Онлайн чтение книги Семь_я Sem_ya
Глава 3. Шрамы

Шейн неотрывно смотрел на потолок и даже не заметил, как ночь сменилась на утро. Он чувствовал дрожь и не хотел подниматься, вливаться в жизнь замка, страны, мира. Он всего лишь хотел остаться в кровати. Хотя бы навсегда. «Но сделать это — почти то же, что и умереть». Так Шейн говорил себе после каждого рассвета, и именно эти слова заставляли его подниматься на ноги каждый день и идти поднимать на ноги всё, что рухнуло до его прихода.

Шейна мучила хроническая бессонница, а потому похож он был на призрака — глядишь, вот-вот сделается прозрачным. Глубокие мешки под глазами, худое лицо от недоедания из-за работы. Нервы сдавали. Он старался всё наладить и улучшить эту страну, но все почему-то делали совершенно не то, что он говорил им. Ладно уж, возможно масштабы страны были для них чересчур велики, но даже в мелочах… Попросил слуг выставить серебряную чашу, а они решили, что негоже прибедняться кронпринцу, и поставили золотую. Недотёпы! Шейн голос сорвал на одной недалёкой служанке, а в итоге его стали бояться все. Да это он должен был их бояться — с такой-то исполнительностью!

Из-за его резкости в коридоре все служанки избегали его и проходили мимо, оставляя лишь кроткие поклоны в лучшем случае. И не у кого было спросить, почему до сих пор окно в его комнате, вернее, пустая дыра, которая всегда его тревожила, не была закрыта? Небрежно вытесанный квадрат в стене, через который в комнату проникают и всякие насекомые, и ветер, а скоро и стрелы от скуки пускать начнут. Пора бы уже давно поставить витраж, но кто этим занимается? Первым делом почему-то решили установить его в покоях королевы, чтобы солнце не тревожило её больные глаза. И никого не волнует, что Эдее наплевать на всё: и на солнце, и на витражи, и на себя в целом. А у Шейна серые глаза потускнели и выцвели от того, с какой неотрывностью он вглядывался в документы, и утреннее солнце не только тревожило его неспокойный сон, но и выжигало несчастные глаза. Потому Шейн считал, что ему нужнее. Да вот только с мнением будущего короля никто не хотел считаться. А зачем? Возможно, он не удержит этот трон и больше года. Возможно, он тоже, как и братья…

Он слишком боится смерти. Его пугает всякая незащищённость. Если пить не из серебра, можно вкусить яду и умереть мучительной смертью. Если стоять возле окна, можно выпасть из него, стать целью лучника или попросту быть сброшенным — последний вариант в этом замке казался наиболее вероятным. Потому что внутри этих стен разрастается заговор. Потому что служанки с придворными шепчутся за его спиной, мечтая воткнуть туда нож, и втихаря смеются над его беспомощностью. Он стоит гораздо выше, но не способен сделать ничего без одобрения короля, потому что так тут устроено. И почему-то все видят лишь то, как высока эта должность, но никто не хочет взглянуть на то, сколь она сложна и сколько человеческих сил отнимает. И они слепо хотят её себе, но пока ещё нет смельчаков, готовых сделать первый шаг. Но как скоро таковые найдутся? Ведь в замке этот непредсказуемый Шаб. Этот сопляк, который не покидает его стен, но смеет прямо в лицо будущему королю пускать откровенные угрозы. Он, верно, также хочет занять трон, ибо имеет на это право (только об обязанностях не задумывается). Опасность кроется повсюду, и Шейну нельзя терять бдительности. Ещё и чужак в замке. Эта… падшая женщина. Которая наверняка продалась королю, чтобы остаться в королевском замке и забыть о жизни в нищете, надела платье фрейлины и теперь ходит по пятам за королевой. Две непредсказуемые женщины, два непредсказуемых брата, опасный и эгоистичный король, слуги и стадо младших сестёр. В замке заговор, а мир сходит с ума вместе с его обитателями. Вместе с Шейном.

Он бросает мимолётный взгляд на окно, не закрытое стеклом, чрез которое беспрепятственно проливаются лучи солнца в его покои. В последнее время его часто занимают бесполезные вещи, вроде долгого смотрения в одну точку. Но ведь там есть, за чем наблюдать. Там вдали, куда не достигнуть человеческому взгляду, за горизонтом, на юге прямо сейчас разгорается ожесточённая битва, которая однажды подползёт к стенам замка и сравняет его с землёй. Но до этого далеко, а близко, прямо под этим окном, сад с розами, которые только зацвели, а увянут совсем скоро. Зачем высадили эти колючие цветы? Хорошо, что Шейн ни за что не прикоснётся к их шипам и не позволит их красоте себя обмануть, потому что кто-то может воспользоваться даже этими розами и смазать их шипы ядом. А под окном в саду гуляют женщины, много-много младших сестёр и служанок, имена которых принц не называет обычно по ненадобности, и Эдея. Зачем здесь этих девушек столько, если лишь одна Хаз за ней ходит верно в совершенно ей не подходящей одежде. И… ещё кое-кто следует за ними по пятам.

