Онлайн чтение книги Ягненок The lamb
Глава двадцать третья. Спустя 48 лет.

      С освещенного солнцем стола упал шерстяной клубок и покатился вдоль стен, увешанных живописными полотнами мастеров прошлых веков. Многие ценители и коллекционеры готовы были бы пожертвовать состояние, чтобы обладать такими тканями, спустя столько лет приравненных к реликвиям.

      У окна в кресле-качалке сидит слабая старушка с пронзительными, сохранившими свою ясность даже спустя полстолетия, голубыми глазами. Она спокойно вяжет, и ей не нужно ничье состояние, золотые горы и слава. Ей просто хочется мирного неба над головой, теплой комнаты, в которой веет таинственным духом ушедших времен и исторических преданий и стопки потертых, пахнущих стариной книг.

      Как любящая мать, она нежно окидывает взглядом уютные, мягкие стены, что в прошлом были серы и унылы; комнату, в которой раньше никто не жил. Однако среди таких драгоценностей даже Небесный Шелк не сможет заменить ей скромного, родного до щемящей боли в груди, виссонового полотна.

      Оно висит на самом видном месте в окружении ценных тканей. На нем изображен ягненок, горящий в пламени, и люди, поклоняющиеся ему. Они молились ягненку, теперь она это знала.

       И это полотно — самое дорогое для Инессы. Потому что ОН сказал, что она похожа на этого ягненка.

      Старушка усмехнулась.

— Увидь ты меня сейчас, то не узнал бы. А я бы тебя узнала. Абсолютно точно. Пусть даже никогда и не видела тебя. Я бы точно узнала…

      На столе на стопке прочих фолиантов лежит Библия. И там же стоит множество фотографий.

      За дверью зазвенели задетые колокольчики. Те самые, что на деревянной панели. Теперь Инесса жила в комнате, что так сильно раньше любил Демьян. Она переехала сюда после его смерти.

      В комнату заглянула молодая девушка.

— Госпожа Инесса, вам посылка. И еще…

      Девушка замешкалась. На лице, выглядевшим таким упрямым из-за постоянно нахмуренных бровей и вздернутых губ, отразилось сомнение.

— Что такое? — мягко спросила хозяйка.

— Остальные меня просили пока не говорить вам, чтобы не расстраивать, но вы бы все равно услышали — об этом теперь знает весь город… — буркнула девушка. — Таисия Ефимовна… Она…

       Инесс одаряет ее спокойной улыбкой.

— Вот значит как… Ясно. Принеси посылку.

      И та вновь исчезает за дверью, махнув копной непослушных, рыжеватых волос. Инесса провожает ее взглядом.

— А твоя дочь выросла такой же волевой, какой была и ты, дорогуша. Не каждый бы решился сообщить такую весть первым, — говорит Инесс в пустоту комнаты и медленно откидывается на спинку кресла.– Уверена, она полностью в тебя — и, несомненно, добьется такого же успеха…

      «Умерла, значит. А наши ряды все редеют. Пора и мне, что ли? Не позовешь меня с собой?» — обращается старушка к портрету, стоящему на столе. С портрета ей улыбается мужчина с нестриженными длинными волосами, беспорядочными прядями спадающими на лицо, и малахитовыми глазами, словно читающими душу. Его улыбка тонет в ярких веснушках. Как и давным-давно, в детстве…

      Портрет стоит на старой книге по общей психологии — любимой книге Миана. Демьян когда-то подарил ее мальчику. А после его смерти Инесса сохранила ее и спрятала в своей комнате.

      Следом она переводит взгляд на черно-белые фотографии рядом. На одной из них высокая, худощавая и изморенная, вероятно, долгим трудом женщина стоит в окружении толпы маленьких детей. Интернатские сироты. Это их последнее фото на прощание. А на другом — эта же женщина находится в окружении людей в чопорных черных костюмах и не менее дорогих строгих галстуках. К ней тянут микрофоны и листовки, позади возвышаются горы плакатов и виднеются толпы митингующих…

      «Ну что же, ты хорошо постаралась. Ты была сильной до конца. Ты молодец! Моя же работа теперь — помнить о вас и ваших свершениях и жертвах за людей, пока жива…»

      В комнату вновь влетает девушка. Ее движения так знакомо натянуты и нарочито плавны, будто эта девушка — тонкая струна, готовая разорваться и поднять бурю… Так знакомо… И так далеко…

      Что ж, все эти взрывы, бури и страсти были так давно. И месть, и злоба, обиды и суровое правосудие уже давно похоронены под волнами океана бытия. И его поверхность уже давным-давно покойна.

      Девушка несет большую коробку.

— После того, как тетя Тая была избрана в Правительство, новый директор приюта распорядился не трогать ее вещи. А теперь, когда она умерла, ее вещи переходят ближайшим родственникам. Дедушка Ефим незадолго до смерти говорил, что вас всегда можно просить о помощи. Пока я работаю и живу здесь, могу я оставить эти вещи вам?

      Инесса кивает, удивленно оглядывая коробку.

— И это все вещи Таисии?

      Девушка непонимающе опускает глаза на коробку.

 — Не её. Но тетя Тая сказала, что эти вещи будут вам дороги. Мы нашли эту коробку, когда я помогала ей убираться в библиотеке, и она рассказала мне, что совершенно забыла о вещах какого-то мальчика… Сказала, что он умер давным-давно, а после его смерти все его имущество уместилось в одну коробку, как будто у него больше ничего и не было. А потом всё так завертелось, закружилось, что она совершенно обо всем забыла… Она сказала отдать эту коробку вам, когда ее не станет, чтобы хранить эту тайну.

      Инесса напряженно сводит брови.

      Девушка подходит ближе, повинуясь властному движению ее руки, и опускает пыльную коробку ей на колени, накрытые пуховой шалью. Увы, ноги ее уже давно не ходят…

— Я потому и рассказала вам о тетиной смерти, потому что обещала передать эту коробку… Но что там?

— Кто знает? Быть может, тайна Человека, который так никогда и не раскрылся мне… — медленно протянула старушка.

— Кто-то особенный? — хитро заулыбалась девушка. — Кто-то до вашего мужа?

      В лазурных глазах заплясали озорные огоньки. Инесс улыбалась.

— Может быть… может быть…

— А вы, оказывается, были роковой женщиной в своей лихой молодости! — усмехнулась девушка и выбежала из комнаты.

      Инесса открепила затертый скотч, попыталась стряхнуть слои пыли, намертво сросшиеся с картоном, и открыла коробку.

      Внутри лежала одежда. Встряхнув старую ткань, сохранившуюся, скорее всего, в безопасной коробке в первозданном виде, Инесс осмотрела куртку.

      Странно. Мужская куртка. Любимая куртка Миана. Это была его первая куртка, которую он купил на собственные заработанные деньги. Он так радовался первым доходам, чувствуя себя наконец свободным и независимым. Он выучился на психиатра и помогал людям справляться с тяжелыми психологическими заболеваниями и восстанавливаться после операций и физических травм. Он действительно был лучшим в своем деле. Его глубокие глаза будто видели все твои проблемы. Когда он улыбался, то хотелось сразу же всем с ним поделиться и открыть свою душу…

      Но каждому отмерен свой срок. Как жаль, что одни люди уходят раньше, а другие все равно продолжают жить, теряя близких одного за другим.

***

      В тот миг, когда Демьян исчез, девушке казалось, что она сойдет с ума и тоже погибнет в ближайшую секунду.

      Дети опять остались одни. Лишь эти три человека понимали друг друга, понимали, через что им пришлось пройти, без слов. А теперь вновь потеряли опору.

      Тогда Миан, наблюдавший за происходящим из-за двери своей комнаты, тихо подъехал к ней и, усадив на колени, на коляске отвез в ее комнату. Уложив на кровать завывающую девушку, он опустил холодную ладонь на ее лоб. Она металась в простынях, протягивая руки в пустоту. И впервые проклиная свою судьбу. Впервые не согласная мириться с ней. С тем, что ей не дано видеть. Видеть тех, кто ей дорог. И тех, кого она любит…

      Но она ничего не могла сделать. И плакала, бессильно уткнувшись в подушку. Миан не пролил ни слезинки. Он лишь молча сидел рядом с нею всю ночь, успокаивающе гладя по голове дрожащими руками, изо всех сил сдерживая прыгающие губы и ком в горле.

— Я буду беречь, обещаю тебе! — шепотом поклялся он над девушкой.

      А на утро она приоткрыла опухшие от бессонных слез глаза и увидела солнечный свет, бьющий в окно ее комнаты. Увидела свою комнату, цвет узора на ковре и простынях кровати, увидела блеск осенней листвы и ранний рассвет, увидела живых птиц за окном и плотную крону деревьев в саду. И повзрослевшее понуренное лицо того, с кем она выросла в одних стенах.

