Онлайн чтение книги Снег на глазах его Snow on his eyes
Глава восьмая. Пылающее сердце. (Матвей)

"Как нахлынул прибой на песок,
Так нахлынул и ты на мой мир".
                    Лидия Мерешти-Ландо.

***

Разметалась позолота осени. Так разметалась, что я в этом году даже удивился – разве может так быстро пожелтеть лес на сопках? Оказалось, может. И подтверждение тому я видел за окном своей комнаты.

Сидел за столом, на котором разбросал тетради и несколько учебников, и видел. Когда-то я сам определил для себя разницу между «смотреть» и «видеть». Смотришь на цветок и думаешь… Ну, цветок, ну красивый – в самый раз для вазы на телевизоре в любовно прибранном зале. Видишь цветок и понимаешь – ему место только там, где он вырос, где дали побеги его корни и ствол. Ему место в воспоминаниях. Когда мысли вертятся вокруг его нежной бархатной красоты едва ли не каждую минуту, подогреваемые ощущением грусти от того, что взять с собой получилось только образ полевой красоты. Только память о капельке воды на одном из трепетных лепестков остаётся с тобой после встречи у лесной дороги, где довелось увидеть, практически столкнуться, с кусочком какого-то другого, не городского, мира.

Так и внезапно, в считанные дни, пожелтевшие сопки. Любой из нас смотрит на буйство осенних красок на деревьях и максимум, что способен подумать, это банальное определение – «вот и осень пришла». А вот если постараться увидеть эту примету наступивших изменений в природе, оценить то, как багрянец клёна волной набегает на солнечную желтизну берёзы. Удивиться тому, как плавно меняется даже на одном дереве спектр умирающей листвы – от зелёных листочков макушки до бурых степенных листьев нижних веток, первыми ощутивших на себе дыхание остывающей земли. И как всё это нервно дрожит и дышит в хрустальности прозрачного прохладного воздуха, ещё пытающегося напиться солнечного тепла, но уже без особого успеха.

Разметалась позолота осени

По плечам жеманницы-берёзы.

Скоро всё накроют проседью

Дуновеньем замершие слёзы,

И придёт зима, хозяйка-гостьюшка,

А пока в глазах мелькают грёзы.

Записав навеянное видом из окна, я закусил губу. И улыбнулся. Мне повезло, повезло бесконечно. Есть в моей жизни то, что можно и рассмотреть с точки зрения потребителя, и увидеть с позиции эстета. Я поморщился… Не «то», а «тот». Причём, можно и посмотреть, и увидеть, и даже пощупать… Смешинка пробралась из горла в нос, заставив чихнуть. И даже слегка смутиться. Серёжка, мой Серёжка, хмурый такой, всегда серьёзный и такой стеснительный. Это целое искусство – заниматься тем, чем мы с ним занимаемся, и при этом – так краснеть и смущаться. Ниже стихотворных строчек карандаш вывел большую букву «С». Рука на этом не угомонилась. Следом за буквой на бумаге появился «плюс», а затем возникли неизбежные «М», «равно» и «Л».

Я вспомнил вдруг тот поход двух недельной давности. Кто же там всё-таки был, у ручья? Ведь так и не было никаких последствий. Мы-то сначала решили, что это кто-то из ролевиков. Но – в эфире тишина. Правда, народ в клубе достаточно толерантен к жизни оказался. Это выразилось словами незабвенного Кеши «Блэйда», нашего одноклассника:

- У каждого свои тараканы в голове. И, если в чьих-то глазах ты видишь огонёк, то будь начеку – тараканы празднуют очередной поворот извилины вспять.

Конечно, сначала мы были очень напуганы. Больше Сергей, конечно. Но и у меня душа в пятках провела минимум трое суток. Но потом ничего – вылезла и успокоилась. Но вот некоторые соображения Серёжи (а точнее, его мамы) про маньяка, на счету которого, как говорят в милиции, уже пять трупов, заставляют вздрагивать. Ведь действительно – те парни постоянно крутились возле Серёгиного дома, они жили в этом доме. А значит – убийца тоже обитает где-то там же. И он, получается, Серёгин сосед. Если не по дому, то по микрорайону…

Я похолодел в который уже раз за последнее время. Перед глазами встала живая картинка. Серёжка идёт себе домой, к нему подходит Тот, явно знакомый. Они разговаривают. А потом движение и на улице уже никого нет… Никого. Нет.

