Онлайн чтение книги Семь_я Sem_ya
Глава 11. Хозяйка борделя

«Не приходи сюда больше никогда», — воспоминанием нахлынуло на него, и сердце с болью сжалось, но он продолжил путь и не намерен был отказываться от своего решения ни за что на свете.

Нил источал аромат роз. Самолично повыдирал их в королевском саду, ободрал руки об эти треклятые колючки, чтобы уложить в прекрасный букет. Интересно, как бы отреагировала Стелла, если бы узнала, откуда они? Хотя, быть может, она в жизни роз никогда и не видела. В его представлении она была девушкой, что ни разу не покидала родные края. А в них земли были не очень плодородны, и розы росли лишь у аристократов в садах или продавались по баснословным ценам.

Его немного покачивало, хотя уже почти весь алкоголь выветрился, и голова словно опустела. Нил летел в бордель словно на крыльях, боле не опасаясь королевских стражников. Теперь, пусть даже они найдут его пристанище, что они ему сделают, если он со своей прекрасной Стеллой просто убежит? Попрощается со своим титулом и со своей королевской обязанностью идти на войну и погибнуть ни за что. Поступок Шейна стал для него последней каплей в чаше терпения. Он никогда не любил, чтобы им управляли. И теперь никто не сможет. Только Стелла, если ей этого захочется.

Ночь, знакомые улицы, грязь под ногами, розы в пыли, запах дыма. Но нет смеха и музыки. Глухо.

Он останавливается в немом оцепенении перед закрытыми воротами борделя. Закрытыми. Да, она ведь говорила, что закроет его ненадолго… Но она же не могла… Закрыть его насовсем. Не столь скоро.

Нил снова вспомнил её просьбу не возвращаться, и его охватила паника. Он стал обдумывать это раз за разом и пришёл к выводу, что Стелла сказала это нарочно, заранее планируя закрыть бордель. Чтобы ему не было так обидно, досадно и страшно, как сейчас, когда он увидел, что его убежище не открыло пред ним свои двери.

Не открыло — и что с того? Нил столько раз забирался внутрь через окно, и сейчас ничто не мешало ему проделать то же самое. В его сердце теплилась слабая, но всё же надежда на то, что, быть может, кто-то ещё остался внутри — просто скрывается от него. Но эта надежда рухнула, когда он нашёл одну лишь пустоту в родных стенах: пустые кровати, завешенные окна, погашённые свечи. Никогда ещё бордель не оказывал ему столь холодного приёма. И, глотая ставший в горле ком, он робко выпрыгнул наружу, потому что остаться в омрачневших комнатах на ночь в полном одиночестве у него не хватило сил. 

Он просидел под воротами до самого утра, пока на улицах не начали собираться люди. Надеялся, что утром Стелла придёт и позволит ему войти. Или что Стелла просто придёт. Но не пришёл никто. А народ всё скапливался, и бывшие завсегдатаи, проходившие мимо и узнававшие Нила, как и он - их, тоже охали и не понимали, что же не так.

— Это первый раз на моей памяти, когда бордель леди Стеллы закрылся. А ведь я его посещаю уже как семнадцать лет с самого открытия, — почесал бороду старик, выслушав вопрос Нила. — Конечно, я заставал банные дни, но о них всегда предупреждали, а спустя полдня уже всё работало. А тут… Даже и не знаю, что сказать.

Вот и Нил не знал, что и думать. Бордель закрыт, шторы завешены, свечи погашены, розы увядают. Душа не на месте. Он бросил попытки дождаться кого-либо. Ему нужна была Стелла и только она. Но в этот момент он с ужасом осознал, что даже и не знает, где она может быть. Она жила в борделе всё это время. А значит, закрыт был её собственный дом. Не оказалась же она на улице, в самом-то деле? Помнится, она говорила что-то про деревушку на окраине… Да нет, в самом-то деле.

И Нил начал поиски. Улицами и закоулками, выспрашивал у люда, не знают ли они, куда подевалась Стелла. А в округе её все должны были знать: и женщины, и старики, и дети. И они знали, но только не то, где она находится сейчас. А Нил искал и искал, понимая, что с каждым часом поисков его сердце уходит в пятки.

