Онлайн чтение книги Ягненок The lamb
Глава вторая. Точка отсчета

    «Где я?» — Демьян слышит голос Инессы так далеко, как будто он находится в глубокой пещере, реальность отходит на второй план. Но эта девушка ждет его!

   Парень попытался выбежать из этой пещеры от накрывающей его тьмы, но внезапно его остановила резкая боль в груди. Пробуя отдышаться, он бессильно рухнул на землю. Боль отдалась в голове, будто бы впечатываясь в сознание, пробежала по всем клеточкам тела, чтобы потом, неся стынущую кровь, возвратиться обратно к сердцу и впиться в него костлявыми ледяными когтями.

   Внезапно он понял, что вообще не может подняться с колен — руки и ноги принадлежали словно не ему, будто все его мышцы парализовало…

   Чувствуя, что весь покрывается липким потом, он начал паниковать. Попытался справиться с одышкой, пытался оглядеться, но его лишь лихорадочно трясло… Кто он? И есть ли у него имя?

   «Успокойся!» — кричал он себе. Но ему не удавалось. В глазах рябило, он уже не видел Инессу… Что она говорит? О, если бы она увидела его, если бы! Он не понимает её.

Леденеющий мрак наступает с самих задворок сознания, окутывает глаза непроницаемой пеленой… Мысли уносит всё дальше и дальше. Куда-то вниз, в темноту, в бесконечность… Куда?.. Всё сложнее становится их удержать…

   И где он был?..

   С кем он был?..

   Это очень важный для него человек, но кто?..

   И почему же так больно?! Настолько больно, что нет сил вспомнить даже то, кто ты такой сам…

   Внезапно боль отхлынула, уступая место неожиданному безразличию и равнодушию, по всему телу разлилась расслабляющая теплота. Тяжело выдохнув и придя в себя, Демьян понял, что остался в темноте. Один. Вокруг него медленно плыли крохотные огоньки. Они постепенно окружали его. Память стала по частицам возвращаться. Демьян тяжело поднялся на ноги, пытаясь вернуть себе контроль над телом.

— Верните меня! — закричал он, метаясь из стороны в сторону, нервно отмахиваясь от огоньков руками и отгоняя их.

    Чей-то глубокий и зычный голос ответил ему снизу, оттуда, где окружающая темнота казалась еще глубже и мрачнее: «Ты хочешь жить? Так у тебя есть незаконченные дела?»

— Да! Я не всё сделал … Не рассказал… Я не помог ей!

   «Увы, но это конец. Слишком поздно! Ты не успел. Смерть не выбирает время и дату…» — сказал Голос, каждым словом будто нанося новый удар.

— Что?

   В темноте воцарилась тишина. Даже огоньки, казалось, притихли и замедлили свое движение, словно рассматривая и жалея парня. И тишина длилась так долго, что стало казаться, будто они жалобно скулят и повизгивают.

   «А ты хотел бы исправить прошлое?» — предложил наконец вкрадчивый шепот, продолжая растягивать и смаковать каждое слово.

— Хотел…бы… Хотел! — дернулся Демьян, преодолевая странную тяжесть в руках и ногах, будто тьма болотом засасывала его в свои недра.

   Мерзкий Голос стал еще слащавее и медлительнее: «Вот и славно. А готов ли ты отдать за этот шанс свою оставшуюся жизнь?»

— Жизнь?

   «Да. Я солгал. На самом деле у тебя еще есть немного времени на Земле… ничтожно мало времени», — задумчиво признался Голос, дурманя сознание Демьяна.

   Ему вдруг стало казаться, что если он сдастся сейчас, то все его мучения и приступы уйдут, станет легко и беззаботно… Не нужно никуда бежать, не нужно никого бояться, не нужно ни от кого зависеть…

   Пёстрых огней становилось всё больше, они рекой струились у ног, обжигали его, сгорая в общем потоке… Темнота сводила с ума.

   Если у него есть возможность заново переписать их с Инессой жизнь, зачем же колебаться?! Лишь для неё его жизнь имела смысл. Но нужна ли она самой Несс?

   И он решился.

— Я готов. Я обязан всё исправить.

