Онлайн чтение книги Черный Дракон The Black Dragon
Глава 12, или Море костей

Природа этих существ многие годы волновала самые выдающиеся умы, но правда о ней туманна для нас и по сей день. Некоторые полагают их утопленниками, чьи тела остались в воде, а души не отыскали упокоения, иные же — плодами противоестественной связи человека и неразумной морской твари. Эльфы, теллонцы и прочие почитатели культа Первых считают, будто бы те — древние порождения их языческой богини Миленис, а потому являются они не уродливыми чудовищами, что всякому несут смерть, а существами в полной мере разумными, подобными нам с вами. Подобное я нахожу в высшей степени оскорбительным, ибо каждому доброму имперцу известно, что, как бы ни рождались русалки на свет, подобно всякому чудовищу появились они в этих землях по злой воле Лодура.

Фредерик Рисбитер "Бестиарий, или Чудовищ Материка описание. Том второй: Твари морские."

***

Стоишь на берегу и чувствуешь солёный запах ветра, что веет с моря. И веришь, что свободен ты, и жизнь лишь началась. И губы жжет подруги поцелуй, пропитанный слезой.

"Достучаться до небес"

***

625 год от Прибытия на Материк

Ада морщится, когда соленый морской ветер вновь поднимает сладковато-гнилостный смрад выброшенных на причал водорослей, но не отходит от перил. Над серым под рассветным небом морем поднимается солнце, разливая белый свет по беспокойным волнам. В его желтоватых лучах туда-сюда снуют крикливые чайки, потревоженные заполнившими пиратский порт людьми.

Внизу, на палубе стоящего на якоре корабля, суетится, завершая последние приготовления, отобранная для путешествия к Пасти самим Тритоном команда. До ушей долетают крики на, похоже, всех существующих на Материке языках и диалектах, а ругательства столь витиеваты, что добрую половину не удается даже разобрать. Сам капитан, сменивший прежнее солнечно-желтое одеяние на куда менее броский серый камзол и отдающий команды звучным басом, едва заметен среди остальных. Давно выпущенный на волю из клетки Дедрик ярким красно-синим пятном огибает грот-мачту и завершает свой полет ловким приземлением прямиком на его плечо, тут же принимаясь истошно вопить то ли матросам, то ли кружащим над судном чайкам:

— Пошевеливайтесь, собаки пер-р-рхатые!

Невзирая на своеволие траносских пиратов, они как могли избегали главного порта, и пристанище их кораблей расположено было севернее, сокрытое сосновым лесом. Короткое дуновение с его стороны приносит слабый запах хвои, едва различимый за солью, и треплет отброшенную назад косу, выбивая из нее тонкие прядки.

— Море есть и в Венерсборге, принцесса, — вполголоса отмечает незамеченный ею Блез, облокачиваясь на перила совсем рядом. — Ты выбрала заковыристый путь к нему.

Ада спешно оглядывается по сторонам, чтобы убедиться, что остальные мужчины стоят достаточно далеко от них.

— Ты бывал в Венерсборге? — так же тихо отзывается она.

Он не смотрит на нее, будто полностью увлечен беготней матросов по палубе и истошно вопящим Дедриком, с безопасной дистанции пытающимся согнать усевшуюся на борт крупную чайку. Ада чуть склоняет голову, пользуясь молчанием, чтобы впервые рассмотреть наемника со столь близкого расстояния. Раньше ей не доводилось видеть не только квартеронов, но даже и простых теллонцев, чье родство с эльфами было куда как более давним, и теперь она с интересом подмечает прежде не замеченные нечеловеческие черты. Волосы у него совершенно черные, а кожа белая, будто никогда не тронутая солнцем, и оттого кажущаяся холодной, но на ней не заметно и следа пробивающейся бороды. Даже не осознавая того, она переводит взгляд на не закрытое собранными волосами ухо, но, вопреки на мгновение мелькнувшей мысли, оно оказывается совершенно обычным — человеческим.

— Да, — его ответ заставляет смущенно встрепенуться, — пару раз, пожалуй.

С качающегося на волнах судна доносится голос Тритона, расписывающего чьих-то сестер и матушку как самых потасканых шлюх в целом Траносе.

