Онлайн чтение книги Семь_я Sem_ya
Глава 1. Козёл отпущения

Если долго стоять в толпе, рано или поздно начнёт казаться, что тебя здесь нет. Будто всасывает какая-то пучина, и растворяешься среди множества людей. Их голоса сливаются в один, их взгляды прикованы к одной точке. И становишься таким же, как они. И даже если не грустно — плачешь вместе с ними.

Шаб устало поднимает глаза к отяжелевшему стальному небу. От дождя волосы мокнут и вьются ещё сильнее, а на душе так же мокро и скользко. Ему наскучило всё, хочется уйти, но нельзя. Люди не поймут и осудят. На похоронах брата должен присутствовать хотя бы он.

И это уже в пятый раз. Пять раз за свои семнадцать лет вместе с толпой неумолимо плачущих людей Шаб провожал взглядом бездыханные тела своих братьев: и младенцев, и больных, и искалеченных, и убитых на войне. Этот был как раз из последних. И Шаба не покидала мысль, что он станет следующим, ведь его время тоже придёт. Вопрос состоял лишь в том, как скоро это случится. Хотя, по правде, было уже всё равно. Смерть так приелась, что уже не страшила его. К своим родным братьям он боле не чувствовал никакой жалости. И здесь он присутствовал лишь ради приличия. На самом деле он ненавидел такого рода сборища.

Голова болела от звона поминальных колоколов. Плакальщицы завывали унылые песни об умершем принце, прославляющие героя королевства, который пожертвовал своей жизнью ради народа, пока труп несли по брусчатке. Слушать было тошно, но, по крайней мере, эти были на другом конце площади. Но Шаба со всех сторон уже на этом окружали многочисленные сёстры, которых он так ненавидел, и ревели в восемь ручьёв. Они были невыносимы, хотелось отправить их следом за братом прямо здесь и сейчас. Но Шаб знал, что нужно лишь дождаться, когда все эти курицы выйдут замуж и разъедутся прочь с глаз по далёким городам в роли подстилок для знатных лордов. Из-за сестёр девушки в целом были Шабу отвратительны, ибо всю жизнь перед глазами у него вертелись негативные примеры. Все эти маленькие капризные и несносные девчонки, пытающиеся казаться взрослыми и желающие удовлетворить лишь свои собственные потребности, вызывали в нём презрение. Они всегда громко кричали, сплетничали и охали. Ещё они были раздражающе смазливыми все как одна, потому что пользовались одинаковыми косметическими травами для кожи. А пудры, пудры-то сколько! Ходили с белыми лицами, как те же трупы. У него начиналась аллергия от одного взгляда на эти чучела. А когда они плакали, всё это лилось по их коже, капало и пятнало их одежду и в конце концов обезображивало их лица до неузнаваемости. Во всех этих женщинах Шаб не видел чего-то стоящего, изюмины, хотя бы толики естественности, правдивости, дикости, необузданности. Но в одной видел.

Чья-то огромная рука легла Шабу на плечо, и он содрогнулся, потому что за спиной была лишь бесконечная толпа и неизвестность, а рука могла бы запросто утянуть его в самые глубины тьмы.

— Ты здесь один? — спросил король безучастно. Не читались на его лице ни горечь утраты, ни скорбь отцовская. Он уже тоже привык, что мужчины гибнут на войне. Или ему просто и в самом деле было всё равно на это, ведь сам он отправляет сыновей на верную смерть. А рождаются в последнее время у его жены лишь девочки, и то — последняя умерла, не дожив и до двух лет. Привык или наплевать ему на собственных детей, как, впрочем, и на собственное королевство. Да, этим Шаб явно пошёл в него. — Почему твои братья не явились?

— С чего мне знать? Здесь отнюдь нет ничего удивительного, — Шаб повёл плечами, практически выплёвывая эти слова в лицо.

Его оставшиеся в живых два брата всегда на своих местах. Старший из них был с самого детства серьёзен и строг и, нынче став наследным принцем, занялся политической деятельностью внутри страны, не покидая замок и не наражаясь на конфликты, не в пример покойным братьям, и с этими делами справлялся вполне умело. Он наверняка был занят сейчас, пока король проводил такие показательные похороны и, казалось даже, веселился (выпито было немало). Король временно передал ему власть, так как каждый наследный принц по местному закону должен был побывать на троне. Наследный принц принимал корону и свои обязанности, следующие за ней, и правил осторожно под присмотром и указанием короля. Только вот после трагической кончины трон снова возвращался к отцу, чтобы тот привёл в порядок всё, что было не так, и на законных основаниях передал трон следующему наследному принцу для разбирательства в системе правления. Таким образом король и сыновья перебрасывали друг другу этот пост раз за разом, и так по кругу. Но ни один принц при жизни короля не мог считать этот трон по праву своим. 

И после очередной смерти именно пятый принц, Шейн, оказался следующим на очереди. Но король не переставал на него давить, всячески намекая, что в любое время может вернуть свои позиции, заставляя его быть примерным и послушным.

<tab>Чего не скажешь о шестом принце. Средний из оставшихся наследников, принц Нил, был полной противоположностью Шаба — не брезговал ни единой женщиной, если она таковой являлась, и дни свои проводил преимущественно в борделях — порой в замке забывали, как он выглядит. Внешностью смазливой и золотящейся на солнце шевелюрой походил на отца в молодости. А король же в своих утехах не знал ничего о собственных детях и ни разу за свою жизнь, кроме дня их рождения, не звал их по именам.

Шаб же в этой семье считался настоящим отбросом. Последний из принцев, седьмой по счёту и совершенно безнадёжный, он не пошёл ни в мать, ни в отца, и был тем ещё затворником. Проводил свои скучные дни в праздном метании по дворцу, изучив буквально каждый его уголок. Лишь бездельничал, грубил братьям и служанкам, ставил сёстрам подножки и спал до самого обеда. Редко убегал, но если убегал — то в лес, подышать свежим воздухом, а потом снова сюда. Мира не знал, не учился и просто… коротал свои дни.

