воду множество кораблей первых людей, окрасив Неспящее море красным, и уйма прочих тварей. Но хуже их всех собранных вместе был один — дракон с чешуей чернее ночи и его собственного сердца. Блэкфир было ему имя.

Собственные сородичи боялись и сторонились его. Страшен был он не могуществом, коего было у него ничуть не меньше золота, но коварством, а жар пламени его был столь силен, что обращал в пепел кости и плавил камни. Много дней наблюдал тот дракон за людьми, что пришли в земли, кои почитал он своими, и увидал змей, как велика была сила человеческих мужчин, а плоть их детей и молодых женщин пришлась ему по вкусу. И решил он обратить их в рабов своих, что добывали б злато и драгоценные каменья для несчетных его сокровищниц. Люди прознали о том коварном замысле, но силы их были слишком малы, чтобы одолеть чудовище. Несколько смельчаков отправились в логово его, но возвратились обратно лишь их кони с оторванными головами всадников, притороченными к седлам. Люди похоронили храбрецов, оплакали их и свою предрешенную кровожадным аспидом судьбу и смирились с неминуемой гибелью. Все, кроме юного Малькольма, ведь именно он был первым из сынов человеческих, что появились на свет на этих священных землях. За свой родной дом почитал он густые леса и стелющиеся до самого горизонта поля Материка, высокие пики гор и бурную глубину рек. И оттого не смел он позволить себе сделаться рабом в месте, что было его родиной и подарило долгожданный приют его народу.

Под покровом ночи пробрался юноша в логово зверя, и увидал он того крепко спящего, обвившего кольцами хвоста своего предмет из чистого злата, будто оберегая. Был то рог, подобный тем, коими люди трубили атаку в былые времена. Понял юноша, что неспроста столь бережно охраняет его бестия. Приблизился Малькольм к спящему дракону, что дыханием своим раскалил воздух вокруг, и в этот самый миг, будто по воле милосердной Богини, что пыталась защитить первого сына своей земли, порыв ночного ветра укрыл его, не позволил чудовищу учуять человечий запах и ощутить движение у самой своей безобразной морды. Лишь только коснулся Малькольм золоченой поверхности, как дракон пробудился ото сна и страшно взревел в ярости бессильной, подобно умирающему зверю, ведь в руках человек держал рог с головы первого дракона — единственную на всем белом свете вещь, что была способна подчинить волю дракона...

— Глупости! — веснушчатый мальчонка в первом ряду возмущенно топает ногой. — Малькольм отыскал в лесах последнюю добрую нимфу, которая зачаровала его самого и его меч от пламени дракона!

— Чепуха! Добрых нимф не бывает!

На этот раз гундосый голос доносится откуда-то сзади, выдавая сопливый нос своего хозяина.

— А я слышала, что рог Малькольму подарила его возлюбленная принцесса эльфов!

— Ха! Да кто в это поверит? Эльфы — подлые твари и жалкие трусы, они бы в жизни не пошли против Блэкфира! А до прибытия людей они служили драконам и отдавали им своих детей, чтобы не быть съеденными! Это все знают!

— Точно! Только девчонка и могла такому поверить!

Выглядывающий из-за ширмы кукловод бросает взгляд на матерей наглых паршивцев, чешущих языками у соседнего прилавка, тихо скрипит зубами и продолжает, перебивая галдящую детвору:

— Блэкфир рычал и клацал зубами, но был не в силах причинить вреда новому хозяину рога. Так стал Малькольм повелителем дракона. В руках его отныне была сила, равной которой было не сыскать в целом мире, помноженная на острый ум, но сердце его было полно благородства, и силу дракона направлял он лишь на благо своего народа. На ценности из драконовых сокровищниц купил он у жадных гномов крепкие мечи и прочные доспехи для своих воинов, отвоевал он земли Материка у чудовищ, загнав их в чащи лесов и глубокие пещеры. Он покорил земли и леса подлых эльфов, что раболепно склонялись перед любым господином, подчинил себе гномов, что сами и вооружили его против себя, подобно драконам опьяневшие от блеска золота и драгоценных каменьев…

— А у полуросликов он ничего не отвоевывал? — мерзко хихикает кто-то из мальчишек.

— С магией Блэкфира воздвиг он порты Траноса, крепкие стены Гренны и дворцы Белого града, где принял корону и имя Малькольма Первого, став родоначальником великой династии Моргенштернов, что мудро правит нами вот уж больше шести столетий. Конец, — с облегчением выдыхает парень, заставляя коронованную марионетку поклониться.

— Но это старая история! — обиженно выкрикивает тонкий голосок. — Хочу про Черного Дракона!

Недовольные детские голоса, полностью поддерживающие идею, сливаются в единый гул, тисками сжимающий голову, комком тошноты поднимающийся вверх по горлу. Еще неделю назад чертов Дракон был забыт и похоронен под слоями пыли даже в воспоминаниях самых старых жителей империи, а теперь о нем гавкает каждая собака в этом ненавистном зловонном городе. Еще какую-то неделю назад он мог бы уже шагать в ближайший кабак, чтобы за кружкой пива, купленной на только что заработанные монеты, забыть о сопливых детях и их говорливых мамашах и вспомнить времена, когда детвора внимала легенде о Первом императоре, не в силах закрыть ртов.

— В другой раз, — пытается отбиться он. Но чёртовы ублюдки смотрят на него голодными глазами, скалятся слюнявыми ртами и медленно обступают несчастного кукольника.

— Но я хочу послушать про Черного Дракона! — продолжает мерзко канючить мальчишка, и прочие спешат к нему присоединиться в вое еще более оглушающем и отвратительном, чем первый.

Кукольник тянется к механизму, складывающему миниатюрную сцену, но замирает, заметив взгляды замолчавших мамаш, как по команде устремленные к шляпе, куда они бросали монеты перед началом представления. Он едва сдерживает желание сплюнуть от злости. А, черт с ними.

— Малькольм правил Делорианом долгие и мудрые десять лет и однажды, возвратившись из очередного военного похода, увенчавшегося победой, как и все прежние, он призвал к себе Блэкфира и повелел тому выковать меч, равных которому еще не видел свет. Меч, что не знал бы промаха, а любой доспех резал бы будто кожу. Семь дней и шесть ночей ковал дракон меч, который закалил жаром собственного пламени. На исходе седьмого дня, в ночь перед большой битвой, возвратился он к императору и преподнес ему оружие. Меч тот был хорош: легко находил он зазоры в броне и рубил кости, как мягкую плоть, но в решающий миг, когда Малькольм один на один сошелся в бою с генералом вражеской армии, лезвие преломилось, позволив врагу лишить императора жизни. Узнавший об этом Блэкфир обрадовался свободе и тут же попытался выкрасть рог из императорских покоев, но не смог даже прикоснуться к нему, ведь изготовленное им для императора оружие не стало лучшим когда-либо выкованным на землях Материка, а, значит, последний приказ господина его не был им исполнен. Тогда разъяренный дракон вновь отправился в свое логово, что расположено было в жерле вулкана. Много дней и ночей провел он там без сна, еды и воды, только лишь куя меч. Но когда пришло время закалить его, всякая жидкость испарялась, стоило лишь поднести к ней меч. Единственным, что сумело бы выдержать такой жар, была собственная его драконья кровь и, обезумевший от ярости, вогнал Блэкфир лезвие прямиком в свое сердце.

Говорят, меч тот впитал в себя всю драконью кровь, что текла в жилах змея, окрасив сталь свою черным, и стал он отныне неуязвим для всякого пламени, даруя защиту эту и своему хозяину. А погубить мог он любое существо на свете. Даже абаддона. Однако когда явились в логово дракона люди, не отыскали они ни меча, ни драконовой туши.

