Онлайн чтение книги Послание к десятой Эви Epistle to the tenth Evi(l)
Глава 1. Об Эви

Шел тридцать четвертый год эры Междуцарствий. Недурная эпоха по меркам того, что ее начало ознаменовалось окончательной победой над расой бессмертных завоевателей, а окончание – началом новой тирании. В историю Эдреса эра Междуцарствий вошла как эпоха Перемен, ибо тогда перед миром, который едва успел сбросить иго прежних угнетателей, возник туманный соблазн повернуть на путь мира и установить мудрую гегемонию девяти великих народов. Однако мир и спокойствие не устраивали ни богов войны, которые непрестанно подстрекали князя Валисира, под чьим командованием находилась могучая армия хануванцев, ни его оппонента, герцога Орза, собравшего под своим флагом легион петраскеян. Ведь наступало то время, когда на равнине Спорных Земель можно было определить победителя в вечной борьбе двух рас.

Противник князя Валисира, немолодой, но весьма горделивый герцог Орз с не менее свирепым и гораздо более кровожадным воинством мечтал полностью уничтожить супостата. Ведь между воюющими и люто ненавидящими друг друга народами никогда не было ничего общего. Была, как гласили предания, легендарная общая родина и такой же легендарный общий предок, но уже спустя лишь сотню лет после его смерти в него уже мало кто верил. Теперь в него и подавно никто не верил. В старом мире или в новом, нигде больше не было двух других народов, которые ненавидели бы друг друга больше чем кровопийцы и вурдалаки. Между тем, в тот самый исторический момент их взаимная неприязнь наконец-таки достигла предела. Атмосфера раскалилась настолько, что казалось, будто сухие ветряные потоки, сталкиваясь, высекали искры, а топоры войны были выкопаны и готовы были вот-вот схлестнуться. В горле одних кипела горячая кровь, которая будоражила желания других и двигала ими, высвобождая скрытые силы. Но первые не намерены были сдаваться, ибо велика была их ненависть к противнику, и сильнее той ненависти ничего нельзя было противопоставить.

Тогда лишь вмешательство восьми наложниц смогло спасти мир от надвигающейся катастрофы …

- Кого-кого? Наложниц? – изумленно переспросил учитель и поправил спадающие на нос квадратные очки типичным жестом поучающих кого-то очкариков. Стоящий возле школьного цилиндра – сильно эволюционировавшего аналога классной доски - пухлый паренек залился пунцовой краской, а классные товарищи разразились громким и насмешливым хохотом. Ни в одном мире нет класса, который при удобном случае не позлорадствовал бы за товарища.

- Восемь наложниц, они там…решили… - на «пятерку» вызубренный урок безвозвратно катился в тартарары.

- Вот придурок, наемниц перепутать с наложницами, - раздался голос крупного басистого парня по имени Дэн, личности в школе известной, если не сказать – легендарной. Будучи абсолютно уверенным в том, что в каждом классе он обязан проучиться столько лет, какова цифра класса, Дэн неукоснительно следовал им самим изобретенному правилу. Сейчас это был его четвертый раз в шестом классе и парень буквально разбивался об стенку, чтобы и в этот раз остаться на второй год. Хотя их классный руководитель, профессор Манки прямо пригрозил Дэну, что насильно переведет его в следующий класс. Вылететь из школы парню не грозило, как и никому другому. Ведь это была необычная школа и за всю ее историю из нее никого не выгоняли.

- Дебилойд! - диким хохотом ревел Дэн и ему вторил практически весь класс, кроме стоявшего у доски Томаса, учителя и тех ребят, которые считали, что смеяться над товарищем очень плохо. Надо признаться, была там еще одна девочка, что находилась рядом с выходом, слишком о чем-то задумавшаяся, а потому не слышавшая ни того, что говорил мальчик у доски, ни того, почему все над ним так смеются. Это было состояние полного погружения в себя, когда абстрагируешься от реальности настолько, что начинаешь засовывать в ноздри и уши, лежавшие на столе карандаши.

- Восемь…. Наемниц… они, в общем,… того…- вызубренный слово в слово урок из учебника оказал для Томаса медвежью услугу. Споткнувшись о первый же камень, он потерял основную нить рассказа и растянулся между двумя смысловыми дорогами, одна из которых символизировала то, что он успел рассказать, а другая – более ветвистая и ухабистая – то, что он, несомненно, рассказал бы, если бы «восемь наложниц» не спутали ему карты.