Хаз понимает, что деньги с неба не падают, а предложение ей сделали выгодное — быть фрейлиной и лекарем самой королевы. Да, алчность это порок, но когда скитаешься по улицам и в поисках еды порою приходится залезать в свинячий хлев, эта работа просто не может прийтись не по душе. Экзорцист-то здесь сейчас никому не нужен, разве только самой Хаз. Ради этого она даже смирилась с длинным платьем, в котором нельзя ездить верхом — несомненно, это оковы, сковавшие её, чтобы она не смогла покинуть это место. Это лишнее, Хаз всё устраивает, пока никому нет до неё дела. Даже Эдея сегодня смирная. Она впервые за долгое время посещает улицу. Солнце сегодня достаточно жгучее и может повредить её коже, поэтому Хаз одела её в свой плащ — своего у королевы почему-то нет. Девушке даже нравится немного — вот так заботиться о ком-то и быть кому-то полезной. К тому же, с Эдеей совершенно не нужно говорить, она не задаёт вопросов и просто принимает всё. Иногда она срывается, но успокоить её можно, если утешить и спеть колыбельную. Хаз узнала об этом совсем недавно. И в итоге сейчас единственная проблема состоит в том, что Эдею пагубно манят прекрасные цветы, и она колет свои хрупкие пальцы о шипы, а Хаз не успевает залечивать ранки так быстро. В небольшой сумке на плече она всюду носит с собой самодельные травяные мази и склянку чистой воды на такой случай, а подобный случай подворачивается весьма часто. Но всё же, несмотря ни на что, именно с королевой Хаз комфортно, потому что ей кажется, будто она находится сама с собой в тихом уединении и покое. Но это мнение ошибочно.

— Новенькая фрейлина, поди-ка сюда! — незнакомый голос не звучал угрожающе, наоборот, тон был дружелюбный и воодушевлённый. Но у Хаз мурашки пробежали по спине.

Ей, привыкшей жить в замкнутости и после в одиночестве, всё ещё было некомфортно среди особ высших чинов, не считая апатичной Эдеи. Но в этом прекрасном саду к ней обратилась прекраснейшая девушка из всех, которых Хаз когда-либо встречала — одна из принцесс, живущих в этом замке, Сейла, самая старшая из них. Она имела характерные для леди длинные и достаточно пышные волосы цвета бронзы, пышное персиковое платье подчёркивало её пышную фигуру и сама она была пышна, как цветы персика. Такой красоте можно было бы позавидовать, но что толку завидовать принцессе? Хаз мельком взглянула на своё скромное платье, и ей стало ещё более неудобно представать в таком неподобающем виде. Принцесса улыбалась, а Хаз не могла понять причины этого: неужели в этом месте с такой угнетающей атмосферой вообще можно было радоваться? Или она просто хочет подшутить над её короткими обрезанными волосами и мальчишеской статью? Непонятно.

— Да, Ваше Высочество? — поклонилась Хаз вежливо.

— Плюнь, — буркнула Сейла. — Не быть мне Высочеством, хоть убей. И давай на ты, фрейлина. Давай дружить.

На секунду от этого предложения Хаз впала в ступор. Но кристальная чистота серых глаз принцессы свидетельствовала о полной серьёзности её предложения. Подобное сквернословие было странно и даже несколько дико слышать из уст девятнадцатилетней взрослой девушки королевской крови по отношению к безродной нищенке, пусть даже фрейлине, и Хаз отнеслась к ней с подозрением. Однако же Сейла по своей природе просто была леди легкомысленной и разговорчивой и зачастую старалась не выходить из этого образа.

— Просто я уже знаю всех в замке, и их лица мне невероятно наскучили. Служанки болтать со мной не хотят, шугаются, братья и сёстры тоже. Со мной никому не интересно. Мне одиноко, и больше всего в жизни я хочу узнать о внешнем мире, откуда ты пришла, — Сейла поднесла палец к губам и оглянулась по сторонам, — и сбежать однажды отсюда на волю.

— Тогда не стоит говорить о своих намерениях первой же встречной, — неловко улыбается Хаз, не зная, что и сказать на это. Не очень уж у неё выходит подобрать нужные слова. — А то планы пойдут прахом.

— И то верно. Совет хороший, леди Хаз. Но зато я буду знать, откуда утечка, если дам тебе ложную информацию, — хитро подмигнула Сейла.