Аж мороз по коже побежал. Я поёжился. И тут в дверь комнаты постучали:

- Ты сильно занят? Войти можно?

- Конечно, можно! – откликнулся я. Мама деловито внедрилась в комнату, строго глянула на меня сквозь очки и спросила:

- Уроки сделал?

- Ну, мам! – возмутился я, - В одиннадцатом же классе учусь, а ты всё, как с мелким разговариваешь!

- А по-другому с вами нельзя, молодой человек. Таки ваш ответ на заданный вопрос будет…?

Я вздохнул:

- Сделал.

И тут же продолжил:

- Ещё вчера.

- Воскресным вечером всякая уважающая себя мать обязана спросить сына-школьника про уроки, - чувствовалось, что мама уже отвлеклась от заданной темы, - Ты не в курсе, где я оставила «клавишник»? Чего-то он мне на глаза не попадается.

Так мама называет свой инженерный калькулятор с кучей примочек и загадочных клавиш. Никогда не понимал – для чего столько? Но ответить ей я мог:

- Посмотри под папиной газетой, где статья про «ювенальную юстицию».

Вчера у нас в доме была баталия. Придя вечером домой (после свидания с Серёжей), я успел застать финал сражения. Скажем так, отец громко спорил со статьёй. А мама ему поддакивала. Явно уже по инерции. В общем-то я их понимаю. Эта странная ЮЮ действительно – бред полнейший. Дать ребёнку право «настучать» на родителей «куда следует» за то, что мама не купила ему пятое мороженое за день? Тех, кто это придумал, самих надо в гумус посадить, причём с головой. Ведь если всё будет, как вещают пропихиватели ЮЮ, то вместо «цветов жизни» будут настоящие «кактусы смерти», ленивые, готовые вытирать ноги о родителей, не умеющие считать дальше десяти и способные читать только по слогам. Одна реформа образования чего стоит. Вообще бред. Хотя, конечно, учиться теперь просто. Какая, нафиг, наука? Зазубрил пару дат, да и всё. Или там ещё чего.

Голос мамы вернул меня на грешную землю:

- О, точно! Мы же вчера считали, сколько надо давать ребёнку карманных денег по рамкам этой юстиции…

- И сколько вы насчитали? – полюбопытствовал я.

- Половину моей зарплаты, - задумчиво ответила мама, вновь появляясь в дверях моей комнаты, - В день.

- Мам, я пойду к Серёге схожу. Мы потом погуляем, - известил я.

Мама грустно посмотрела на меня. Даже стали заметны морщинки возле глаз – настолько печально она это сделала:

- Будь осторожнее, Митя. Вам бы всё-таки надо поостеречься.

- Ну чего ты, мам? – отмахнулся я, складывая тетради в аккуратную стопку на край стола.

- Всю жизнь ведь прятаться не будете.

Родители у меня классные. Они в курсе всех моих дел, тревог, переживаний, радостей… Здорово всё-таки, когда рядом есть те, кому можно рассказать всё. Абсолютно всё.

Но иногда они перегибают. Прямо, как сейчас. Остерегаться… Мы и так всегда настороже. Мыслями я уже был на нашем с Серёгой чердаке. Среди залежей пыльных рваных одеял, среди паутины и звёздного неба, украдкой подглядывающего за нами сквозь дыру в шифере. Что плохого может случиться? Ни-че-го. Разве что кошка вдруг пробежит галопом по гулкой крыше, проявляя законное любопытство к уставшим за день голубям, примостившимся на водостоке. Или вдруг на лестничной площадке под люком не очень далеко от нашего места  загремят ключи и дребезжащий голосок деда Макара затянет куплет про муромскую дорожку.

Разве это плохо?

Говорят, в тумане корабли идут на ощупь. И руками им служит луч радара. Мне радаром служил тот жар, что распаляет всех в предчувствии чего-то очень хорошего. Ведомый этим жаром, я быстро переоделся, обулся и выскочил из квартиры, услышав где-то на грани реальности:

- Аккуратнее, олух! Ещё грохнешься! Совсем обалдел!

Нет, папа! Не обалдел! Взлетел я, папа! Надо не смотреть, надо видеть!