Королевская семья прогнила до основания и держалась лишь на тонких ниточках принудительного общения. Как бы там ни было, в замке собираться за одним столом в обеденном зале (где по факту ни разу никто не обедал) хотя бы ради того, чтобы просто помолчать вместе, приравнивалось к закону. Обычно король созывал принцев, и они сидели будто в трансе всего лишь минут десять, а потом разбредались по своим уголкам. Порою и сам король нарушал свои немногочисленные принципы и не являлся на эти собрания. Исключительно для мужчин, ведь девушкам не нужен был повод, чтоб поболтать, покричать и посплетничать, а, на худой конец, ещё и волосы друг другу повыдёргивать. А принцам это было жизненно необходимо, хоть сами они так и не считали. Потому что без этого бы шаткое семейство распалось окончательно. Впрочем, оно уже было на верном пути.

Сегодня было на одного меньше. Шаб, как и всегда, приходил первее всех. Его угнетало безделье, но и заниматься было нечем, поэтому Шаб таскался всюду, куда его звали: он не был таким уж послушным, просто не мог найти своего места. Напротив сидел старший брат, вечно занятый трудоголик, вступивший в полномочия новый король, а, по сути, очередное пушечное мясцо. В отличие от Шаба, его волосы были по-армейски короткими, и он обычно ругал Шаба за длину до плеч, но вскоре ему это всё же надоело. Шейн вообще по сути своей обожал придирки, поэтому на него и была свалена целая куча бумажной работы для того, чтобы он попридирался. И даже эти несчастные десять минут молчания и безделья невероятно напрягали его, и он жаждал скорее вернуться к своим делам. С его лица не сходила серьёзность, брови хмурились, сосредоточенный взгляд был устремлён куда-то в пол, будто на том были написаны некие указы, а не паршивая плесень распласталась. Шейн был настоящим воплощением строгости и дисциплины. И казалось, что вот-вот в этой тишине на двоих он изречёт мысль о том, что пора бы уже отскрести эту плесневую гадость и привести помещение в порядок, столь необходимый этому королевству, но скрип двери не дал даже шанса издать звук.

Средний брат, Нил, вернулся из борделя. Было бы очень интересно узнать, какое чудо сподвигло его на это, ведь он явно не закончил ещё там свои дела: ноги его не держали, белая рубаха была полуразорвана на груди, на шее было несколько порозовевших засосов. Нил выглядел весёлым и пьяным, и беззаботность читалась на его смазливом лице. Шейн, вставая, шумно отодвинул стул, который резцом прошёлся по брусчатому полу и ушам Шаба.

— Ты снова опоздал. Скорее смени рубаху, — в голосе Шейна нельзя было уловить злости, но раздражение было где-то поблизости. Нил лишь моргнул глазами, будто не понимал человеческой речи, а затем бесстыдно снял с себя верхнюю одежду и безкультурно бросил на пол.

— Мне и так-то будет нормально, — усмехнулся он с вызовом, блуждая опьянённым взглядом по своим рукам.

Шейн собирался возразить, но решил промолчать. Махнул рукой. Хотелось спросить, слышал ли вообще Нил звон колоколов из своего борделя и знал ли, что его брат погиб. Знал, по взгляду видно, но не заботился об этом ничуть. Шаб не впервые наблюдает за этой комедией. Тошно.

— Давайте приступим к главному вопросу, — откашливаясь, Шейн оглядывает со всех сторон свой стул и снова усаживается, сложив руки в замок. — Мы должны сообщить матери, что брат умер. Кто пойдёт на этот раз?

— К этой сумасшедшей я ни ногой, — фыркнул Нил, сложив руки крестом на груди. — Я не хочу синяков и шрамов. Мне ещё пригодится моё лицо.

— Ну да, тебе же ещё в бордель возвращаться, к своим шлюхам, — ядовито вставил Шаб.

— Заткнись, — фыркнул Нил, делая выпад. Шаб вскинул руки.

— Заткнитесь оба! — Шейн ударил ногой по ножке стола. Он оторвал взгляд от бумаг, что прихватил тайком из своего кабинета, и сказал с особой серьёзностью: — Вы что ли не понимаете, что кроме нас этого никто не сделает?!

— Не мои проблемы! — Нил гневно выкрикнул и, сплюнув Шабу в ноги, быстро вышел и хлопнул дверьми. Уже пожалел, что пришёл, потому что рассчитывал на простое молчание. А уходит наверняка снова в бордель — там он спасается от этой реальности. Однажды придётся спасаться реальностью.

— Никаких манер, — вздохнул Шейн, а затем с надеждой перевёл усталый взгляд на Шаба.

— Я с самого начала хотел пойти к ней, — усмехнулся парень, разводя руками.

— Ты ходил и в прошлый, и в позапрошлый… — виновато начал Шейн. Но Шаб-то знал, что сам Шейн не пойдёт и просто пытается казаться обеспокоенным.

— И ещё раз схожу, — многозначительно улыбнулся парень.

Братья переглядываются. Шаб готов идти к матери в покои в любое время, даже если приходится сообщать ужасные новости. Шейн уверен, что Шаб имел в виду, будто готов сообщать ей и о следующих похоронах — его похоронах. Для Шейна это звучало как натуральнейшая угроза. У него отпало всякое желание продолжать разговор и казаться заботливым и дружелюбным.

— Что ж, тогда удачи тебе, козёл отпущения.

Все убегают, будто времени у них катастрофически мало, а в этом зале какая-то чума. Складывается впечатление, будто только у одного Шаба этого времени хоть отбавляй. А он бы и рад, чтобы времени стало меньше. Если бы сутки стали короче, он бы скорее повзрослел. Чтобы он, наконец, перестал быть семнадцатилетним неопытным идиотом, а постарел хотя бы лет на восемь. И братьев бы обогнал, и к заветной цели бы приблизился. А пока лишь стоял на одной точке и топтался, как журавль на цепи.

<tab>Шаба не заботит бедное королевство, в котором он живёт. Глупый король, который им правит. Эгоистичные братья, которые себе на уме. Раздражающие сёстры, которые кричат громче резанных свиней. Лишь одна его забота — это его королева и она же его собственная мать.

Эдея была не очень привлекательной женщиной. Лицо её было в морщинах и глубоких шрамах от ветряной оспы. Мало у кого не было их, и все старались прикрыть это белой пудрой, но Эдея была не из таких. Глаза её всегда болезненно блестели, хотя читалось в них то королевское достоинство, самоуважение, горделивость, присущие всем почтенным королевам. И несмотря на всю свою хрупкость, худощавость и болезненность, её можно было назвать красивой. Для своих сорока выглядела она всё же довольно свежо, хотя потребностей короля удовлетворить уже не могла. Он обходился служанками.

Когда Шаб был маленьким, он приходил к ней в покои и целовал её в губы, пока она спала и никто не видел. Он любовался её неравномерной, но белоснежной кожей и хотел ощутить её вкус. Он презирал короля, который дотрагивается к этой коже, через силу, с отвращением принимая то, чего никогда не будет у Шаба.

Эдея была больна. Рано выйдя замуж, с шестнадцати лет и до сорока она родила королю семеро сыновей и двенадцать дочерей, многие из которых погибли при разных обстоятельствах, и это сильно подорвало её психическое здоровье. Никто бы не посмел назвать её обезумевшей, но и здоровой тоже. Она часто заходилась в припадке беспричинного гнева и била собственных детей, пока полностью не запугала всех. В конце концов, она, отторгнув всё, заперлась в одинокой башне на краю дворца, там немного и присмирела, и начала вести себя на людях прилежно. Но от этого вспышки гнева не утихли.

Лишь Шаб упорно продолжал наведываться к ней каждый день в надежде добиться её расположения и овладеть её телом. Его не страшило ничего в ней, он всегда был готов утешить её или броситься в ноги. Однако Эдея не выделяла его из всех: она не помнила ни его имени, ни его лица. Как и других своих детей. Но Шаб продолжал. Его настойчивости не было предела.

Он не считал себя «неправильным», не таким, как все. Его привязанность к матери — норма. Её он тоже таковой не считал. Даже когда она, измученная жизнью и горем женщина, будто слепая бросалась на него, хватала за руки и, взглядом будто прожигая всё его естество, задавала всё один и тот же вопрос:

— Ты ль мой первенец?

— Он погиб на поле боя вместе с твоим третьим сыном, — холодно напоминал Шаб, проводя рукой по её лицу.

— Ты ль мой второй сын? — с надеждой говорила она. Но называла по порядку, потому что не могла произнести имени, как бы тщетно не пыталась.

— Нет, его сожгла болезнь, — всё так же монотонно повторял Шаб, прижимаясь щекой к материнской руке, желая ощутить её нежность и теплоту. — А сегодня мы похоронили четвёртого. Снова забрала война.

Её глаза блестели отчаянием, и Эдея оседала на пол. Шаб поддерживал её хрупкие плечи, не отводя взгляда, как бы больно ему ни было смотреть на её горе. Но он уже привык быть козлом отпущения.

— Четвёртый сын мой умер… Ты ль пятый? — дрожащим голосом спрашивала Эдея, теперь уже безумно улыбаясь, уже не веря в то, что перед ней и вовсе стоит человек из плоти и крови.

— Пятый твой сын слишком занят и не придёт к тебе, — Шаб не щадил ни её чувств, ни своих. И Эдея сразу замолкала. — Не забыла ль ты, что у тебя ещё двое сыновей?

Она молчит. Шаб с болью во взгляде опускает глаза, забывая обо всём окружающем его мире. Почему она не признаёт его? Почему она так жестока с ним?

Шаб скрипит зубами. Шаб живёт в этом хаосе уже семнадцать лет и лишь сейчас начинает осознавать, что предпочёл бы сжечь здесь всё дотла. И короля, и братьев — всех, кто стоит у него на пути. Что он люто ненавидит этот мир. Что здесь считается неправильным то, что велит сама природа. А она велит любить, лишь правила запрещают. Но ведь правила можно перечеркнуть, если ты король — ибо королям закон не писан? Пусть на пути стоят и отец, и братья, они могут просто стать жертвами во имя любви Шаба.

И он поднимает глаза на Эдею: молчаливую, словно немую, смирную, такую худую, хрупкую, лучшую, единственную. Сердце его пропускает удар, дыхание замирает, и сегодня Шаб решает, что должен наконец последовать зову своего «сердца».

Будто жаром охваченный, Шаб в страстном порыве бросается к ней, берёт лицо в свои широкие ладони и целует её. Он боролся с собой так долго, наконец-то! Эдея решительно отталкивает его с криком: «Прочь от меня». Шаб не отрывается, обвивая её хрупкую фигуру своими путами и заключая в мучительные объятия. Эдея бьёт его в грудь, сопротивляясь и по-прежнему крича, бьёт по лицу, будто бы защищаясь от убийцы, до крови. Она всегда умела находить его самые слабые места и метко попадать в цель. После сильного удара в живот Шаб падает на пол, ей в ноги, едва дыша. Ему больно, кровь течёт из носа, на щеке наливается синяк, но он не отступает. Он приподнимается и целует её колени, жалобно смотря снизу вверх на её смятение в лице. Эдея вся дрожит, сжимает кулаки так, что ногти в кожу вонзаются, едва ли не плачет, закрывая лицо. Шаб с трудом поднимается полностью и обнимает её, теперь уже не так напористо, с большей нежностью. Его горячее надрывное дыхание щекочет кожу Эдеи, и Шаб, наклоняясь, со страстью шепчет ей на ухо:

— Не бойся, милая. Я не причиню тебе вреда, — проводит тыльной стороной руки по её лицу. Для Шаба нет лица прекраснее этого.

