Пятьдесят пять. Пятьдесят шесть. Пятьдесят семь… Колет в боку. Стена шершавая – и руки не скользят, только штукатурка забивается под ногти и летит в глаза. Они не виделись две недели, так почему этот мудак никак не кончит?
– Ты всё равно… собираешься туда… пойти?..
Отлично, ещё и разговорчики во время секса.
– Да.
«Что-то имеешь против?»
Тяжесть наваливается на поясницу, толчки становятся жёстче и резче. Нет, в следующий раз им непременно нужно будет поменяться.
***
Несколько дней спустя, в Накано…
***
Дом огромный. Звуки разносятся далеко. А всё потому, что стены и двери из бумаги – старые и древние – как и всё здесь. И вещи, и люди, и образ мыслей. Но лишь вековой клён с огромной кроной за окном не вызывает раздражения, особенно сейчас, когда листья начинают краснеть и вот-вот полетят…
– Шинске!
Ну что ещё? Разве мало того, что он тут сидит?
– Есть возражения?
Прежде чем ответить, Шинске переводит взгляд с отца на двух парней, стоящих перед ним на коленях. Точнее, один, с длинными и блестящими как у девки волосами, сидит в почтительной позе, а второй – белобрысый… нет, не совсем, словно с сединой в волосах – еле удерживается, чтобы не упасть. И если на первом нет ни царапины и руки свободны, то у второго подбит глаз, кровь стекает с виска и разбита губа, а грудь и запястья стягивают веревки.
Ну, и… что это за чучела? И почему у него могут быть возражения? Шинске вообще не слушал разговор и не в курсе, в чём их обвиняют. Отец вынес наказание? Ну и чёрт с ними.
– Нет.
На суровом лице главы небольшого клана проступает недоверчивое выражение. Вечная морщинка между сведённых бровей разглаживается, но совсем ненадолго. Но Шинске успевает понять, что сглупил. И что идти на попятный уже поздно, тем более перед отцом и его помощниками, собравшимися сейчас в этом «приёмном» зале, на самом деле мало чем отличающемся от других комнат, разве что размерами... Сначала лучше разобраться, во что вляпался, а то… может, само рассосётся?
– Развяжите его, – кивает отец.
– Но… Такасуги-сама! – отчего-то решается возразить Такечи.
Но его тут же перебивает смешок, донесшийся от связанного пленника:
– Наконец-то… а то у меня пятка зудит – сил нет, хотел уже попросить почесать.
Такечи обнажает нож и с подходит к нему с таким видом, словно собирается перерезать не веревки, а глотку. А ведь обычно спокоен, как удав. Видимо, этот не умеющей держать язык за зубами человек, больше похожий на бродячего пса и смеющий скалиться даже сейчас, доставил ему немало хлопот. Интересно, почему отец просто не прикажет проучить его и вышвырнуть вон?
Но все вопросы потом.
– Отец, если я больше не нужен…
Кивок. Но стоит подняться с почётного места рядом с главной клана и направиться к выходу, как провинившаяся парочка тоже оказывается на ногах и пристраивается позади.
– Нидзо, во что я вляпался?
Коридор узкий, телохранитель идёт совсем близко, поэтому Шинске спрашивает, понизив голос – ещё не хватало, чтобы его услышали те, чьи шаги он почему-то едва различает. Отстали? Взгляд через плечо. Нет.
– Ваши новые слуги, Шинске-сама.
– Тц… И кто они?
– Вы совсем ничего не слушали?
– Заткнись. И отвечай.
– Кацура Котаро, ваш ровесник, восемнадцать лет, недавно попал к нам в уплату долга. Был отправлен в мужской ночной клуб на отработку, но после первого же дня его нам вернули.
Шинске вновь оглядывается, замедляя шаг, и уже не скрываясь бросает оценивающий взгляд на длинноволосого. Очевидно, что Нидзо говорит о нём, потому что второй на восемнадцать лет не тянет ну никак.
– Выглядит прилежным.
Оба следующих по пятам останавливаются в нескольких шагах, но, когда он вновь отворачивается и пускается в путь по бесконечному коридору, за спиной возобновляется еле слышное поскрипывание половиц.
– Это специфический клуб, Шинске-сама. Для мужчин, предпочитающих мужчин.
– О… а второй?
– Саката Гинтоки, двадцать шесть лет, без определённого места жительства и рода занятий. Мастер семи оружий.
– Ха-ха… Кто?
– Так говорят.
– А чего же тогда он побитый такой? Ни одного из «семи оружий» под рукой не оказалось?