Хаз отметила её непривычные манеру речи и образ мышления, не свойственные обычно благородным особам. Неужели существуют ещё те, что готовы убежать из места, где прочие страстно желают оказаться? Хаз мало с кем говорила за свою жизнь и не особо знала о нравах принцесс, но поведением этой была достаточно удивлена. Хаз ранее не считала себя любителем долгих и пустых бесед ни о чём, но такой приятной светской беседы не вела ещё никогда. Что-то в этой принцессе — то ли некое очарование, то ли харизма — её привлекло, и она продолжила разговор. И почему-то из её прежде молчаливых уст слова лились, как водопад, и нельзя было утаить даже самую малую правду.

— Мы с тобой, кажется, родственные души, — улыбнулась Сейла, внезапно потрогав Хаз за волосы и сделав сочувствующий вид. Жалко было остриженное. Но это была не та жалость, что была похожа на издёвку. — Скажи, что стало с твоими прекрасными локонами?

— Они никогда не были прекрасными. Там, где я жила, их всегда нужно было подстригать коротко. Потом мои волосы просто… обгорели, и пришлось их действительно коротко срезать.

Сейла кивнула понимающе, и Хаз почувствовала, что кому-то действительно есть дело до неё. Сейла использовала запрещённые приёмы и, отвлекая Хаз от дела, вещала о своей собственной нелёгкой доле:

— Вот ты нянька и я тоже нянька. Я, сколько помню себя, о младшеньких заботилась. А тебе вот досталась она. Хоть я её и ненавижу, а ты обращайся, если помощь будет нужна.

— Почему ненавидишь? — спросила Хаз. Конечно, она, наверно, лезла не в свои дела и следовало бы смолчать. Она и сама видела королеву «во всей красе» и могла понять причину.

— А почему ты «Хаз»? — Сейла перевела тему. — Что за странное, необычное имя?

— Я взяла его себе сама в честь того, что покинула отчий дом и пошла по другому пути, — сдержанно ответила Хаз. Вдруг она увидела, что Эдея прилично так отошла, и поспешила догнать. Сейла статной походкой пошла следом, потому что Хаз подогрела её интерес.

— А как же тебя до этого звали? И кем ты была, что жила в таком месте, где волосы нужно коротко остригать?

Хаз догнала Эдею и отдышалась. Платье немного задралось, пришлось поправить. Сейла смотрела на неё выжидающе, но Хаз не услышала её вопросов, а потому попросила повторить, о чём малость пожалела. С одной неудобной темы перешли на другую. Что ж, Хаз ничего не скрывала и не собиралась, потому что и скрывать-то было нечего. Она всегда была словно на ладони. Сейла открылась ей, поэтому она не видела причины, почему бы и ей не открыться в ответ.

— Раньше меня звали Хезер. И я была монахиней.

***

— …А вот я, когда в монастыре жила, всякого там навидалась! Вот мужчины были!

Проститутки не знали смущения, поэтому и разговоры свои любили вести достаточно громко. Была в том некая страсть, провокация, стимул. Отчасти, соревнование. Падшие женщины часто делились историями своего прошлого, стараясь друг друга перебороть в том, кто чего больше за жизнь свою повидал плохого или хорошего. Но были и немногие, что своё прошлое держали под завесой тайны.

«Подумать только, из монастыря да в бордель. До чего порою доводит нас жизнь», — в таких раздумьях хозяйка проводила утро, выпивая бокал чего-нибудь некрепкого. Не столько ради своего собственного удовольствия, сколько ради удовольствия своих клиентов. Мужчинам нравятся податливые женщины с томными взглядами, поэтому во всём есть свой расчёт.

Стелла умеет вести беседы и заводить речь туда, куда нужно ей. Даже если на самом деле она не любит разговоры, и предпочла бы молчать. В свободное от работы с мужчинами время Стелла лишь задумчиво молчит и слушает, но девочкам вести беседы и сплетничать она не может запретить никак. Пусть хоть чем-нибудь в жизни тешатся, раз эта жизнь завела их в бордель.

— Я хочу уйти, — отвлекая хозяйку, безымянная проститутка, которая не проработала и двух месяцев, перед ней стала на колени. Стелла кашлянула и поставила бокал на стол, сложив руки на груди от недовольства. Хозяйка никогда не требовала от куртизанок стоять перед ней на коленях, а эта сама поставила Стеллу в такое положение, будто та смотрит свысока, будто хочет, чтоб ей поклонялись. А подобное Стелле не нравилось.

— Но ты ведь ещё не уплатила свой долг, — говорит хозяйка борделя.

— Я выплачу! Но… Не так. Я больше так не могу. Я найду другой способ, леди Стелла.

