За тёмным окном рвал и метал ветер, и даже где-то завывал, как раненный зверь. А потом начался дождь и забил крупными каплями прямо по стеклу.
Персик Мидори мыла посуду, а Кицунэ Уайтфокс убирала оставшиеся закуски в холодильник.
Буквально недавно они битых полчаса успокаивали Тассию Брайт. Говорили ей, что она красивая, умная, замечательная, поэтому найдёт себе того, кто будет лучше Даниэля, кто будет любить и ценить её такой, какая она есть. В конце концов девушка притихла, потом сказала, что ей надо в ванную и поднялась на второй этаж. А Персик и Кицунэ остались убирать после гостей.
Убрав со стола, Уайтфокс спросила у Мидори нужна ли ей помощь.
– Я почти закончила, – ответила Персик. – Лучше поднимись и посмотри, как там наша милашка. Что-то я беспокоюсь.
– Ладно, – устало махнула рукой Кицунэ и поднялась на второй этаж.
Тассии не было в её комнате, и Уайтфокс пошла в ванную. Открыв дверь, она увидела Брайт сидящую на полу всю в слезах, в соплях и с порезанными до крови запястьями. Услышав, что открылась дверь, Брайт вздрогнула и подняла виноватый, полный слёз, взгляд на Кицунэ.
– П-п-прости, – пролепетала Тассия.
А Уайтфокс кинулась к подруге, схватила её руки и трижды горячо прошептала:
– Во имя сил Вселенной и силы Духа. Шли-текли реки: одна река кровяная, другая вода костяная, а третья вода никакая. Так бы и рана никакою стала, у дочери Вселенной Тассии болеть перестало. Да будет так. Всегда.
Раны на запястьях моментально зажили. Кицунэ поняла, что порезы были неглубокие, и даже вены не были задеты. Более того девушка только сейчас заметила, что на запястьях у подруги есть множество маленьких почти незаметных шрамов, будто с Тассией такое не первый раз происходит. Медленно подняв голову, Уайтфокс посмотрела прямо в глаза своей подруге. Но та испуганно отвернулась и задрожала.
Тут в ванную зашла Персик и, увидев сидящих на полу обеих девушек, спросила:
– Что здесь происходит?
– Я бы тоже хотела знать, – холодно произнесла Кицунэ. – Тассия? Что происходит?
Но Брайт только дрожала, продолжая судорожно всхлипывать. Персик подошла и тоже села на пол. Она попыталась развернуть к себе подругу, но та упрямо не хотела на них смотреть и даже закрыла лицо руками.
– Тассия, что с тобой такое? – удивлённо пролепетала Мидори, но тут заметила багровые пятна на полу: – Кровь? Откуда?
Кицунэ вздохнула и сказала:
– Оказывается, наша милашка практикует селфхарм.
– Самоповреждение? – ахнула Персик. – Как? Давно?
– Судя по старым шрамам на запястьях – давно, – ответила Уайтфокс.
Брайт привычным движением натянула рукава на кисти рук.
– К-как? Как же так? Что же нам теперь делать? – невнятно пробормотала Мидори. – Это ведь серьёзное психологическое расстройство?
Впервые Кицунэ увидела весёлую, обаятельную, уверенную в себе Персик Мидори настолько растерянной. Да и сама Уайтфокс чувствовала себя точно также. А ведь она считала себя Целителем! И только сейчас поняла, что ей до Целителя, как до неба, что ей ещё учиться и учиться. Что делать, когда у человека истерика? Что делать, когда у него серьёзные психологические проблемы? Что делать? Дедушка Кан был прав: она даже простуду не знает, как вылечить.
– Вызывае мпрофессора Пхён-Джуно, – проговорила Кицунэ, поднимаясь с пола.
Но тут Тассия вцепилась в белую рубашку Уайтфокс, вымазывая её в свою кровь, и, всхлипывая, запричитала:
– Не надо Пхён-Джуно! Не надо! Он всё расскажет моим родителям! И тогда они меня убьют! Навсегда запрут в своей комнате или посадят в психушку! Я больше никогда не вернусь в Кикладский университет! И больше никогда не увижусь с вами! Я этого не выдержу!
