Онлайн чтение книги Ягненок The lamb
Глава семнадцатая. Теперь ты знаешь.

     В зале у большого стола стояла Пелагея, заключенная в круг гостей. Запыхавшемуся Демьяну бегло пояснили, что минуту назад Пелагея Григорьевна попросила слова и всеобщего внимания.

     Перед Пелагеей стояла деревянная коробка, перевязанная праздничными лентами.

— Дорогие друзья! Сегодня очень важный день для нашей именинницы. И я бы хотела взять слово… Мой покойный муж завещал мне вручить эту посылку Инессе на девятнадцатый день рождения. К сожалению, я не знаю, что он хотел этим сказать, ведь до этого срока запретил открывать ее даже мне. Из его последних слов я запомнила, что первая должна буду зачитать Инессе письмо и открыть то, что лежит в этой коробке. Итак, Инесса! — сказала она подошедшим детям.

     Пелагея начала развязывать ленты, связывающие последнюю волю загадочного Лавочника. Внутри — плотно защищенный картон. Похоже, Юзеф хорошо позаботился о содержимом…

     Сверху лежали документы и конверт.

     Пелагея дрожащими руками достала письмо. Не кому-либо еще, не самому близкому в мире человеку — второй половинке — оно было адресовано обездоленной девочке. Не любимой жене. Нет. И что же таило в себе?

     Пелагее было тяжело. Это было видно по ее плотно сжатым губам. Но воля мужа — на то воля ее мужа. Это письмо должна читать лишь она. Вдох.

     «Дорогая Инесс! Я уверен, что ты будешь слушать это письмо в окружении многочисленных гостей. И перед столькими людьми я должен буду признаться тебе, что долгое время лгал. Очень часто мне не давали покоя вопросами — кто же я. Сегодня мне придется ответить честно. Я — твой двоюродный дядя. Это значит, что я двоюродный брат жены твоего отца. Приемного отца. Джеральда Ричи. К сожалению, я так поздно это узнал», — голос бывшей директрисы задрожал, она судорожно впилась ногтями в письмо. — «Мне стыдно признать, но я скрывал это даже от своей любимой жены. Потому что я не достоин называть тебя племянницей. Ведь я всегда наблюдал за тобой украдкой, издалека. Если бы я был смелее, если бы я не был так грязно замешан в долгах… Всего, что произошло с тобой, никогда бы не случилось. Разве смогу я когда-нибудь простить себе этот грех? Как твой родственник, по закону я имею право оставить тебе наследство. Теперь никто не сможет отнять у тебя мою волю. Надеюсь, ты скоро поймешь, какое сокровище попало в твои руки… Я завещаю тебе Небесный Шелк! И пусть сейчас его цена — копейки, пройдет время, и ты станешь обладательницей единственного в мире рукотворного шедевра. Пока ты — его хозяйка, мир не оставит тебя одну. Ты сможешь познакомиться и общаться со многими людьми. Этот дар — твой пропуск в жизнь.

     Спросишь, что за грех лежит на мне? Тот, что так хорошо понимала Пелагея — я погряз в деньгах. Для меня моя торговля стояла даже выше, чем собственная жизнь. И я боялся взять на себя ответственность еще за чью-то жизнь, раз не мог позаботиться хотя бы о себе. Как же я был глуп! И как же поздно я это понял.

     Прости меня.

     Знаю, я не смогу полностью искупить свою вину за то, что меня не было в твоей жизни, что я даже не попытался сделать ее полноценной. Как и то, что вряд ли мои сбережения сделают тебя полностью независимой, но всё же… будь свободна!»

     К концу письма Пелагея еле сдерживала всхлипы. Для такой чувствительной женщины, как она, это было подвигом. Видя ее терзания, Демьян поспешил ее заменить. Пусть его здесь никто не знает, зато Юзефа он теперь точно понимал больше, чем остальные. Он понял, почему тот вел с ним такие странные разговоры, почему чувствовал себя хуже и хуже с каждым днем… Кому, как не ему, продолжить начатое им?

     Он скользнул поверх ослабших рук директрисы и поднес бумаги и документы из коробки к глазам.

— Счета Юзефа из банков. Инесса! Я могу тебя поздравить. Теперь ты — обладательница целого состояния! Единоличная. От начала и до конца.

     Пелагея, зажав рот рукой и сдерживая слезы, пошатываясь побрела к выходу из особняка. Воздух. Воздуха! Прохлады…

     А Демьян продолжил разбирать пункты завещания. Он был в не меньшем шоке, чем Пелагея, однако это проявлялось лишь в том, что его лицо не могло выдать ни единой ясной эмоции. Мысли и воспоминания никак не могли прийти к общему согласию и не давали парню хоть какой-нибудь команды на реакцию.

     Он вспоминал, как около десяти лет назад Юзеф вытолкал его из лавки, отправив к знакомому с гостинцем и упомянув про маленькую дочку. Встреча Миана и Инессы была не совпадением. Уже тогда старик всё знал. Уже тогда корил себя за то, чего не сделал. Лишь Инесс ни о чем не знала. Вокруг неё плелись интриги и предательства, ее удочеряли и бросали вновь, она попала в лапы хладнокровному женоубийце… Почему Демьян так уверен в том, что Джереон сгубил свою жену? Она была из старого, богатого рода. А он из той ветви рода Канингов, что уже давно обнищала и потеряла все титулы. Но предательство у Канингов в крови. Два года — это именно тот срок, которого хватило, чтобы далее без вести пропавшая жена переписала завещание на Джереона Ричи. Вот и всё. Всё, чего Инесс не видела. Вокруг неё бушевал шторм. А она словно находилась в оке бури*.

     Будучи детьми, они никогда не замечали, что были не одни. Да, Миан и Сита были сиротами. Но они не были оставлены. Всегда был кто-то, кто приглядывал за ними, наблюдал из тени… или, например, оплачивал лечение безродному мальчишке, покусанному собаками… Все те лица, что окружают их — Ефим, Тая, Пелагея, даже Юзеф — они всегда были рядом и поддерживали их.

     Отложив документы, парень перешел к следующему содержимому завещанного. Развернув несколько защищающих полотно свертков, он дотронулся до Небесного Шелка. Пальцы утонули в легкой кисее, словно в песке. Волна восхищения вдруг пробежалась по всему его телу, всколыхнув детские чувства.

     За долгое время он наконец просто и светло улыбнулся — был так горд, что именно он передаст это сокровище, привязанность к которому привилась ему Юзефом, своими руками Инессе. Она поймет его.

     Он шагнул навстречу имениннице. Обхватил ее тонкие ладони своими. Она, еще не понимая, чего он хочет, перевела на него растерянный взгляд. И вновь опустила его к дрожащей теплоте, охватившей ее руки. Ткань легко скользнула с его рук к Инесс. Девушка удивилась, густо покраснев. Затем она осторожно прижала шелк к груди, удивление сменилось робким восхищением. Она всё еще не понимала, что же хотел сказать Юзеф, но… Чувствовала. Она прижимала к себе что-то необыкновенное, что-то, что действительно могло сделать ее счастливой. Дар. Любовь. Жертву во имя этой любви.

     Демьян потупил голову, сдерживая благодарную улыбку. «Я знал», — подумал он. — «Беру свои слова обратно, Юзеф. Ты не скряга. Ты сделал поистине благородный выбор. Ты мог найти ценителей, которые дали бы высокую цену за Шелк, и спасти свое состояние. Но ты оставил его Инесс».

     Но коробка еще не опустела. Парень вернулся к столу. Внутри лежал еще один сверток. «И что же?». В любопытстве он нетерпеливо сбросил лишние тряпки с ткани. «Знакомый материал…», — мелькнуло в его мыслях.

     Аккуратно придерживая сверток ткани от начала, он отпустил концы. Прошуршав воздухом, виссоновое полотно развернулось. Гости замолкли. Многие отошли подальше, чтобы лучше рассмотреть, горизонтально склонили головы. Демьян был лишен такой возможности, вынужденный удерживать полотно над головой, чтобы то не подметало пол.

     «Да что там? Чего замолкли?!» — начинал раздражаться парень.

— О! — подал наконец голос Миан, тоже наклонивший голову, рассматривая ткань. — Это ж братец того полотна, что Юзеф подарил Сите незадолго до своей смерти.

Инесса заинтересованно подняла голову.

— Так у него был братец? — хитро засмеялась она. — Ну же, вешай скорее, Демьян! Мне интересно, что там.

     Иначе она не могла бы пробежаться пальцами по нитям и исследовать ткань, как делала и прежняя Несс.

     Миан вздернул брови и, повернув к девушке голову, посвятил ей многозначительный взгляд. « О. Уже на «ты» », — подметил он.

     Демьян, увлекаемый девушкой, осторожно двинулся к стене с висящим на ней старшим по званию полотном, не видя за тканью пути. Полотно оказалось верхней частью картины. Совместными усилиями и предусмотрительно появившимися гвоздями оно было закреплено над «братцем».

     Демьян отшагнул дальше, рассматривая картину. «А они, действительно, были когда-то одним целым. Но, похоже, давным-давно были разделены — верхняя часть выглядит более выцветшей и изношенной, будто ей пришлось много на своем веку перенести…», — подумал он и нахмурился. — «Но что же ты хотел этим сказать, находясь в ином мире, Юзеф? Твои действия никогда не были пусты…»

     А Инесс наоборот прильнула к стене, нежно водя чувствительными пальцами по старому рисунку.

