Онлайн чтение книги Единство. Возмездие. Тишина Unanimity. Revenge. Silence
4 - Не отказывайте себе в удовольствиях - это вредно для здоровья

Танто – длинный такой нож или короткий меч, кинжал самурая.

***

– Нидзо, у тебя есть…

Шинске не успевает отодвинуть дверь до конца, как зрелище, представившееся его взгляду, заставляет замереть на пороге.

– Молодой господин! – Нидзо вскакивает на ноги, роняя карты. – Всё не так… Я не…

При этом он пытается подхватить собственное кимоно, аккуратно сложенное на полу рядом, но длинная мускулистая нога посылает зелёное тряпьё в полёт – и ладонь телохранителя беспомощно шлепается на циновку.

– Почему каждый раз, когда я тебя вижу, Гин-тян, – пробует улыбнуться Шинске, начисто игнорируя что-то ещё лепечущего Окаду. – Ты либо избит, либо в одних трусах?

– А можно без вот этого вот «тян»? – морщит лоб Саката Гинтоки, возвращая ногу в согнутое положение, упирая в коленку подбородок и даже и не думая отрывать взгляд от собственных карт. – Пожалуйста, Шин-тян…-сама.

– Да как ты смеешь? – бросивший попытку прикрыться, Нидзо берётся за танто и уже вытаскивает его из ножен. – Следи за языком!

– Ты всех так зовёшь, кем недоволен? – всё-таки поднимает взгляд Саката тоже игнорируя телохранителя. – Или это такой способ показать своё превосходство?

Скрежет лезвия о ножны затихает и шум дождя за окном становится просто оглушающим. А голову Шинске заполняет абсолютная пустота. Нет, с ним не впервые разговаривают так фамильярно, доводилось слышать слова и грубее... но это выражение лица… и этот тон… почему-то они до боли знакомы.

– Гин-сан? – наконец, выдавливает из себя.

– Уже лучше, Шинске-сама.

Бровь дёргается и в висках начинает стучать быстро-быстро. Зачем он вообще сюда пришёл? Ах, да…

– Нидзо.

– Да, молодой господин?

– Принеси ещё бинтов. У того идиота снова кровь пошла.

– С-слушаюсь.

Прикрыв губы веером карт, Саката провожает телохранителя взглядом – тот безошибочно двинулся в сторону улетевшей одежды.

– Как ты уломал его играть на раздевание? – интересуется Шинске.

Прищур хитрых глаз становится уже, а карты плотнее прижимаются к губам. И мужчина с серебряным цветом волос пожимает плечами.

– Мы играли не только на это. Просто я предложил ответить на вопросы Окады-сана, если он согласится на партию.

«Игра со слепым в карты? Серьезно? Что же это за вопросы такие? И почему Нидзо не смог или не захотел получить ответы другим путём?» – Шинске делает вид, что ему это совершенно не интересно. И пропускает уже одевшегося телохранителя в коридор. Конечно, можно было пойти за ним или вернуться к Кацуре и подождать, когда тот принесёт бинты, но взгляд Сакаты Гинтоки зацепил и заставляет остаться.

– Хочешь, я скажу отцу отправить тебя в город? Как ни крути, а роль няньки – явно не твоё призванье.

Карты осыпаются на пол. Саката поднимается, лениво заправляет ладони под резинку трусов и отворачивается к окну. Сильные плечи, рельефная спина… но без раздутых мышц. Если останется в клане, очень скоро там появится дракон или какой другой зверь, или просто узор… Хотя, Шинске слышал, что не все якудза делают себе татуировки.

– А что, как вам кажется, подходит мне больше?

Если приглядеться, вон видно след от удара чем-то острым. А ниже – круглый, со стянувшимися краями – явно пулевое ранение. Такой же есть у Рисуноске. Да и у остальных… якудза может не носить татуировок, но шрамов ему не избежать.

– Почему бы тебе не попробовать себя в роли стриптизёра?

Саката оборачивается и озадаченно вновь морщит лоб.

– Вы хотели бы на это посмотреть?

– Может быть, – хмыкает Шинске, чувствуя, что его несёт куда-то не туда, но в коридоре уже слышно шаги. – В другой жизни…

Фильм кончился. Когда он возвращается в комнату, в ней царит тишина. Если не считать шелест дождя за окном.

– Сам сядешь?

Кацура кивает. И перевязка-стягивание рёбер начинается заново. Вот надо было ему паясничать с этими своими поклонами?.. Но Шинске не то что бы сильно расстроен – почему-то ему даже нравится касаться этого парня. Вдыхать его запах. Хотя, казалось бы, чем он пахнет? Всего лишь смесью крови, пота и грязи.

– Тебе бы помыться, – вылетает изо рта, минуя мозг.