Эдея поднимает на него взгляд, туманный и отсутствующий, и, кажется, сдаётся. Улыбается обворожительно, будто не она вовсе, прильнёт к груди, будто принимая его за своего короля, своего повелителя. Сама укладывает на ложе, а Шаб молчаливо повинуется каждому её движению. Эдея целует осторожно его раны и синяки, которые оставила сама, а он проводит пальцами по её спине, оголяя её. Эдея ложится ему на грудь, проводя пальцами линию от ключиц по плечам. Шаб не может оторвать от неё взгляда. Шаб счастлив. Счастлив и зол одновременно, потому что вместо него она видит другого, видит короля. И сейчас она целует лицо короля, обнимает его, дарит ему свои поцелуи, перемешанные с томными стонами; вынимает его сердце из груди своей обворожительной улыбкой и полузакрытыми от наслаждения веками — не Шаба. Шаба она просто не помнит в лицо, не знает и никогда не догадается, что именно он рядом с ней. И любит она не Шаба, и оттого так больно, больно… Ведь он же всяко лучше: моложе, красивее и… роднее.

Шаб никогда не забудет слабое тепло её тела, что он чувствовал той ночью. Её металлический взгляд, её растрепавшиеся темные длинные волосы, её изъяны на коже, её впервые искреннюю, нежную и добрую улыбку. Эдея была вне себя от счастья, проводя пальцами по каштановым волосам Шаба и целуя его губы, потому что…

— Меня великодушно посетил король, — игриво хихикнула она.

И с каждым таким смешком внутри Шаба что-то обрывалось, и прошибал холодный пот. Он брал её за запястья и напористо переубеждал, что она ошибается. Но Эдея всегда была глуха к этим словам. И ему казалось, что всё, что он делал до сих пор, было напрасным, и все старания, и все его признания — впустую. И Шаб молча и холодно одевался, провожаемый её взглядом, и уходил из покоев Эдеи, будто этой ночи никогда и не было.

«Хотя, быть может, в своей отрешённости она стала просвещённой? — думал временами Шаб с мечтательной ухмылкой. — Вдруг она говорит о будущем? Я ведь… Я ведь убью братьев. Мне хватит духу, правда? И тогда я свергну короля и сам стану им. И возьму Эдею в жёны. Я подомну правила под себя. Нет, я их вовсе уничтожу».

Несмотря ни на что, Шаб поставил перед собой цель, даже если это было не предсказание, а бред матери, сошедшей с ума от горя утраты. Ведь Эдея была счастлива: она покинула свою башню и спокойно разгуливала по дворцу, позволяя солнцу наконец коснуться собственной кожи. Её улыбка была сияющей настолько, что некоторые слуги решили уйти из дворца навсегда, испуганные состоянием королевы. Ведь всем-всем-всем она рассказывала, что причиной её счастья стал Его Величество, посетивший покои ночью, подаривший Эдее надежду на возрождение былой страсти. Слуги за спиной крутили у виска и жалели её. Потому что каждая вошь этого замка знала, что эту ночь король провёл вовсе не с ней…

И этот безнравственный король вызвал главного придворного лекаря, чтобы посоветоваться, что делать в подобной ситуации. А лекарь был престарелым религиозным фанатиком, и ответил на это лишь:

— Королеву в эту ночь, несомненно, посещал сам Дьявол, овладевший её телом, разумом и душой. И она впустила его в себя, не иначе. За это её следует наказать и немедля предать огню как ведьму.

— Да что ты такое несёшь? — засмеялся король, хотя нотка страха и чувствовалась в его голосе. — Если и так, и в неё вправду вселился демон, следует просто призвать экзорциста.

— Нет, Ваше Величество! — воскликнул лекарь ошалело. — Экзорцист принесёт одну лишь беду в этот дворец! Королеву нужно судить, и никто другой, кроме Вас, на это не способен!

— Ты смеешь перечить мне?

— Не приведи Боже, Ваше Величество! Да будет так, как Вы пожелаете, — сказал он, а сам втихаря недовольно покривился.

Шаб от злости бил кулаком в стену, потому что ему казалось, что весь мир безнадёжно сошёл с ума. Ведь для него весь мир — Эдея. Но почему-то этим миром правят лишь какие-то глупцы, помешанные на всяких бреднях и верящие даже в самую явную ложь. Вроде короля, которого кто-то надоумил, что в ту ночь к его жене приходил сам Дьявол. Шаб и не против называться Дьяволом, но зашло всё слишком далеко. И слишком быстро и опрометчиво придумали решение проблемы.

Сидеть на краю высокой стены — прямо дух захватывает. Это ещё и край замка, с которого видно все окрестности королевства. Внутри пустая каменная площадь, а вот снаружи — лишь лес с травами и высокими, густолистыми деревьями, за пределами замка обрыв, а ниже по склону — столица. Раньше Шаб с упоением представлял, что всё это однажды будет принадлежать ему. Сегодня он получил Эдею, завтра, быть может, получит трон. Но Шаб прекрасно знает, что путь нелёгок и тернист, возможно, придётся отказываться от чего-то, что делает его человеком. Главное, не рухнуть прямо сейчас с этой невообразимой высоты, и это первая задача, которую он перед собой поставил. Один неверный шаг, и ты разобьёшься ко всем чертям, оставив после себя лишь ошмётки. Шабу нравится это занимательное увлечение, ходить на грани. Показывать всем, что ему не страшно и он готов сделать любой шаг в любой момент, но не оступиться. Вся его жизнь — хождение по лезвию, а с годами оно становится всё тоньше и тоньше.

И сейчас он внимательно вглядывается в даль. Он видит всадника в длинном бледном плаще на бледной лошади, подъезжающего ко дворцу. Новоприбывшему гостю любезно открывают ворота и приглашают внутрь. Шаб провожает его тяжёлым и безразличным взглядом, предчувствуя начало чего-то неладного. Волнение накатывает внезапно, и Шаб спрыгивает со стены. Не вниз, только не в этот раз.

Глупцы очень быстро находят решение своих проблем. Они обрадованы тем, что нашли лекарство от «болезни» Эдеи. Шаб их решение не признаёт. И после сегодняшнего упёрто не верит в логичность поступков короля и его ближайших советников. Шаба не покидает уверенность в том, что всё это фарс, дешёвый спектакль, а вызванный в замок человек — мошенник. Но вывести его на чистую воду будет не так легко. Ведь для изгнания из Эдеи Дьявола король пригласил в замок не просто какого-то врача — он нанял экзорциста. А экзорцисты нынче весьма непредсказуемые.Если долго стоять в толпе, рано или поздно начнёт казаться, что тебя здесь нет. Будто всасывает какая-то пучина, и растворяешься среди множества людей. Их голоса сливаются в один, их взгляды прикованы к одной точке. И становишься таким же, как они. И даже если не грустно — плачешь вместе с ними.