Последние слова Шинске произносит, остановившись у поворота, достаточно громко, чтобы их услышал не только этот Саката, но и все желающие, в том числе и слуги на кухне за стенкой. Но никакой особенной реакции на провокацию не добивается – «мастер», вновь замерший вместе с другим парнем в нескольких шагах позади, чешет пузо и даже не собирается поправлять съехавшее с одного плеча кимоно, разве что на миг опущенные уголки распухших губ его вздрагивают, приподнимаясь… но света недостаточно, чтобы точно определить выражение, проступившее на лице сквозь показное равнодушие.
– Тц… – Шинске сворачивает за угол, там, в конце коридора, его комната. – И я согласился на то, чтобы они мне прислуживали?
– Именно так, Шинске-сама.
Подозрительно… С чего бы это отцу подсовывать ему посторонних? Тем более, если решение было принято только что, сакэ они распить не успели, а, значит – пока не члены семьи.
– Этот Саката нам что, тоже должен?
– Если только десяток зубов и сломанных костей. Ребята не поделили с ним что-то сегодня в торговых рядах.
Ладно, с этим немного понятно. Возможно, отец предложил ему прекратить страдать фигнёй и поработать на себя. Раз уделал кого-то из семьи, значит, не совсем лузер. А вот второй, гордый недотрога, на кой чёрт сдался?
Наконец, вот и дверь в его комнату. В животе пустота, но до ужина ещё далеко.
– Ладно, чёрненького ко мне, а «мастера» отошли куда-нибудь. Точно. Пусть с ребятами ещё пообщается... И, да, я хочу принять ванну.
– Как прикажете.
Во всём доме, только в его комнате есть компьютер, и чтобы провести сюда интернет десять лет назад, ему пришлось пожертвовать многим. И пока Шинске печатает, его новый слуга покорно сидит у двери – собранные в высокий хвост на затылке волосы спадают на плечо, глаза закрыты. Полы кимоно немного разошлись на груди и видно горлышко фиолетовой футболки. Смело.
– Эй, как тебя зовут?
– Кацура Котаро, господин.
Сейчас, когда тот смотрит так прямо, Шинске начинает понимать, почему его отправили в клуб «для мужчин, которые предпочитают мужчин», и почему у него там могли возникнуть проблемы. Просто, несмотря на почти женскую красоту и показную покорность, на дне его тёмных глаз плещется море. Они с ним чем-то похожи. Шинске тоже старается вести себя так, чтобы не вызывать неудовольствия отца. Но это не значит, что он позволит делать со своей жизнью всё, что тому вздумается.
В том числе – подсовывать ему всяких слуг. И он избавится от них точно так же, как и от предыдущих.
– Пошли, Котаро, потрёшь мне спинку.
***
В это же время, на другом конце Токио…
***
– Ну, здравствуй.
Сигарета выпадает изо рта открывшего дверь мужчины, но не долетает до порога, тот пытается поймать её, обжигается – и окурок перелетает через плечо Сого, прямо в мусорный бак. Судя по звуку.
– Окита? Сого? Ты? Что ты здесь?..
– Сбежал. Так и будешь держать меня на пороге?
Приходится пойти напролом, кто знает, сколько Хиджиката Тоширо собирается стоять в дверях и хлопать глазами, глядя на него, как на внезапно материализовавшуюся в холодильнике банку майонеза. Хотя, что-то особой радости не заметно.
В коридоре накурено. Протопав в комнату и распахнув окно, Сого обводит холостяцкий бардак внимательным взглядом. И как только один человек смог устроить такой бедлам? Честно говоря, полицейский представлялся ему более аккуратным, скорее даже помешанным на порядке и чистоте… Хотя, вон, фартук напялил. Убираться собрался? Перед чьим-то приходом?
– Где у тебя туалет?
– Т-там…
Нет, Тоширо не заикается, это Сого, уже выходя из комнаты, врезался ему в грудь плечом.
Ага, ванная. Две зубные щётки, шампунь для светлых и вьющихся волос с маслами и витаминами… круглая расчёска. А вот и сами волосы.
– Это…
Внезапно раздавшийся за спиной голос заставляет табун мурашек окончить жизнь самоубийством, сбросившись в открытый унитаз. Но что бы там Хиджиката не собирался сказать, Сого это не интересно.
– Где я буду спать?
– Сого, ты должен вер…
– Я не вернусь.
Постепенно, песчинка за песчинкой, лицо Тоширо суровеет.
– Ты понимаешь, что только причиняешь всем беспокойство?!
– И тебе?
– Ты же ещё ребё…
– Я не ребёнок.
– Тебе ещё шестнадцать! И по законам этой страны…
– … которые ты поклялся чтить и защищать…
– Не перебивай меня!
– Как скажешь. Я голоден.
– Прими душ, я пока позвоню в приют… Завтра отправишься обратно на первом же автобусе!
Дверь захлопывается. Сого берёт в руки круглую щётку для волос и медленно вытаскивает из неё светлый, серебряный волос.
– Не дождёшься… Интересно, кто эта сучка?
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления