Онлайн чтение книги Ягненок The lamb
Глава пятая. Пробуждение ото сна. Реальное время.

    Этим утром Демьян проснулся от зудящей боли в руке. Странно… Почему сегодня лавка Юзефа так пахнет лекарствами? Старик! Ты решил на старости лет заняться контрабандой?

    Но что же он делает в лавке, если засыпал в выделенной ему комнате в доме Инессы?

    Все верно, он в своей комнате. Но этот холодный, щиплющий запах… Дворецкий решил продезинфицировать комнату?

«Ты, Ефим, конечно, герой, но зачем же делать это, пока я всё еще здесь? Хочешь меня выпроводить? Я тебя ничем не обидел, нет?» — думал Демьян, щуря глаза. Прямо на него падал свет из окна. Это слепило и ужасно раздражало.

«Ещё и шторы раскрыл… явно не с той ноги встал!», — Демьян начинал злиться, и, чувствуя, что тот стоит рядом, решил спросить:

— Зачем ты принес сюда спирт, Ефим?

    Глаза постепенно привыкали к свету, он понял, что ошибся и белое существо, стоящее рядом с ним — далеко не дворецкий. Длинные светлые волосы, узкое платье… Инесса сама решила его разбудить и приехала к нему в комнату? День прожит не зря!

    Однако ему казалось, что что-то всё-таки идет не так.

— А где твоя коляска, Инесс? — спросонья спросил он, приподнимаясь на локте.

— Вам в таком состоянии лежать бы и помалкивать! — одернула его Инесса, покачав головой. — Подумать только! В таком-то юном возрасте — и с месяц в коме пролежать…

    Перепугавшись от неожиданного ответа, Демьян рухнул на подушку. «Не Инесса. А жаль», — пронеслось у него в голове, хотя сам он еще не хотел вдумываться в то, что происходило вокруг него.

    Он опустил взгляд. Девушка стояла рядом с кроватью. И длинных светлых волос у нее не было. Зато был длинный белый халат. А еще ноги. Хорошенькие и здоровые ноги, в этом Демьян был уверен, так как они вполне уверенно ходили по комнате.

«Определенно, это ноги», — подумал Демьян, еще не проснувшись, и потому уставился на них. — «Но ноги мне совсем не знакомые… Откуда они здесь взялись?».

    Поняв, что пялиться на чужие ноги все же бестактно, он отвел глаза и начал осматривать комнату. Это была больничная палата.

— Вы, думаю, переусердствовали с некачественным алкоголем, молодой человек. Из-под полы достали? — с укором спросила девушка, сердито запахивая свой халат. Нескромный, как ей показалось, парень начинал её напрягать. — После того, как Вы пришли в себя, Вы постоянно кричали «распродажа!», ругали какого-то «старика» и поздравляли кого-то с днем рождения!

    Абсолютно проигнорировав ее слова, Демьян устало закрыл глаза, пытаясь вновь уснуть, чтобы оказаться рядом с ней. Но каждый раз пульсирующая боль возвращала его в действительность, в эту палату к монотонному ворчанию сестры.

— Напугали здесь всех больных своими бреднями! Как же вы дошли до такого состояния? Когда вас сюда принесли, вы чуть ли не синего цвета были. Если бы не охотники, бешеные звери и ваше сердце дружно свели бы вас в могилу! А знаете, где они вас нашли? В лесу за городом, среди раненых детей. На них напали собаки.

    Демьян тревожно взглянул на неё. Он постепенно начинал приходить в себя и вспоминать, по какой причине мог оказаться здесь.

    Тогда, когда псы повалили его на землю, он сильно переволновался и потерял сознание. А те люди, что преследовали сбежавших собак, нашли детей и доставили их в больницу. И старые шрамы разодраны, потому и не дают спать. Он «прошлый», который бежал с Ситой, сейчас, должно быть, горит в аду от нестерпимой боли», — думал Демьян, вспоминая себя, тот день и то, как он получил свою травму.

    Почему-то ему казалось, что эта медсестра особенно любит поговорить, и он выжидающе взглянул на неё.

— Как только можно было до такого дойти — оказаться у самого леса?! Хотя вас даже можно назвать счастливчиком — другим детям повезло намного меньше. Говорят, что одного мальчика эти псины даже столкнули с обрыва! — сестра ожидаемо разошлась в своем монологе. — Кто же позволил собакам так свободно бродить по округе? Ох-ох, что творится! Еще и работа допоздна держит, как же страшно жить…

    С такими жалобными причитаниями сестра и отправилась проверять других больных в палате. Демьян так и остался лежать в глубоком трансе. Он хорошо помнил, как сильно запаниковал, когда эти бешеные твари прижали его к земле, до сих пор отчетливо слышал крик Ситы.

