Онлайн чтение книги Ягненок The lamb
Глава девятнадцатая. Плач немых.

     Пелагея Григорьевна больше не могла находиться на вечере. Ей становилось всё хуже. Жуткий взгляд чужих глаз будто сверлил череп.

     Ей было страшно. Тошно.

     Выйдя на улицу, она направилась к калитке. Глаза застилали слезы. Короткая дорожка казалась путем в сотню миль и плыла перед глазами. Отворила витую калитку дрожащими руками и попробовала задыхающимися легкими вдохнуть успокаивающей прохлады. В горле встал ком, не давая отдышаться. Всхлипнув, Пелагея беспомощно спрятала лицо в ладони.

— Вижу, вы все поняли… теперь правду знаете и вы, — проскрипел чей-то старческий голос совсем рядом с ней.

     Пелагея, дернувшись, устремила покрасневший взгляд в ночь. У витых ворот на скамейке, укрывшись в тени густых зарослей плюща и виноградника, сидел Ефим, опираясь на свою трость. Он посмотрел на женщину и нахмурился, увидев ее слезы.

— Что было, то прошло, дорогая. Не нам сожалеть, — прошелестел он, утешая. — Присядьте. Не сдерживайтесь. Дайте слезам волю.

     Пелагея медленно подошла к скамье и, слабея, опустилась рядом со стариком.

— Я не знала, что Несс живет у такого человека… Как же я могла это допустить? Почему же я ничего не знала… Какой же я была ужасной женой и ужасным директором… Мой муж был дядей моей малышки, но я даже не знала об этом, так легко все отпустив! Они закрыли нам рты — вот почему ни в каких документах, справках и газетах не было сказано про трагедию в лесу! Тех, кто пострадал больше всех, взял под свое крыло Джереон — член семьи Канингов… Они здесь — власть. А всех лишних убрали — и Фестера, и Тараса, и его дочь… Что же теперь делать? — рыдала она.

— Она жива, — слышится за калиткой спокойный, ровный голос. — Ванда знает правду. И она расскажет ее всем. И после этого ей не посмеют причинить вред.

     Пелагея удивленно смотрит на вышедшего Демьяна. Свет из окон дома падает на его лицо.

     Глаза парня горят огнем.

     А на лице играет уверенная улыбка.

     Всё еще не понимая, Пелагея Григорьевна неловко приподнимается ему навстречу.

— Таисия остается у вас, Ефим? — Демьян оборачивается к старику.

— Да, — тихо улыбается ему в ответ дворецкий.

— Что ж, пора идти, Пелагея Григорьевна! — он протягивает директрисе руку. — Иначе опоздаем на последнюю подлетку.

***

     Пелагея и Демьян прощались перед зданием интерната. Бывший воспитанник рассказал ей совсем немногое о том, что ему с Таей удалось открыть, успокоив женщину и внушив ей надежду.

— Здесь нам пора расходиться.

     Директриса низко опустила голову, смутно решаясь на что-то. Можно ли довериться снам? Или же они только плод нашего воображения? Правда ли те смерти, что она видела в своем сне? Чем же она сможет им помочь?

     Зеленый луг… Свет солнца перекрывает тень летящей чайки… Парень, широко раскинув руки и подняв лицо к небу, задорно смеется, а девушка позади него, сидящая в инвалидной коляске, тепло смотрит на него со спины и тоже счастливо улыбается… Хоть и на короткий миг, но они были счастливы в ее сне…

     …НО…

— Постой, Демьян! — позвала Пелагея, судорожно всматриваясь в его лицо. — Я бы хотела передать тебе перед прощанием еще кое-что… Ты знаешь не меньше меня. Тебе ведь тоже тяжело далась эта правда? Я же вижу — тебя что-то гнетет, как бы ты не скрывал боль. Я не смогу большим помочь тебе, но… возьми ее.

     Вытащив книгу из крепко сжимаемой в руках сумочки, она протянула её парню. Маленькая — размером с ладонь, плотная, но легкая, с золочеными страницами. Библия.

     Это было в её духе — Пелагея Григорьевна была мирной, верующей женщиной. Но зачем эта книга такому разгильдяю, как Демьян?

     Он никогда не обращался к Богу. Мир научил его тому, что молитвы в жизни не помогут. Не спасут.

     Так зачем же?..

     Демьян уже собирался отказаться от такой жертвы и поднял, было, протестующий взгляд, но Пелагея твердо зажала книжицу в его ладонях, накрыв их своими.

— Возьми, — тихо проговорила она, умоляюще сведя брови.

     Как будто эта книга сможет спасти чью-то жизнь… так наивно…

— Спасибо, Пелагея Григорьевна.

— Спокойной ночи.

     Как будто бы для него эта ночь могла быть спокойной. Он силком заставил себя уйти из особняка, прекрасно понимая, что свалилось на Инесс — для той, кто был в руках такого человека, как Джереон Ричи, получить огромное наследство, оставшееся от Юзефа после выплаты всех долгов, и стать хозяйкой Небесного Шелка — слишком опасно.

     И он старался заснуть, чтобы ночь с часами ожидания прошла как можно незаметней и он мог опять вернуться.

     Как дань уважения директрисе, которую парень знал всю жизнь, он подложил Библию под подушку. Уже и не маленький, а ведет себя так по-детски…

     И даже не переодевшись, сняв только пиджак, он рухнул на кровать.

     Но спокойно переждать ночь ему не удалось. Его вновь начали терзать странные сны, а сердце — обливаться ледяной кровью.

 …

     Пол комнаты был усеян плодами дерева оливы.

     Он начал тревожно оглядываться.

     Стоило ему подняться с кровати, как ноги утонули в холодном соке олив, а посреди всеобщей тьмы его спальни перед ним начали всплывать неровные строки Писания.

Ибо Он взошел пред Ним, как отпрыск и как росток из сухой земли; нет в Нем ни вида, ни величия; и мы видели Его, и не было в Нем вида, который привлекал бы нас к Нему.

Он был презрен и умален пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от Него лице свое; Он был презираем, и мы ни во что ставили Его.

Но Он взял на Себя наши немощи и понес наши болезни; а мы думали, что Он был поражаем, наказуем и уничижен Богом.

Но Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего было на Нем, и ранами Его мы исцелились.

Все мы блуждали, как овцы, совратились каждый на свою дорогу: и Господь возложил на Него грехи всех нас.

Он истязуем был, но страдал добровольно и не открывал уст Своих; как овца, веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст Своих.

     Пробуя вырваться из холодеющего болота, неумолимо засасывающего и пол, и стены, и его самого, он с трудом делает шаг.

     Под ногами раздается до ужаса знакомое чавканье. И, опустив глаза, он видит, что из раздавленных плодов, застилавших ковер, сочится кровь. Она течет вверх, поглощая его брюки, руки, пытаясь добраться до шеи. Кровавое болото…

     Захлебываясь в собственном стоне, Демьян подрывается с постели. Хватается за стену, почувствовав головокружение от столь резкого движения. Отирает с лица холодный пот и убирает мокрые налипшие пряди.

     В сердце нарастает пугающий зуд.

     Опять приступ?

«Не может быть…»

     Его вдруг накрывает волна страха.

     Он не боялся смерти, потому что она, настолько привычная, всегда шла по пятам.

     Но сейчас она казалась особенно близкой.

«Нет»

     А вдруг этот приступ будет последним?

«Я хочу жить»

     Ему снились строки из Исайи.

«Как агнец безгласен…» — вспомнились ему последние прозвучавшие в темноте слова.

                             «Ягненок!»

     Ужас толкает его к двери. Он в рубашке выскакивает на холодную ночную улицу, и, поймав попутную бричку, опять несется в особняк.