— Ты знаешь, дорогая, что я не держу тебя здесь. В конце концов, долг ты выплачиваешь не мне и пришла сюда по своей воле, поэтому и уйти можешь в любое время, — ответила Стелла, опускаясь на колени, беря работницу за руки и с материнской нежностью глядя в глаза. Стелла была не такая, как все. Точнее, она хотела таковой быть. Она смотрела на своих девочек сочувственно и нежно и всегда понимала, что сама она абсолютно ничем не лучше их. Но и не хуже.

— Но я должна поблагодарить Вас, что приютили и не были ко мне жестоки. Я не знаю, чем думала, когда решилась продать себя, — жалостливо сказала девушка. — Но я считала, что условия в борделях и обращение будут хуже.

— Это так, — улыбнулась Стелла. — Но я держу бордель не для рабского труда, а для наслаждения. Поэтому я никогда никого не обижаю и не принуждаю ни к чему так, как это делали со мной. Знаешь, люди работают гораздо лучше, когда они сами желают это делать. Но ты не хочешь, и такая ты мне здесь не нужна. Поэтому ступай с Богом и поминай меня добрым словом. И не возвращайся сюда больше никогда.

— Спасибо! — со слезами на глазах молвила девушка. — Я ни за что не забуду Вашу доброту.

— И процент от заработка не забудь отдать.

Стелла подпирает рукой подбородок, и думается ей, что на всех вряд ли хватит её хвалёной доброты. Бизнес терпит от неё убытки. Но Стелла на старости лет не настолько очерствела, чтоб ставить деньги превыше человеческих чувств. В конце концов, после кончины деньги просто расходятся по чужим рукам, а вот люди её доброты не забудут, верно?

Но иногда и доброта бывает чрезмерной. И поскольку Стелла всё ещё не смогла провести эту для себя эту грань, никогда в этих стенах не утихнут подобные разговоры:

— …А слышали, что её снова отвергли?

— …Кто-кто?

— Да чёрт с ним кто! Кого — вот что важнее! Нашу Хозяйку! И почему? Мол, старая она!

— Но в тридцать пять лет списывать проститутку со счетов…

— Да будет тебе! Нас и в двадцать пять уже гонят отсюда! Всё же, возраст — тоже товар. И он портится.

— А ещё говорят, что с ней невозможно спать, мол, громкая.

— Храпит?..

— Да какое там! Вскрикивает во сне. Плачет. Шугаются все и больше к ней не возвращаются. Одноразовая шлюха. Она бы, наверно, уже давно ушла от дел, если бы не тот клиент…

— Какой? Неужто наш постоянный? И она его… заводит? Правда что ли? Ох-х… Ну и вкусы.

— Так он не спал с ней ни разу. Она, видать, на это надеется. Ну ничего. Вот переспит, и его как ветром сдует!

— Нет, не хочу-у, он ведь такой красавчик!

— И потаскун, каких ещё поискать. Стоят они друг друга, право.

Стелла с ухмылкой отпивает из бокала. Чёрт с ними, с девками. Пусть тешат самолюбие, пока молодые. Пусть говорят, пока языки позволяют, пусть выливают грязь. Пусть наслаждаются хотя бы этой мизерной свободой слова.

Стелла слышит радостный визг девушек и выглядывает в окно. Конечно, столь бурную реакцию вызвал у них Нил, пришедший, как всегда, до полудня. Хоть время по нему отмеряй. Будто только сейчас удалось сбежать из закрытой темницы. Нил, этот молодой совершеннолетний юноша, дышащий свежестью, вызывал у многих девочек романтические фантазии. Может, потому что скрывал своё происхождение и статус, а выдал лишь имя и возраст, и в том были некие азарт и таинственность, будоражащие юные души. За два года, что он ходил сюда, он всегда был открыт и дружелюбен, но начистоту так ни разу и не открылся никому. Загадочный золотоволосый парень, не дающий девицам спать ночами и крадущий их сердца.

— К кому сегодня, дорогой? — сладким голосом у ворот встретила его Стелла. Должна же она была хоть временами покидать заведение. Поприветствовать постоянного клиента было отличным поводом. — Блондиночку или брюнеточку? Рыжие подорожали, если что. Но я могу скинуть цену, если придёшь завтра на весь день, м?

— Я хочу Вас, — сходу выпалил Нил, чем шокировал и одновременно позабавил Стеллу. Мальчишка-то со нравом оказался. Как будто слышал то, о чём вещали эти грязные рты.

— Разве не знаешь слухи о том, что со мною нельзя уснуть? — хозяйка показала на мешки под глазами, ведь травы, пудра и косметика, которыми она уже давно не пользуется, и раньше не могли скрыть все её изъяны, а теперь и подавно не могут. Травы, пудра и косметика не избавляют от ночных кошмаров.

— А я и не спать сюда пришёл, — твёрдо настоял Нил.