В древнем пророчестве сказано, что вместе с кровью впитало лезвие черную душу Блэкфира, дабы, когда дух Первого императора возродится в теле истинного его потомка, продолжил дракон служить ему и защищать, как не защитил при жизни. То же пророчество гласит и о том, что явится тот потомок в темнейшее для империи время. Один он сумеет отыскать тот меч, что стал носить имя Черный Дракон, овладеть им и с помощью его одолеть зло, что в пророчестве зовется Гидрой и что стремиться будет накрыть собою и поглотить весь Материк.

Кукольник торжественно умолкает, из-под полуопущенных век наблюдая за детворой. Кто-то из них опасливо сжимается — и он отлично понимает почему, а кто-то, напротив, гордо задирает нос и доказывает остальным, что все это лишь глупые сказки, верить в которые может только малышня. Мамаши, вдоволь наторговавшись и перемыв кости доброй половине соседей, теперь медленно двигались в их сторону.

Первой у прилавка оказывается богато одетая женщина с по-лисьи острыми чертами лица и манит за собой кукольного вида девочку, в отличие от остальных ни слова не проронившую за все представление. Следом за ней тут же бросается вторая — одета она заметно хуже, а цвет кожи выдает в ней смеска от союза чернокожей рабыни с рабом, рожденным в северной части Материка. Рабы-ровесники, покупаемые состоятельными родителями для детей будто домашние животные, встречались в империи сплошь и рядом, но кукольник все равно ощущает укол жалости, когда напоследок девочка с тоской оборачивается, словно запоминая редкий светлый момент своей рабской жизни, и, поймав его взгляд, на мгновение широко улыбается.

От прилавка, что служил для кукольного представления, спешно удаляется последняя мамаша, тянущая за собой сразу троих отпрысков. Небо уже подергивается дымкой сумерек, и оттого весь люд спешит поскорее убраться с рыночной площади и укрыться дома, накрепко заперев все двери и ставни. За все века своего существования Гренна никогда не слыла местом, мало-мальски безопасным после захода солнца. Стоило тьме сомкнуть свою пасть над крышами домов, как улицы города переходили во власть тех, кого многочисленные богобоязненные делорианцы именовали порождениями темного бога Лодура, отца всего зла.

Спешно собирающий пожитки кукольник дергается, почувствовав на себе взгляд последнего зрителя. Прежде он был убежден, что человек тот остановился немного поодаль от толпы детей по случайности, но теперь же, под пронизывающим холодом взглядом, он убежден, что это вовсе не так.

Одежда на совсем еще молодом мужчине добротная, но вся в дорожной пыли, вместе с щетиной выдающая человека, едва прибывшего в город. Пояс его оттягивают ножны с мечом. Очередной искатель приключений, как ворона прискакавший на запахи падали и легкой наживы, заполнившие город. И отчего только они никак не уймутся? Орден прибыл на место спустя всего лишь несколько часов после обнаружения плиты и полностью перекрыл простому люду доступ к ней, так отчего же дурни со всех окрестностей тянутся в самый опасный город Делориана для дела, что заранее обречено на сокрушительный провал? Будто без них этим улицам своего дерьма было недостаточно.

Кукольник отворачивается от парня, и в этот самый миг, будто в подтверждение его мыслей, невдалеке раздается крик. Не испуганный, скорее... Разъяренный, больше напоминающий рев быка. Мужчина чертыхается под нос. Он и так вынужден был оставить мечту о кружке доброго эля, а теперь еще и до дома спокойно не добраться.

Он спешно подхватывает вещи и бросается прочь, когда из-за угла, едва не сбивая его с ног, вылетает причина недавнего вопля, сопровождаемая бранью и изощренными проклятиями — молодой мужчина сломя голову мчится через почти опустевшую площадь, лавируя меж шарахающимися в стороны людьми, и одним ловким пинком опрокидывает корзину полусгнивших яблок с прилавка под ноги своему преследователю.