– Но только он сможет тебе помочь, – сказала Уайтфокс, пытаясь вырвать свою рубашку из цепких рук подруги. – И мы возьмём с него слово, чтобы не рассказывал твоим родителям.
«Хотя… Всё же дедушка Кан может случайно проговориться», – подумала Кицунэ, оставив попытки отвоевать свою рубашку.
Тассия Брайт взвыла:
– Не надо! Не надо! Если вы расскажете профессору Пхён-Джуно, то я… я покончу с собой.
Персик побледнела:
– Кицунэ, может в самом деле не надо?
Уайтфокс вздохнула и присела на корточки перед подругой и заговорила:
– Ну, хорошо. Я сама попробую тебя исцелить. Но ты должна мне пообещать, что больше не будешь наносить себе какие-либо повреждения.
– Обещаю, – печально произнесла Брайт, опустив голову, и Кицунэ почувствовала, как её рубашка получила свободу. А ещё Уайтфокс почувствовала, что Тассия врёт, а если и не врёт, то сама себе не верит.
Персик и Кицунэ переглянулись. Мидори пожала плечами, поднялась с пола, а потом сказала:
– Думаю, что такую проблему нельзя решить наскоком. Эту привычку нельзя бросить, не разобравшись в причинах.
– Так. Ладно. Вставай, – проговорила Кицунэ и взяла Тассию за подмышки, чтобы поднять её, но она оказалась тяжёлой и безвольной, как кукла. Попыхтев немного, Уайтфокс почувствовала, как её кожу обдало жаром и тогда она с лёгкостью подняла Брайт на ноги и встряхнула её:
– Тасс! Прекрати хандрить! У тебя есть мы: я и Персик. Что тебе ещё надо?
– Ничего, – пробубнила Тассия. – Я постоянно всё порчу. Теперь и вы не захотите со мной дружить.
– Нет уж! Я только-только вступила в ряды избранных, и ты так просто от меня не избавишься, – произнесла Уайтфокс. – Мы втроём: Целитель, Философ и Пророк. А! Ещё Даниэль – Воин. Так что вчетвером. Мы вчетвером плечом к плечу пройдём этот путь и никого не бросим в беде. И тебя тоже не бросим. Ты поняла?
– Поняла, – сказала Брайт, шмыгнув носом, а потом вдруг разревелась: – Ой, девочки, я вас так люблю!
Кицунэ одной рукой обняла Тассию, другой – сграбастала Персик. И они так стали в кружок, обнимая друг друга.
Закутав Брайт в клетчатый плед, девчонки положили её в подушки на кровать. Зажгли ароматическую лампу с лавандовым маслом, приготовили вкусный чай с кокосовым печеньем и расположились на кровати у Тассии.
‒ Ты как? ‒ заботливо спросила Мидори у Брайт, подавая ей горячую чашку чая.
‒ Н-нормально, ‒ выдавила Брайт, обхватывая чашку двумя руками.
‒ Когда мне было одиннадцать, я дружила с одним мальчиком-простолюдином, ‒ проговорила Кицунэ. ‒ Мама об этом не знала. Она не разрешала нам якшаться с детьми, которые были ниже нас по рангу. Но я иногда нарушала этот запрет. Однажды мы с Густавом, так звали этого мальчика, пошли гулять в лес и заблудились. Это было страшно. Особенно, когда начало темнеть. Нас нашёл старший брат Густава. Он привёл меня домой. Мама была в бешенстве. Тогда впервые меня выпороли плетью до крови. Я думала, что останутся шрамы. Но нет. На мне всё в течении суток зажило и даже покраснений не осталось. Тогда я ещё наивно полагала, что у всех людей так быстро заживают раны. Густава, кстати, с тех пор я больше видела.
‒ И что с ним стало? ‒ спросила Тассия.
‒ Даже не знаю. Страшно представить, ‒ ответила Уайтфокс.
