Онлайн чтение книги Amoralle: Жизнь высокоморального общества
Глава 4. Упоение

«Счастье не в том, чтобы быть богатым, иметь дом, машину, семью, а в том, чтобы быть счастливым от того, что имеешь. У тебя есть я — ты должен быть благодарен за это».

Вот уже несколько часов Чонин лежал в постели, словно черепаха, спрятавшаяся в своем панцире, укрывшись с ног до головы одеялом. Каждая клетка его тела горела — бесконечно воспламеняясь и возрождаясь из пепла, вновь погружалась в палящий огонь. Кожу, будто нежные крылья мотылька, обжигало наилегчайшее прикосновение мягкой ткани. Все тело пробирала дрожь, сердце колотилось, словно бешенное, и Чонин чувствовал, что задыхался, будто бы кислород в комнате сходил на нет.

«Порок, это порок…» — убеждал себя парень, до боли сжимая в кулак руку между ног, и по его вискам стекали маленькие теплые капли, — «Я хуже всех. Еще хуже, чем обо мне думают…».

Чонин опасливо вслушивался в звуки, доносившиеся из-за прочных стен, с улицы. Он был напуган — не столько тем, что произошло ранее между ним и Тэмином, не поведением брата и не неестественной реакцией своего тела на его прикосновения. Больше всего Чонина пугало, что после всего этого, лежа в своей комнате, в добровольном изоляторе для преступника, совершившего тяжкий грех, он был не прочь пойти на рецидив — ждал, он так страстно этого желал, что дверь скрипнет, пролив внутрь тусклый луч света, и сквозь нее пройдет Тэмин; он прокрадется на цыпочках к кровати и…

«Им стоит меня кастрировать».

Наутро, когда бурные эмоции проявили милость к Чонину и утихли, позволив ему сомкнуть уставшие от слез глаза, неглубокий сон парня прервал грубый стук в дверь, что заставил его в тот же миг вскочить с кровати, в надежде, что… однако в комнату вошел отец, поправляя тяжелую оправу очков на переносице. Он не смотрел на сына, взгляд его был сфокусирован на полу, на ковре с крупной ворсой, который уже давно не мешало почистить.

 — Выходи к завтраку, — его голос звучал холодно, отец даже эти слова умудрился произнести с нотками упрека, — Тэмин хочет, чтобы мы поели все вместе.

Четыре года. Вот уже четыре года, с тех самых пор, Ли ни разу не садились за стол, чтобы вместе разделить трапезу, как прежде. Они вообще перестали напоминать семью. Для отца нормальным стало задерживаться на работе допоздна, в иные дни посещать корпоративные посиделки в барах, миссис Ли начала проводить чуть ли не каждый вечер с подругами за бесконечными разговорами в компании бутылки красного вина, а Тэмин, похоже, нашел себе постоянную компанию — кого-то интереснее и уж явно достойнее младшего брата, к тому же его успехи в танцах только преумножались, и он уверенно оттачивал свои умения в тренировочном зале, забывая о времени, когда уже все остальные расходились после занятий. Его часто приглашали на конкурсы, хореографы активно искали для Тэмина проекты, он неоднократно получал предложения присоединиться к какой-нибудь группе подтанцовки у знаменитого артиста. Вроде бы даже некоторые из предложений он принимал. Во всяком случае, впервые кто-то из Ли изъявил желание вновь собраться вместе, но Чонин знал, что если инициатором стал его брат — совместный прием пищи должен превратиться в театральную постановку.

Младший Ли неуверенным шагом направлялся к столу, за которым уже собрались остальные члены его семьи — отец, как и в прошлом, сидел во главе стола, слева от него миссис Ли неспешно потягивала зеленый чай, наблюдая за жизнью героев телесериала, напротив женщины, с противоположной стороны стола, разместился сын. Тэмин, заметив брата и отложив горячий кофе в сторону, широко улыбнулся (впрочем, его усмешка выглядела фальшиво, однако родители сочли ее вполне убедительной) и, похлопав рукой по сидению стула подле себя, подозвал Чонина присесть. Тот послушно умостился рядом. На столе, заботливо устеленном хлопковой скатертью, парня уже ожидала тарелка с жаренным хрустящим беконом, блестящим от толстого слоя жира и источающим тошнотворно сильный запах свинины, с яичницей на масле и стакан свежевыжатого апельсинового сока.

 — Я не знал, что ты будешь, поэтому приготовил на свое усмотрение, — Тэмин повернул голову к брату, что колеблясь водил вилкой по тарелке, — Что такое?