И когда он обошёл почти всю столицу, то решил отправиться на её задворки, где Стеллу уже и не столь хорошо знали, но всё же нашлись добрые люди, подсказавшие, что некая путана поселилась в одном из полуразрушенных домов и уже второй день на улицу лика не кажет. Признаться, он очень сомневался, что это Стелла, потому что описание из уст этих людей совсем не совпадало с тем, что знал он. Но в их словах ему довелось убедиться лично, когда он беспрепятственно вошёл в дом и увидел её собственными глазами.

Она лежала на кровати в той же сорочке, в которой он видел её в последний раз. За столь недолгое время она почему-то изменилась до неузнаваемости и словно постарела разом на десять лет. Осунулась, похудела, щёки впали. Нил действительно ужаснулся, потому что вдруг она напомнила ему собственную мать. Снова.

— Стелла? — спросил он с сомнением.

Она открыла глаза, но не двинулась, лишь переведя взгляд на него. А в этом взгляде были страх и беспомощность.

— Как ты нашёл меня? Зачем пришёл?

Голос её был ужасно хриплым и дрожащим, и она выглядела столь болезненно, что он побоялся подходить.

— Я увидел, что бордель закрыт. И пришёл, потому что хотел увидеть тебя.

— Я отпустила всех, — сказала она, и его глаза округлились. Он знал, что она никогда бы не сделала этого без причины — не оставила бы своих девочек без работы и крыши над головой. — Этот бордель закрылся навсегда. Как видишь, я больше не в состоянии кого-либо удовлетворить.

— Что с тобой, Стелла? — он положил букет на пол и подошёл ближе, желая взять её за руку, но она оттолкнула его.

— Не подходи ко мне, пожалуйста. Лучше возвращайся, куда шёл, и оставь меня в покое.

— Я шёл именно сюда, — он подлетел к ней, взяв за руку и посмотрев в глаза. — Я проделал этот путь ради тебя, поэтому не прогоняй меня вот так просто! Я хочу помочь тебе.

— Ты не сможешь, — от этих слов в его взгляде родились разочарование, отчаяние и та беспомощность, которую Стелла никогда не желала увидеть в этих серых глазах. — Поэтому иди. Я не хочу, чтобы ты видел меня такой. Не хочу остаться в твоей памяти жалкой и уродливой. И не хочу, чтобы ты подвергал себя опасности.

— Ты хочешь сказать, что умираешь?

— Боюсь, что так, — она смиренно прикрыла глаза.

— Нет! Я не позволю этому случиться! Я сейчас же отнесу тебя в замок к лучшим лекарям и заставлю их тебя вылечить, что бы то ни было!

— Ах, в замок, вот как ты заговорил, — она усмехнулась болезненно, но совершенно не выглядела удивлённой.

— Да, ты не ослышалась, — уверенно сказал он и попытался подхватить Стеллу на руки, но та лишь выставила ладони с просьбой не приближаться и не трогать её.

— Знаешь ли ты, что это за недуг? Его называют чахоткой. И всё, что поражено им, чахнет на глазах. От него нет лекарства, и ни один врачеватель, даже самый лучший в этом мире прямиком из замка избалованного принца, не способен вылечить меня от него.

Нил застыл в безмолвном бессилии, осознавая сказанное. Он никогда не был заинтересован в медицине, но даже так ему довелось слышать, как эта болезнь выкосила целые деревни на севере. Но сейчас ему, глупому, было совсем не страшно за себя, а за неё — очень. И она почувствовала этот страх в нём.

— Не нужно делать такое лицо, — её голос смягчился и наполнился нежностью. Она не хотела его пугать, просто говорила правду. Нельзя давать ложную надежду. — Просто пойми, что всё бесполезно. Мне не помочь. И, если ты останешься, нам обоим будет очень больно. Поэтому…

— Я не уйду, — твёрдо сказал он. — Может быть, я поступаю эгоистично. Прости меня, избалованного принца, пожалуйста, за это. Но если бы мне довелось выбирать, с кем провести свои последние минуты, я бы без раздумий отправился к тебе. Ты можешь говорить, что хочешь. Но сейчас я не вижу здесь никого, кто готов остаться с тобой в эту минуту, кроме меня. Поэтому, пожалуйста, не прогоняй меня.

Когда он так говорил, то напоминал ей маленького жалобного щенка, как тот, с которым она играла в детстве. До того, как её семья разорилась и её продали в бордель портового города на окраине королевства.

— Хорошо, — сдалась она. — Но только не трогай меня и не подходи слишком близко.

Нил кивнул.

— Что я могу сделать для тебя?

Она подумала.

— Принеси, пожалуйста, воды из колодца, — она кивнула на ведро, стоящее у кровати.

Он без лишних слов подхватил его и вышел во двор. Стелла же отвернулась к стене и начала тихо всхлипывать, кашляя кровью. Она всегда была жалкой, но настолько жалкой она чувствовала себя впервые. Она была больна давно, но прежде не было ничего, кроме редкого кашля. А потом резко ей стало хуже, и Стелла поняла, что настал час расплаты. Она хотела просто изолировать себя от всего мира и спокойно, тихо умереть в забытье. Она надеялась, что все вмиг забудут о её существовании и просто отпустят. Но вот он… её фатальный случай.

Проституткам нельзя влюбляться в своих клиентов, и она знала об этом, как никто другой, ведь сама не раз видела, что любовь делает с её девочками и какими несчастными они становятся на своей работе. А тут она - и на те же грабли. Но забота, которой её окружал Нил, просто вскружила голову и отключила здравый смысл, заставив Стеллу позабыть о своих недостатках. Однако вот и они напомнили о себе.

Нил принёс воду и сел у её кровати. Долгое время они просто молчали. Он пытался осознать происходящее. Стелла пыталась казаться сильной и не расплакаться перед ним. А принц старался не подавать виду, что сейчас готов вскрыть себе вены от отчаяния. Нил прокручивал в голове её фразы, её поведение и каждый их совместный момент. И вдруг его посетил внезапный вопрос:

— Ты не удивилась, когда я сказал про замок, — он обернулся, смотря на её лицо. — Ты знала?

— Догадывалась, — сказала она, резко выдохнув. — Ты всегда был опрятно одет. Умел вести речи, не как обычный простолюдин. А ещё ты приносил деньги практически мешками, — она слабо засмеялась.

«Деньги», — подумал Нил и бросил взгляд на огромную сумку золотых монет, что он взял для выкупа и побега вместе со Стеллой далеко-далеко. Толку от денег, если они не помогут спасти её жизнь? Даже лекарств никаких нет, чтобы можно было их купить. Бесполезность.

— Я догадывалась, что, возможно, ты какой-то принц или ну очень благородный господин. И поэтому  всегда старалась отдавать тебе самых лучших девочек.

— Но лучшей для меня была ты, — он посмотрел ей в глаза.

Она улыбнулась ему смущённо и, всё же не сдержав слёзы счастья, отвела взгляд и резко впала в сон.

***

Сейла пишет письма. Пишет, как и обещала. Самоотверженно и самозабвенно. Исписывает много листов, тратит почти все чернила, ощипала уже почти всех королевских гусей. В каждом письме старается максимально расписать, что происходит в семье, что Нил куда-то исчез, что Шаба почему-то заперли в темнице без объяснения на то причины, а придворный лекарь как-то подозрительно усмехается. Сейла проводит целые часы у своего письменного стола рядом с камином и почти не выходит на улицу.

А ещё она ждёт ответов. И они приходят. Конечно, один ответ на десять писем, но приходит же! Шейну там не до писания. Он очень занят. Она просто переживает, в безопасности ли он, здоров ли, сыт ли, одет ли. Много вопросов задаёт, временами глупых и надоедливых, но Шейн старается ответить даже так. Коротко, ясно и лаконично — в его духе.

Каждого нового письма Сейла ждёт с содроганием и приходит в дикий восторг, когда разворачивает его. Она пишет письма даже за обедом. А когда не может их писать, она просто думает, что бы написала, если бы могла. И читает она ответы просто взахлёб, будто интересные книги, любовные романы, что захватывали её разум до сих пор. А как прочитает — а это отнимает у неё не более получаса, даже если письмо тянется на множество страниц — с радостными воплями бегает по всему замку и читает его вслух всем прохожим: служанкам, стражникам, поварам, сёстрам. Королю она не читает — Шейн сам так попросил, а она послушная.

Но постепенно письма становятся реже. А когда приходят, Сейле сложно их прочитать. Порой у Шейна нет чернил, и он пишет чем попало, а пока письмо приходит, всё стирается. Но в последнее время причина не в этом. Каждая буква смотрит в разные стороны, и они будто ложатся друг на друга. Сейла с трудом разбирает слова. Шейн часто пишет о своих страхах и волнениях, используя фразы, ей недоступные. И с каждым письмом его почерк становится всё кривее, буквы скошенными и неровными. И в один день она ужасается, потому что не может прочитать его письмо. Ни единой строчки. Сейлу начинает трясти, и она относит письмо Хаз, чтобы она посмотрела. Та лишь с грустью мотает головой.

***

Шум волн был одновременно прекрасен и ужасающ. Девочка четырнадцати лет почти без одежды бежала к побережью, и ветер растрёпывал её волосы и холодил кожу. Она бежала не потому, что мечтала искупаться, а потому, что море было единственным путём побега из портового города. Бежала потому, что не могла не бежать: на хвосте был сутенёр, которому она накануне плеснула в лицо кипятком. Это была двадцать пятая попытка за четыре года — его вина, что он не вынес урока и был слишком беспечен. И он всё кричал ей вслед: «Остановись живо, Элизабет Фор!» Будто мог иметь власть над птицей, что вырвалась из клетки. Будто для неё что-то значило имя, данное семьёй, которая прекратила своё существование. Некогда дворянка, ныне проститутка в бедном борделе, вскоре она собиралась стать свободной. А потому бежала, будто это был последний побег в её жизни. Но сутенёр был быстрее. Он не отставал и периодически замахивался своим жёстким кнутом, исполосовывая её спину, заставляя кубарем падать в грязь и всё равно вставать, превозмогая боль и истекая кровью.

Когда она наконец добежала до пирса, где стояли маленькие ладьи, то даже не стала пытаться отвязать одну из них и уплыть на ней, как планировала изначально — узлы были чересчур тугие. Она в отчаянии просто прыгнула в солёную воду и закричала от боли, когда эта вода стала омывать свежие раны. А преследователь почти настиг и ударил её кнутом даже в воде, не рискуя мочить свои сухие туфли. От боли она вскрикнула и опустилась под воду, едва не утонув, задыхаясь от недостатка воздуха. Но потом она взяла себя в руки и под водой сумела отплыть от пирса на несколько метров, где никакой кнут её не доставал. Когда она вынырнула, то услышала лишь ругательства от не умеющего плавать сутенёра и наблюдала его тщетные попытки отвязать ладью своими кривыми ручонками. Она с болью и усталостью, но всё же с гордостью во взгляде победно усмехнулась ему:

— Тебе меня больше не удержать, мудак!

И, засмеявшись, поплыла. Уже и боль была не столь ощутима. И плыть оставалось не столь далеко: к первому же пирсу на ближнем берегу, буквально соседний город, всего ничего, лишь бы оторваться. Её больше ничто не страшило. Лишь возможность нелепой смерти — утонуть на середине, проделав столь долгий путь для своего побега. Поэтому она не сдавалась и с этого момента решила не сдаваться никогда. И, наплевав на усталость и потерю крови, она плыла быстрее, и ей становилось жарко и холодно… И холодно, и жарко…

Стелла очнулась в поту. Рядом Нил смотрел на неё обеспокоенным взглядом, держа за руку. Нарушил обещание, не выдержал, дотронулся. Стелла отдёрнула руку со всей силой, которая у нее осталась.

— Ты бредила во сне, — сказал он. Нил приложил руку к её лбу и отдёрнул. Голова была горяча и мокра от пота. Он взял ткань и, смочив в холодной колодезной воде, положил женщине на лоб, а затем спросил: — Кто такая… Элизабет Фор?

— Одна девочка, которая умерла. И переродилась, чтобы умереть снова, — ответила Стелла, на что Нил обеспокоенно вскинул брови, и она засмеялась. Его несчастное лицо вызывало у Стеллы лёгкое раздражение, потому что было отражением её собственного. — Она стала птицей Фениксом! Знаешь, они возрождаются из пепла по легендам! Я бы тоже… хотела стать такой птицей.

С роз, что Нил нарвал в королевском саду, медленно осыпались лепестки. Стеллу лихорадило уже несколько дней, а сегодня у неё начался бред. Нил не отходил от её кровати, позабыв обо всём мире. Потому что сейчас его мир медленно и мучительно умирал, а он ничего не мог с этим сделать, кроме как пытаться облегчить страдания. Но он ничего не облегчал, а только усложнял! Стелла злилась на него очень сильно. Она бы предпочла прогнать его прочь, надавить на больное место, сделать хоть что-нибудь, чтобы он оставил её. Но на самом деле она не хотела умирать в одиночестве, но и не желала, чтобы он видел, как истлевает её тело и как слабеет её душа.