Стелла усмехалась про себя этой ситуации. Будто предсказание услышала. А ведь девчонка из монастыря была, а в монастырях нынче всякие ведьмы водятся — может и впрямь что знала о будущем. И, конечно, на мгновение Стеллу охватила тревога. Вдруг действительно после единой ночи с ней он прекратит посещать бордель. Не хочется утратить такого важного клиента, но ещё хуже для неё — осознание своей ненужности и невостребованности. Но он так настойчив. Он непреклонен и совершенно уверен в своём выборе. Что ж, Стелла тоже решает, что отказать в услуге ему сейчас будет не слишком хорошо, раз он проделал долгий путь.

— Имей в виду, я обхожусь дорого, — сдалась она, а на это он лишь решительно показал ей большой мешочек, в котором характерно позвякивали монеты. Стелла улыбнулась и пригласила его внутрь под заинтересованные взгляды проституток.

Комната хозяйки была самой большой и изящной во всём борделе. Некогда туда стремился каждый, но не дано было никому, а ныне лишь единицы. Стелла, годами подстраиваясь под чужие предпочтения, имела несколько лиц: она могла быть всем, чем бы клиент не пожелал. Притвориться как рабыней, так и самой королевой не составляло для неё труда. Она могла выкрасить волосы ради этого, могла порвать платье, могла поранить саму себя. Естественно, это всё денег стоило немалых.

Окна завешаны тканями, комната в полутьме, и создаётся впечатление, словно на дворе ночь. Стелла зажигает свечи с ароматом, но не спешит снимать одежду. Нилу всегда нравился её целомудренный образ: Стелла носила длинные платья, похожие на дворянские, которые полностью прикрывали рукава, опускались до пят и не позволяли ногам оголяться. Нил мечтал узнать, что же скрывают эти ткани. Но Стелла лишь стояла вполоборота и смотрела на него, будто что-то предвкушая.

— Я могу быть аристократкой, — томно начала она, спуская ткань с плеча, — служанкой или монашкой… А кем хочешь ты?

— Чтобы Вы были самой собой, — ответил он без раздумий. Сегодня Нил по неизвестной причине был чересчур серьёзен, хотя обычно относился ко всему с лёгкостью. Стелла привыкла к такому его поведению, а потому сейчас она не могла совладать с ним. Наверное, что-то произошло?

— Это не тот ответ, которого я ожидала, — ответила она с тяжёлым вздохом, медленно сбрасывая своё платье.

Первыми полностью оголила плечи, а потом спину. Увидев её, Нил прикусил губу. Платье упало на пол, и холод пробежал по её бёдрам и коленям. Она стояла неподвижно, ожидая его реакции. Нил подошёл к ней и начал осторожно целовать шею, а руками провёл вдоль позвоночника.

— Откуда… Эти шрамы? — с опаской спросил он, посмотрев ей в глаза.

Большой и широкий, от глубокой раны, шрам тянулся вдоль талии, исполосованный мелкими и грубыми рубцами. Маленькие полоски-царапины украшали голень.

— Из моего тёмного прошлого, — уклончиво ответила Стелла, отводя взгляд. — Вот она я. Неужели нравится?

Она стеснялась своего тела, которое во имя работы должно было оставаться идеальным. Но прочим клиентам было плевать на это, они лишь жаловались на плохое качество и просили в следующий раз замазывать следы пудрой. Но следующих разов не было. И среди них Нил единственный, кто поинтересовался, откуда взялись эти шрамы. Было ли это тревожным знаком? А ещё, всё же, слова других проституток не выходили у Стеллы из головы. Они поколебали её уверенность.

— Нравится, — непреклонно ответил Нил. — А теперь взгляните и Вы на меня, не отворачивайтесь, ведь я смотрю сейчас лишь на Вас одну.

— Я не хочу вызывать жалость, — сказала Стелла. — Я не хочу, чтобы кого-то, кроме меня самой, заботили мои шрамы.

— Ваши шрамы мне не безразличны лишь потому, что мне плохо от того, что Вам было очень больно.

— Я не хочу, чтобы тебе было плохо. Я хочу, чтобы тебе было хорошо.

Эти слова зазубрены, заучены до дыр в её подсознании. И она даже сама не знает, правда ли это или очередная реплика для соблазнения мужчины. Стелла проводит по волосам Нила, которые на солнце будто золото, а в тени бронза. Они словно меняют цвет в зависимости от ситуации, и этим так напоминают Стелле саму себя. Вернее, не эту, падшую и распутную, а ту себя, которую она всегда пытается забыть, притворившись кем-то другим. Так ведь проще и интереснее. Но иногда её истинное «я» всё же вырывается наружу, и она спрашивает:

— Почему я на этот раз?

Это странный вопрос с её стороны, а клиент не обязан отвечать. Но Нил всё же, вздыхая, говорит:

— Раньше я не мог осмелиться. Я не считал себя достойным Вас.

— Так что же изменилось?

Скорбь отразилась на его лице. Та, которую он скрывал под личиной пьяного безразличия и о которой никому не говорил. Он не придавал значения смертям родных ранее и пытался не придавать и впредь, но порой это навязчивое чувство утраты настигало его, несмотря на то, что он был не столь близок с покойным братом. Он пытался казаться сильным и непоколебимым в своей манере, но отношение других к этому и к ему самому просто выбивало его из колеи. И он предпочитал возвратиться в свою зону комфорта. Где он не стеснялся и открыто отвечал на вопрос хозяйки:

— Просто я стал на шаг ближе к возвышению. Более достойным Вас.

Её изумляет этот парень, чьи нежные руки обнимают её тело, чьи губы целуют её грудь, ведь действительно умеет красть сердца. Потому что он находит ключи и открывает замки к самому потаённому, сам того не осознавая. И этой ночью, когда Стелле приснится кошмар, он просто обнимает её крепко, будто совсем не чужой, и страдания вмиг прекратятся. Но всё это лишь на короткое время, ведь утром он, как и все до него, покинет её. Верно?

***

Сейле кажется, что она всё-таки спугнула Хезер своей непрекращаемой болтовнёй. Какое же, всё-таки, необычайное имя, а какая загадочная история со сгоревшим монастырём, которую она успела выведать. Сейла любила тайны, любила быть в курсе всех событий. Она была ушами и глазами этого замка и, по сути, она была здесь всем.

Девочки, все принцессы, ютились в небольших комнатушках восточного крыла, потому что все остальные части замка отец им посещать запретил. Средненькие, лет семь-десять, няньчились с малюткой четырёх лет. Королеве было некогда и не до этого, служанки вообще сторонились восточного крыла. Девочкам, особенно подросткам, бывало скучно, и они могли поднять такой шум, что и замок пробудится. Сейла долгое время пыталась быть для них матерью, поскольку в свои девятнадцать была самой старшей. Пыталась воспитывать, указывать, ухаживать. Но потом её просто перестали слушать — «повзрослели». Больше ни во что не ставили, огрызались, перечили или попросту игнорировали. Ничего не помогало. Сначала Сейла ужасно переживала, а потом взяла и плюнула на них, как и Эдея. Иногда заботилась о самых младших, а старшие… Пусть сами себя воспитывают, решила она, раз такие взрослые. И стала жить, как ей хочется, и пытаться исполнить лишь свои собственные мечты. Всё равно на девушку здесь никто внимания не обращал.

Сейле отчасти нравилось быть занозой в заднице. Особенно, в задницах принцев. С покойным братом она, кажется, и не общалась почти, поэтому его смерть совсем никак на ней не сказалась. Ладила она с одним лишь, а другие просто ужасно бесились при виде неё. Именно она была той, что так злостно нарушала покой и порядок, вторгаясь в обеденный зал, где принцы собирались по принуждению во имя поддержания хоть каких-то семейных отношений. Тех ещё, по правде.

— Здравствуйте, братья мои! — лучезарно улыбалась Сейла со злорадством, входя внутрь.

В помещении были лишь двое. Ни короля, ни Нила. Догадаться, где оба, было несложно. Но отсутствию отца Сейла была и рада, потому что иначе её бы незамедлительно отсюда вышвырнули. А так она могла безнаказанно действовать на нервы.

— Чего пришла? — устало вздохнул Шейн. Шаб лишь поскрипел зубами.

— Знаете, — осмотрела она их и хлопнула в ладоши, — не могла дождаться, чтобы увидеть вас.

Сейла знала, что Шаб сильнее всех ненавидит её. Потому что Сейла пыталась воспитывать не только сестёр, но и его тоже. А Шаб терпеть не мог, когда ему указывали, в особенности женщины. И она знала об этом и просто обожала выводить мелкого засранца из себя. Что ж, она пришла вовремя, чтобы отвлечь его внимание: Шаб с Шейном как раз переглядывались так, будто вот-вот глотки друг другу порежут.

— Ты здесь лишняя, — усмехнулся ядовито Шаб, закидывая ноги на стол.

Шейн лишь лицо руками закрыл, сдерживая порыв этот стол опрокинуть. Он всё думал о том, как сослать этого мелкого куда-нибудь подальше, например, на юг, где война всё никак не прекращается, а делать с ней что-то нужно. А все прочие принцы умерли, как раз таки пытаясь хоть что-нибудь с этим поделать. И Шейн был абсолютно уверен, что Шаба на фронте та же судьба постигнет. Лишь бы не его самого.

Сейла приобняла Шейна за плечи, и он содрогнулся от неожиданности:

— Что ты делаешь? — немного нервно спросил он.