Шаб устало поднимает глаза к отяжелевшему стальному небу. От дождя волосы мокнут и вьются ещё сильнее, а на душе так же мокро и скользко. Ему наскучило всё, хочется уйти, но нельзя. Люди не поймут и осудят. На похоронах брата должен присутствовать хотя бы он.

И это уже в пятый раз. Пять раз за свои семнадцать лет вместе с толпой неумолимо плачущих людей Шаб провожал взглядом бездыханные тела своих братьев: и младенцев, и больных, и искалеченных, и убитых на войне. Этот был как раз из последних. И Шаба не покидала мысль, что он станет следующим, ведь его время тоже придёт. Вопрос состоял лишь в том, как скоро это случится. Хотя, по правде, было уже всё равно. Смерть так приелась, что уже не страшила его. К своим родным братьям он боле не чувствовал никакой жалости. И здесь он присутствовал лишь ради приличия. На самом деле он ненавидел такого рода сборища.

Голова болела от звона поминальных колоколов. Плакальщицы завывали унылые песни об умершем принце, прославляющие героя королевства, который пожертвовал своей жизнью ради народа, пока труп несли по брусчатке. Слушать было тошно, но, по крайней мере, эти были на другом конце площади. Но Шаба со всех сторон уже на этом окружали многочисленные сёстры, которых он так ненавидел, и ревели в восемь ручьёв. Они были невыносимы, хотелось отправить их следом за братом прямо здесь и сейчас. Но Шаб знал, что нужно лишь дождаться, когда все эти курицы выйдут замуж и разъедутся прочь с глаз по далёким городам в роли подстилок для знатных лордов. Из-за сестёр девушки в целом были Шабу отвратительны, ибо всю жизнь перед глазами у него вертелись негативные примеры. Все эти маленькие капризные и несносные девчонки, пытающиеся казаться взрослыми и желающие удовлетворить лишь свои собственные потребности, вызывали в нём презрение. Они всегда громко кричали, сплетничали и охали. Ещё они были раздражающе смазливыми все как одна, потому что пользовались одинаковыми косметическими травами для кожи. А пудры, пудры-то сколько! Ходили с белыми лицами, как те же трупы. У него начиналась аллергия от одного взгляда на эти чучела. А когда они плакали, всё это лилось по их коже, капало и пятнало их одежду и в конце концов обезображивало их лица до неузнаваемости. Во всех этих женщинах Шаб не видел чего-то стоящего, изюмины, хотя бы толики естественности, правдивости, дикости, необузданности. Но в одной видел.

Чья-то огромная рука легла Шабу на плечо, и он содрогнулся, потому что за спиной была лишь бесконечная толпа и неизвестность, а рука могла бы запросто утянуть его в самые глубины тьмы.

— Ты здесь один? — спросил король безучастно. Не читались на его лице ни горечь утраты, ни скорбь отцовская. Он уже тоже привык, что мужчины гибнут на войне. Или ему просто и в самом деле было всё равно на это, ведь сам он отправляет сыновей на верную смерть. А рождаются в последнее время у его жены лишь девочки, и то — последняя умерла, не дожив и до двух лет. Привык или наплевать ему на собственных детей, как, впрочем, и на собственное королевство. Да, этим Шаб явно пошёл в него. — Почему твои братья не явились?

— С чего мне знать? Здесь отнюдь нет ничего удивительного, — Шаб повёл плечами, практически выплёвывая эти слова в лицо.

Его оставшиеся в живых два брата всегда на своих местах. Старший из них был с самого детства серьёзен и строг и, нынче став наследным принцем, занялся политической деятельностью внутри страны, не покидая замок и не наражаясь на конфликты, не в пример покойным братьям, и с этими делами справлялся вполне умело. Он наверняка был занят сейчас, пока король проводил такие показательные похороны и, казалось даже, веселился (выпито было немало). Король временно передал ему власть, так как каждый наследный принц по местному закону должен был побывать на троне. Наследный принц принимал корону и свои обязанности, следующие за ней, и правил осторожно под присмотром и указанием короля. Только вот после трагической кончины трон снова возвращался к отцу, чтобы тот привёл в порядок всё, что было не так, и на законных основаниях передал трон следующему наследному принцу для разбирательства в системе правления. Таким образом король и сыновья перебрасывали друг другу этот пост раз за разом, и так по кругу. Но ни один принц при жизни короля не мог считать этот трон по праву своим. 

И после очередной смерти именно пятый принц, Шейн, оказался следующим на очереди. Но король не переставал на него давить, всячески намекая, что в любое время может вернуть свои позиции, заставляя его быть примерным и послушным.

<tab>Чего не скажешь о шестом принце. Средний из оставшихся наследников, принц Нил, был полной противоположностью Шаба — не брезговал ни единой женщиной, если она таковой являлась, и дни свои проводил преимущественно в борделях — порой в замке забывали, как он выглядит. Внешностью смазливой и золотящейся на солнце шевелюрой походил на отца в молодости. А король же в своих утехах не знал ничего о собственных детях и ни разу за свою жизнь, кроме дня их рождения, не звал их по именам.

Шаб же в этой семье считался настоящим отбросом. Последний из принцев, седьмой по счёту и совершенно безнадёжный, он не пошёл ни в мать, ни в отца, и был тем ещё затворником. Проводил свои скучные дни в праздном метании по дворцу, изучив буквально каждый его уголок. Лишь бездельничал, грубил братьям и служанкам, ставил сёстрам подножки и спал до самого обеда. Редко убегал, но если убегал — то в лес, подышать свежим воздухом, а потом снова сюда. Мира не знал, не учился и просто… коротал свои дни.

