Онлайн чтение книги Единство. Возмездие. Тишина Unanimity. Revenge. Silence
3 - Упрямству и настойчивости лучше не встречаться

Стены в огне. Падает балка. Десятилетний мальчишка что-то кричит и рвётся из рук, но в ушах – лишь треск и грохот, а в глазах – дым и слёзы.

Путь на второй этаж перекрыт, пылают ступени, впереди рушится пролёт, потолок – сзади. Не вздохнуть, горло рвёт кашель. На выход! Но завал не перелезть. Горят волосы, кожа… Подошва плавится, но иначе балку с пути не убрать.

Живот ноет от ударов колена, спина – от острых локтей и кулачков.

Замок заклинило, ручка раскалена… Плечо – слабый таран. Пара попыток вышибить дверь – и пол тела превращается в один сплошной синяк.

Окно!

Занавески горят, как и покрывало, ребёнка не во что обернуть… Сдёрнув затихшее тело с плеча на грудь, Тоширо обнимает, прижимает к себе… закрывает глаза… и спина врезается в стену стекла. Поясницу рвёт на лоскутки, подоконник вцепился и не отпускает лодыжки, но Сого… уже снаружи, а не внутри.

Теперь бы Мицу найти. Её не было в гостиной. Но где? На втором этаже?

Пол под ногой проседает, откуда-то доносятся крики… Удар по спине, сдирающий кожу, и собственный злобный рык – на миг в дыме становится видно дверь. Дверь в подпол. Открытую… Но за локоть хватают. Он бьёт не глядя в ответ. И тут же получает под дых. Сознание меркнет. Но перед внутренним взором навсегда застывает тонкая девичья кисть. Почти дотянувшаяся до порога. И почерневший рукав нежно-розового кимоно…

– Убирайся!

В зелёной комнате с белыми окнами сильно пахнет краской. Сого одет непривычно – вместо футболки и джинсов, рубашка и плюшевый голубой комбинезон. Явно с чужого плеча и слишком мал. На стуле мальчишка сидит неестественно прямо. Светлые волосы, большие рубиновые глаза – совсем как были у Мицу.

Тоширо только что с похорон. Урны с пеплом даже некому было забрать. Мать, отец и сестра – у Сого не осталось теперь никого.

А у него самого? Дыра в сердце.

– Я бы мог приходить иног…

– Убирайся! – срыгнув со стула, брат Мицу хватается за деревянные ножки и уже поднимает его над головой. – Убирайся, убирайся!!! Уходи…

И он уходит. Из приюта, из города… а потом из страны.

Чужие горы, чужое небо, американская речь. Сначала Афган, потом переброска в Ирак. Их батальон в основном на доставке, но столько потерь… Жара, гнойные раны, бесконечные очереди чёрных пчёл, уносящие жизни друзей… Контракт со смертью. Пять лет войны.

И снова гражданка. Токио. Полицейский значок.

А через месяц – звонок.

– Я тут… устроился рядом. На хочешь по пиву?

– Гинтоки?.. Жив, засранец?!!

– А то ты не рад?..

Пьяный вечер, пьяная ночь… и утренний кофе в постель.

– Знаешь, а ведь я не такой...

А в ответ лишь ухмылка и майонез, выдавленный в капучино.

– То-ши-ро… – шелест ветра на ухо.

Мягкость кошачьих когтей, скребущая кожу. Укус.

– Отвянь, сладкоежка… я не хочу.

Но пальцы гуляют по телу, залезают под одеяло и ползут по бедру. Немного странно и не привычно, но проще раздвинуть ноги и попытаться снова уснуть – авось, тому надоест и сам отстанет. Но что за фигня? Горячие губы касаются члена. Тоширо открывает глаза и пялится перед собой в темноту.

Гинтоки сейчас не может быть здесь.

На фоне окна согнувшийся силуэт. Сого? Какого рожна?!