- Рассказывай быстрее, - нервно торопил мальчика учитель. – Нам уже нужно переходить к новой теме, а мы все еще размусоливаем и никак не закончим с эдрейскими расами. Чего молчишь?! Ладно, все понятно, можешь идти на свое место. Знаешь, древние говорили: Негоже курице нести гусиные яйца. Если ты был не готов к уроку, зачем сам вызвался отвечать?! Надеюсь, в следующий раз, ты выучишь урок лучше.

Если бы урок проходил в нашем мире, то у тех, кто хорошо знал Томаса, возникал бы резонный вопрос: как паренек вообще мог что-то вызубрить?! Лень и невежество Томаса были карикатурно утрированы, если не сказать гиперболизированы. Чтобы выучить хотя бы две строчки, мальчику нужно было приложить все свои скудные волЭвие резервы. Так бы оно было бы, если бы урок проходил в нашем, трехмерном мире. В этой же Вселенной, самой большой из вселенных, дикообразном многомерном мире, время было величиной инертной, наподобие массы, а поэтому времени, выделенного на подготовку уроков, хватало и отличнику Асперу, который всегда с аптекарской скрупулезностью готовил домашние задания, и школьному трутню Дэну, который делал уроки с усердием морской звезды. Хватало этого времени и Томасу.

Когда неуклюжий толстяк, поднявшись по ступеням, уходящей лестницей вверх полукруглой аудитории занял свое место, учитель раскрутил стоявший посередине цилиндр, служивший чем-то вроде классной доски. Со всех сторон его поверхность упали бледные световые лучи и, отражаясь, будто от зеркала, явили перед шестиклассниками проекцию битвы князя Валисира и герцога Орза. Причем явили настолько отчетливо, что ребята сами будто бы очутились внутри сражения.

Долговязый, в вязаном белом пиджаке, напоминающем видавший виды больничный халат, по полю битвы носился учитель истории, постоянно кликая пультом и, делая оригинальные жизненные паузы, как на видеомагнитофоне, чтобы успеть указать тот или иной ракурс сражения. Ученики следили за ходом мысли учителя со своих мест и в свои транспаренторы конспектировали ключЭвие моменты. В принципе, чтобы детально все разглядеть, школьникам даже не нужно было подниматься из-за парт. Даром что сидячих мест здесь не было вообще, а все ученики стояли, облокотившись на парту – деревянное возвышение, напоминающее лекторскую кафедру. Чтобы ноги не уставали, сзади была предусмотрена специальная мягкая спинка, в рост ученика. Настолько уютная, что некоторые, в частности Дэн, даже умудрялись спать стоя.

Транспарентором назывался технический прибор, представляющий собой шестимерный прозрачный куб, внутри которого находятся специальные нано-нейроны, способные записывать, воспроизводить и хранить информацию. Причем человек сам выбирает, в какой форме он будет хранить данные, допускает ли он их эволюционирование или они должны остаться неизмененными. Например, чтобы написать «Оду цыпленка», нужно лишь мысленно сформировать краткий сюжет и допущения, а затем из предложенных транспарентором результатов выбрать в какой форме вы хотите получить законченное произведение: детская сказка, боевик, любовная драма, мультфильм, сектанстская брошюра и пр. Транспарентор через некоторое время выдаст то, что вы заказывали. Интересная история приключилась с профессором Жаэ, который введя в транспарентор слово «Плит» получил на выходе сорока томный сборник формул.

Между тем по полю брани летали отрезанные головы и отрубленные конечности – зрелище в принципе жуткое даже для взрослых, но ребята каждый раз наблюдали за ним с неподдельным интересом.

- Гляди, сейчас будет, - один из учеников знаками показал своему ближайшему соседу. – Сейчас появятся… - от предвкушения искрометной шутки он обслюнявил собственный кулак – восемь «наложниц»!!

Восемь воительниц с диким победоносным криком жестоко вмешались в ход сражения. Их атаки были стремительны и мощны, так что и светобоязненным хануванцам и лунолюбивым петраскеянам пришлось спасаться бегством.

- Ты видел? – жестами спросил паренек у своего соседа: тот покачал головой. Его товарищ разозлился: Ну, ты даешь, Аспер! Приглядись-ка повнимательней, какие огромные сиськи у той стриженной! – Мальчик показал на себе примерно пятидесятый размер груди (хотя он потом и отряхнулся, чтобы ничего такого не пристало), но такие габариты явно не соответствовали действительности. Десятый, одиннадцатый – не больше.