— Я бывала в замке отца, — Ада отводит взгляд к голубеющим под ясным небом волнам, — в его охотничьих угодьях, в паре деревень неподалеку. Эта проклятая поездка, — ее голос чуть дергается, когда она неосознанно вспоминает обстоятельства их знакомства, — была величайшим событием в моей жизни, но мне даже не дозволялось выглянуть из окна кареты.

— Если твой папаша отправил тебя в невзрачной карете, чтобы не привлекать внимания, — Блез хмыкает, — представить не могу, как глупо он себя чувствует после твоего исчезновения.

Она стыдливо закусывает губу от очередного напоминания и чувствует укрывающий щеки жар. Единственная мысль об отце в мгновение превращает все, прежде казавшееся правильным, в постыдное и непростительное предательство. Она могла убедить себя в собственной невиновности перед практически незнакомой девушкой и рыцарем, верой и правдой служившим ее отцу почти десяток лет, но с самого детства жутко пугавшим ее своими свирепым лицом и грубым голосом. Перед только нанятым кучером, которого, прежде чем покинуть родной дом, она видела лишь однажды. Каждый из этих людей знал все риски и получал за них достойную награду, да и едва ли ей могло быть под силу уберечь их от бандитских клинков. Но ничто не подталкивало ее ввязаться в авантюру с поисками мифического меча, никто не принуждал отправиться в противоположную от нужного места сторону в компании трех незнакомых мужчин. Этот выбор был ее собственным впервые за, пожалуй, всю ее жизнь. Совершенным без каких-либо раздумий и последующих сожалений. Ровно до той поры, пока она не вспоминала о родителях, должно быть прямо сейчас сходящих с ума от пропажи дочери и страха за ее судьбу.

— Я люблю своего отца, он... Хороший человек. Не только со мной. И я знаю, что он хочет лучшего, знаю, каких трудов ему стоило заключить такую выгодную помолвку, знаю, что наследник нашего рода мой старший брат, и я не могу перечить отцовской воле, но... Я чувствую себя проданной, будто вещь, человеку, которого я не люблю... Которого даже не знаю! Я должна буду прожить с ним всю жизнь, запертая не в отцовском замке, а в Белом Граде, должна буду... — Ада смущенно запинается, и, прочистив горло, продолжает едва слышно: — спать с ним и рожать его детей. Моей жизнью семнадцать лет распоряжался отец, а теперь ее получит незнакомец, и ему я должна буду принадлежать, пока не умру, — она вновь заминается, пораженная собственной откровенностью, и, наконец, поднимает взгляд. — Ты ведь... понимаешь, да?

Мгновение его странные глаза словно изучают ее лицо, а затем наемник вдруг невесело усмехается и качает головой:

— Ты бы удивилась, насколько я понимаю. Впрочем, теперь я могу быть счастлив, раз от имперской дворянки отличаюсь тем, что не должен рожать Мавру ублюдков. Уверен, — он чуть морщится, — они бы прогрызались наружу сами.

Ада замирает, запоздало понимая смысл собственных слов, и стремительно пунцовеет:

— Я не... То есть я... Я не то имела в виду...

Мысленно она молит богов, чтобы корабль уже был готов к отплытию, и она не сумела бы оконфузиться перед ним еще сильнее, вновь ляпнув глупость не подумав, но Адан лишь пожимает плечами.

— Забудь. Я принадлежу Триаде восемнадцать лет, это давно перестало быть оскорблением.

— Это было бестактно, мне очень жаль... Постой, сколько лет?

— Восемнадцать, принцесса, — в его голосе вновь прорезаются уже ставшие привычными нотки иронии, — прибавь год к своему возрасту и...

— Я умею считать, — перебивает она с возмущением — скорее наигранным, чем искренним. — Но... Сколько же тебе лет?

— Тридцать.

Она не успевает удивиться, когда раскатом грома снизу доносится голос лично сошедшего на сушу Тритона:

— Эй, вы! Не желаете ли спустить свои задницы и благословить мой корабль своим присутствием, а?