 — Я… — внимательные взоры родителей также устремились на Чонина; да, именно этого и хотел его брат — чтобы в момент триумфального заявления зрители были сосредоточены только на младшем сыне, — Мне нельзя это есть. У меня больной желудок.

 — Прости… Я не знал, — Тэмин поджал пухлые губы и опустил свой взгляд, изображая расстройство.

Все он знал. Только вот это представление имело название «Дрянной Чонин», а не «Сказание о небрежном старшем брате».

 — Почему бы тебе просто молча не съесть свой завтрак? — во главе стола раздался леденящий голос отца, что вновь принялся изучать заголовки газеты, сделав глоток крепкого кофе, — Брат проявил к тебе заботу, разве ты не должен быть благодарен за это?

 — Мне выкинуть бекон? — Тэмин протянул руку к тарелке, облитой жиром, намереваясь убрать ее, — Если не будешь есть — я подам что-нибудь другое.

 — Нет, стой, — остановил его Чонин, — Я съем. Спасибо.

Младший Ли силой запихивал в себя завтрак, старался даже не пережевывать, чтобы не чувствовать его отвратительного вкуса, в то время как Тэмин, делая вид, что переписывается с кем-то по мобильному, тайком победно наблюдал за братом, который давился жирной пищей.

 — С тобой правда будет все в порядке? — обеспокоено спросил Тэмин, невзначай положив свою руку на колено брата; этот жест остался родителями незамеченным.

 — Д-да, — Чонин вздрогнул, выронив из рук столовый прибор, — Из-за одного раза ничего не будет…

Парень нервно отглотнул апельсинового сока, почувствовав, что рука Тэмина скользнула выше. Он попытался убрать ее, но проворные пальцы вновь заняли прежнее место на его штанине. Чонин и слова сказать не мог, лишь ерзал на сидении в тщетных попытках сместить стул; под пристальным наблюдением родителей, словно посетителей в зоопарке, нельзя было внезапно просто встать из-за стола и уйти (мать с отцом сочли бы такое поведение за вопиющую грубость), младший лишь надеялся, что брат поймет его безмолвный протест. Конечно же, тот все понимал, но даже не думал останавливаться.

Напротив — намеревался зайти еще дальше в своих играх, и в следующий миг его рука уже расположилась на паху брата. Тэмин с невозмутимым выражением лица поглаживал его, продолжая смотреть в экран телефона, изредка поднимая взгляд то на родителей, то на стремительно краснеющего Чонина. Старшего так искренне забавляло его смущение — как и прошлым вечером, нескромные прикосновения Тэмина вызывали отклик в теле младшего Ли, поэтому теперь уже не было и малейшего шанса, что тот ретируется, и Тэмин мог довести задуманное до конца. Что может быть лучше столь восхитительного унижения?

 — Тебе плохо, Чонин? — Тэмин заботливо коснулся второй рукой пылающей щеки брата, — Выглядишь неважно.

 — Все нормально, — сквозь прерывистое дыхание ответил Чонин, неуверенно начиная новую партию в спектакле; сценарий вроде был понятен, его суть никогда не менялась, однако последующие шаги брата предугадать было сложно, потому свои реплики Чонин был вынужден придумывать на ходу, изощряясь в импровизации, — Просто душно.

 — Я принесу тебе воды, — заторопился Тэмин.

Вставая, он небрежно махнул рукой, тем самым задев чашку, стоявшую перед ним, и ее все еще горячее содержимое выплеснулось на Чонина. Младший Ли рефлективно вскочил со стула, забыв о постыдном бугорке в джинсах, что так старательно возводил его брат.

 — Ах, — вскрикнул Тэмин, — Прости! Ты не обжегся? Быстро снимай штаны — нужно приложить лед, да и пятно может остаться, нужно…

Внезапно к горлу Чонина подступил тошнотворный ком. Слова превратно обеспокоенного брата доносились откуда-то издалека, а комната, казалось, превратилась в акварельный рисунок, что от избытка воды расплылся по бумаге. Живот заполнила резкая боль, будто бы младший Ли несколько мгновений назад запихнул в себя тарелку острых лезвий, и они настойчиво рвались обратно. Чонин излился зловонной массой, не в состоянии больше сдерживаться, и то ли по иронии, то ли высшей справедливости ради, под ее поток угодил Тэмин.

 — Боже! — он прикрыл нос рукой, уже слишком поздно отступая назад — такой развязки брат явно не ожидал.

 — Отведи его быстрей в ванную! — впервые за утро подала голос миссис Ли, — Я приберусь здесь.