Королевская семья прогнила до основания и держалась лишь на тонких ниточках принудительного общения. Как бы там ни было, в замке собираться за одним столом в обеденном зале (где по факту ни разу никто не обедал) хотя бы ради того, чтобы просто помолчать вместе, приравнивалось к закону. Обычно король созывал принцев, и они сидели будто в трансе всего лишь минут десять, а потом разбредались по своим уголкам. Порою и сам король нарушал свои немногочисленные принципы и не являлся на эти собрания. Исключительно для мужчин, ведь девушкам не нужен был повод, чтоб поболтать, покричать и посплетничать, а, на худой конец, ещё и волосы друг другу повыдёргивать. А принцам это было жизненно необходимо, хоть сами они так и не считали. Потому что без этого бы шаткое семейство распалось окончательно. Впрочем, оно уже было на верном пути.

Сегодня было на одного меньше. Шаб, как и всегда, приходил первее всех. Его угнетало безделье, но и заниматься было нечем, поэтому Шаб таскался всюду, куда его звали: он не был таким уж послушным, просто не мог найти своего места. Напротив сидел старший брат, вечно занятый трудоголик, вступивший в полномочия новый король, а, по сути, очередное пушечное мясцо. В отличие от Шаба, его волосы были по-армейски короткими, и он обычно ругал Шаба за длину до плеч, но вскоре ему это всё же надоело. Шейн вообще по сути своей обожал придирки, поэтому на него и была свалена целая куча бумажной работы для того, чтобы он попридирался. И даже эти несчастные десять минут молчания и безделья невероятно напрягали его, и он жаждал скорее вернуться к своим делам. С его лица не сходила серьёзность, брови хмурились, сосредоточенный взгляд был устремлён куда-то в пол, будто на том были написаны некие указы, а не паршивая плесень распласталась. Шейн был настоящим воплощением строгости и дисциплины. И казалось, что вот-вот в этой тишине на двоих он изречёт мысль о том, что пора бы уже отскрести эту плесневую гадость и привести помещение в порядок, столь необходимый этому королевству, но скрип двери не дал даже шанса издать звук.

Средний брат, Нил, вернулся из борделя. Было бы очень интересно узнать, какое чудо сподвигло его на это, ведь он явно не закончил ещё там свои дела: ноги его не держали, белая рубаха была полуразорвана на груди, на шее было несколько порозовевших засосов. Нил выглядел весёлым и пьяным, и беззаботность читалась на его смазливом лице. Шейн, вставая, шумно отодвинул стул, который резцом прошёлся по брусчатому полу и ушам Шаба.

— Ты снова опоздал. Скорее смени рубаху, — в голосе Шейна нельзя было уловить злости, но раздражение было где-то поблизости. Нил лишь моргнул глазами, будто не понимал человеческой речи, а затем бесстыдно снял с себя верхнюю одежду и безкультурно бросил на пол.

— Мне и так-то будет нормально, — усмехнулся он с вызовом, блуждая опьянённым взглядом по своим рукам.

Шейн собирался возразить, но решил промолчать. Махнул рукой. Хотелось спросить, слышал ли вообще Нил звон колоколов из своего борделя и знал ли, что его брат погиб. Знал, по взгляду видно, но не заботился об этом ничуть. Шаб не впервые наблюдает за этой комедией. Тошно.

— Давайте приступим к главному вопросу, — откашливаясь, Шейн оглядывает со всех сторон свой стул и снова усаживается, сложив руки в замок. — Мы должны сообщить матери, что брат умер. Кто пойдёт на этот раз?

— К этой сумасшедшей я ни ногой, — фыркнул Нил, сложив руки крестом на груди. — Я не хочу синяков и шрамов. Мне ещё пригодится моё лицо.

— Ну да, тебе же ещё в бордель возвращаться, к своим шлюхам, — ядовито вставил Шаб.

— Заткнись, — фыркнул Нил, делая выпад. Шаб вскинул руки.

— Заткнитесь оба! — Шейн ударил ногой по ножке стола. Он оторвал взгляд от бумаг, что прихватил тайком из своего кабинета, и сказал с особой серьёзностью: — Вы что ли не понимаете, что кроме нас этого никто не сделает?!

— Не мои проблемы! — Нил гневно выкрикнул и, сплюнув Шабу в ноги, быстро вышел и хлопнул дверьми. Уже пожалел, что пришёл, потому что рассчитывал на простое молчание. А уходит наверняка снова в бордель — там он спасается от этой реальности. Однажды придётся спасаться реальностью.

— Никаких манер, — вздохнул Шейн, а затем с надеждой перевёл усталый взгляд на Шаба.

— Я с самого начала хотел пойти к ней, — усмехнулся парень, разводя руками.

— Ты ходил и в прошлый, и в позапрошлый… — виновато начал Шейн. Но Шаб-то знал, что сам Шейн не пойдёт и просто пытается казаться обеспокоенным.

— И ещё раз схожу, — многозначительно улыбнулся парень.

Братья переглядываются. Шаб готов идти к матери в покои в любое время, даже если приходится сообщать ужасные новости. Шейн уверен, что Шаб имел в виду, будто готов сообщать ей и о следующих похоронах — его похоронах. Для Шейна это звучало как натуральнейшая угроза. У него отпало всякое желание продолжать разговор и казаться заботливым и дружелюбным.

— Что ж, тогда удачи тебе, козёл отпущения.

Все убегают, будто времени у них катастрофически мало, а в этом зале какая-то чума. Складывается впечатление, будто только у одного Шаба этого времени хоть отбавляй. А он бы и рад, чтобы времени стало меньше. Если бы сутки стали короче, он бы скорее повзрослел. Чтобы он, наконец, перестал быть семнадцатилетним неопытным идиотом, а постарел хотя бы лет на восемь. И братьев бы обогнал, и к заветной цели бы приблизился. А пока лишь стоял на одной точке и топтался, как журавль на цепи.

<tab>Шаба не заботит бедное королевство, в котором он живёт. Глупый король, который им правит. Эгоистичные братья, которые себе на уме. Раздражающие сёстры, которые кричат громче резанных свиней. Лишь одна его забота — это его королева и она же его собственная мать.