— Хвала богам, я уж боялся пустить здесь корни! — Блез демонстративно всплескивает руками и вперед остальных спешит к грубо сколоченной из досок лестнице, ведущей к причалу. Оказавшийся у нее чуть раньше Ады Ричард почтительно замирает, пропуская девушку, и она чуть улыбается ему, едва поборов порыв присесть в реверансе, и в голове отчего-то проносится ироничная мысль, что именно его она вполне смогла бы встретить, не случись вдруг всей этой истории, на одном из балов в Венерсборге. Затянутая в дорогое парчовое платье и, пожалуй, уже замужняя.

— Будь поосторожней со своим мерзким языком на моем корабле, Адан, — не остается в долгу пират, опережая того на пути к судну. — Быть может, мне взбредет в голову узнать, насколько ты хорош в плавании за бортом.

На палубе при их появлении вновь поднимается суматоха. По команде капитана над поверхностью воды появляется облепленный водорослями якорь. Приткнувшаяся в углу Ада с восхищением видит, как новый порыв морского ветра наполняет выставленные паруса, и прежде лишь качавшееся на волнах судно приходит в движение. Сердце гулко стучит у самого горла, когда позади них все больше разрастается полоса беспокойной воды, а голые стволы сосен превращаются в тонкие лучинки.

Еще не совсем привыкнув к качающейся под ногами палубе, она проходит в нос корабля, рукой из предосторожности опираясь на борт. Ветер бьет в спину, и тело под тонкой курткой уже сплошь покрыто гусиной кожей, но за мурашками восторга она этого почти не замечает, а в голове нет и мысли отыскать своих спутников среди толпы незнакомцев.

Пусть ее дом в сотнях миль отсюда, пусть она сбежала практически из-под венца, пусть среди всех окружающих ее людей честным подданным империи был один лишь сир Ричард, сейчас она ощущает одно — потрясающую, ни с чем иным не сравнимую свободу. Чувство, будто в это мгновение ей дозволено все. Стоять на пробирающем до костей ветру, подставлять лицо брызгам воды и чувствовать, как соль жжет губы. Быть может, даже сорваться с места и броситься прямиком в воду, если бы это вдруг взбрело ей в голову.

— Доберемся часа за три, если ветер не переменится, — Блез вновь находит ее лишь через четверть часа, блаженно вдыхающей запах моря, больше не обремененный гнилью и рыбьими потрохами. Встав чуть поодаль, он внимательно оглядывает ее с ног до головы: — Собираешься простоять их здесь?

— А я могу? — она прячет счастливую улыбку, стесняясь показать маленькую щелку меж передними зубами, и поворачивается к нему.

— Сколько тебе влезет, — Блез пожимает плечами, — вот только если завтра начнешь выхаркивать легкие, этот герой не пожелает рисковать жизнью девушки и тут же двигаться дальше... — Он умолкает, наблюдая за возникшим на ее лице выражением. Разумеется, по-настоящему сказочное благородство молодого рыцаря, в которое при первой встрече ей даже трудно было поверить до конца, уже не вызывало у нее сомнений. Ада прекрасно понимала, что тот готов был в первый же день отложить свои поиски и доставить ее в безопасность городских стен, а, быть может, и прямиком домой, раскрой она свое имя и попроси об этом. И потому сказанное наемником заставляет ее мигом смутиться, признав его правоту.

Блез вздыхает и с коротким щелчком расстегивает удерживающую плащ фибулу. Ада замирает в растерянности, когда он подходит особенно близко, и теплая тяжесть укрывает ее плечи. Неосознанно она стискивает ткань пальцами, не позволяя ей упасть, и отворачивается, пряча горящие щеки.

— Спасибо... — собственный голос звучит неприятно и слишком тихо, будто бы вновь она оказывается пятнадцатилетней девчонкой на своем первом балу, и вновь ее руку впервые целует взрослый мужчина.

Она не поднимает на него глаз, наблюдая за разрезаемой носом судна поверхностью воды в попытках вновь собрать непонятно с чего разбегающиеся мысли, и не знает, собирается ли он сказать хоть что-то, когда они оба слышат тяжелые шаги позади себя.

— Я погляжу, Адан, — поднявшийся к ним Тритон широко улыбается, — иных ты от девки отшиваешь, чтобы свои яйца к ней подкатить?

Ада вспыхивает, будто сухая щепка в огне, едва поняв смысл услышанного, но ни одного из них подобная откровенность нисколько не смущает.

— Не до того было, — Блез насмешливо вскидывает брови, даже не взглянув в ее сторону. — Все думал, сумеешь ли ты провести эту махину в Пасть?

— Ха! — пират словно преображается от одного упоминания своего корабля и с гордостью оглядывается по сторонам: — Это Сирена Рандрама! Второго такого судна не сыщешь от Неспящего моря до Бесконечного океана — любому фору даст!

— Что-то такое про свою посудину мне заливал и Беспалый.

— Скорее меня твой Беспалый разве что портовых шлюх трахает, — раздраженно обрывает Тритон. — За этим кораблем ему на своем корыте не угнаться! Видал деваху на носу?

Ада вытягивает шею, чтобы рассмотреть заметную с палубы часть носовой фигуры. Воинственного вида русалку она приметила еще в порту, но не придала тому значения. Та выгибала спину, будто вот-вот готова была со всем изяществом нырнуть в морскую пучину с зажатой в одой руке саблей и искусно вырезанным рогом во второй. Несколько удивили ее, пожалуй, лишь волосы морской девы, на удивление целомудренно скрывавшие локонами обнаженную грудь.

— Это — моя Силва, коли не признал, — едва ли не сочась гордостью продолжает пират, но быстро мрачнеет: — Наш рандрамский обычай — дар отцу невесты от женишка. А этот хмырь мало того, что сам имперец, так еще и скульптор какой-то, черти его дери! Добрый клинок только у скульптурок своих и видал, ума не приложу где ж она его откопала!

— Погоди-ка, Силва? — недоверчиво переспрашивает Блез. — Так она мне по плечо в прошлый раз как ее видел была. Запугивала еще, что замуж за меня пойдет.

— Уж лучше б и за тебя, — с недовольством бурчит островитянин. — Она и лучшим бойцом в моей команде была. А теперь чего? К нему на берег свинтила! К зиме разродиться обещает.

— У вас есть дети? — подает голос не верящая своим ушам Ада. Менее всего, даже сильно постаравшись, она могла бы представить любого из присутствующих на корабле разбойников обычным человеком, а уж тем более заботливым родителем. Люди семейные, коих ей доводилось видеть прежде, щеголяли не варварского вида оружием и синеватыми от времени татуировками, а дорогими экипажами, богатыми нарядами и аккуратными гувернантками, привезенными для отпрысков из самой столицы. Или же усердно трудились на полях и в мастерских, честно зарабатывая семье на хлеб.

Едва подумав об этом, она мысленно себя укоряет. Ей самой прекрасно известно это теплеющее выражение, с удивлением подмеченное во взгляде пиратского капитана, — на нее саму именно так смотрел лишь один мужчина. И сердце болезненно сжимается в груди.

— Пятеро дочерей и двое говнюков, — Тритон бросает взгляд на свою небольшую команду, слоняющуюся по палубе, по-видимости заприметив там кого-то из отпрысков.

— Ага, — Блез фыркает, — и все от разных мамаш.

— Глянь, — пропустивший издевку мимо ушей пират кивает ему на небольшую, но крепкую девушку, с громким хохотом режущуюся в карты с двумя матросами постарше. — Марла. Полуэльфка которая — ты ее видел, когда по поручению Двурукого здесь ошивался, совсем шелупонь была. Месяц назад пятнадцать стукнуло, так она вслед за сестрой замуж собралась. Меньше чем на капитана, говорит, и не посмотрит, а Беспалый, стало быть, ей лучшая партия!

Ада впервые с удивлением слышит смех наемника:

— И как? Благословишь?

— Так все лучше скульптора, чтоб его! — Тритон заливается хохотом и хлопает Блеза по плечу. — В трюм пойдем! Найду мамзельке рому — глянь как трясется — а тебе покажу, сколько золота я смогу вывезти из Лодуровой Пасти, коли ты меня не надул, теллонский ублюдок!

***

Минует не меньше двух часов, когда над палубой разносится голос сидящего в вороньем гнезде мальчонки, скрашенный теллонским акцентом:

— Пасть! Пасть прямо по курсу!

В возникшей на палубе суматохе осмелевшая Ада пробирается к носу судна, где уже стоят бывший кассатор и взволнованный рыцарь. Мимо них широким шагом проносится сам Тритон, на ходу вскидывая подзорную трубу. Несколько мгновений он напряженно всматривается в показавшиеся впереди рифы Пасти и вдруг зло кричит:

— Ах ты собака! — он оборачивается к ждущей указаний команде и сплевывает себе под ноги. — Чье-то корыто там уже на якорь встало! А ну, сбросить балласт! Идем полным ходом! Не отдадим ублюдкам наше золото!

В ответ пираты взрываются одобрительным гулом и тут же бросаются по местам. За борт одна за другой летят утяжелявшие судно бочки, а над палубой разносятся вопли вновь очнувшегося попугая:

— Золото! Золото!

Полегчавший корабль набирает скорость и летит вперед, стремительно сокращая путь до зловещих рифов. Поначалу казавшееся единой черной скалой посреди моря разрастается, распадается на отдельные зазубренные выросты, и впрямь напоминающие клыки дьявольской твари. Блики солнца играют на высоко вздымающихся волнах, и Ада не замечает ничего необычного до того, как слышит новый крик дозорного:

— Рифы впереди!

— Травить шкоты! — едва заслышавший это капитан самолично бросается к штурвалу.

— Собрался довести ее до самого Языка? — Блез перекрикивает шум поднявшегося ветра, с ревом вбивающегося в ослабленные паруса. — Как бы нас ко дну не отправил со своей Сиреной!

— До дна ты не дотянешь! — ведомый Тритоном корабль направляет нос прямиком в проем меж двух рифов. — В этих водах полно русалок — сожрут раньше, чем захлебнешься!

— Спасибо что предупредил, ублюдок чертов! — наемник бросает взволнованный взгляд на бушующие волны.

— Чего закипишился? — пират широко улыбается, невзирая на летящие в лицо соленые брызги. — Ты поди и плавать-то не научился в своих ферранских горах, а?

— Пошел ты!

Впереди уже совсем явственно виднеется первое добравшееся до Пасти судно — совсем небольшое — но на палубе его не заметно ни души.

— Что за чертовщина, Лодур ее побери? — едва различимо за шумом волн бормочет тоже заметивший это Коннор, но осекается, едва взглянув вниз, когда что-то мелькает на зрительной периферии.

Там, будто не замечая проходящего меж рифов судна, один за другим мелькают крупные дельфиньи хвосты. Гладкая серая кожа ловит солнечный свет и тут же вновь скрывается во вспенившихся волнах, уносясь прочь, — туда, где на воде еще виднеется след их корабля. Ада испуганно впивается пальцами в борт, провожая их взглядом, подмечая совсем не дельфинье светло-серое лицо, на мгновение обернувшееся им вслед, и по-рыбьи мертвые светлые глаза.

— Эт-то...

— Русалки, — за нее договаривает Коннор, когда вид на тварей отрезает пройденный риф. — Странно это, будто бегут от чего...

Он поворачивается к молчащему другу, но тот лишь упрямо сжимает рукоять меча в ножнах, не отрывая глаз от растущей перед ними дюжины скал. Вернувшийся к ним Блез, вставший поодаль от борта, чуть нервно дергает подбородком, и в брошенном на него взгляде бывшего кассатора легко заметно понимание.

Только поравнявшись с качающимся на волнах судном Тритон, наконец, позволяет Сирене спустить паруса и замедлить ход. Медленно сбавляя скорость она проплывает мимо оставшихся мелких рифов, направленная по нужной траектории, и Ада чувствует мелкую дрожь внизу спины, когда замечает обломок гниющей мачты с обрывком паруса, зацепившийся за каменный выступ.

Пират меж тем успевает поручить кому-то главенство на корабле в свое отсутствие, распорядившись поставить его на якорь, и уже вовсю нетерпеливо жестикулирует, командуя спуском шлюпок на воду. Его младшая дочь, вблизи оказывающаяся удивительной для столь юных лет красавицей с заостренными, но не лишенными мочек ушами и глазами цвета аквамарина, с готовностью подбегает к борту, не обращая внимания на вопли Дедрика, избравшего ее плечо новым насестом. Едва заметивший ее отец тут же бросает через плечо:

— И не думай. Мне там крепкие мужики, а не ловкачки малолетние нужны.

Девочка с обидой закусывает пухлую губу, но и слова не пророняет против его воли, а вот услышавшая это Ада вмиг напрягается и взглядом находит среди собравшихся в нетерпении переминающегося рыцаря.

— Сир, — она взволнованно дергает его за рукав, привлекая внимание. — Вы ведь не оставите меня здесь?

Его глаза, в окружении ясного неба и синих волн кажущиеся совсем голубыми, удивленно обращаются к ее лицу, будто он только вспоминает о ее здесь присутствии. Запоздало она спохватывается о давнишних словах наемника насчет своего поведения, излишне наглого для прислуги, но Ричард ни на секунду не дает понять, будто бы что-то заподозрил.

— Разумеется, — он бросает взгляд на вторую шлюпку, следующую на воду за первой. — Разумеется, не оставлю. Нам пора.

Ада улыбается, едва поборов совсем уж бесстыдный для всякой незамужней делорианской девушки (будь то благовоспитанная барышня или простая служанка) порыв повиснуть у него на шее.

К моменту, когда вдвоем они оказываются у борта корабля, и он с некоторым волнением подает ей руку, помогая перебраться через заграждение, из отправляющихся к Языку на палубе кроме них остаются лишь двое крепких матросов и сам Тритон, направо и налево раздающий приказы пошевеливать задницами.

Уже оказавшись в открытом море, с инстинктивным страхом и приятным волнением от неизведанного, Ада впивается пальцами в деревянный борт шлюпки, качающейся на волнах куда как сильнее корабля, и оглядывается назад, где слаженные, будто единый организм, пираты уже примеряются к глубине, готовясь бросать якорь.

Шлюпки входят в Пасть совсем близко к одному из рифов-клыков, так, что Ада может рассмотреть блеск капель на угольно-черном камне и подсохший налет соли чуть выше грани, куда своими мокрыми языками дотягиваются волны при нынешнем ветре. С вершины скалы пронзительно кричат и взмывают в небо две чайки, а дружный скрип весел перемежается с ударами о воду, заводя процессию в дьявольскую бухту. В центре ее, тянущая в небо длинные и заостренные, будто пики, верхушки чернеет зловещая скала — некогда морское пристанище самого могущественного колдуна, что только ступал на земли Материка, и Ада готова поклясться, что чует в ветре отголоски его черной драконьей магии, настораживающей нотой примешивающиеся к запахам соли и свежести.

Порыв крепнет, и словно оковы с нее спадает магическое наваждение. Ада с отвращением скрывает ладонями нос и рот, в одну секунду наполнившиеся отвратительной вонью. Набрасывающейся яростно, будто волк на ослабевшую жертву. Она вспоминает ее: раз ей довелось оказаться в конюшне, ровно в то время, когда конюхи гербовым клеймом, раскаленным докрасна, помечали породистых жеребцов, готовившихся на продажу. Запах паленой шкуры, в ее ушах звучащий испуганным ржанием.

Кого-то из матросов, вдохнувшего слишком рьяно, с кашлем выворачивает за борт.

Плывущий в первой шлюпке Тритон зло ругается на неизвестном Аде диалекте и встает со своего места, оглядываясь по сторонам в поисках источника накрывшего их смрада. Сидящий рядом Ричард запоздало хватает ее за предплечье, стремясь удержать от того же, но она с криком отпрянывает от борта и без его помощи.

Из воды, в предсмертной агонии широко распахнув блеклые рыбьи глаза и сожженный рот с обугленными остатками языка, прямо на нее смотрит живое еще существо.

В ужасе от увиденного Ада оглядывается по сторонам, на бушующие волны, одну за другой выбрасывающие из морской пучины безвольных серых тварей. Полусожженных, мертвых или из последних сил бьющихся в муках с шипящими криками, клацающих острыми зубами и, обезумев от боли, рвущих собственные обожженные тела звериными когтями.

Последним, что она видит, прежде чем в сгоревшую, но еще живую плоть на груди первой русалки входит меч рыцаря, становится ее серая когтистая рука, протянувшаяся будто в мольбе.