   «Довольно смело. Молодец… Тогда мы с тобой заключим… гм-м-м, как же это называется?.. договор… да!» — Голос выжидающе помолчал, — «Ты закладываешь свою жизнь… а я даю тебе возможность исправить все свои прошлые ошибки…»

— Да. Я согласен.

   «… Разумеется… не бесплатно…»

   Его сознание мутнело, виски вновь начало сдавливать адской болью. Откуда-то из темноты, казалось, доносится слабый лязг цепей… Сколько времени он провел в этой пустоте? Минуту? Час? Год?

   «… Только не забудь!..» — перебил его раздумья Голос и довольно захохотал.

Надолго, как же надолго и накрепко он запомнит этот судьбоносный голос!

   Огни окружили Демьяна, ярко вспыхивая и жаля его. А клёкот Голоса всё нарастал и усиливался, накрывал зловонной волной. Демьяна проняла дрожь, ему стало страшно, захотелось убежать. Ему казалось, что огни наливаются кровью. Они преследуют его! Демьяна охватил ужас. Тело само подалось вперёд, ноги сами бросились бежать. Прочь от этого хохота, прочь!

   Но это не хохот. Это слюна клокочет в пасти разъяренных псов! Наскакивая друг на друга, бешеные животные гонятся за ним. И вновь, как много лет назад, позади — треск ломаемых сучьев, горячее дыхание и всё настигающий лай.

   Внезапно Демьян понимает, что бежит не один. Впереди толпа детей, смутно ему знакомых. Но кто они? Он не помнил. Однако две спины узнал сразу. Эти пышные косы, скользящие по плечам, это ажурное платьице, которое выглядит таким легким, но на самом деле стоит больше, чем вся одежда Миана… И он сам, бегущий за ней… О, мальчик! Зачем ты играл здесь? И для чего привёл с собой подругу? Всегда хотел быть с ней, жить рядом с ней. Но что ты будешь делать теперь?

   Прошлое, о котором Демьян так не любил упоминать, не только вновь оживало в памяти, даже не снилось, как ночной кошмар, оно повторялось наяву! Сколько лет он прокручивал у себя в голове события того часа, свой поступок, сколько бессонных ночей провел над попытками расставить все точки над своими чувствами!

И он давно уже решил, что 6 лет назад столкнул Ситу из зависти. Именно. Из зависти. Как Миан был тогда зол и обижен! Хоть Сита и продолжала дружить с ним после того, как ее забрали в богатую семью, сделав наследницей целой кучи прибыльных кампаний, Миан завидовал всё больше и больше. Её богатству, её будущему и тому, как и где она теперь живёт. Она становилась недосягаемой для него, ведь приютскому Миану вряд ли открылись бы те божественные врата её виллы. Без неё сиротский дом казался ему опустевшим, темным и грязным.

   Осознав, что можно жить по-другому, не как жил он, ему отныне казалось, что всё вокруг будто бы утопало в нищете. Разве Сита захотела бы вернуться сюда, к нему?

   Сейчас, после стольких лет раздумий, Демьян понимал, что на столь мерзкий поступок его сподвигла черная зависть. Годы шли, счастливые дети бросались навстречу своим новым любящим семьям, а старшим оставалось лишь смириться и тяжко вздыхать, ведь чем взрослее ты становишься, тем меньше шансов на счастливую жизнь тебе даёт судьба.

   И тут у него отнимают самое дорогое!

Миан был лишь ребенком и не мог трезво оценить свои поступки и поведение…

   Но теперь, независимо от того, как он здесь оказался и почему бежит позади самого себя, он этого не допустит. Он не даст себе загубить её жизнь!

   Последними в толпе бегут Сита и Миан. А за ними, у самых пастей брызжущих слюной собак — Демьян. И вот она — та самая тропинка у обрыва, а внизу — свалка из груд строительного мусора и обломков железных балок. Сейчас Миан должен толкнуть Ситу, и тогда Демьян схватит ее, отбросит в сторону… Даже если сорвется сам, лишь бы она не упала на эти стёкла!

   Дорожка мелькает под ногами, в глазах рябит от лихорадочного бега.

   Миан бросается к Сите, протягивая руку. Сейчас!

   Ну же!