Эдея была не очень привлекательной женщиной. Лицо её было в морщинах и глубоких шрамах от ветряной оспы. Мало у кого не было их, и все старались прикрыть это белой пудрой, но Эдея была не из таких. Глаза её всегда болезненно блестели, хотя читалось в них то королевское достоинство, самоуважение, горделивость, присущие всем почтенным королевам. И несмотря на всю свою хрупкость, худощавость и болезненность, её можно было назвать красивой. Для своих сорока выглядела она всё же довольно свежо, хотя потребностей короля удовлетворить уже не могла. Он обходился служанками.

Когда Шаб был маленьким, он приходил к ней в покои и целовал её в губы, пока она спала и никто не видел. Он любовался её неравномерной, но белоснежной кожей и хотел ощутить её вкус. Он презирал короля, который дотрагивается к этой коже, через силу, с отвращением принимая то, чего никогда не будет у Шаба.

Эдея была больна. Рано выйдя замуж, с шестнадцати лет и до сорока она родила королю семеро сыновей и двенадцать дочерей, многие из которых погибли при разных обстоятельствах, и это сильно подорвало её психическое здоровье. Никто бы не посмел назвать её обезумевшей, но и здоровой тоже. Она часто заходилась в припадке беспричинного гнева и била собственных детей, пока полностью не запугала всех. В конце концов, она, отторгнув всё, заперлась в одинокой башне на краю дворца, там немного и присмирела, и начала вести себя на людях прилежно. Но от этого вспышки гнева не утихли.

Лишь Шаб упорно продолжал наведываться к ней каждый день в надежде добиться её расположения и овладеть её телом. Его не страшило ничего в ней, он всегда был готов утешить её или броситься в ноги. Однако Эдея не выделяла его из всех: она не помнила ни его имени, ни его лица. Как и других своих детей. Но Шаб продолжал. Его настойчивости не было предела.

Он не считал себя «неправильным», не таким, как все. Его привязанность к матери — норма. Её он тоже таковой не считал. Даже когда она, измученная жизнью и горем женщина, будто слепая бросалась на него, хватала за руки и, взглядом будто прожигая всё его естество, задавала всё один и тот же вопрос:

— Ты ль мой первенец?

— Он погиб на поле боя вместе с твоим третьим сыном, — холодно напоминал Шаб, проводя рукой по её лицу.

— Ты ль мой второй сын? — с надеждой говорила она. Но называла по порядку, потому что не могла произнести имени, как бы тщетно не пыталась.

— Нет, его сожгла болезнь, — всё так же монотонно повторял Шаб, прижимаясь щекой к материнской руке, желая ощутить её нежность и теплоту. — А сегодня мы похоронили четвёртого. Снова забрала война.

Её глаза блестели отчаянием, и Эдея оседала на пол. Шаб поддерживал её хрупкие плечи, не отводя взгляда, как бы больно ему ни было смотреть на её горе. Но он уже привык быть козлом отпущения.

— Четвёртый сын мой умер… Ты ль пятый? — дрожащим голосом спрашивала Эдея, теперь уже безумно улыбаясь, уже не веря в то, что перед ней и вовсе стоит человек из плоти и крови.

— Пятый твой сын слишком занят и не придёт к тебе, — Шаб не щадил ни её чувств, ни своих. И Эдея сразу замолкала. — Не забыла ль ты, что у тебя ещё двое сыновей?

Она молчит. Шаб с болью во взгляде опускает глаза, забывая обо всём окружающем его мире. Почему она не признаёт его? Почему она так жестока с ним?

Шаб скрипит зубами. Шаб живёт в этом хаосе уже семнадцать лет и лишь сейчас начинает осознавать, что предпочёл бы сжечь здесь всё дотла. И короля, и братьев — всех, кто стоит у него на пути. Что он люто ненавидит этот мир. Что здесь считается неправильным то, что велит сама природа. А она велит любить, лишь правила запрещают. Но ведь правила можно перечеркнуть, если ты король — ибо королям закон не писан? Пусть на пути стоят и отец, и братья, они могут просто стать жертвами во имя любви Шаба.

И он поднимает глаза на Эдею: молчаливую, словно немую, смирную, такую худую, хрупкую, лучшую, единственную. Сердце его пропускает удар, дыхание замирает, и сегодня Шаб решает, что должен наконец последовать зову своего «сердца».

Будто жаром охваченный, Шаб в страстном порыве бросается к ней, берёт лицо в свои широкие ладони и целует её. Он боролся с собой так долго, наконец-то! Эдея решительно отталкивает его с криком: «Прочь от меня». Шаб не отрывается, обвивая её хрупкую фигуру своими путами и заключая в мучительные объятия. Эдея бьёт его в грудь, сопротивляясь и по-прежнему крича, бьёт по лицу, будто бы защищаясь от убийцы, до крови. Она всегда умела находить его самые слабые места и метко попадать в цель. После сильного удара в живот Шаб падает на пол, ей в ноги, едва дыша. Ему больно, кровь течёт из носа, на щеке наливается синяк, но он не отступает. Он приподнимается и целует её колени, жалобно смотря снизу вверх на её смятение в лице. Эдея вся дрожит, сжимает кулаки так, что ногти в кожу вонзаются, едва ли не плачет, закрывая лицо. Шаб с трудом поднимается полностью и обнимает её, теперь уже не так напористо, с большей нежностью. Его горячее надрывное дыхание щекочет кожу Эдеи, и Шаб, наклоняясь, со страстью шепчет ей на ухо:

— Не бойся, милая. Я не причиню тебе вреда, — проводит тыльной стороной руки по её лицу. Для Шаба нет лица прекраснее этого.

Эдея поднимает на него взгляд, туманный и отсутствующий, и, кажется, сдаётся. Улыбается обворожительно, будто не она вовсе, прильнёт к груди, будто принимая его за своего короля, своего повелителя. Сама укладывает на ложе, а Шаб молчаливо повинуется каждому её движению. Эдея целует осторожно его раны и синяки, которые оставила сама, а он проводит пальцами по её спине, оголяя её. Эдея ложится ему на грудь, проводя пальцами линию от ключиц по плечам. Шаб не может оторвать от неё взгляда. Шаб счастлив. Счастлив и зол одновременно, потому что вместо него она видит другого, видит короля. И сейчас она целует лицо короля, обнимает его, дарит ему свои поцелуи, перемешанные с томными стонами; вынимает его сердце из груди своей обворожительной улыбкой и полузакрытыми от наслаждения веками — не Шаба. Шаба она просто не помнит в лицо, не знает и никогда не догадается, что именно он рядом с ней. И любит она не Шаба, и оттого так больно, больно… Ведь он же всяко лучше: моложе, красивее и… роднее.

Шаб никогда не забудет слабое тепло её тела, что он чувствовал той ночью. Её металлический взгляд, её растрепавшиеся темные длинные волосы, её изъяны на коже, её впервые искреннюю, нежную и добрую улыбку. Эдея была вне себя от счастья, проводя пальцами по каштановым волосам Шаба и целуя его губы, потому что…

— Меня великодушно посетил король, — игриво хихикнула она.

И с каждым таким смешком внутри Шаба что-то обрывалось, и прошибал холодный пот. Он брал её за запястья и напористо переубеждал, что она ошибается. Но Эдея всегда была глуха к этим словам. И ему казалось, что всё, что он делал до сих пор, было напрасным, и все старания, и все его признания — впустую. И Шаб молча и холодно одевался, провожаемый её взглядом, и уходил из покоев Эдеи, будто этой ночи никогда и не было.

«Хотя, быть может, в своей отрешённости она стала просвещённой? — думал временами Шаб с мечтательной ухмылкой. — Вдруг она говорит о будущем? Я ведь… Я ведь убью братьев. Мне хватит духу, правда? И тогда я свергну короля и сам стану им. И возьму Эдею в жёны. Я подомну правила под себя. Нет, я их вовсе уничтожу».

Несмотря ни на что, Шаб поставил перед собой цель, даже если это было не предсказание, а бред матери, сошедшей с ума от горя утраты. Ведь Эдея была счастлива: она покинула свою башню и спокойно разгуливала по дворцу, позволяя солнцу наконец коснуться собственной кожи. Её улыбка была сияющей настолько, что некоторые слуги решили уйти из дворца навсегда, испуганные состоянием королевы. Ведь всем-всем-всем она рассказывала, что причиной её счастья стал Его Величество, посетивший покои ночью, подаривший Эдее надежду на возрождение былой страсти. Слуги за спиной крутили у виска и жалели её. Потому что каждая вошь этого замка знала, что эту ночь король провёл вовсе не с ней…

И этот безнравственный король вызвал главного придворного лекаря, чтобы посоветоваться, что делать в подобной ситуации. А лекарь был престарелым религиозным фанатиком, и ответил на это лишь:

— Королеву в эту ночь, несомненно, посещал сам Дьявол, овладевший её телом, разумом и душой. И она впустила его в себя, не иначе. За это её следует наказать и немедля предать огню как ведьму.

— Да что ты такое несёшь? — засмеялся король, хотя нотка страха и чувствовалась в его голосе. — Если и так, и в неё вправду вселился демон, следует просто призвать экзорциста.

— Нет, Ваше Величество! — воскликнул лекарь ошалело. — Экзорцист принесёт одну лишь беду в этот дворец! Королеву нужно судить, и никто другой, кроме Вас, на это не способен!

— Ты смеешь перечить мне?

— Не приведи Боже, Ваше Величество! Да будет так, как Вы пожелаете, — сказал он, а сам втихаря недовольно покривился.

Шаб от злости бил кулаком в стену, потому что ему казалось, что весь мир безнадёжно сошёл с ума. Ведь для него весь мир — Эдея. Но почему-то этим миром правят лишь какие-то глупцы, помешанные на всяких бреднях и верящие даже в самую явную ложь. Вроде короля, которого кто-то надоумил, что в ту ночь к его жене приходил сам Дьявол. Шаб и не против называться Дьяволом, но зашло всё слишком далеко. И слишком быстро и опрометчиво придумали решение проблемы.

Сидеть на краю высокой стены — прямо дух захватывает. Это ещё и край замка, с которого видно все окрестности королевства. Внутри пустая каменная площадь, а вот снаружи — лишь лес с травами и высокими, густолистыми деревьями, за пределами замка обрыв, а ниже по склону — столица. Раньше Шаб с упоением представлял, что всё это однажды будет принадлежать ему. Сегодня он получил Эдею, завтра, быть может, получит трон. Но Шаб прекрасно знает, что путь нелёгок и тернист, возможно, придётся отказываться от чего-то, что делает его человеком. Главное, не рухнуть прямо сейчас с этой невообразимой высоты, и это первая задача, которую он перед собой поставил. Один неверный шаг, и ты разобьёшься ко всем чертям, оставив после себя лишь ошмётки. Шабу нравится это занимательное увлечение, ходить на грани. Показывать всем, что ему не страшно и он готов сделать любой шаг в любой момент, но не оступиться. Вся его жизнь — хождение по лезвию, а с годами оно становится всё тоньше и тоньше.

И сейчас он внимательно вглядывается в даль. Он видит всадника в длинном бледном плаще на бледной лошади, подъезжающего ко дворцу. Новоприбывшему гостю любезно открывают ворота и приглашают внутрь. Шаб провожает его тяжёлым и безразличным взглядом, предчувствуя начало чего-то неладного. Волнение накатывает внезапно, и Шаб спрыгивает со стены. Не вниз, только не в этот раз.

Глупцы очень быстро находят решение своих проблем. Они обрадованы тем, что нашли лекарство от «болезни» Эдеи. Шаб их решение не признаёт. И после сегодняшнего упёрто не верит в логичность поступков короля и его ближайших советников. Шаба не покидает уверенность в том, что всё это фарс, дешёвый спектакль, а вызванный в замок человек — мошенник. Но вывести его на чистую воду будет не так легко. Ведь для изгнания из Эдеи Дьявола король пригласил в замок не просто какого-то врача — он нанял экзорциста. А экзорцисты нынче весьма непредсказуемые.