- Я не могу разобрать кто из них кто, а ты про сиськи! Почему тебя волнует только это! – раздраженно заметил сосед. Причем сказал он это довольно громко для того, чтобы его соседка слева перестала витать в облаках.

- Какая-то скукотня, - произнесла про себя Эви. – Опять битвы, воины. Ничего интересного. История – скучна. Школа – вынужденная нелепость. Жизнь – слепая вероятность. – Девочка посмотрела в сторону толстяка Томаса, который от страха спрятался под партой. Ей даже показалось, что она почувствовала его страх, хотя точно знала, что бояться им нечего. Тем более на уроках истории. Как говорится, есть птицы, которые никогда не поют, а уж если запоют, то дурным голосом – эта характеристика в полной мере отражала поведение Эви на уроках.

Из того, что привлекает детей ее возраста в сказках и историях, Эви не нравилось абсолютно ничего: ни волшебники, ни герои, ни прекрасные принцессы. Девочка понимала, что настоящих волшебников в их мире нет, герои – дремучий пережиток прошлого, ну а вероятность для нее вдруг стать принцессой была примерно на пол процента больше, чем например, для Дэна. Будучи редкой разновидностью детского скептика-пессимиста, Эви всегда и везде убеждала себя в бессмысленности и никчемности всех происходящих вокруг нее событий.

Правда, существовало то, что заставляло душу юного скептика нежно трепетать: её пропавшие родители. Лишь воспоминания о них и о том возрасте до трех лет, когда мама и папа еще были с ней, были для девочки священными. Однако в школе она была вольна думать о том, о чем хотела и так как она хотела.

Не заметив, как ее мысли начали обретать словесное очертание (а так уже бывало и не раз), витающая в облаках Эви вдруг неожиданно для себя обнаружила, что уже на протяжении нескольких минут оживленно спорит с учителем. Причем, как ей даже показалось, она начала одерживать верх в этом споре и если бы не прозвенел звонок, ей бы удалось положить учителя на обе лопатки.

Все школьные кабинеты и студенческие аудитории мира устроены одинаково: впереди учеников всегда доска, справа находится дверь, а слева – окно. Кто придумал именно такое расположение – до сих пор неизвестно. Правда рассказывают, что один профессор-феминист из Северной Кореи решил как-то поменять местами мебель в кабинете, так чтобы дверь находилась слева, а окно справа. Каково же было его удивление, когда его ученики начали выходить в окно и смотреть на дверь. По-видимому, у учеников произошел когнитивный диссонанс. По крайней мере, именно это профессор написал в своем отчете перед расстрелом за подрыв доверия северокорейскому образованию. Разумеется, потом профессор счастливо спасся от гибели и до конца своих дней зарекся что-то где-то переставлять.

Тем не менее, несчастный опыт северокорейца никак не остановил тех, кто спроектировал школьные кабинеты этого мира. Разумеется, аудитории для многомерного мира и должны быть многомерными тоже, хотя это чревато тем, что даже самые мелкие ошибки могут многократно возрасти. К несчастью многократно возрастали не только лишь архитектурные ошибки.

- Ну, ты даешь! – Эви зашнуровывала шнурки, когда на ее плечо опустилась чья-то рука. – Так спорить с учителем может только бешеная сорвиголова. Даже Дэн такого не может себе позволить. А ведь он дурак.

- Я просто высказывала свою точку зрения, - девочка поднялась с корточек и посмотрела на свою собеседницу: это была Ивон, ее одноклассница и местная красотка. По крайней мере, в своей параллели, а кроме них в школе было еще два шестых класса, практически все девочки завидовали красоте Ивон, ее манере одеваться, красится и причесываться. Правда Эви, быть может, и было знакомо чувство зависти, однако она совершенно не понимала, как и в чем ей следует завидовать размалеванному пугалу, одетому в такую одежду, какую она никогда бы в жизни не надела. Ну, за исключением тех случаев, когда можно было кого-нибудь хорошенько позлить.

В свою очередь Ивон была очень привязана к однокласснице и всем подряд говорила о том, что Эви является ее лучшей и самой любимой подругой. Оно и понятно, ведь трудно было себе даже представить кого-либо другого, на чьем фоне Ивон выглядела бы более эффектно. За исключением, быть может, толстяка Томаса.