Уже начавшая подниматься рука падает назад, на постель, сгребая в кулак сброшенное одеяло. Его застали врасплох. Это так неправильно! Но так… хорошо.

– Сейчас же… прек-крати.

– А что, Хиджиката-сан, вам не нравится?

Разогнувшись, парень облизывает губы. Глаза блестят. И на миг…

«Митсуба»

Вскочив, Тоширо сбрасывает кимоно, натягивает штаны и рубашку. И минуту спустя хлопает дверью.

Уже почти утро, ему пора на дежурство.

***

Темно за окном, воет ветер и начинает накрапывать дождь. В углу комнаты, на столе, мерцает экран. Шинске сидит на полу, перед расстеленным футоном, и меняет Котаро повязку.

– «Я буду ждать тебя вечно», –плачет кто-то в дораме. – «Я вернусь! Обещаю!»

– Вам совершенно не… обязательно делать это… самому.

– Заткнись. И лежи.

У Кацуры Котаро красивое тело. Под мягкими линиями – стальные мышцы. Их не видно, но, если прикоснуться и провести по коже пальцами, можно почувствовать убегающих змей. Серьёзных ран доктор у него не нашёл, только пару сломанных рёбер, да выбитое плечо, но Шинске и эти не кажутся пустяком.

Проклятая семейка… Случись подобное в любой другой, Котаро обозвали бы дураком, да посмеялись. Хотя, в ином месте его бы не сделали и слугой из-за долгов.

Скомканные бинты брошены в урну.

Котаро упёрся в пол целой рукой – вторая на перевязи, пока плечо не пройдёт – и Шинске, обняв за плечи, помог ему сесть. Плотная ткань ложится на рёбра. Врач велел стянуть их как можно плотнее и крепче, но Котаро молчит, словно не чувствует боли.

– Расскажи о себе, – просит Шинске.

– О чём?

– Я не знаю... Где ты родился? Где вырос? Зачем… тебе деньги?

– Не нужно…

– Что?

– Не нужно вам, молодой господин, забивать себе голову чужими делами.

«Ах, ты…»

Затянув узел, Шинске толкает парня в плечо – и тот валится обратно на постель. Скрип зубов. «То-то же. Цени мою доброту.»

– Я бы на твоём месте вёл себя повежливее.

– Простите, – взгляд, направленный на потолок, голос без какого-либо выражения. – Но вы никогда не были на моём месте. И никогда не будете.

И как это понимать?

Шинске бросает взгляд на монитор ноутбука, там девушка падает на грудь высокого и статного мужчины, и тот осторожно, словно драгоценность, обнимает её.

– «Но никто не должен узнать о том, что ты мужчина, Ко-тян!»

Девушка… То есть, оказывается, юноша кивает, и его высокая причёска распадается, кимоно сползает с плеч. И Шинске вдруг понимает, что запустил фильм немного не из той папки, из которой собирался. Но суетиться теперь – немного лажово.

– Кхм.

– «О, мой господин! Обладайте же мной! Хочу принадлежать вам без остатка! И пусть это будет последняя ночь в моей жизни…»

– «Ко-тян!»

– «Сусуми-доно!»

– «Ко-тян!»

– «Сусуми-доно!»

Динамики орут раздражающе громко, Шинске смотрит прямо перед собой, на стекло окна. Об него бьются и разбиваются капли, барабанный перезвон нарастает, а в фильме начинают звучать совсем уж неприличные звуки.

– Эй. Кацура. А почему тебя отправили в тот клуб? Есть опыт в ублажении мужчин?

Взгляд с потолка перетекает на Шинске, после чего возвращается обратно. Это игнор?

– Ты понимаешь вообще, что от одного моего слова зависит, жить тебе или умереть?

Котаро закрывает глаза. Грудь его медленно опускается. И вдруг он резко садится.

– Ст…

Нет, не просто садится. Он встаёт на колени и склоняется в поклоне. Это с его то сломанными рёбрами и выбитым плечом!