    Все тело ломит… Сколько же он спал?

    И отчего же он был в коме столько времени?

    Но не это сейчас волновало его больше всего — во всяком случае, это время было необходимо ему, чтобы восстановиться от такого «нереального» перемещения во времени и пространстве.

    Ему казалось, что он упустил из внимания что-то важное, что-то опасное… Ему казалось — он вот-вот вспомнит то, что подскажет ему, что же теперь делать… Но он не помнил. Каждый раз это «что-то» ускользало из его памяти.

Но что бы это ни было — он обязан найти Инессу — это была единственная четкая мысль, сохранившаяся в его голове.

    Поняв, наконец, что надо действовать, Демьян подорвался с больничной койки. Мышцы прорезала боль, будто они были связаны несколько месяцев.

— Какой идет год?! — вскричал он.

    Сестра, вздрогнув, испуганно обернулась и вполголоса ответила на его внезапный вопрос. Но для того, чтобы прийти в себя, ей понадобилось всего несколько секунд.

После этого она бросилась к Демьяну с выставленными руками, успокаивая его как психически больного человека (ей, видимо, приходилось иметь дело и с такими):

— Пожалуйста, ложитесь обратно в кровать! Вам пока нельзя вставать… Ефим, спирт, коляска… Вы бредите!

    Демьян только легко отмахнулся от сестры и, отвернувшись, направился обратно к койке, чтобы забрать свою куртку. Он даже не дотянулся до нее, как ему вдруг стало плохо. Закружилась голова и тошнота подступила к горлу.

    Он вспомнил эту девушку, вспомнил и эти палаты. Ему внезапно показалось, что все вокруг прогнило и везде кровь и грязь, что его окружает такой гнойный смрад, будто он среди разлагающихся трупов.

    Этот год, эта больница… Парень люто ненавидел это место.

    Когда-то он уже провел здесь несколько мучительных месяцев. В отдельной комнате. Совершенно один. Его бешеных криков боялись даже доктора — как же ему тогда было одиноко! Из-за всё больше овладевавшей им усталости он не мог подняться с койки. Все его силы уходили на то, чтобы терпеть боль. Она не давала ему покоя днем, не давала спать ночью. Проведя бессонную ночь, он даже не мог позволить себе забыться в минутном сне, упав без сознания на холодный кафель — каждый раз пронзающая боль возвращала его в свою палату. Шрамы вздувались на глазах, бинты пропитывались вязким гноем и пахли, казалось, как плесневеющее тело. Запекшаяся кровь будто разъедала здоровую кожу вокруг, раны разрастались кровавыми трещинами. Любое движение отдавалось гудящей болью во всех остальных ранах, будто на них лили раскаленный воск, и он застывал, превращаясь внутри в иглы.

А стоило только боли успокоиться под тонной обезболивающих, то грудную клетку начинало напряженно разрывать сердце. И тут мальчика охватывал ужас. Не от того, что опять придется терпеть боль, а оттого, что он может умереть в любую минуту. Даже не заметив этого. Сердце просто остановится и все. Конец. И такой конец пугал его больше всего.

    Парень посмотрел на вновь разодранный шрам. «Вспоминая то, какую боль я стерпел тогда… сейчас я не чувствую ничего», — утешал он себя.

    Он обернулся, приходя в сознание от внезапно нахлынувших воспоминаний. Его до сих пор что-то беспокоило, однако именно этого он вспомнить и не мог…

    Он знал эту девушку. И теперь, припомнив ее, не переставал удивляться- почему она так помолодела, хотя он видел её же шесть лет назад, в своей реальности? Им занимались только опытные доктора, ей же было дозволено лишь приносить ему лекарства, еду и капельницы, поэтому он видел ее редко. Но запомнил.

    Чем только мальчик не занимал себя в нескончаемой скуке, неделями наблюдавший из окна один и тот же вид. Он с жадностью хватался за всё необычное — оживление на дороге, пролетевшую птицу, упавший с дерева листочек; за то, что происходило по ту сторону стекла — новые люди, парочки, шумные компании. Видел их и ненавидел. Завидовал им из-за того, что не может делать того же. Но всё равно продолжал смотреть и запоминать всех, кого видел, потому что иначе не мог, будто он сам жил жизнью этих людей, и если отвернется, то растворится сам, исчезнет. Жил чужими жизнями, ведь своей у него не было. Вот он оборачивается, улыбается. Ветер треплет его волосы… Вот он машет рукой и зовет друзей… И у него есть друзья… Вот его кто-то обнимает… У него даже есть девушка. Это так хорошо!