   Внезапно на Демьяна обрушивается огромный пес. Остальные обезумевшие животные, перескакивая через поваленного парня, продолжают преследовать детей.

   Нет!

   Почему он свалил его именно сейчас? Сейчас нельзя сдаваться, иначе все повторится вновь!

   Мучаясь от боли в груди, будто ледяные руки сдавливали его сердце, и от страха упустить решающую секунду, парень неуклюже начал колотить по туше, пытаясь вырваться из тисков. И чем больше он осознавал, что уже опоздал, тем больше его сознание застилало пеленой. Он со злостью уткнулся головой в землю. Не успел!!! И теперь вновь ждал того крика.

   Но крика не было, дымка с его глаз спала.

Недоумевая, Демьян с трудом вскинул голову. Старый пес боролся с ним, целясь пастью в шею.

   А Сита и Миан бежали впереди, схватившись за руки.

   Ничего не произошло.

Разъяренная собачья стая продолжала преследовать детей, только лишь черный мастив повалил его в пыль и пытался вгрызться в кожу куртки. Ничего не понимая, Демьян уворачивался от его клыков, катаясь по земле, придавленный его весом, силясь схватить его за челюсть и обездвижить…

Что же это такое? Почему он её не столкнул? Почему они бегут вместе?

   Сил на борьбу с собакой, будто опоенной одуряющим зельем, почти не оставалось.

   Он не хотел столкнуть девочку, не хотел навредить… Теперь Демьян всё понял. Никому он не завидовал… Какая чушь! Лучшему-то другу… Верно, тогда Миан был сильно расстроен — Сита забывала о нём. Но он не был зол на неё, лишь на себя. За то, что он был так жалок и беспомощен.

   Снова оказавшись среди этих криков, рычания и страха, он всё вспомнил: тогда в панике и спешке Миан потерял Ситу из виду, а когда выбежал со всеми на крутую тропу близ леса, то увидел её прямо перед собой. Девочка задыхалась и больше не могла бежать. Миан кинулся к ней, чтобы помочь двигаться дальше. В груди невыносимо кололо уже тогда. Собаки продолжали быстро сокращать дистанцию между ними. Озверевшие, они прорывались сквозь кусты и нагоняли отставших. Но Миан больше боялся не за себя. Он оттолкнул Ситу от нацелившегося на неё маститого пса с налитыми кровью глазами и мыльной пеной во рту и тотчас же сам был свален им…

   Он толкнул Ситу, чтобы спасти, но этим убил её.

   И сейчас тот же мерзкий пёс вновь сбивает его! Именно от него Миан хотел оттолкнуть Ситу в тот день. А теперь пса задержал Демьян…

   Парень задыхается, прижатый к земле, пробуя сбросить с себя эту груду мышц. Кровь отливает от глаз пса, и они становятся абсолютно прозрачными. Белесые зрачки… Будто животных кто-то ослепил…

   А Миан продолжает нестись, волоча за собой Ситу. Послушай, мальчик, зачем? Вы всё равно не сможете убежать…

   В глазах темнеет.

   В самом деле, так ли ведут себя бешеные животные? Кто их дрессировал?

   Псы несутся, не разбирая пути и ориентируясь только на крики толпы, падают с обрыва, насаживаются на торчащие из земли прутья, спотыкаются о корни деревьев и врезаются в стволы, будто действительно ослепнув.

   Демьян сдаётся.

   В самом деле, откуда взялись эти медвежьи твари?

Звери нагоняют детей, за их сворой он уже видит лишь мелькающие тени. Наконец громкий крик прорывает темноту, и он проваливается в глубокий сон, полностью выбившись из сил…

   Так она кричала и шесть лет назад. Тогда в него мертвой хваткой впились собаки, а Сита, как он узнал намного позднее, сорвалась со скалы на груду битого стекла и строительного мусора.

   Памятью о том дне остались шрамы на руке от пасти впавшей в ярость собаки.

Мальчика отказывались лечить, ссылаясь на то, что больницы переполнены. На самом деле проблема была в том, что у него не было ни денег, ни статуса, ни необходимых документов. А раны всё разрастались.