Отличительной чертой одежды Эви был коричневый шейный платок, который она сделала из шелкового детского одеяла. Платок она носила всегда – это была и дань памяти пропавшим родителям и какое-то подобие строгости в школьной форме, которую безуспешно требовали от них учителя. Когда девочка злилась, она имела привычку прикусывать платок зубами, и к настоящему моменту платок был уже штопан-перештопан, стиран-перестиран. Но упаси Боже уговаривать ее снять этот платок или надеть похожий – услышишь гневную тираду в свой адрес. Кроме платка, на Еве была зеленая куртка, похожая на камуфляж, дико-яркие шорты и не менее яркие гольфы цвета «взрыв на конфетной фабрике», туфли каждый разного цвета, которые напрочь перекрывали то подобие строгости, что было выше пояса. Волосы Эви росли каштановыми клоками, и были совершенно непослушными – они торчали во все стороны и никак не хотели признавать никакого средства для укладки. Девочка для красоты подвязывала их белой ленточкой, которая никакой смысловой нагрузки не имела, а болталась на волосах как приклеенный к спине кота обрезок скотча.

Ивон же было одета совсем иначе: кружевное белое платье, похожее на свадебный наряд ретроградной цыганки и диадема из стекляшек и пластика делали ее похожей на принцессу в представлении детей возрастом до трех лет. Очевидно, что администрация школы была более благосклонна к одним ученикам, позволяя им носить то, что вздумается, в то же время, как к другим предъявлялись особо жесткие требования. Пару десятков лет назад в качестве школьной формы безуспешно пытались внедрить эластичные комбинезоны белого цвета, покрывающие все тело с кончиков пальцев ног до шеи. Застегивался этот комбинезон дурным образом на молнии сзади. Ах, да, сверху еще был капюшон, скрывающий волосы так, что было не совсем понятно, кто стоит перед тобой – мальчик или девочка. Во всяком случае, от такой радикальной идеи отказались, позволив ученикам самим выбирать себе школьную одежду, но тогда уже сами ученики для себя приняли решение носить что-то строгое. Правда в случае отличника Аспера – это был строгий костюм непременно с галстуком – чистый и выглаженный, а в случае многогодника Дэна – шнурки черного цвета. Не очень ясно, правда, выглаженные или нет.

Любая строгость повредила бы образу Ивон, но учителя простили бы ей даже если бы она пришла в школу в скафандре. Главным оружием десятилетней красавицы были большие круглые светлые глаза, которые в данный момент смотрели на Эви особым взглядом, не обремененным никакими перегрузками, в особенности умственными.

- Я просто сказала, что думала, Ивон, - обычным тоном произнесла Эви. – Я и правда считаю, что то, что мы изучаем, вряд ли нам когда-нибудь пригодиться. Можно было бы просто видеоряд просмотреть. Зубрить-то зачем? Но нет, нам не нужно никакого понимания – только зубрежка, зубрежка и зубрежка… Бесит! Но вот ты что-то выглядишь какой-то, я бы сказала, слишком радостной, аж противно. Иди, молока кислого выпей чтоли.

- А ты думаешь, поможет? – у Ивон был абсолютный иммунитет против сарказма, на который она реагировала как-то по-своему, по-ивоновски, оставляя в своей голове лишь безопасные огрызки фраз. – Надо будет попробовать, как-нибудь. Слушай, у меня к тебе дело. Ты ведь не откажешь мне, правда-правда?! Ты ведь знаешь, что очень скоро состоится большущий спортивный фестиваль. Подруга, ты себе даже не представляешь! И там же будет он, Грегори! Ах! Ты ведь знаешь, что он самый красивый парень в школе! Он такой лапочка! Такая душка! Да, но ты только послушай, какой у меня план, - Ивон схватила медленно уползающую в сторону Эви за локоть и притянула ближе к себе.

Грегори Газго был спортивным красавцем из выпускного класса. За ним бегали практически все школьницы его параллели и младших классов. Идеально сложенный блондин с телом небожителя имел лишь один видимый глазу недостаток: он был двоюродным братом шестиклассника Дэна, того самого великовозрастного обалдуя.

- Ты должна пойти со мной, - глаза Ивон горели как два бенгальских огня в новогоднюю ночь, - мы должны попасть с ним в одну команду. Это мой шанс! Нужно только узнать, в каком виде спорта он будет соревноваться. И ты мне поможешь в этом, подруга.

- Мне кажется, это глупая затея, - Эви не успела договорить, ее рука была подхвачена подругой и унесена в сторону соседнего здания. Тело девочки потянулось вслед за рукой, так что все молекулы в итоге оказались на своих местах. Правда, возмущение Эви сильно запоздало, по-видимому, застопорилось при пересылке.