Когда температура не опускалась, а кровавый кашель сдавливал горло, у неё текли слёзы из глаз, и она в забытье бросалась тем, что попадёт под руку, чтобы Нил не смел приближаться к ней. Она знала, что почему-то от этого он всегда впадает в ступор и не может сдвинуться с места. Догадывалась, что давит на что-то неприятное, но, поскольку он не хотел ничего слушать, приходилось поступать так. Когда ей вроде бы становилось легче, приходили сны, воспоминания и галлюцинации. И она в бреду пела песни о вечной жизни, о том, что переродится и станет фениксом. И сама падала в руки, что отталкивала не так давно.

Нил знал, как она презирала эти моменты слабости. Поэтому Стелла смеялась, чтобы казаться сильной. Или потому, что бред становился сильнее. Смеялась даже тогда, когда плакал Нил от собственного бессилия. Словно она мстила ему за всю его надменность в начале, за весь его эгоизм и за то, что он навлёк беду на её дом. Это не он решил, что останется с ней рядом. Это просто ей не хватило силы воли, чтобы окончательно прогнать его.

— Ты не представляешь, как я тебе благодарна, — говорила она, когда разум прояснялся. — Когда-то я основала бордель, несмотря на то, что меня саму продали против воли. Но я сделала свой бордель совершенно другим. Чтобы работать туда шли лишь те, кому действительно некуда податься, и уйти могли тогда, когда сами того захотят. Чтобы все были равны… У меня не всё шло гладко, но я гордилась своим борделем и его порядком. Это место для меня действительно было настоящим домом. И всё же я, мой дорогой принц, падшая женщина, и шрамы на моей спине никогда не давали мне об этом забыть. И я посмела быть столь польщённой тем, что такой, как ты, положил на меня глаз. Я не воспринимала тебя всерьёз. Но в итоге именно ты был тем, кто посещал меня, когда всем было плевать. Спасибо тебе, ты среди всех был единственным, кто любил не только моё тело, но и мою душу.

Нил молчал, сжимая её руку. По его щеке скатилась слеза, но он вытер её, стараясь, чтобы Стелла не заметила.

— Почему же? Я и сейчас люблю тебя. Я никого и никогда в своей жизни не любил так, как тебя, — но всё же он не смог сдержаться и схватился за волосы. — Чёрт, если бы я только узнал раньше, я бы… Может, Хаз бы что-то… Или придворный лекарь… Если бы я только понял.

— Не кори себя, — сказала она спокойно. — Для меня ты сделал больше, чем кто-либо. И сейчас ты всё же единственный, кто остался на моей стороне. Да, я повторяю твои же слова, но ты был так прав в каждой фразе, что я не могу этого не признать. Но я тоже знаю, что права. И если ты действительно меня любишь… то тебе будет столь же больно, как и мне сейчас. Поэтому прошу тебя в последний раз: уходи, пока не поздно, — она всхлипнула. — Не нужно тебе на меня смотреть и оставаться до самого конца. Не нужно мне всей этой заботы… Чёрт, я так это ненавижу в тебе. Ну почему ты не слушаешь меня?

Он засмеялся сквозь слёзы и погладил её по голове. Она бы оттолкнула его. Но уже не могла.

Лепестки осыпались полностью, и Нил выбросил лысые стебли к чёртовой матери. Он сглатывал слёзы и старался вспомнить хоть одну колыбельную, что мать ему пела в детстве. Но она их не пела, в этом-то всё и дело. На ум приходило лишь то, что порой Сейла напевала для сестриц, а потом от старшей к младшей сёстры передавали из уст в уста эти колыбельные, меняя то мелодию, то тона под себя. Иногда Хаз, проходя мимо, напевом нашёптывала тихо про себя молитвы. Наверное, молитвы бы сейчас были кстати.

Стелла отказывалась есть, даже когда Нил уговаривал её. Всё, что съела, у неё не усваивалось и выходило со рвотой и кровью. Она страшно похудела и осунулась, а кожа её была бледна и словно прозрачна. Она была весенним снегом, что вот-вот растает. Нил пытался спеть ей колыбельную, какую вспомнил. Она слушала умиротворённо и иногда вставляла слова, которые он забывал. Ей было приятно узнать, что в замке знают колыбельные простых людей. И молитвы тоже. Молитвы на всех одинаковы. И под них она уснула с облегчённой улыбкой на лице.

Этой ночью Стелла умерла.