   Благодаря беспокойству и суете сиротских врачей, вовремя нашедших средства для лечения, организм мальчика одолел недуг, тот перестал бредить и метаться в горячке. Даже ходили слухи, что деньги на лечение нашлись совершенно неожиданно и у Миана сыскался властный покровитель. Но о чем только не дай людям судачить… Тем не менее, это было поистине чудом, так как у мальчика был порок сердца, и такое опасное заражение являлось серьезной угрозой его жизни.

   Придя в сознание, Миан узнал, что от Ситы отказались приемные родители, а потом её увезли далеко от тех мест, где они жили. Теперь она не просто отдалилась от него, она исчезла! И в этом виноват он сам. Ведь он так завидовал ей! Тоже хотел быть таким же богатым, как и её семейка, чтобы Сита восхищалась им и хвалила его… Хотел, чтобы внезапно на их дом упал метеорит. Хотел даже, чтобы они разозлились на неё и выгнали из дома. Тогда бы он стал для нее героем, тогда бы, тогда бы…

А теперь это и вправду случилось! Узнав это, мальчик не испытал удовлетворения. А всё потому, что он желал таких плохих вещей и был наказан судьбой (так, по крайней мере, любила говорить о несчастьях директриса приюта, в котором он жил). И Миан был уверен, что должен найти Ситу и поговорить об этом. Хоть он и не надеялся на прощение, но она бы поняла его, ведь они лучшие друзья! Он был уверен, что найдет её, верил, что между ними, словно как между близнецами, существует невидимая связь, но ему было очень страшно.

А вдруг она разозлится? Вдруг обидится на него за то, что во всём произошедшем виноват он? Только при мысли об этом живот сводило судорогой, а на ум приходили такие мерзкие мысли, как: «А вдруг она уже всё знает? Она уже ненавидит тебя, есть ли смысл ей надоедать? А может, оставить всё как есть? Сдайся!»

   Он хотел сбежать от этих мыслей, от навязчивых воспоминаний, от своих слабостей. Бежать туда, где им не будет места, где много народа, где он потеряется среди чужих. Где ему не дадут продолжать разрушать и жалеть себя изо дня в день, превращаясь из человека в горку рухляди…

***

   Несмотря на строгую дисциплину, сироты имели относительную свободу и безнаказанность в определенные часы. Особенно взрослые дети.

   Озлобленные сверстники сразу же донесли учителям, что Миан стал часто сбегать с уроков, не помогал дежурить и убираться. Несколькими наказаниями и голодовками те не смогли усмирить стремление мальчика покинуть надоевшие стены, а директриса Пелагея была слишком мягкой и слабохарактерной женщиной, чтобы принять более жесткие меры. Вероятно, именно из-за её мягкосердечности Миану стали спускать с рук его строптивость. Она, так отличающаяся от остальных воспитателей и осуждаемая ими за это, но имевшая бОльшую власть, более чем кто-либо другой понимала, что значило для мальчика расставание с подругой. Когда тот, кто делил с тобой одну жизнь, вдруг срывает джек-пот и оставляет тебя одного.

   Может быть, были и более серьезные причины, но он об этом не знал и, по крайней мере, верил в это. И любил эту женщину, как семью.

   Чтобы стать самостоятельным и найти Ситу, чтобы подкупить других приютских детей, которые от безделья следили за ним, ему нужны были деньги. С утра и до вечера, упрямый в своих целях, мальчик путался под ногами покупателей, мешал продавцам и неустанно гипнотизировал облюбованную им лавку.

   Лавка была самая обыкновенная — обшарпанные стеллажи, яркая одежда, деревянная вывеска с нечитаемым названием над головой, высокий прилавок с дверцей на скрипящих петлях и недобросовестно застекленный только по боковым сторонам, будто на центральную часть не хватило ни желания строителей, ни денег, ни стекол. Куча выцветшего барахла в тени под самим прилавком, и продолговатый вагончик в том же стиле, приделанный к самому магазинчику, с хранящимся в нем основным «добром». Общими словами — что и было в лавке примечательного — так это ее хозяин.