— Хочу, чтоб расслабился чуть-чуть, а то ты со своей работой, — Сейла перешла на шёпот, — в гроб себя загонишь.

— Тоже убить меня собралась?

— Нет же, с такими масштабами работы ты сам себя убиваешь, дурачок.

Сейла всецело верила Шейну и знала, что он единственный, кто остался с ней и кто защитит её. Хотя иногда может прикрикнуть и прогнать прочь, особенно, за подобные укоризненные фразочки. У него и сейчас взгляд очень недовольный. Но ведь он не со зла. Потому что ему просто тяжело, на его плечах огромная ответственность, которую он возложил сам. Сейла была готова поддержать его при любом раскладе, как он поддерживал её. Если всех младших воспитывала Сейла, то её саму воспитал именно Шейн. И посему она была его.

— А я сегодня с девчонкой познакомилась, — начала Сейла воодушевлённо. — Мать руку розой уколола, а она взяла и излечила быстро. Умелая. Авось и тебе поможет, Шейн.

— Не нужна мне ничья помощь. Со мной всё хорошо.

— Но…

— Не тронь меня. Я так решил. Ты не к месту здесь.

Он не со зла. Сейла верила, что он не такой. Просто она такая — никому здесь не нужная. Конечно, от других именно такого ответа она и ожидала, но услышать его от Шейна была морально не готова. Ну и чёрт с ними-то со всеми. Есть Хаз. Есть новая кровь. Есть, кого Сейле воспитывать. С кем дружить, болтать и кому верить. К кому приклеиться, ведь в этом вся она.

А Шейн просто не хочет, чтобы Сейла знала. Чтобы кто-либо знал о его огромной непреодолимой слабости. Если ничто не поможет, есть ли смысл в лечении? Если спасти не сумеет никто.

И Шаб бесится, уходя из зала и захлопывая дверь. Развели тут драму перед ним, хотя у него самого ситуация куда трагичнее! И Сейлу, и Шейна — он ненавидит обоих и желает им больше страданий просто потому, что ему так хочется. А желания сбываются. Шаб вообще бы хотел, чтобы страдали все, пусть даже он сам — лишь бы одной Эдее стало лучше. Но вот этого не случалось. И вообще Шабу казалось, что с приходом псевдо-экзорциста всё стало только хуже. Сколько бы раз не приходил он к матери в покои, там всегда была эта. Эта прикасалась к её коже, эта снимала с неё платья, эта смотрела на закрытые веки и вздымающуюся грудь Эдеи, эта вызывала у Шаба бурю ненависти. Особенно, когда пялила почти королевское платье на свою мужицкую фигуру, пытаясь притвориться кем-то большим, чем она есть на самом деле.

— Мне кажется, королеве нравятся витражи, — говорила она вскользь, пока Шаб наблюдал за матерью. Он просто ждал, когда Эдея хотя бы заметит его, но было тщетно. Королева сидела на своей постели и смотрела в пустоту, а сын её готов был выть. Да, Шабу больно каждый день от того, что его не замечают, не ценят, не любят. Но что она-то, эта коротышка, может знать? Хотя и он о ней ничего не знает — но зачем? Не знает никто. Будто она просто призрак, бесцельно вошедший в замок. Лишь поняв то, что Эдея и внимания на него не обратит, Шаб смерял Хаз пренебрежительным взглядом, прямо говорил то, что думал, и резал уши своим:

— Ты вообще ничего не знаешь.

— Но она ведь смотрит на эти прекрасные стёкла более оживлённым взглядом, чем на всех людей. Ужель ей они не по душе?

— Нет. 

— А Вы сами ли знаете? — зачастую, Хаз молчала, но лишь иногда отвечала так, с вызовом. И сегодня тоже. Видно, она забыла о вежливом тоне, залюбовавшись новым витражом, только установленным в покоях. Он переливался цветными стёклами: зелёными, бледно-голубыми, розовыми, но ярче всех цветов был красный.

— Я знаю, — раздражённо отвечал Шаб, потому что с его-то пылом просто не мог проигнорировать такой провокационный вопрос. — Никто её не любит так, как я. Ближе меня у неё никого нет.

— Сами-то Вы этому верите?

Как нагло было заявлять едва знакомому человеку, к тому же принцу, подобное. Как нахально и самонадеянно. Эта Хаз пользовалась тем, что король, кажется, глаз на неё положил, а принцы, кроме Шейна, не имели никакой власти и не могли наказать за длинный язык. Шаб в этом был уверен, и злости его не хватало на эту шлюху.

Хаз внимательно приглядывалась к принцу. Может, она действительно понимала немногое, и не стоило вообще вмешиваться. Но, быть может, причина плохого самочувствия королевы крылась как раз таки в нём?

