Онлайн чтение книги Amoralle: Жизнь высокоморального общества
Пролог. Старший брат

Кем есть жертва, и какова толщина грани,

отделяющая ее от становления злотворителем?

Мученик ли тот, кто страдает,

и обидчик ли тот, кто причиняет боль?

***

«Ты не можешь быть лучше или хуже меня! Лучший или худший — я, и твои жалкие потуги никогда не сравняют нас!»

Первым, что он произнес, было «хён». Не «мама», не «папа» — «старший брат». Этот маленький комок так лучезарно улыбался, так радовался своему первому слову, так гордо произносил его перед Тэмином, будто бы кичился своим превосходством. Он начал говорить первым. С тех пор родители всегда выделяли только его, а Тэмин, хоть и появился у них раньше Чонина, никогда не вызывал такого же восторга — ни одно из его достижений. Позже мальчик узнал, что все из-за ДНК — в венах Тэмина текла чужая кровь. Чужак. Ничей ребенок. Он видел документы, в которых черным по белому говорилось, что его выносила, а затем отдала в нынешнюю семью другая женщина.

Тэмин был лучшим в классе по успеваемости, быстро овладевал иностранными языками, не влипал в неприятности, безоговорочно слушал родителей — но всегда этого было мало. Чонин находился скорее где-то в середине рейтинга, занятия фортепиано и тхэквондо, на которые записала его мать, не приносили хороших результатов.

Единственное, что хоть как-то Чонину удавалось — гонять мяч с соседскими детьми на улице, но все носились с ним, словно с вундеркиндом. Только вот — ха-ха! — вундеркинд этот не был в состоянии и рта раскрыть на протяжении года, с тех пор как вся семья перебралась в Чикаго. В свои-то одиннадцать он едва мог произносить элементарные слова, хоть мать с отцом и приучали его к английскому чуть ли не с самого рождения. Что ж, он всегда был безнадежным сыном. А то, как он просил Тэмина помочь ему со словами и грамматикой, умолял его практиковаться вместе, просто не могло не вызывать жалость — и это тот, кто забрал все почести, первым из них начав говорить. Жалкий, никчемный — так он описал бы своего младшего братишку. Тот, тем не менее, души не чаял в Тэмине. Вечно увязывался за ним следом, находил его в школе, в столовой лип как банный лист, а дома от младшего тем более не было спасу. До тринадцати лет он строил из себя дурачка — неженку, наивное дитя, зажмуривавшееся при виде оголенной женской груди на экране телевизора. Пожалуй, это был единственный момент, когда Тэмин радовался, что родители не уделяли его воспитанию столько же времени, ведь в Чикаго не интересоваться сексом в таком возрасте было непростительно, а навязывать детям, что порно смотрят только отбросы общества — уголовно наказуемо! Было весело наблюдать за тем, как младший рдеет от одного только слова «секс» — Тэмин был уверен, что в школе на уроках биологии, при виде гениталий в учебниках, Чонин так же закрывает лицо руками, а из его ушей начинает идти пар, и мысли об этом заставляли старшего сгибаться пополам от смеха. За младшего даже стоило побаиваться, ведь он ни разу не попадался даже на мастурбации.

Честно говоря, причиной такой инфантильности служили не только мать с отцом, но и сам Тэмин — Чонин почти ни с кем не общался, дружил только с братом, а тот его (на свою голову) не отталкивал. В конце концов, Чонин, наверное, не был виноват, что родился, ведь выбирать-то не приходилось. Будучи проворным сперматозоидом, он следовал миссии выжить и добраться до враждебной яйцеклетки, покорить ее своим героизмом и слиться воедино — откуда же маленькому существу было знать, что он отнимает чье-то место, вылезая из материнского чрева? Тем не менее, Тэмина не вытесняли полностью, а лишь отнимали законное личное пространство, заставляя его ютиться в маленьком кусочке, позволять затмевать себя и унижать.

А уж когда Чонину стукнуло записаться в школу танцев, — единственное место, в котором Тэмин мог отдохнуть от всепоглощающей любви докучливого братца — терпение старшего лопнуло. Какими фанфарами сопровождалось участие Чонина в танцевальном конкурсе, как восхваляли его невероятное достижение бабушка с дедушкой! Конечно же, победа Тэмина и рядом не стояла. «Молодец, мы гордимся тобой, продолжай в том же духе» — все, что соизволил выдавить из себя их отец.

Тэмин решительно открыл глаза, как только сигнал будильника раздался в «00:00». Сопящий на соседней кровати мальчик крепко спал, не слыша звонка.