— Выпотрошу твою сраную мошонку и кошелек себе сошью, вонючий полукровка! — в бешенстве ревет выбежавший на площадь следом седобородый мужик, телосложением больше напоминающий пивной бочонок с конечностями и головой, чем человека, и продолжает упорно пытаться настигнуть обидчика.

— Дочь вам этого не простит! — со смехом кричит парень, обернувшись к преследователю через плечо, и припускает еще резвее.

Одним прыжком он перемахивает через некстати выросший на пути прилавок, приземляется в считанных дюймах от испуганно визжащей торговки и ныряет в толпу зевак, имеющих особенность образовываться будто из ниоткуда и даже не помышляющих подсобить преследователю, хоть как-то задержав его обидчика.

Парень в последний раз оглядывается на почти пропавшего из виду бородача, со смехом салютует на бегу и резко тормозит, впечатавшись в незамеченного человека.

— Извиняй, друг!

До спасительного темного переулка одного из бандитских районов остаются считанные шаги, и беглец стремительно бросается к нему, когда удивленный оклик заставляет его обернуться:

— Коннор?!

Лишь теперь парень смотрит на лицо едва не сбитого с ног человека и успевает только ошарашенно выдохнуть "Какого черта здесь ты?" прежде, чем оба поворачиваются на звук разъяренного голоса:

— От меня не сбежишь, обмудок полукровный! Я тебя... Тебя из преисподней достану! И... Оскоплю! Слыхал, урод? Оскоплю, как барана!

— Бежим!

Не долго думая, Коннор вцепляется в плечо товарища и бросается в узкий проём меж домами, утягивая того за собой. Оба слышат тяжелые шаги грузного тела и дыхание с присвистом, оба видят, что поначалу заманивший сокрывающей темнотой и показавшийся путем к спасению проход оказался тупиком. Совсем рядом слышится торжествующий вопль охотника, загнавшего дичь в ловушку, и на падающую через проём полосу света опускается здоровенная тень.

— Думал... сбежишь? — замолкая для вздоха после каждого слова интересуется запыхавшийся бородач. — Как твой... папаша от... от твоей... теллонской... шлюхи... мамаши?

— Ты как ее назвал?!

Рванувший было к обидчику Коннор резко замирает, когда в грудь упирается чужая ладонь, и, вместе с толстяком, поворачивается к хранящему молчание мужчине.

— А ты еще кто такой? — бородач прищуривается. — В сторону отвали, если с ним на пару огрести не хочешь!

— Сир Ричард Монд, — вскидывает подбородок тот, не двигаясь с места.

— Да хоть император собственной, чтоб его, персоной! Вздристни отсюда, мне эта мразь за все ответит!..

— Этот человек пойдет со мной.

— Это с какой стати? — мужик угрожающе делает шаг вперед и сплевывает себе под ноги. — Ты здесь откуда нарисовался, малец?

— Он — дезертир...

— Дезертир? — злобно перебивает бородач. — Откуда, мать твою, он дезертировал, коли последняя война почитай лет семь назад закончилась? Ты мне что плетешь?!

— Дезертир из Священного рыцарского ордена Кассатора.

Оторопевший бородач замирает с приоткрытым ртом и взглядом, направленным на полуторник в ножнах собеседника. А затем сгибается от хохота:

— Насколько ж все у вашего Ордена херово, если туда уже такую шваль набирают? А нам, простым смердам, вас еще уважать и в пол кланяться после такого?

Коннор вновь пытается рвануться вперед, но останавливается, раздраженно сопя, когда увеличивается давление все еще удерживающей его руки. Краем глаза он замечает, как вторая ложится на эфес меча.

— Он арестован по приказу командора Орта. Помехи его аресту — помехи Ордену...

— Слышь, ты коней осади... — мужик тоже замечает сжимающую рукоять меча ладонь и примиряюще вскидывает руку, разом растеряв добрую половину злости. — Мне с твоим Орденом вязаться без надобности. Наехали в город, чтоб вас... Ты мне вот что скажи: казнить этого кобеля публично станете?