   Мальчик решил, что если и будет чем-то заниматься, то ему необходимо накопить опыт именно в сфере общения с людьми и торговли вещами. Ведь раньше, когда Сита еще жила в приюте, они не раз мечтали вот о такой одежде — такой мягкой, красивой и дорогой. Ему нравилось, когда его взгляд плутал среди разноцветных вывесок и качественной одежды. Приятный запах чистых костюмов, но иногда пропахших горьковатым запахом вечера — свежим и будто бы напоминающим дым, успокаивал его, усыплял, и Миан мог часами просиживать в засаде среди вешалок и платьев, где его никто не видел, не гонял, не боялся, не ненавидел.

   Поэтому постоянно протирал штаны здесь, на главной торговой улочке городка, просил взять его в помощники, а в ответ получал оплеухи и слышал, что от такого, как он, ничего не нужно. Его принимали за бродягу, а таких детей здесь было много. Но, в отличие от них, ему не нужно было выживать, у него была крыша над головой, поэтому он не воровал. Ему не было дела до вещей других людей, потому и им не было до него дела — ему позволяли хотя бы просто существовать в этом мире.

***

   Наконец, лишившись последнего терпения, Миана взял к себе мальчиком на побегушках местный торговец.

   Сам по себе парень был слабым, поэтому не мог работать в других местах, не мог помогать таскать мешки, ведра и ящики, ему становилось плохо в душных пекарнях, затхлых погребах и жарких кузницах, где уголь и пепел буквально зависают в воздухе, то и дело содрогающемся от ударов молота.

Он был слабым, но смышленым. Не один день он проторчал перед лавкой. В его сторону лишь плевали — сирот никто не любил. Ушлый народ, мелкий, порой не гнушающийся ни подножку поставить, ни камнем огреть.

Какой раз Миан уже сдавался и бросал эту бесполезную затею! И каждый раз, засыпая, вскакивал поутру напуганный, мучаясь, что не может увидеть Ситу и поговорить с ней, как прежде, поиграть и пожаловаться. Он словно лишился частицы души.

   Окружающие дети стали бояться его — кто знает, что может прийти на ум мальчику с такими страшными шрамами, который почти каждое утро просыпался, заходясь в крике?

Половина из тех детей, что была тогда с ним на обрыве, исчезла из приюта — сказали, что их забрали новые мамы и папы… И наивные детишки верили, ведь не знали, что есть такая опасная, смертельная болезнь — бешенство… А выжившие дети прекратили общаться не только с ним, но и с остальными ребятами, закрывшись в себе, на всю жизнь запомнив болезненный вскрик, неестественно обрывающийся в конце хрустом стекла и звоном обитых гвоздями железных балок… Но маленький Миан не знал, чей это был крик, ведь в тот момент он уже потерял сознание.

   Он пугливо просыпался, разбуженный далеким лаем собак или даже детскими голосами, строящимися на завтрак. И вновь сбегал к заветной лавке с теми яркими тканями и висящей над землей одежде — той самой, которая была и выглажена, и выстирана, и вкусно пахла… И снова слушал, как красиво сидят наряды на тех, у кого есть деньги. И чем их больше, тем красивее смотрится привезенный торговцем товар. А если те, у кого есть деньги, говорили, что одежда некрасива, то торговец продавал её бедным. Но они не давали ему за это денег, а он всегда злился и кричал.

   И все это мальчик наблюдал изо дня в день и, хотел он того или нет, но постепенно учился жизни и суровой правде самостоятельного выживания в этом мире.

   Одним днём торговец пришел особенно не в духе и, открыв лавчонку, приказал мальчику бежать чуть ли не на окраину городка, чтобы забрать те деньги, что «не были уплачены». Но люди приняли Миана за жулика, решившего поживиться на чужом долге, они проклинали его и грозились спустить собак, когда тот начал стучаться в двери. Он ничего не мог сделать.

   Устроив хорошую встрепку бесполезному мальчонке по его возвращении, торговец серьезно задумался над тем, как обозначить, что парнишка работает именно на него. Он понял, что этот вопрос решится, когда мальчик примелькается здесь и вся улица привыкнет к нему, а дальше слухи сделают свое дело.

   И он взял с Миана обещание, что тот каждое утро будет приходить в лавку и получать за это монету. Он получал монетки за мытье полов, починку стульев, за то, что отгонял от вывешенной одежды уличных животных и мелких воришек, перетаскивал ковры, заманивал поглядеть на товар прохожих. Многое было для него ново и страшно, люди глядели на него с презрением и недоверием, он больше отпугивал их, чем привлекал. Потом торгаш стал гонять немного поднаторевшего в делах мальчика в последнюю темную комнатушку лавки — склад, приносить ту или иную ткань. В этой комнате в ужасной тесноте громоздились доверху горы одежды, таились причудливые чудовища, свисающие со стен, падающие с потолка, когда соскальзывали с вешалок, а еще — находились самые редкие ткани, доступ к которым означал только полное доверие хозяина к мальчику.

***

— Зачем тебе нужны деньги, щенок? Учти — я и так в убытке, — спросил одним днем старик.

— Я хочу найти свою подругу, — отвечал мальчик.

— А кто она?

— Мы с детства росли вместе. А потом её забрали из детского дома.

— Забудь! Она наверняка уже счастлива в новой семье, — с этими словами он резко мотнул головой, будто обрывая что-то свое, свои собственные мысли.

— Ей улыбается удача — сначала богатенькие увезли, потом еще какие-то старики. Злые они все, которые с деньгами — бросили её! А вот я бы…

   Старик тогда нахмурился, глядя на Миана, лицо его помрачнело. Как не бывало той улыбки, обслуживающей покупателей. Будто вспомнив что-то тяжелое, он вздохнул и отвернулся.

— Да… Были бы деньги… Можно было бы помочь всем…

   Остаток дня он бродил по лавке с затуманенными глазами, совершенно не обращая внимания на всё вокруг.

***

   Вскоре мальчику бесплатно стали перепадать остатки ужина хозяина.

«Это тебе вместо сегодняшней платы. Ишь, чего обрадовался-то! Теперь еда не лучше сиротской», — буркал он, критически осматривая свои товары и водя руками по деревянным стеллажам, сравнивая их с другими, что стояли дальше по улице, и оставаясь недовольным.

   Однако всё больше и больше людей подходило, критиковало одежду и уходило ни с чем. Всё меньше у лавки толпилось нищих, выпрашивающих милостыню, всё больше приходило бедных, не отдающих деньги за товар — ведь было видно, что хозяин сам еле-еле сводит концы с концами, ловить милостыню и подачки было пустым делом. Продажи не шли.

   Тогда он стал посылать Миана за долгами тех людей, что покупали, но не платили. Они знали, что «Оголец-со-шрамом» — человек Юзефа, но затворяли двери и окна, и тот опять был бессилен. Лавка постепенно приходила в упадок.

   Но откуда понять это ребенку, который настолько привык ко всеобщей бедности, что попросту ее не замечал?

   Время от времени, когда магазинчик целыми днями никто не посещал, в знойные душные дни, когда не только разморенные жарой жители, но и владельцы лавок, занявшие свои удобные посты, не хотели делать совершенно ничего, когда становилось невмоготу скучно, Юзеф занимал себя, расспрашивая Миана и подтрунивая над ним.

Но иногда разговор заходил не в то русло и старик сникал, получая неожиданные ответы на свои провокационные вопросы, становился угрюмым, медлительным и ужасно рассеянным…

— И зачем ты так рвешься к этой своей богатой сиротке? — пошутил он тогда, заговорщицки щуря глаза. — Она уже давно тебя забыла. Смирись.

— Нет, — упрямо спорил Миан. — Она добрая и никогда меня не забудет… Я очень хочу найти ее и извиниться, поговорить с ней, поздравить ее — этой осенью у нее день рождения, а я всегда дарил ей подарки.

— А? Ты что-то сказал только что? — старик тряхнул головой, будто только очнулся.

     Казалось, после ответа он погрузился в свои мысли целиком.

— А вот ничего! Секрет. Никогда не скажу больше! — тот обиженно передернул плечами и выбежал из лавки отгонять от одежды бездомных кошек и собак. Юзеф, погруженный в себя, уныло и пусто поглядел ему вслед, положил голову на стол и обхватил её руками.

— Я бы тоже хотел загладить свою вину… Но время безжалостно, оно не щадит тех, кто сомневается, как я. Я упустил свое время… — зашептал тот.