Онлайн чтение книги Amoralle: Жизнь высокоморального общества
Глава 7. Время шоу. Часть 2

«Я — гарантия твоей победы. Я — гарантия твоего счастья. Никто, кроме меня, не глуп в этом мире настолько, чтобы жертвовать собственной жизнью ради тебя. И если собираешься продолжать притворяться, будто у тебя есть кто-то, важнее меня, то я и пальцем не пошевелю».

Чикаго как никогда ранее выматывал своими непрекращающимися потоками людей в общественном транспорте. Уставшие физиономии, нацепившие на себя маски доброжелательности, заполняли себе подобными вагоны метро. По дороге домой встречались одноклассники, весело обсуждавшие недавний футбольный матч, однако Чонину совсем не хотелось перекидываться с ними и парой слов, поэтому, утопив лицо в вороте кожаной куртки, он проходил мимо, делая вид, что они не знакомы. В нескольких кварталах от дома поддатые горожане, видимо, к тому же добитые бесцельной жизнью на работе, устроили небольшую стычку, манящую перспективой в ней поучаствовать, и Чонин почти повернул в сторону заварушки, но вовремя одумался, придя к выводу, что на сегодняшний день с него уже хватит экстрима.

Они зажимали друг другу рты руками, по ночам закрываясь в одной из комнат и лаская друг друга так, как не позволено братьям, чтобы непроизвольные звуки не разбудили родителей и не привлекли их внимание, однако сегодня, в помещении, дверь в которое невозможно было запереть, они оба не сдерживали своих стонов, отдаваясь друг другу на холодных столах гримерной. Подвергая себя опасности быть застигнутыми, они оба входили в раж такой степени, что остановиться были бы не в силах, даже если бы в гримерную кто-то и вошел — так неистово они вбивались друг в друга телами, так испорчен и прекрасен был этот протест против морали всего мира. Против них самих.

Прежде чем обмякнуть в руках Чонина, старший Ли оставил на его лопатках ярко-красные полосы — неглубокие, но не позволяющие о себе забывать ни на секунду, отдающиеся ноющей болью при скольжении ткани по коже. Они рассекали широкую спину, будто выжигая на ней клеймо; словно на портрете Дориана Грея — отражали его скверный образ жизни. Со временем царапины сойдут, но Тэмин, естественно, позаботится о том, чтобы освежить их. И они будут пожизненными отметинами, олицетворяющими шрамы от крыльев, словно у Люцифера, которых когда-то Чонин лишился.

Младший Ли уже давно не видел, как его брат выступает. Продвинулся ли он в этом деле и насколько улучшились его умения? Хотя, что за вздор, конечно же. Были ли танцы самым важным в его жизни? Пожалуй. Именно поэтому, хоть и мог остаться в зале, Чонин покинул холл перед началом номера, как того и хотел Тэмин, но он был уверен, что брат выступил лучше всех. Обязан был. Иначе в жизни Чонина не было бы никакого смысла.

В ночной тишине, разбавляемой лишь гудками автомобилей с улицы, раздался щелчок дверного замка. Чьи-то нервные движения создавали нарочито громкий шум в прихожей просторной квартиры. Тэмин, как обычно, задерживался после выступления, отправив родителей домой первыми. Чонин открыл глаза — он ждал, что в следующий момент к его кровати подойдет брат, однако ничего не произошло. Старший Ли громко хлопнул дверью, закрывшись в своей комнате и оставив Чонина в догадках, что же в тот вечер пошло не так.

На следующий день старший Ли был как никогда молчалив: не отдавал приказов, не делал язвительных замечаний, за завтраком он лишь перебирал вилкой яичницу, не взяв в рот и кусочка, что лишь подтверждало — что-то случилось во время или после его выступления. Он был бледен, осветленные пряди волос сливались с его кожей, делая Тэмина похожим на призрака.

 — У меня репетиция, — наконец подал голос старший Ли, неторопливо запихивая в спортивную сумку одежду, когда стрелки часов подходили к восьми вечера.

 — Угу, — Чонин не отрывался от переписки с другом через мессенджер, лежа на диване в гостинной.

 — Я не вернусь сегодня домой, — уведомил брат.

 — Угу, — с наигранным безразличием ответил младший Ли, хоть сгорал от любопытства и видел, что брат наконец созрел для диалога, и ему явно было что сказать.