      Миан тогда поднял тусклый взгляд на девушку и, заметив блики в ее зрачках, пораженно замер. Она тянула к нему ладошки, улыбаясь, ощупывала его лицо, будто видела все впервые, как младенец, который впервые познает этот мир.

      А он ловил ее руки, плача и улыбаясь в ответ.

     Она спотыкалась, не владея ногами, бросаясь к Ефиму, к Ванде, к Тае и прикасаясь к их рукам, лицам, не веря тому, что-то, что она видит, и то, что она чувствует — едино.

Все в один голос называли это чудом. А Инесса не знала, во что верить — в один миг она одновременно пережила ужасное горе и обрела великое счастье. Потеряла самое дорогое и обрела самое ценное, что может быть в этой жизни.

      Но кто знает, было ли это так на самом деле, потому что-то, что случилось позже…

А впрочем, что думать о «потОм»…

— Столько лет уже минуло… — Несс подняла голову с седыми кудряшками к потолку.

      Потом случилось много чего, всего не упомнить…

     Ванда уволилась с работы помощницы и получила юридическое образование, став прокурором, а после достижения необходимого возраста была назначена судьей. После смерти Ефима Таисия же, будто потеряв последнюю нить, что держала ее в тени, бросила город и вступила в ряды членов правительства, разработала программу социальной помощи и гуманизации права, защитив несколько диссертаций. Этим она потрепала немало коррумпированных нервов многим политикам, из многих споров вышла проигравшей. Однако была побеждена, но не сломлена. И наконец-таки напала на след Канингов. После ареста по подозрению в «предумышленных убийствах, причинении насилия с отягчающими обстоятельствами и сокрытии и искажении личной информации, использовании заведомо ложных сведений и хранении и сбыте наркотических и психотропных веществ» гражданин Маркус Канинг и гражданка Марта Канинг были осуждены Вандой к пожизненному заключению. С помощью Таи и ее связей Вандой был обязан к даче показаний и Джереон Ричи. Дело девятнадцатилетней давности вновь возбудили, началось расследование пропавшей жены Ричи. После выявленных правонарушений, в том числе и «ограничения свободы лица, исключающее хищение, имея в виду жену Джереона; мошенничество и злоупотребление доверием», Джереон был приговорен к заключению. А по свидетельским показаниям Джереона, решившего если и уйти на дно, то только утащив кого-то с собой, была вскрыта целая система афер городка. Тарас Вебер был заживо съеден охотничьими собаками; На собачьей ферме без государственной регистрации держали бойцовых псов, запрещенных в стране и натренированных для охоты на человека. Егерь Фестер подвергся той же участи, скормив псам наркотические и психотропные вещества с целью скрыть их от правительственных проверок. За что сам и поплатился. Однако Фестер лишь хранил вещества. Остатки наркотиков были найдены в его старых вещах… А так же в старом винном погребе дома Марты Канинг. Женщина призналась, что истязала работников, скармливая им наркотики. В ее показаниях при расследовании так и было написано: «Я свою вину не признаю. Они ведь все равно уже не чувствовали боли, когда я начинала их резать». А после наводки торговцев, когда-то конкурировавших с Юзефом за одну территорию, проверка с ордером нагрянула и в дом к Пелагее. На старом складе Юзефа, где хранились все несбытые товары, были найдены ткани, пропитанные веществами того же состава, что и наркотики в доме Марты. По словам Пелагеи, данная партия была закуплена незадолго до смерти Юзефа. После анализов в лаборатории было подтверждено, что вещество имеет летучий состав и может распространяться воздушно-капельным путем, в большом количестве становясь ядом. Поставщиком являлась кампания Маркуса… Юзеф был отравлен. Кто знает, кто знает, было ли к этому причастно то, что Юзеф являлся двоюродным братом жены Джереона Ричи, тоже обанкротившимся и отчаянно пытавшимся держаться за жизнь… И было ли к его отравлению причастно то, что он знал подробности смерти Госпожи Ричи? Кто знает… Однако он, опасаясь за свою жизнь, навсегда отказался от связей с «родственниками» после его брака с госпожой, исчез, затерялся в толпах рынка и тайно, боясь даже того, кто он, навещал Инесс в отсутствие хозяина особняка. Расплачиваясь за свои слабость и страх всю жизнь.

     Что же до Инессы — она выросла историком и специалистом антиквариата — главной ее работой была оценка старых полотен и предметов искусства. Вскоре за ее советом и рекомендациями стали приезжать представители музеев дальних городом, а дорогу к ее особняку официально обозначили на карте. Часто наведывались Тая и Ванда. Тая была полностью занята законами, а Ванда свободное время посвящала их любимому с детства Несс делу — тканям и шитью, что вскоре переросло из простого хобби в маленькое дизайнерское дело, которое дальше переняли дочери Ванды.