— Много травы… большая поляна… Там пушистый ягненок… такой мягкий! А эта знакомая грубая тка… Огонь! Поляна горит!

Она оторвалась от стены, обернувшись, и ступила шаг, на ощупь вытянув руку, словно надеясь на помощь. Демьян, все еще задумчиво рассматривавший картину, неосознанно протянул руку и по привычке поймал её ладонь.

     Вздрогнув, пришел в себя, понимая, что за ним — толпа людей, которым совсем не нужно много думать и строить ненужные догадки и подозрения. Отдернул руку.

     Но Инесс, ощутив опору, бросилась к нему, прижавшись к руке. К. Левой. Руке. «Что за привычки у этих двоих…», — парень подавил в себе шипение.

     Но Инесс этого не знала.

— Смотри! Почему? — развернувшись, она указала ему на картину. — Почему эти люди поклоняются ягненку? Почему огонь не сжигает поляну? Или же…

     На картине бушевало яростное пламя, охватывавшее в круг зеленую поляну с безмятежно пасущимся на нем белоснежным агнцем. А на нижней части картины люди кланялись, стоя на коленях и возводя сложенные ладони к небу.

— Но кому именно они поклоняются? — задала она вновь столь знакомый вопрос. Спустя десять лет…

     Воспоминания ударили в голову хмельным паром. Демьян болезненно сощурился. Осторожный вдох.

— Огню, быть может? — неуверенно протянул он, еще не очнувшись. — Ритуал какой-нибудь…

     Инесс с сомнением склонила голову:

— Разве? — на что парень закрыл глаза. Внезапно закружилась голова и заныло в сердце. Те же слова, то же лицо, те же глаза. Но другой голос. Голос, которому от жизни больше ничего не нужно, которому не нужна его помощь. Он исчез. Навсегда…

***

     Ванда вымоталась. У нее уже не было сил наблюдать за дарами Юзефа. Тем более — она не знала, кто он такой. Видела его лишь раз в начале своей работы здесь — перед тем, как какой-то недуг стал подтачивать его здоровье.

     Переживания и суета этих дней сделали свое дело — Ванда была смертельно уставшей и хотела спать. Оставив толпу гостей, она поплелась в свою каморку под лестницей с противоположной стороны холла. Гул становился всё мягче и тише. «Наконец-таки одна!» — выдохнула она и отворила дверь своей убранной комнатки. Строгая дисциплина Леди Марты оставила свой отпечаток, и девушка держала порядок даже среди тканей для вышивания. И коробки с тканью, и катушки ниток в них, сантиметры и прочие портняжьи принадлежности лежали строго по своим местам.

     Еле передвигая ноги, она в темноте зашаркала к кровати.

     Внезапно щелчком зажигается лампочка. Свет ослепляет глаза.

     У противоположной к кровати стены стоит темная фигура…

— ААХ! — Ванда, защурившись от яркого света, как подкошенная падает на кровать. Страшно.

     Всю усталость снимает как рукой. Холодной, мерзкой, склизкой, будто душащей её. Толкающей в огонь. Сжигающей заживо…

     Перед сознанием проносится вчерашний разговор с Демьяном, его предостережения и письмо отца. Она задыхается.

     Все еще ослепленная светом, она хватает подушку и с яростным рычанием швыряет в незваного противника, готовая отбиваться. Тень не двигается и ничего не предпринимает, уклонившись от снаряда.

     Отдышавшись, Ванда привыкает к свету, всё еще сверля обезумевшими от страха глазами фигуру у стола напротив.

     На столе перед ней спокойно сидит высокая женщина, скрестив руки на груди и внимательно изучая девушку, будто и не видела только что её реакции.

— Вы? Кто? — настороженно выдыхает Ванда. По ее лицу текут слезы.

— Помогала здесь отцу до тебя — тогда Юзеф часто сюда приходил. А еще непосредственный начальник Демьяна. Знаешь такого? — на одном дыхании выкладывает Таисия Ефимовна.

Ванда, сглотнув, кивает.

— Дверь, — коротким кивком бросает ей Таисия. Ванда закрывает её дрожащими руками, неожиданно чувствуя необъяснимое доверие к этой пугающей женщине.

— А теперь расскажи мне, чему ты была так напугана, — продолжает женщина, доставая из набедренной сумки свернутые бумаги.

     Развернув их, она швыряет документы об стол.

БАХ!

— Вы, — отчетливо произносит Тая, склоняясь и пристально всматриваясь в ее глаза. — Ванда Вебер?