 — Эй, Чонин, — Тэмин подошел к двери комнаты и, закрыв ее изнутри, тихо приблизился к брату; в попытках разбудить тряс его плечо, продолжая шептать, — Проснись.

Младший, однако, не поддавался и все так же пребывал в глубоком сне. Тогда Тэмин, ни секунды не сомневаясь, лег рядом, забравшись под одеяло. «После этого ты перестанешь быть для всех таким распрекрасным» — прошептал Тэмин ему в лицо. Чонин все еще не пробуждался — лишь супил брови во сне, его ресницы слегка подрагивали, только начиная реагировать на прикосновения брата. Внезапно они распахнулись, и перед Тэмином предстали широко открытые глаза, полные непонимания.

 — Брат… — младший попытался оттолкнуться, но вскоре понял, что оказался зажат между телом и стеной.

 — Сегодня тебе исполнилось четырнадцать, это мой сюрприз. Ты же любишь сюрпризы, Чонин? — младший утвердительно кивнул.

 — Но…

 — С Днем Рождения, — Тэмин влажно поцеловал брата в пунцовую щеку, ближе к губам, и тот вздрогнул от прикосновения теплых губ.

Старший чувствовал, как Чонин еще сильнее вжимался в стену, пытаясь оградиться от неизвестных ощущений.

 — Это особый подарок, — чуть отстранившись, вкрадчивым голосом продолжал старший Ли, — Ты же хочешь, чтобы у нас с тобой была тайна? Только наша?

 — Да… — наивно согласился Чонин.

 — Тогда ты должен закрыть глаза и перестать толкаться — я ведь упаду, и тогда никакого подарка не получится.

Младший Ли послушно последовал указаниям Тэмина, уткнувшись носом в его ключицы.

Со звонком утреннего будильника раздался громкий стук в дверь и взволнованный голос матери снаружи:

 — Ребята, вы там? Что за новости, открывайте! Почему заперлись, боитесь кого-то?

Тэмин ждал этого момента, за всю ночь не смог сомкнуть глаз. В отличие от брата, который, как только спектакль закончился, сразу впал в спячку. До тошноты невинный, Чонин и впрямь поверил в каждое слово Тэмина. Старший влепил ему пощечину, от которой младший Ли мигом подпрыгнул. На его лице читался испуг от внезапного удара, и паника от громких звуков, разбивавших дверь, медленно охватывала его, заставляя суматошно ворочаться.

 — Надо ее впустить, а то будет ругаться, что заперлись…

 — Если сейчас откроешь дверь — она будет ругаться по другому поводу, — равнодушно заверил Тэмин, осматривая свою руку.

 — Что ты имеешь ввиду? — непонимающе уставился на него Чонин, и в этот момент его наивность, пожалуй, достигла апогея.

 — У нас с тобой был секс, — прошептал ему на ухо старший, притянув к себе за плечи; это была ложь, гнусная ложь, но из уст Тэмина звучала до неправдоподобного удивительно.

 — Что? Нет…

 — Да. Секс. Доказательства все еще на моей руке, смотри, — Чонином постепенно овладевал страх, и тогда старший Ли осознал, насколько легко будет обвести его вокруг пальца, — И на твоих трусах. Я обо всем ей расскажу. Это так грязно… Как ты мог, Чонин? Я обо всем расскажу маме с папой.

 — Нет, подожди, ты же… это не… это будет нашей тайной и… — Чонин испуганно вскочил с кровати, нервно мечась из стороны в сторону и перебирая слова.

 — Это будет тайной, если ты будешь паинькой. Делай все, что я скажу — и тогда об этом никто и никогда не узнает.

Разочарование; впервые во взгляде Чонина на брата читалась не щенячья преданность, не восторг и не любовь, а разочарование — глубокое и колючее, режущее своими острыми шипами. По щекам младшего градом покатились слезы, но Тэмин и не дрогнул, победно созерцая, как под его натиском брат разрывался на кусочки.

 — Бросай танцы. Не хочу там тебя больше видеть. Я имею ввиду, не занимайся больше этим никогда, нигде. Не подходи ко мне в школе, забудь о моем существовании, только если я сам тебя не позову. Может, еще начнешь курить? Да, давай. А еще будет здорово, если станешь таскать деньги из родительского тайника.

 — Ты мог просто попросить — я бы все сделал! — хриплый голос срывался на крик.

 — Тогда… — Тэмин не торопясь встал с кровати, вплотную приблизившись к брату, и ухо Чонина обжег горячий шепот, — Мог бы ты вообще не рождаться?