 — Чем планируешь заниматься?

 — Пойду выпью с друзьями. Может, сходим в тир.

 — У тебя есть друзья?

 — Они соответствуют моему образу. Не один ты можешь развлекаться с кем-то.

 — Хочешь со мной? — голос Тэмина звучал неуверенно.

 — На репетицию? — удивленно поднял брови Чонин, наконец оторвавшись от экрана смартфона.

 — Идиот, — раздраженно бросил старший Ли, застегивая молнию сумки; он замер, бессильно опустив голову, между словами Тэмин выдержал довольно долгую паузу, чересчур драматичную даже для его спектаклей, — Дженкинс предлагает повеселиться втроем.

 — Что ты имеешь ввиду?

 — Втроем, — младший Ли видел, с каким усилием брат пытался говорить сквозь огромный ком, подступивший к его горлу, — Ты и я вместе с ним. Заняться сексом.

 — О чем ты? — Чонин ошарашенно смотрел на брата, растягивая подрагивающие губы, не понимая — всерьез Тэмин произносил эти слова или же это была неудачная шутка, с которой стоило посмеяться, а тот не поднимал своего взгляда с пола, сжимая в руке ремень спортивной сумки.

 — Он не даст мне пройти в финал. Результаты судейского голосования огласят завтра в шесть вечера. Все уже приняли решение, ждут только его вердикта, — и улыбка сошла с уст Чонина.

 — Какое отношение имею к этому я? — привстав, он выпустил из рук смартфон.

 — Ты что, блять, не понимаешь? — Тэмин прикрыл лицо руками и, кажется, младший Ли услышал какой-то жалкий, не свойственный его сильному брату бессильный всхлип, — Не видел, как он смотрел на тебя? Этот хрен гарантировал мне место в финале, а теперь… Как всегда: стоило тебе появиться — и все покатилось к чертям!

 — Прости, я… — Чонин понимал, что не обязан был просить прощения, но слова вырвались сами, по привычке, будто указывая младшему Ли на его вину, которую сам он не признавал.

 — Думаешь, «прости» что-то изменит? Просто идем со мной! — голос Тэмина впервые за все время, что помнил Чонин, срывался на крик, а глаза, что он поднял сквозь стыд, были наполнены слезами.

Между братьями повисла тишина, натянутая словно тетива лука. Тэмин раздраженно кусал губы, непроизвольно роняя крупные капли слез, которые, похоже, для него также стали неожиданностью. Чонин не мог припомнить, когда в последний раз его брат плакал. Казалось, даже в детстве он не позволял другим видеть свою слабость, в то время как младший Ли рыдал напропалую, стоило кому-то из взрослых сказать то, во что мальчик отказывался верить.

На сей раз Тэмин облажался. В его идеальном расчёте произошел сбой и, похоже, он сам это понимал; осознание своей ошибки выедало его изнутри, выжимая слезы, на которые Тэмин по природе своей не был способен.

 — Ты раньше с ним спал? — тихо спросил Чонин, — …Чтобы он продвинул тебя?

 — И что с того? — хриплый голос брата был схож со звуком от когтей по стеклу.

 — У тебя совсем нет чувства достоинства? — Чонин спросил это не для того, чтобы унизить брата, скорее, чтобы выразить сожаление — не старшему Ли, который не нуждался в нем, а самому себе, ведь Чонину было невыносимо больно видеть Тэмина таким слабым и беспомощным, зависящим от кого-то более влиятельного.

 — Что?

 — Ты ведь… Тебе-то точно никто и никогда не внушал, что ты дерьмо, но почему-то… На кой-хрен тебе понадобилась его «гарантия»? Ты стелился под него, потому что не был уверен в своих силах — не я в этом виноват, а ты сам, сам придумал, что не справишься. А теперь хочешь кинуть меня Дженкинсу как кусок мяса, чтобы исправить свои ошибки? Потому что кто-то оказался лучшим манипулятором, чем ты?

 — Заткнись.

 — Нет, послушай. Себя ты тоже решил превратить в верблюжий навоз? После всего, что наворотил, чтобы доказать всем, какое ты возвышенное и прекрасное создание? Что. Ты. Творишь?