— Вы больны, — взволнованно говорила она, и в резком голосе её прозвучали нотки пронзительности. Уж что-что, а сердце Шаба они пронзили. — И Ваша мать тоже.

 — Закрой свой поганый рот, шарлатанка! Я не желаю говорить с тобой и слышать твои чёртовы басни, погань! — Шаб не сдержался и грозно вскричал, заставив Хаз отшатнуться, а Эдею от испуга вскочить с кровати. Его лицо исказилось в гневе, а солнце падало так, что всё было залито кроваво-красным светом. Хаз смотрела на принца ошалелым взглядом и не могла скрыть своего испуга. Сейчас он и впрямь был похож на демона. Гримаса была нечеловеческая. — Как смеешь ты клеветать на королеву?! Пришла, чтоб причинить ей боль?! Не думай, что вильнёшь фигурой, и всё с рук сойдёт! Я хочу защитить её от таких, как ты, и ради этого я пойду на всё! Так что не стой у меня на пути!

— П-… Прекратите, — тихо промолвила Эдея. Ей было неприятно и страшно. Две фигуры в комнате издавали громкие звуки, и у неё начинала болеть голова, а это раздражало и взволновывало.

— Тебе не место здесь! — продолжал Шаб, не замечая ничего вокруг себя, кроме испуганной и почти задавленной его агрессией Хаз. Она делала шаг назад, и Шаб чувствовал своё превосходство, торжествовал в глубине души и давил её своим взглядом, своим станом. И казалось, что он наступит ей на ноги, придавит, поглотит её полностью. — И я был бы рад, если бы ты убралась!

— Перестаньте, пожалуйста, — кротко вставила Хаз, уже сто раз пожалев о сказанном. Она признала неправоту, но для начала нужно было хотя бы успокоить разгорячённого. — Вас мать про…

— Заткнись! — Шаб в озверении ударил кулаком в сторону, не глядя. Будто водопад, посыпались цветные стёкла из витража, которому не было дано прожить и дня, и красный цвет залил пол.

Хаз оттолкнула его. Не без труда, ведь Шаб был гораздо выше и крупнее. Он успел отскочить лишь на пару шагов от осыпавшегося витража, а ей самой бежать уже было некуда. И за это Хаз поплатилась — своим лицом. Острой болью отдалось в левой щеке, и кровь пролилась на одежду. Было несколько тонких порезов от мелкий стёкол и одна, хоть и неглубокая, но большая рана от скулы до подбородка.

— Вы не пострадали ведь? — обращается к Шабу.

Принц остывает столь же быстро, сколь и вспылил. Пытается отдышаться после спора и испуга, но как-то не выходит. Неотрывно смотрит на кровь Хаз, а потом переводит взгляд на Эдею. Она напугана. Взгляд растерянный у неё, руки дрожат. Нужно утешить. Шаб пытается подойти, но ноги почему-то не слушаются. А Эдея смотрит на свои руки и видит маленькие порезы, исполосованную кожу и вскрикивает, не понимая, что произошло, и падает вдруг без сознания. Шаб подрывается и хватает королеву, взволнованно сжимая её хрупкие плечи. Хаз бросается к своей сумке и достаёт оттуда какие-то лекарственные травы, пытается дать их Эдее.

— Не подходи, — недоверчиво шипит Шаб.

— Это Вы отойдите, ей нужен воздух! — непреклонно говорит Хаз.

И Шаб почему-то покорно отступает перед той, кого недавно запугал до дрожи в коленках. Он считает, что ей, наверно, лучше знать, что нужно в этой ситуации. А её коленки ведь до сих пор не прекратили дрожать, а кровь со щеки капала на шею и стекала вниз, оставляя след. Но Хаз, не обращая внимания на это, поднесла к лицу Эдеи какую-то сухую траву, мимоходом обрабатывая раны на руках. Хилая, похожая на мальчишку девка взяла на руки Эдею и уложила на кровать, заранее проверив, нет ли там осколков стекла.

— Позовите кого-то, чтобы убрать это всё. Сообщите королю и принцу Шейну, если это Вас не затруднит. Скорее всего, понадобится не просто лекарь, а настоящий врач, чтобы привести её в сознание. Прошу, скорее.

Шаб не понимал, почему ему указывают. Почему эгоистичная и наглая шарлатанка сначала беспокоится о других и совсем не думает о собственных ранениях. Не понимал, почему ему не дали хотя бы самому уложить Эдею на кровать. Может, Хаз думала, что он откажет, потому что просит она? Но ведь ради Эдеи он готов на всё, и он ясно дал это понять. Абсолютно на всё.

— Вы хотели защитить её, но Вы же её и убьёте, — девчонка бросает добивающее предостережение, прикладывая ткань к своей раненой щеке. — Защитите её сначала хотя бы от себя самого.