Взяв под руки брата, Тэмин потащил его в уборную — ноги младший Ли переставлял с трудом, а новый рвотный позыв, судя по всему, в нетерпении просился к исполнению. Успешно доставив его в ванную, прежде чем Чонина вновь вырвало, и оставив в обнимку с унитазом, Тэмин негромко выругался, стягивая с себя замаранные брюки и раздраженно бросая их в стиральную машинку.

 — Черт бы тебя…

 — В этот раз твой план провалился? — Чонин повернул голову к брату, насмешливо улыбаясь, как только спазмы прекратились.

 — Почему же? — осматривал свой джемпер старший Ли на предмет пятен, — Вышло вполне зрелищно. Правда, не думал, что тебя вывернет. У меня даже трусы в твоей блевотине, боже! — Тэмин брезгливо стянул с себя оставшуюся одежду, отправив ее вслед за брюками, — Раздевайся!

Шум душа заполнил стены комнаты. Тэмин немедля забрался в ванну и направил на себя горячие струи воды.

 — Давай, присоединяйся.

 — Послушай… Это уже слишком, — тяжело дыша прошипел Чонин, он все еще опирался руками на унитаз, — Прекрати.

Тэмин раздраженно выдохнул и, оставляя на плитке мокрые следы, подскочил к брату. Чонин был не в состоянии как следует сопротивляться, поэтому старший без проблем стянул с него замаранную одежду.

 — Открой рот, — Тэмин оттянул нижнюю губу брата и что-то положил ему на язык, через несколько секунд по рту расплылась горечь, заглушенная сладкими добавками, и Чонин понял, что это была таблетка, которую он обычно принимал, когда его боли в желудке обострялись, — А теперь вставай, — младший Ли бросил на брата умоляющий взгляд, когда тот взял его под руки, — Я просто вымою тебя, не беспокойся. Дверь на замке.

 — Ну что, полегчало? — парни расположились в наполненной до половины ванне, которая позволяла вместить в себе еще и кого-то третьего, Чонин расслаблено лежал на груди Тэмина, а тот придерживал брата, чтобы его голова не погружалась в воду; младший утвердительно кивнул, — Славно.

«У вас все нормально?» — поинтересовалась из-за двери миссис Ли, ее внезапно раздавшийся голос заставил Чонина вздрогнуть, однако брат успокаивающе погладил его по предплечью.

 — Я же сказал, что запер дверь, — нервно шепнул он, а затем поспешил ответить матери, — Да, все хорошо, просто Чонину нужно отдохнуть.

Шаги за дверью отдалялись, и младший Ли облегченно выдохнул, как только они совсем утихли.

 — Прям как в детстве, — спустя короткую паузу вновь заговорил Тэмин.

 — Что?

 — Раньше мы часто купались вместе.

 — Мы уже не маленькие.

 — Да. К тому же, из-за этого, похоже, ты вырос извращенцем, — Чонин ничего не ответил, и пальцы Тэмина медленно опустились к низу его живота, — Скажи: может, ты соврал, что у тебя не встает? Специально, чтобы надуть меня?

 — Мне не хватило бы на такое фантазии, прости.

 — Значит… — Тэмин на мгновение умолк, перебирая тонкими пальцами кудрявые волоски на животе брата, — Мне ничего не стоит тебе подрочить — в этом не больше смысла, чем в рукопожатии. Если как следует попросишь — я смогу тебе помочь.

 — Помочь? Мне? Не похоже на тебя.

 — Ты, должно быть, шутишь, — рассмеялся старший Ли, — Мне и в голову не приходит ничего более унизительного. Чем чаще потакаешь своим прихотям — тем ничтожнее становишься. К тому же, твои желания омерзительны. Я так старался сделать из тебя настоящего ублюдка, а оказалось, что ты от природы аморальный… «Аморальный ублюдок Ли Чонин» — звучит как титул, ты мог бы…

Вода в ванной покрылась прозрачными узорами. Внезапно Чонин привстал, развернувшись к брату. Тэмин умолк, в кои-то веки растерявшись, пронзительный взгляд парня заставил его напрячься — младший Ли не говорил ни слова, его беспросветно черные волосы, налипшие на лицо, напоминали изящные штрихи японской каллиграфии, вода стекала по его крепкому телу, остывшими каплями падая на грудь Тэмина. Чонин так дерзко смотрел прямо брату в глаза, словно пытаясь вытянуть одну из нитей, за которую смог бы потом дергать, как кукловод. Он наклонился ближе; его горячее дыхание, сохранившее в себе мятный аромат зубной пасты, одурманивало почти головокружения, и в тот момент, впервые за всю свою сознательную жизнь, Тэмин оказался бессильным перед младшим братом, перед его поцелуем, заставшим врасплох. Чонин упоенно ласкал бездвижные губы, словно пустынный странник, прильнувший к роднику, дабы утолить мучительную жажду. Резкая боль от укуса и горечь крови на губах заставили его отстраниться. Глаза брата пылали ненавистью, а его красивое лицо исказила гримаса отвращения. Чонин приготовился получить удар за свой нахальный поступок, хоть, несмотря на слабость к страданиям брата, раньше старший Ли ни разу не использовал рукоприкладство.

 — Вали, — спокойным голосом сказал он, откинув голову на бортик ванны, — Ублюдок.

Часы показывали ровно полночь. Каждый год в этот день и в это время Чонин просто лежал в постели, не смыкая глаз, пока первые лучи солнца не просачивались сквозь плотную ткань шторы — и лишь тогда засыпал. Свой личный праздник младший Ли перестал отмечать с четырнадцати лет — он уже не являлся особенной датой, которую человек с нетерпением ждет на протяжении всего года. Обычно, в этот день ничего не происходило: отец лишь мог вручить пару хрустящих купюр с насильно выдавленными из себя словами «С Днем Рождения», даже не одарив сына теплым взглядом. Мать оставляла утром для него порцию супа из водорослей*, но никогда не ждала, чтобы поздравить лично. Последний подарок старшего брата ознаменовал окончание счастливой и размеренной жизни Чонина. Поэтому четырнадцатое января вполне могло быть вычеркнуто из всех календарей.

Из коридора раздался приглушенный звук приближавшихся шагов. Чьи-то ноги аккуратно подкрадывались к комнате Чонина, словно грациозные лапы хищника, готовившегося напасть на жертву, старались не выдавать себя, как можно тише ступая по поскрипывающим половицам. На мгновение шаги утихли, остановившись у самой двери, будто бы сомневаясь, будто бы не решаясь пройти свой путь до конца. Чонин затаил дыхание и крепко зажмурился, внимательно вслушиваясь в каждый звук. Парень не осмеливался и пальцем шевельнуть, пока замок не щелкнул, заперев комнату изнутри, и его кровать прогнулась под весом второго тела. Вошедший отбросил одеяло в сторону, тем самым обдав младшего Ли потоком ледяного воздуха слабо обогреваемой квартиры. Парень вздрогнул, бедра Чонина окутало тепло стройных ног, и лишь тогда он отважился открыть глаза. Обнаженное тело, продрогшее от зимней прохлады, было прикрыто лишь маленьким куском ткани боксеров, локоны осветленных до предела волос блестели в тусклом свете фонарей с улицы, ниспадая на лицо, выражавшее лишь безразличие. Брат смотрел на Чонина сверху, словно на мелкую букашку, которую вот-вот собирался раздавить.

 — С Днем Рождения, — почти беззвучно прошептал Тэмин, прикусив нижнюю губу.

Он действительно пришел. Не смог не прийти. Вызов, брошенный ничтожным младшим братом, не оставил его равнодушным, правда, принятие решения заняло у него целую неделю. Похоже, с этого момента брат перестал быть для Чонина непредсказуемым.

Младший Ли ухватил руками гладкие бедра, почувствовав горячий язык на своих губах, что жадно проникал в его рот. Тэмин исступленно извивался в объятиях брата, а тот настолько сильно прижимал его к себе, что их тела чувствовали друг друга каждой клеткой — разгоряченные, они плавились, словно податливый воск, сливаясь во едино.

Да, брат был прав. Чонин — ублюдок, отброс общества, гадкий паразит, отравляющий жизнь близким. Его репутация занимала почетное место худшей из худших, и любой поступок — как хороший, так и скверный — уже никак не мог на это повлиять. Все, чем он мог искупать свою вину перед Тэмином — позволить ему раз за разом сбрасывать себя с обрыва морали в глубокий ров с дерьмом. Младшему Ли была отведена роль мученика, пожизненно принадлежавшего лишь одному Богу из плоти и крови. Их крови. И Чонин был благодарен за каждую возможность истязать себя, ради удовлетворения брата он бы с радостью переписал всё существующее в этом мире в запреты, чтобы Тэмину было весело наблюдать за тем, как он бесстыдно их ломает. Какую бы боль они ни причиняли, даже если бы после этого в теле Чонина не осталось и капли крови.

Тем не менее, этот плод Чонин с удовольствием вкушал — он был одновременно сладок и терпок до судороги во всем теле, но беспощадно разъедал своей жгучей горечью изнутри.

Это был момент истинного грехопадения, начало теперь уже необратимого пути в преисподнюю.

Вот только один ли Чонин ступил на эту тропу?