    Когда прошла лихорадка и сознание мальчика прояснилось, он с таким же интересом стал вслушивался в разговоры в соседних палатах, ловить тени людей, проходящих мимо его двери. Потому он особенно хорошо запомнил и тех людей, что приходили к нему в палату. Их он тоже ненавидел. Ему казалось — они виноваты в том, что он должен терпеть эту боль. Казалось, будто они хотят, чтобы он навсегда остался в этой грязной палате. И эту девушку тоже ненавидел, потому что она была заодно с теми людьми, хоть ничего и не сделала. Ненавидел просто так, потому что некому было открыть свои чувства, и ему приходилось выплескивать их на других.

    Тогда она показалась ему взрослой женщиной, не такой старой и строгой, как, например, их воспитательница, но высокой и полноватой. Так как самой близкой женщиной из всех, каких Миан знал в своей жизни, была его воспитательница, он сравнивал остальных женщин с ней, как с неким стандартом. На основании этого и складывались его (впрочем, как и всех детей) представления о взрослых людях — красивые они или нет, добрые или щедрые. А об окружавших его детях и сверстниках он судил по Сите. Поэтому в дальнейшем он и не хотел больше ни с кем сближаться, так как считал их неинтересными, ведь они уступали Сите во всем. Она была для него идеалом как красоты, так и ума, и доброты.

    Но он с досадой отбросил лишние мысли. Это будет лишь мешать ему.

    Но что он сейчас должен делать? Ему казалось, что минуту назад он знал это, а теперь забыл.

    Внезапно он вспомнил те слова из темноты: «Только не забудь!».

    Чего не забыть?

    Ему казалось, что он все поймет, как только увидит Ситу. Она была нужна ему, как глоток чистого воздуха в этой грязи.

    Он взял со стула свою одежду. Куртка была грязной и подранной. Да и кто бы стал здесь приводить ее в порядок? Это не дом. Да и там дети зашивали себе все сами. Если же младшие не могли этого сделать, то им приходилось просить старших, а в качестве оплаты что-то им отдавать или обещать. Особо хитрые могли «нанять» кого-то за еду или за красивую книжку.

    Он помнил, как носился по чужим дворам, обрывая «лишние» яблоки, вис на заборах, проваливался в ветхие крыши сараев, а потом сидел и зашивал очередную майку. Эта куртка была его любимой, он долго и кропотливо копил деньги, чтобы купить что-то настолько дорогое и качественное. И потому ни за что бы не решился ее, стоившую стольких трудов, бросить. Сейчас же спину рассекали борозды от когтей.

    Он накинул куртку на себя, злясь, что ее опять придется приводить в порядок.

    Сестра нервно засуетилась, пытаясь крепко схватить Демьяна. Да куда уж! Костлявый, будто призрак, он нависал над ней, смотря сверху вниз.

    Бодрствующие из больных уже заинтересованно приподнимались на койках — как же редко случаются в этих унылых больничных тюрьмах такие представления! А те, кто спал, были давно разбужены и сильно раздражены буйным гостем, мычали, накрываясь подушками, тщетно пытаясь сохранить остатки сна.

— Куда это вы собрались?! Да вы шагу пройти не сможете, если мы вас отпустим! — верещала девушка.

    Демьян вырвал из её рук подранный край куртки и склонился к ней, ставшей теперь такой маленькой:

— Что можете знать Вы, которая сердечный приступ не отличает от бешенства и белой горячки? Оставьте меня.

— Да как ты смеешь… — девушка теряла самообладание, путаясь в обращениях. — Кто ты такой? Немедленно вернитесь, иначе вы вместо больничной палаты отправитесь прямиком в могилу!

    Демьян подумал, что за всю его жизнь ему приходилось очень часто отвечать на вопрос, кто он такой. И каждый раз он отвечал по-разному зависимости о того, чего хотел добиться. Уроки Юзефа даром не проходят — настороже надо быть всегда.

— Демьян из сиротского дома номер четыре. Обойдетесь без фамилии, — бросил ей парень через плечо. — И я не хочу здесь больше оставаться. Так своему руководству и передайте.

    И бросился по коридору к выходу.

«Я сам тоже вырос, потому она и кажется мне теперь такой маленькой», — решил он.

    Сестра так и осталась стоять в оцепенении в проеме двери.

«Совпадение?», — подумала она, вспомнив недавние новости, и пожала плечами. Никаких клятв Гиппократа она не давала, поэтому с чувством выполненного долга, честно попытавшись остановить тяжелобольного, отправилась собирать постель. Теперь ее заботило лишь еще одно освободившееся место.