И тут же Шинске пронзает такой взгляд, что жирные мурашки бросаются топтаться по позвоночнику в ритме гангам-стайла.

– Вы тоже, помнится, так и не приняли ванну…

– Забыл по чьей милости? К тому же, я ещё и не ужинал.

Кацура отводит взгляд.

– Извините…

– «Извини», – поправляет Шинске. – Я же сказал, что когда мы наедине…

– Ты странный.

Прилепив конец бинта пластырем, Шинске поджимает губы и прикидывает, не намотать ли поверх ещё. Потом оглядывается на стенной шкаф – где-то там должен храниться его старый футон.

– Почему?

– В один момент ты кажешься заносчивым засранцем, в другой – зашуганным и нерешительным… то вдруг проявляешь заботу.

Не самые приятные слова. Зато откровенные. От своих таких не услышишь.

– Вот такой вот я заботливый зашуганный засранец.

Скрип створок шкафа, пыль и легкий запах гнили. Этот футон давно не мешало бы проветрить… Но на одну ночь сойдёт. Только вот куда бы его постелить? Постояв немного посреди комнаты, Шинске делает шаг к Кацуре. Потом ещё. И ещё. Присаживается, расправляя матрац. Подвигая вплотную.

– Что, даже не возразишь?

Кацура поднимает голову и снова становится видно незавешанное волосами лицо. С тонкими чертами. Опухлость спала с подбитого глаза, осталась лишь синева – словно смазанный макияж. Шинске косится на чашу в изголовье – замотанный в тряпку лёд совсем растаял.

И слышит:

– Почему вы… ты так смотришь?

И во рту становится сухо.

– Ты красивый.

– Мне говорили. Но сам я так не считаю.

Да неужели?

Пинком развернув футон до конца, Шинске направляется к шкафу за одеялом. По дороге выключает в комнате свет и компьютер. И замирает в темноте у двери, дыша медленно и глубоко. Ну почему? Он ведь старается… быть терпеливым! Ну почему в ответ нельзя стать хоть немножечко милым?

– Молодой господин, – голос за дверью заставляет подпрыгнуть, – вы не собираетесь ужинать?

– Нет!

– Тогда добрых снов, Шинске-сама…

– …

Выдох. Пара шагов. Падение на футон.

– А переодеться? – внезапный укор. – Не собираешься?

Кацура слегка повернулся, продолжая сидеть. Теперь его лица не видно, но от этого в груди Шинске стучит только сильней. Ведь это первый раз, когда он ночует не один. В смысле, не с «братом» по клану, не с родственником, а с посторонним. Почти посторонним. Почти как в манге, когда одноклассник остаётся у друга с ночёвкой. Только вот Шинске чувствует телом, что стать просто «другом» не хочет совсем.

– Я… я сплю голым!

И с этими словами прижав одеяло к груди подбородком, принимается стягивать с себя кимоно.

– Я отвернусь, – бесстрастно сообщает Кацура Котаро и действительно уже смотрит в окно.

Бьющиеся о стекло и подсвеченные электрическим светом капли дождя отражаются призрачными разводами на бледной щеке. Не отрывая взгляд, Шинске выпиннывает из-под одеяла скомканные трусы и ложится на бок.

– Как много ты должен?

Кацура оборачивается не сразу. Волосы падают на маленькую подушку, когда он опирается на здоровую руку и медленно опускается на постель. Тоже боком. К Шинске лицом.

– Если погасите долг, я уйду.

Непроницаемый голос. Невидимый взгляд. Шинске и сам догадался об этом, зачем говорить вслух? Неужели что-то заметил?..

Чёрт возьми, а ведь он так близко!

– Н-не думай, что я сделаю это… просто так.

Как же сухо во рту.

– Я понимаю.

Правда? Серьезно? То есть…

– Я вам нравлюсь?

Заданный в лоб вопрос как стрела, пронзившая горло. Шинске и хотел бы ответить, да только никак. Это… это он так сейчас предлагает себя? Как какая-нибудь проститутка?.. В голове столько мыслей, сомнений, вопросов, но важно одно – Шинске хочет его. Прямо здесь и сейчас. И наплевать, что заставляет Кацуру сделать это.

Действительно, наплевать.

Выползшая из-под одеяла рука перебирается на соседний футон.

«Ты уже этим занимался? По любви? Или за деньги? Почему же тогда отказался работать в том клубе?.. Я хоть немного нравлюсь тебе?» – всё это остаётся внутри.

А на ладонь опускаются прохладные пальцы – и в груди тут же вспыхивает огонь, а в ушах уже гремит и грохочет.

Ложась на спину, Кацура тянет его за собой. Отражения разводов дождя растекаются по бинтам и заставляют блеснуть оливковые глаза… Шинске нависает, держась на руках и боясь шевельнуться. Причинить боль. Глядя на приоткрывшиеся бледные губы. Пытаясь не задохнуться. А когда Кацура медленно сгибает ногу и отводит в сторону, стягивая покрывало, Шинске закрывает глаза. Воображение рисует полный трэш, а руки дрожат. И что-то в груди уже давно грозит взорваться.

Не выдерживает темноты.

Осторожно перебирая коленями и руками, перебирается целиком на соседний футон, замирает между ног. Граница отсвета от окна кончается у Кацуры на животе, а что ниже… Шинске не видит. В слепую касаясь бедра, ведёт ладонь выше, задирая подол тонкой юкаты. Чувствуя тёплую кожу, становящуюся всё горячей.

– Ты уже делал это? – стегает по нервам вопрос.

Пристальный взгляд. От него в голове звенит пустота, и тяжестью наливается низ живота.

– Ты о чём? – Шинске не узнаёт собственный севший голос.

В ответ – досадливо прикушенная губа. И прижавшееся сбоку колено.

– Не вставляй, хорошо?

Не вставлять? Но что же тогда?..

Вдруг Кацура приподнимает бёдра и прямо в руку толкается… Шинске сглатывает ставшую терпкой слюну. И сам подаётся вперёд. Член трётся по гладкой, обжигающей коже. Внизу видно лишь смешение теней, но на ощупь... по твёрдости Кацуре до него далеко... Но оно и понятно. Он ведь не хочет. Но делает это, потому что слуга. Потому что... должен.

Но Шинске сделает ему хорошо.

Отстранившись, плюёт на ладонь. Проводит по члену, по своему, потом прижимается снова, стараясь обхватить уже оба. Сжимает пальцы. Сдвигает вниз…

Но тут слышится что-то очень похожее на смешок.

Открывает глаза, поняв, что успел вновь их зажмурить, и видит лишь всё тот же пристальный взгляд.

– Всё… нормально?

Кацура медленно моргает. Но и без этого Шинске уже чувствует растущую тяжесть и твёрдость в руке. Кажется… член у должника подлинней… и чуть изогнут. С безумно гладкой головкой. Полностью обнаженной, не то, что у него самого.

– Сильнее…

Послушно сжимает пальцы. Затрепетавшие ресницы, чуть шире приоткрывшийся рот и биение маленькой жилки… Этот вид заставляет Шинске изо всех сил пожелать, чтобы время остановилось, чтобы дождь шёл целую вечность, чтобы мир просто позволил ему насладиться этим ещё. Но вместо этого… собственный член напрягается. И остановиться не удаётся. И на грудь Кацуры брызгает сперма. И на лицо.

Всё так внезапно, так быстро – он даже понять ничего не успел.

– П-прости…

Пальцем стерев каплю с щеки, Кацура улыбается совсем чуть-чуть. И тянется вниз рукой, но Шинске хватает его за запястье.

– Подожди.

Отступает назад на коленях и наклоняется.

– Что ты?.. Шинске-са… не надо!

– Просто Шинске.

Почему-то всегда казалось, что это противно – брать в рот чужой липкий член. Но почему-то сейчас кругом идёт голова. И он закрывает глаза, позволяя мягкой головке толкнуться в нёбо. Пробует двинуться вверх, потом вниз, но на затылок вдруг ложится рука.

– Подожди… зубы... лучше рукой.

Ну... ладно.

Поднимается, обхватив основание члена ладонью, сжимает. И снова трепетание ресниц и даже запрокинутая голова… Опустив взгляд, замечает блеснувшую на самом кончике каплю. Касается, слизывает... и обхватывает губами головку. Посасывая и не переставая двигать рукой – вниз и вверх. Несколько раз быстро. Потом чуть затянув… Пробует даже забраться в дырочку языком. И вдруг под пальцами проходит волна. Член Кацуры явно становится толще… Что-то внутри сокращается раз, и второй… Он почти успевает отстраниться. Но кисло-сладкая жижа всё же брызгает в рот.

– Теперь мы квиты, – хмыкает больной.

И толкает его коленом. Уже прогоняет?

– Может, ещё?

Сведённые над переносицей брови, хмурый взгляд. А Шинске опять наклоняется, ведя языком по бедру, прижимается к футону щекой... Сжавшиеся ягодицы удаётся развести только руками.

– Прекрати! Я не… хочу!

– Пожалуйста, – поднимает голову Шинске. – Я аккуратно.

– Я сказал "нет"!

Твёрдое кольцо сжавшихся мышц не поддаётся напору кончика языка. А кто-то ведь ему говорил, что в теле человека это самая сильная мышца. Но зато он неплохо смочил там слюной и остаётся лишь надавить…

Удар кулака по макушке. Шинске садится на пятки. И видит Кацуру – тяжело душащегося, едва приподнявшегося на локте пострадавшей руки.

– Хочешь ещё? Подрочи!