     А после внезапной ее смерти, на поминках, когда Инессе было тридцать семь, она встретила Его. Он приехал писать статью о владелице Известнейшего в мире полотна — Небесном Шелке, а застал всеобщее горе. Кто знает — было ли это любовью или нет… Внешность его была не примечательна, он не обещался подарить ей весь мир и срывать звезды с неба. Их души не сгорали от страсти, и любовь не была чем-то необычным, однако увидев друг друга, они поняли, что будут жить вместе. Тихая любовь. Тихое семейное счастье…

      Ей пришлось похоронить и его.

      Сейчас их дети разъехались по разным сторонам. Пусть. Жизнь — молодым, покой — старым. Уже к пятидесяти годам у госпожи Инессы стали отказывать ноги. Просыпаясь по утрам, она, бывало, долго лежала, пытаясь вновь почувствовать их. А вскоре потеряла их совсем, как и Миан. К этому времени она уже посетила множество городов, зарекомендовала себя как опытный специалист. Поэтому жизни было не жаль.

      А сам Миан… Он умер через 6 лет после смерти Демьяна. В том же возрасте, что и он. В 24 года и 3 месяца.

      И всю жизнь он старался выполнять данное Демьяну обещание и оберегать Инесс.

***

      С того рокового дня Миан запомнил свое обязательство нанять еще одного человека, который будет следить за каждым его шагом. В их доме появился доктор. Лечение Миана шло успешно, и он долгое время мог проводить на чистом воздухе без приступов, как однажды всё изменилось. С утра у парня кружилась голова, но ввиду его прекрасного самочувствия и ослиного упрямства никто не придал этому значения. К полудню у Миана начался сильнейший приступ. Он не смог никого позвать на помощь. Таблетки были заброшены в самый дальний угол комнаты, будто насмешкою самой смерти.

      Это случилось через три месяца после смерти Демьяна. Именно такое время было отмерено парню «Голосом», когда тот сообщал, что у него осталось «ничтожно мало времени на Земле». Выбери парень оставшуюся ему жизнь, то провел бы последние 3 месяца с любимой. Пусть даже она сама об этом ничего бы не знала.

     Миана спасла неусыпная бдительность доктора. После перенесенного им инсульта он потерял контроль нал левой рукой. Но был спасен.

      Кто знает, что давало ему силы, чтобы идти вперед, но парень начал заглатывать книги по психологии и очень часто отлучаться с Ефимом в город, приводя в дом незнакомых специалистов, а порой и желающих проконсультироваться. А вечерами сам приезжал в комнату Инесс, где они проводили ночи в лечебных беседах, которые спасали их двоих, помогали им самим бороться с жизнью, цепляясь друг за друга.

      В свои последние дни он вдруг резко прекратил прием потока клиентов и начал часами просиживать в комнате Инесс, тихо смотря на ее лицо, гладя вьющиеся волосы, смотря, как она кропотливо копается в древних гримуарах, разбирает слежавшиеся свитки, восстанавливает разорванные обветшавшие пергаменты и письмена на них. Прошлое ушло, а привычка изучать жизнь наощупь — осталась.

      Тем вечером, устав от работы, она не застала рядом с собой притихшего брата и по привычке выглянула в окно, увидев там гуляющую тень и услышав заливистый смех. Не обратив внимания, девушка продолжила свое занятие. В связи с работой Демьяна и Инессы и постоянными визитами журналистов их дом часто полнился чужими лицами.

       Уже глубокой ночью в ее дверь постучали.

      «Кто бы это мог быть? Незнакомый звук», — подумалось Несс. После того, как она открыла дверь, ошарашенно замереть пришлось уже девушке. Звук казался ей незнакомым, потому что не сопровождался шуршанием шин и шорохом пальцев по стальным поручням.

      В комнату шагнул высокий парень. Из угольных вихров на его голове выглядывали листочки, штаны были разорваны, ноги исцарапаны в кровь, рубашка сидела неаккуратно и сбито. Кто бы мог подумать, что, когда он встанет с коляски, уже Инессе придется подымать голову, чтобы заглянуть в его лицо.

     Испуганно она отступает назад. Он делает шаг к ней навстречу. И ей приходится отступать почти безостановочно, пока он приближается к ней, безотрывно глядя в глаза. Он подводит ее к столу, опирается о деревянную панель руками, склоняясь к ней.