Несколько секунд Ричард смотрит в его полные надежды глаза, а затем резко хватает и заламывает руку стоящего позади парня, толкает его к выходу из переулка.

— Нет, — бросает он, не оборачиваясь к боящемуся двинуться с места бородачу.

***

— Лодур бы тебя побрал, — Коннор тяжело падает на косой скрипучий табурет некогда, судя по обломкам спинки, бывший стулом, и выдыхает. — Я сам почти поверил! Привык, что честь и правда для тебя превыше всего...

— Я почти и не соврал, — Ричард брезгливо оглядывает липкий стол в углу душного и шумного трактира, но на второй табурет все же садится. — Твоей матери сообщили насчет побега из Ордена. И о том, что если ты заявишься к ней, а она не сообщит им — станет изменницей наравне с тобой. Так что приказ арестовать — тоже чистая правда.

— Ублюдки... — Коннор нервно приглаживает короткие медные волосы. — Остается надеяться, что найти этот меч им важнее, чем меня... Постой... Ты так и не ответил, какого черта здесь забыл? Не для спасения же моей задницы ты сюда приехал, я и не сказал никому, куда отправлюсь...

— А куда еще тебе ехать, как не в Гренну? Будто не понимаешь, что здесь искать станут первым делом... Ладно бы это, но ты ведь даже не сбежал, когда сюда началось паломничество Кассаторов! А тот мужик на площади? С ним-то у тебя что?

— Оливия... — мечтательно смакуя каждый слог протягивает Коннор, разом позабыв и о возможном настоящем аресте, и о последующей за ним казни. — Видал этого кабана? Вот ее зачали, как только он на своей телеге из города выехал, зуб даю! Слышал? "Обмудок полукровный"! Да его собственная дочь на вид чистокровная теллонка, ты бы видел ее... Да о чем это я? Так вот, раз в городе ты не по мою душу, то выходит, что...

— Угадал, — Ричард понижает голос и оглядывается по сторонам.

В поздний час народу в неприметную таверну на краю города набилось битком: кто-то горланит похабные песни — по-видимому, собственного сочинения, кто-то пытается извернуться и ущипнуть снующих меж столами разносчиц, кто-то режется в карты, вывалив на стол последние пожитки, а кто-то молча наливается до мутных глаз, но взгляд задерживается лишь на одинокой сгорбившейся над столом фигуре в черном плаще и с сокрытым тенью от капюшона лицом. Коннор замечает его интерес и беспечно машет рукой:

— Не обращай внимания. Здесь как стемнеет половина прохожих так ходит. Хрен знает зачем, ловят и наказывают здесь разве что карманников и тех, кто совсем уж наглеет.

— Да уж, — Монд спешно отворачивается, когда человек начинает медленно поворачиваться в его сторону, — нашел ты место...

— Рай для преступников, шлюх и бастардов, — парень ухмыляется, — а я теперь подхожу уже под две из этих категорий. За это стоит выпить!

— Раз ты был в городе, когда все началось, — продолжает Ричард, пропустив последнее заявление мимо ушей, — и имеешь талант оказываться там, где не следует, ты мог бы рассказать мне больше, чем доходит до столицы, так ведь?

— Ну как откажешь тому, кто спас тебя от взбешенного папаши? Значит, слушай... Как именно все там произошло, я уж не в курсе. Да и не думаю, что все до конца поняли даже те, кто своими глазами все видел. Говорю, потому как слыхал рассказ одного из тех мужиков. Нес он такую околесицу, какой ты в доме для умалишенных не наслушаешься, но пиво, за которое слушатели платили, глотал за троих. Дело было на винодельне на окраине города: копали они то ли погреб новый, то ли еще что, когда один вдруг под землю провалился. Они решили, что помер, а он им снизу кричит, что они проход в подземный гномий замок отрыли: повсюду там золото с серебром, мозаики, прочая хрень, посреди зала пьедестал, а на нем — здоровенный обломок камня фунтов на пятнадцать и весь в каких-то закорючках. Потом, правда, разобрались, что были это старые теллонские руны. Даже раба какого-то с винодельни вызвали, чтобы перевел, только он читать не умел, — он умолкает, чтобы приложиться к принесенной измученной молчаливой разносчицей кружке пива, и вновь продолжает рассказ: — В итоге все им прочитать смогла только постельная рабыня самого хозяина винодельни (любит он поумнее, понимаешь ли), которого сразу и вызвали. Прочитать-то она прочитала, только камень-то обломком был, всего два слова на нем и уместились, да и то второе не целиком. Их ты и сам должен знать.

— "Черный Дракон", — задумчиво шепчет Ричард, вперив невидящий взгляд в закопченное окно. — И это все?

— Это та часть, которую простому народу дозволено знать. Но они, конечно, разузнали больше. Тебя ведь вторая надпись интересует, которая на самом пьедестале выбита была? — он дожидается кивка и продолжает: — Да черт ее знает. Девка та и за нее принялась, когда на место Кассаторы прибыли. И как прознали только? В общем, сказали, мол, любая информация о местонахождении Черного Дракона их собственность, потому как так триста лет тому назад приказал император Алоис, которого в народе безумным кликали. И меч им, вроде как, на благое дело — абаддонов рубить, если опять бунтовать надумают, только я-то там был. Видел этих их чудовищ, голодом замученных — потому что умереть от него не могут, каждой тени шугающихся и вздохнуть лишний раз боящихся, потому как ежели что-то сиру рыцарю не понравится, чудовище это в цепи закуют, в ящик сунут и в землю закопают. На неделю, если повезет.

— Значит, поэтому ты...

Коннор едва заметно вздрагивает, но тут же берет себя в руки и паскудно усмехается:

— Ты знал, что у них там целибат? Чтоб еще злее были, видать. Не знал? Вот и меня никто не предупредил! — он останавливается и прочищает горло, прежде чем снова заговорить: — Ну, в общем... Ты и сам, должно быть, примерно представляешь, что в той надписи было, так что зашифрованное в ней указание на место следующего тайника для тебя новостью не станет. А большего я не знаю... Всю неделю сюда люд толпами валит. Крестьяне, слышал, коров продают, чтобы вшивенький меч купить и отправиться на поиски Дракона. Думают, что истинный наследник Первого императора в хлеву засраном родился и жизнь провел, а прочитать может только имя свое, да и то по слогам.

— Сам понимаешь, что они не затем, — Монд наконец отворачивается от окна. — У них голова кругом идет, как представят, сколько за меч тот же Орден заплатит. Я уж про золото в тайниках не говорю...

— А ты?

— Я — рыцарь. Или найду его и оставлю свое имя в истории, или славно погибну пытаясь...

— Эй, ты с планами полегче! Дурень ты с честью вместо ума... Что отец твой сказал? Он хоть знает?

— Долго спорил, но, в итоге, отпустил.

— Единственного-то сына? Гиблое это дело — с Орденом соперничать. Да взять хоть то, что единственную подсказку к месту, где следующий кусок карты к Дракону схоронен, они круглые сутки охраняют. Не удивлюсь, если даже мухе там пролететь не дают...

— Способ найдется, — уверенно перебивает Ричард, и Коннор слышит взволнованные нотки в его голосе.

И усмехается.

— Тебе сколько было, когда меня в Орден сослали? Тринадцать?

— Пять лет назад? Четырнадцать.

— А разговоры не изменились. Подавай тебе подвиги, прекрасных принцесс в беде и справедливый мир вокруг... сир Ричард, — он ненадолго умолкает, будто что-то тщательно обдумывает. — Только знаешь что? Если у тебя есть хоть какой шанс увести меч — если он существует все-таки — у Ордена, то я за тобой хоть на край света.