 — Закрой свой рот!.. — прошипел Тэмин.

 — А то что? Ради этой херни я отказался от своей жизни, от своего будущего? Нет, ты смешал меня с грязью, чтобы самому казаться чище, а что в итоге? Если я отсосу у твоего спонсора, это сделает тебя счастливым? Это?!

 — Меня сделает счастливым победа в сраном конкурсе!

 — Так какого же черта ты сам себе преградил к ней путь?

 — Просто скажи: ты согласен или нет?! — в ответ на вопрос, полный раздражения и отчаяния одновременно, в просторной гостинной раздался громкий смех, заглушаемый руками, которыми Чонин прикрывал свое лицо.

 — А теперь, мать твою, ты еще спрашиваешь моего согласия… С каких пор оно тебе нужно? Почему бы тебе просто не приказать, как мы оба привыкли: «Иди и сделай это ради моей победы! Пусть трахнет нас обоих! Потому что мне не хватило уверенности в своем таланте! Давай вместе покажем, какие мы оба ничтожные!».

Правда в том, что на вопрос «Почему?» Чонин уже знал ответ: Тэмин чувствовал себя виноватым, не вправе требовать от брата подобного, но был слишком горд, чтобы молить его, говорить «пожалуйста» и давить на жалость — нет, этот трюк был не для Чонина, он не должен был видеть брата таким.

 — Я сделаю все, что захочешь. Ради тебя, — Чонин подошел к брату, протягивая к его влажным щекам руку, однако тот отмахнул ее, отводя свой поломанный взгляд, чтобы не видеть жалости, которая от лица Чонина ему и на хер не сдалась, — Тебе действительно нужна такая победа? Такой ценой?

 — Да, — почти беззвучно прошептал Тэмин.

Чонин еще какое-то время смотрел на него, собирая пальцами соленые капли, а старший Ли уже и не сопротивлялся.

 — Я сделаю это. Только это будет последний раз, когда он к тебе прикоснется. Скажи Дженкинсу, что больше не нуждаешься в его услугах.

 — Кто ты такой… — видимо, Тэмин намеревался закончить вопрос «…чтобы указывать мне, что делать?», однако он запнулся, возмущенно подняв свой взгляд и наткнувшись на глаза брата, полные решимости.

 — Я — гарантия твоей победы. Я — гарантия твоего счастья. Никто, кроме меня, не глуп в этом мире настолько, чтобы жертвовать собственной жизнью ради тебя. И если собираешься продолжать притворяться, будто у тебя есть кто-то, важнее меня, то я и пальцем не пошевелю.

Тяжелая дверь в номер отворилась после писка электронного замка. За ней стоял Дженкинс, самодовольно улыбаясь, облокотившись о стену узкого коридора. Выглядел он так, словно пару минут назад вернулся с деловой встречи — в костюме, кричащем, что ради его пошива около сотен несчастных продали свои души, с золотыми запонками на манжетах; от мужчины исходил резкий запах дорогого парфюма, только вот не ясно, кого из присутствовавших он пытался им поразить. Тэмин, не поднимая взгляда из-под капюшона, закрывавшего половину его лица, молчаливо прошел в номер, ведя за собой брата. Он остановился напротив кровати размера king-size, бросая у ее изножья спортивную сумку.

 — Не заставляй других ждать, — он расстегнул свою куртку, — Давай поскорее покончим с этим.

 — Я удивлен, что ты и правда его привел, — мужчина медленно потирал руки, проходя вглубь комнаты, омерзительная улыбка в тридцать два зуба не сходила с его лица.

 — Ты не оставил мне выбора.

 — Твой брат знает, зачем он здесь?

 — Знаю, — вмешался Чонин, после чего Дженкинс обронил смешок.

 — Ох, Тэмин, — Эндрю сел на кровать и, достав из портсигара ароматную палочку, зажег ее, глубоко затягиваясь крепким дымом, — Признаться честно, мне просто было интересно, как далеко ты готов зайти. Оказалось, что очень далеко. И не только ты, — мужчина перевел взгляд на Чонина, сжимавшего руки в кулаки.

 — Делай с ним что хочешь, — куртка Тэмина упала рядом с ним, звон монет в карманах отдался эхом в просторной комнате.