— Я много чего изучил, но так и не смог понять нашего феномена. Ты, я, Демьян. И, похоже, еще кто-то, без которого моя теория не сработала бы, — говорит он вполголоса, нагнувшись к ушку девушки. — Законов этого мира не хватит, чтобы объяснить то, что происходит. И я унесу эту теорию в могилу. Только скажу, что я понял точно — что мы платим за чьи-то ошибки, а кто-то платит за наши. Так странно…твое лицо все больше темнеет у меня в глазах и так кружится голова…

      Инесса опускает голову, водя руками по его рубашке и левой руке, когда-то отнятой приступом.

— Как же так получилось, Миан? Та тень за окном — это был ты? — заикаясь, спрашивает она.

     Он легко улыбается, тряхнув черными прядями.

— Да. Я наслаждался жизнью. Понимаешь, каков воздух на вкус, когда тебе внезапно перестает его хватать, понимаешь, какова жизнь на вкус, когда вдруг возникает опасность ее потерять. И понимаешь, зачем ты жил и в чем смысл этой жизни, когда тебе внезапно отдают ее в руки целиком, хотя до этого лишь отнимали… И тогда, — он весело смеется, — ты выпиваешь эту чашу залпом!

      Она тянет руки к его лицу, проводя большими пальцами по щетине, гладя скулы, заглядывая в глаза.

— О чем ты говоришь? Что происходит, Миан? — всхлипывает девушка, не понимая — от этого ли чуда или от тревожного предчувствия у нее выступают слезы.

— Я много перечитал и много что понял, наблюдая за этой жизнью, — сказал он и медленно потянул Инесс к себе, отступая от стола, — и многое вспомнил…

— А?

      Он закружил ее по комнате, словно по воздуху, легко переступая и улыбаясь так, как раньше до этого никогда не улыбался, смотря на нее. В глазах все стремительнее темнело.

      А он танцевал, ведя Инесс, как будто танцевал всю жизнь. Как будто ничего привычнее и проще, как иметь полный контроль над своим телом, для него и не было в мире.

— Мне сейчас 24 года. Помнишь? С шестилетней годовщины смерти Демьяна прошло ровно три месяца. Через три месяца после его смерти у меня был тяжелейший приступ, который я еле пережил. Знаешь? — он уткнулся носом в ее волосы.

      Инесс плакала, прижимаясь к Миану и всё так же медленно переступая в полумраке комнаты.

— Мне кажется, что время пришло… Твое зрение… Мне кажется, я знаю, как ты его вернула… И, кажется, знаю, как я вернул ноги, Сита. Не выбрасывай после меня коляску… Моя Сита…

      Их тени отражались на неровном ворсе настенных ковров, перетекая со штор на двери. Свет прощально изгибался…

— Зачем? Зачем ты все это говоришь, — Несс слышала его твердый, уверенный голос, дрожащий от внутренней силы, что внезапно хлестала в нем через край, и чувствовала себя стоящей у постели смертельно больного человека, который использует свое последнее время на свободу в этом мире. Она снова плакала. — Зачем ты всё это делаешь, если знаешь, что произойдет?! Разве тебе это нужно сейчас делать, глупый?!

— Да, — одним словом прекращает ее рыдания Миан. — Мне нужно именно это. ТО, что я никогда не мог сделать для тебя. То, что никогда не мог позволить бы себе Он… Я делаю это ради себя, ради Него… И ради тебя… Моя Сита.

— Кого? Ради кого? Мне ничего не нужно! — уже в голос взвывает девушка.

      Миан закрывает глаза. Больше проку от них никакого. Одна темнота. Кромешная. Так страшно. И так не хочется умирать. Но он уже устал. Устал жить. У каждого свой лимит. Его уже исчерпан. Может, стоит уступить свои ошибки тем, кто будет исправлять их и продолжит жить дальше? И предоставить им чашу жизни, из которой они будут пить медленнее и с наслаждением?

     Он наощупь схватывает руки Инесс, останавливая их медленный танец.

— Ты сама поймешь, ради кого. И тогда ты не будешь сожалеть. Когда-нибудь ты все поймешь и всё узнаешь, а пока… — он притягивает ее за руку и заключает в нежные объятия, будто его грубые руки — уже не его, и, прикрыв глаза, шепчет, прижимаясь к шее:

— Прощай.

     Разрывая объятия, с ее рук соскальзывает безжизненное тело…