‒ У тебя жестокая мама, ‒ заметила Персик.
‒ Не-е-ет. Она просто очень строгая. И не терпит неповиновения, ‒ сказала Кицунэ, пожимая плечами.
‒ Но ты всё равно продолжаешь ей сопротивляться, ‒ изрекла Мидори.
‒ Насколько это возможно, ‒ проговорила Уайтфокс. ‒ Знаете, я люблю свою маму и даже завишу от неё. Но! Не могу! Не могу я быть послушной и подчиняться ей во всём. Это всё равно что потерять себя, свою свободу, свою индивидуальность! Прогнуться или сломаться для меня подобно смерти. Мечтаю о том дне, когда смогу жить, не оборачиваясь на свою мать.
‒ Так. Теперь моя очередь, ‒ произнесла Мидори. ‒ Со мной ничего похожего не происходило. Я выросла в дружной, любящей семье. Меня не били и даже в угол не ставили. В детстве я занималась бальными танцами…
‒ Серьёзно?! То есть ты как профессиональная танцовщица?! ‒ восхищённо удивилась Уайтфокс.
‒ Нет. До профессионала я не доросла. Когда мой отец умер, моя мама вышла во второй раз замуж, и нам пришлось переехать в другой город. Отчим сказал, что эти танцульки мне ни к чему, и мама с ним согласилась. А я не посмела перечить. В тот период жизни я и начала запоем читать книги, мангу, ранобэ. И с тех пор остановиться не могу. Всё читаю и читаю. Кстати, моя младшая сестра занимается балетом. Её отец (мой отчим) считает, что балет ‒ это искусство.
‒ Не справедливо как-то, ‒ заметила Тассия.
‒ Теперь это не имеет значения, ‒ пожав плечами, сказала Персик. ‒ Снова заниматься бальными танцами я не смогу. Время упущено. Да и не хочу, если честно. Теперь у меня другая цель: стать лучшим Философом в истории человечества.
‒ Ого! Как амбициозно! ‒ присвистнула Кицунэ.
‒ Не так амбициозно, как вылечить вампиризм, который не лечится, ‒ засмеялась Мидори.
‒ М-да… Не поспоришь, ‒ фыркнула Уайтфокс. ‒ Ну, а ты, Тассия? Что же в твоей жизни такое произошло… или происходит, что ты не нашла другого способа, как прибегнуть к самоповреждению?
‒ Я… Даже не знаю… ‒ промямлила Брайт, краснея. ‒ Первый раз я попыталась себе навредить лет в двенадцать или тринадцать. Это такая неосознанная, нервная реакция, я начинала себя царапать. В школе... мне было невыносимо… Я была тихоней, и друзей было мало…. В тот период моей жизни, количество друзей вообще стремились к нулю. А родители… Они всегда больше любили мою старшую сестру. Она ведь отличница, умница, красавица; окончила Университет Международного Бизнеса и Экономики. Рядом с ней я превращаюсь в никчёмную замухрышку. Поэтому с родителями я поговорить не могу. Не могу ещё больше их разочаровать…
‒ О! Мой старший брат там же учится! ‒ перебила её Кицунэ. ‒ Неужели все клановые любимчики заканчивают этот университет?
‒ Ага. А все изгои попадают в Кикладский, ‒ добавила Персик, ухмыльнувшись.
‒ А что потом было? ‒ спросила Уайтфокс у Брайт.