 — С чего ты решил, что я хочу с ним что-то делать? — плотный клубень дыма покинул сухие губы Дженкинса, — Этим будешь заниматься ты, мой мальчик.

 — Что? — мужчина рассмеялся, увидев непонимающее лицо Тэмина.

 — Ты, видимо, что-то перепутал. Или я уже успел передумать. Я хочу, чтобы вы двое занялись сексом, — братья растерянно переглядывались, вызывая очередную волну смеха у Дженкинса, — Нет, когда я увидел — Чонина, да? — впервые, я подумал, что это из-за него ты пытался от меня отмазаться, ведь он так испепелял меня своим взглядом, будто бы я позарился на его территорию, но раз уж выяснилось, что это твой брат… Так даже интереснее. Я хочу посмотреть.

 — Ты! Больной…! — Чонин двинулся, заведя руку для удара, но Тэмин остановил ее, крепко вцепившись своими.

 — Нет, вовсе нет, — спокойно ответил мужчина.

 — Почему ты заставляешь его делать это?! — костяшки на руке Чонина побелели, а ногти больно впились в ладонь.

 — Потому что могу. Все люди ведомы своими инстинктами, желаниями. Какой-то нищеброд фантазирует, дроча под одеялом, кто-то смотрит порнушку, а я хочу увидеть свою фантазию вживую. Потому что могу себе это позволить. Могу спекулировать местом в финале, чтобы заставлять людей делать то, что хочу. А Тэмин хочет одержать победу в конкурсе, так что может пойти на крайности ради достижения своей цели. Это обмен. И так как товар довольно дорог, цена на него соответствующая. В деньгах я и без того не нуждаюсь — чем больше их становится, тем скучнее, так что я всего лишь хочу посмотреть, как братья занимаются сексом ради того, чтобы один из них пробился в серьезный шоу-бизнес. Это проверка: насколько сильно желание делать то, что нравится, и насколько велико самопожертвование того, кто заявляет, что танцы — главное в его жизни. То есть, — Дженкинс вновь рассмеялся, стряхивая пепел с сигары прямо на пол, — Действительно ли главное, важнее всего прочего? Нет, Тэмин, я все сделаю, как и договаривались, больше не будет каких-то «подводных камней» — ты победишь в моем конкурсе, если займетесь сексом. Здесь и сейчас. Расскажи брату как тебе нравится, Тэмин — не хочу, чтобы вы изображали жертв.

Чонин замер, давящее чувство от бессильной злости расплылось по всему телу, парализовав его. Тэмин продолжал держать напряженную руку брата, оставляя через куртку на его коже следы от тонких пальцев.

Оба Ли понимали, что это разрушит их, разорвет в клочья, оставив на дорогих стенах отеля брызги их алой крови, что потом не удастся смыть никогда. Им не впервой было бы ласкать друг друга, однако не было и капли ласки в том, чтобы продаваться Дьяволу, который, создав видимость выбора, на самом деле его не оставил; словно вырвать живое сердце и бросить его в чан с расплавленным свинцом, а после этого надеяться, что оно вновь начнет биться. Их связь была тем, чего они оба хотели — не по принуждению; не тем, что было рассчитано для чужих глаз, однако и не тем, чего они стыдились.

Тэмин выжег дыру в сердце брата, чтобы тот нуждался в нем, чтобы заполнять ее собой, чувствовать себя важным — также, как и Чонин, жизненно необходимый, заполнял пустоту внутри старшего Ли, на месте которой когда-то была душа маленького мальчишки, растворившаяся в безразличии родителей. Эта связь была интимной, сокровенной, нарушающей условности погрязшего в цинизме и двуличии мира, на фоне которого казалась самым прекрасным, что только можно было себе вообразить; олицетворяла боль и отчаяние, смешивающиеся с грубыми толчками, страсть и зависимость, ощущаемые в бесконечности поцелуев, слабость и беззащитность, обжигающие кончиками пальцев, нежность и привязанность, окутывающие переплетенные обессилевшие тела. Она не была товаром, не имела цены.

Не имела.

До того дня.

Чонин безмолвно взглянул в бледное лицо брата — его вопрос не нуждался в том, чтобы приобретать на словах какую-либо форму. Тэмин утвердительно прикрыл глаза, и младший Ли коснулся его губ своими, попутно стягивая с себя одежду.