– Простите, молодой господин, неучтивого слугу, позабывшего о своём месте… Прошу, не гневайтесь.

– Прекрати.

Шинске не заметил, как вскочил. Как произнёс то, что никогда не хотел бы произнести. Какая комедия… А ведь твердил себе, что никогда не будет как отец. Но этот Кацура Котаро… Разве с ним можно по-другому?! Ведь видно же, стоит дать слабину – и всё, никакого уважение или почтения. Вот и в этом вот извинении нет ничего, кроме насмешки!

Нет. До этого дня, до этой самой минуты не было ни единого раза, когда бы Шинске мог поблагодарить судьбу за то, что позволила родиться сыном оябуна Такасуги-ренго. Нет. Всё, абсолютно всё заставляло его жалеть себя и проклинать её. То, что он видел в кино и читал в книгах, и то, что наблюдал вокруг себя – отличалось как небо и земля. Когда его сверстники ходили в школу, влюблялись и творили глупости, Шинске учился владеть мечом и ножом, судить подчиненных и считать прибыль от публичных домов. Когда они готовились поступать в колледжи и университеты, он разбирался в тонкостях межклановых отношений, порядке выплат и управлении общаком.

И ладно бы, они были отдельной группировкой. Так нет же. Всего одной из сотни, образующих единый клан. Где большинство – более крупные и влиятельные семьи. И сейчас, глядя на отца, Шинске не перестаёт задаваться вопросом: как тот до сих пор умудряется держаться на плаву? Когда вокруг кишат одни пираньи, так и норовящие откусить кусок побольше от слабого «товарища»?

– Можешь не рассказывать ничего. Просто подчиняйся. И я позабочусь и о тебе, и о твоём долге.

Вновь садясь на колени, беря Кацуру Котаро за подбородок и заставляя посмотреть на себя, вспоминая, каким слабым тот выглядел, когда Саката Гинтоки вот так же касался этого лица, Шинске ещё не совсем понимает, что сейчас собирается сделать. Светлый отблеск от монитора на бледной щеке сменяется красным, подбитый глаз в тени, а в не пострадавшем – снова то самое выражение, от которого в пересохшем горле образуется ком, мешающий дышать.

Что это? Ожидание? Покорность? Предупреждение? Всё сразу.

– Чего желает господин?

– Во-первых… Наедине со мной забудь о правилах этого дома и оставь пережитки прошлого… Зови меня просто Шинске.

– Хорошо.

– А во-вторых, научись пользоваться техникой.

***

Когда из-за стенки начали доносится подозрительные звуки, Гинтоки покосился на неподвижную статую Окамы Нидзо, перегораживающую выход из комнаты, и снова подперев подбородок рукой, уставился уже не за окно, а на него.

– Может, тоже чем интересным займёмся?

– Мужчины меня не интересуют, – не открывая глаз, отозвался личный телохранитель наследника Такасуги-ренго.

Хотя, он хоть раз открывал их? Вроде бы нет.

Облокотившись на пол, Гинтоки аккуратно переступил на коленях.

– Ну я не настаиваю на просмотре именно гейского порно.

Шевеление ресниц. Рука телохранителя дёрнулась и метнулась за пазуху, к ножу, но вытащить не успела – Гинтоки сжал пальцы на запястье под тонкой тканью. А в следующий момент уже вдавил тушку якудзы в дверь собственным телом.

– Не кипиши, – дунул на ресницы, те затрепетали и взору открылись белесые глазницы, с едва просвечивающими за полупрозрачной плёнкой зрачками. – Я не обижу.

В бок кольнуло. Что же, никто не сомневался, что у телохранителя две руки.

– О-йя… Саката-сан, вы так настойчивы и вульгарны. Даже и не знаю, стоит ли позволять вам и дальше находиться возле молодого господина?

– Мизуки рассказывал о тебе.

Колющее ощущение пропало. Незрячие глаза закрылись.

– Вы знали Хаджиме-доно?

– Знал.