‒ А потом… В наш класс пришла новенькая, ‒ продолжилаТассия, слова ей давались тяжело, но она нашла в себе силы рассказать: ‒ Её звали Лавли. Она была миниатюрная, миленькая, как кошечка. И её посадили рядом со мной за парту. И она… Она со мной захотела подружиться! Я была на седьмом небе от счастья! После уроков она всегда со мной гуляла и разговаривала обо всём на свете. Со временем я поняла, что реагирую на неё не как на подругу… Мне захотелось большего. Захотелось её обнять по-другому… И поцеловать прямо в губы. От осознания, что я какая-то не такая, как все, мне становилось плохо. Если бы родители или сестра, или одноклассники узнали бы, какая я на самом деле… Такие мысли разрывали меня изнутри. Мне хотелось признаться Лавли в своих чувствах. Но я не могла. Я просто… Просто не находила эмоционального выхода… Из-за неудовлетворенности собой и своими потребностями, из-за отсутствия положительных эмоций, из-за задвигания своих личных желаний в никуда, как незначительное и неважное по сравнению с другими, а также считая себя во всем нехорошей и неправильной, я начала себя сначала расцарапывать: руки, реже ноги. В то время это было по-глупому, и часто на виду. Многие видели мои странные царапины, иногда спрашивали, что это, а я нагло врала, что поцарапалась о дерево, гвоздь, железку... и все удовлетворенно мне верили. Ну, так мне казалось во всяком случае. Так как никто не пытался меня остановить. Позже уже стала царапать себя лезвием для бритвы. В основном режу запястье, повыше, ближе к локтю или сбоку от локтя, что бы не заметно было, если что. И ведь реально я чувствую себя легче после порезов, какое-то время. Но потом, после облегчения, наступает тяжелое состояние пустоты. И мне снова хочется резаться. Правда, когда я с вами познакомилась, то стала делать это реже. Вот сегодня, например. Или после практических занятий по «Пророчеству», когда у меня не получается войти в транс.
‒ Надо поговорить с вис-мастером, чтобы не загонял тебя до такой степени, ‒ сказала Уайтфокс.
‒ Нет! Нет! Не надо! Он всё расскажет моим родителям! Пусть всё остаётся, как есть, ‒ в панике затараторила Брайт.
‒ Хорошо-хорошо. Мы не будем ему говорить, ‒ заверила Персик. ‒ Но и ты не воспринимай его замечания близко к сердцу!
‒ А… Эта девушка… Лавли. Ты ведь всё-таки ей призналась, ‒ сказала Кицунэ, вспомнив тот вечер, когда познакомилась с Тассией.
Брайт густо покраснела и кивнула:
‒ В тот день, когда мои родители безапелляционно заявили, что отправляют меня в Кикладский университет, я прибежала к Лавли. Я уже тогда знала, что она будет поступать на дизайнера одежды в Провиденс. Значит, мы должны были расстаться и надолго. Моё сердце просто разрывалось от тоски. И я не выдержала… И всё ей рассказала о своих чувствах…
Слёзы снова навернулись на аквамариновые глаза Тассии и потекли по пухленьким щёчкам. Уайтфокс кинулась её обнимать. А Персик спросила:
‒ Так она тебе отказала. Да… Обидно. Но ничего не попишешь, раз она натуралка.
Брайт судорожно всхлипнула:
‒ Хуже всего то, что она начала меня избегать. И до самого отъезда на остров Тирра я больше её не видела.
‒ Ну, и хрен с ней, ‒ сказала Кицунэ. ‒ Тасс, не стоит вламываться туда, откуда тебя попросили. Потом при встрече со спокойным видом сообщи ей, что ты любишь двух других девушек. Меня и Персик.
‒ Да. И больше не считай себя отвергнутой, ‒ добавила Мидори.
‒ Но вы ведь тоже натуралки, ‒ удивлённо пропищала Тассия.
‒ Да… Но… Мы твои подруги, ‒ произнесла Уайтфокс. ‒ И мы никогда не станем тебя избегать, даже если ты кого-то из нас полюбишь «по-другому».
‒ И всё же было бы прекрасно, если бы ты встретила того, кто ответит тебе взаимностью. А это обязательно произойдёт! ‒ проговорила Персик.
Кицунэ, Тассия и Персик проговорили до полуночи обо всем и ни о чём. И после такого доверительного разговора у девушек осталось очень приятное послевкусие. После такого общения на душе становится легче. И неважно радостный повод был для общения, или наоборот разговаривали о неприятных событиях, как, например, в этот дождливый осенний вечер – всегда после такого разговора поднимается настроение, а на душе становится теплее. Для этого и нужны друзья.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления