"Пелена запретной жизни
Застилает взоры тварям,
Я лишь пячусь, пытаясь проснуться".
Саид Ага Бескин.
***
Холодный бетонный пол помогал. Спасал, как мог, отдавая свой холод моим тлеющим синякам, ушибам и, возможно, поломанным костям. Дышать было очень больно. Один глаз не видел. Но я дышал. А это главное. Стянутые верёвкой руки и ноги давно уже не чувствовались. Правда, покалывание бывало. Словно кровь потихоньку, украдкой, но просачивалась в конечности, не давая им окончательно потеряться из моего сознания. Не меньше мучений мне доставляло то, что два раза пришлось просто описаться. Снять или расстегнуть что-либо я просто не мог. Хорошо, хоть по-крупному не потянуло до сих пор.
Гараж стал моей ямой, ловушкой, сердцем за эти дни. Но я старался не терять ту нить реальности, что оставалась в пределах досягаемости. Сквозь щели в воротах я видел свет. И видел темноту. Смена дня и ночи – вот всё, что оставалось у меня от жизни. И Митька. Как он там, без меня? Не сдамся, твари! Я завозился, вновь и вновь пытаясь ослабить путы. Освободить хотя бы одну руку… И порву любого! Вот же скоты. Поймали меня третьего, так? Четвёртого пришли и опять избили. Особенно старался Кеша. То, что он – ТАКОЙ, стало для меня открытием. Тем самым открытием, что позволяет взглянуть на мир вокруг новыми глазами. Иннокентий, одноклассник, вместе ходили в походы, вместе пили пиво, купались и бродили вечерами по улицам. И вот теперь он – едва ли не главный мой истязатель.
Блеск в его глазах в ту ночь меня просто заворожил. Он действительно мог убить. Прямо там и тогда. Тем стальным прутом. За что он так вызверился на меня? Этого я понять не мог. Зато другой, которого звали Облом, дал напиться перед тем, как снова заклеить рот скотчем. Правда, сначала выбил мне зуб, когда я попытался докричаться хоть до кого-нибудь.
Пятого никто не пришёл. А теперь и шестое заканчивается. Полоски света истаяли в тёмных воротах. Пить хотелось просто ужасно. Ну, уж сегодня-то они точно придут. И снова будут бить. Исступлённо, но не смертельно. А я снова буду сопротивляться, как могу. Но что я могу связанный? Вертеться только, да лягаться ногами. Да хотя бы так. Сдохнуть я себе не позволю. Чёрта лысого вы увидите мою капитуляцию. Как же всё-таки трудно дышать постоянно только носом. Я снова попробовал на прочность верёвку. Умеют же, гады.
За воротами гаража раздались голоса. Всё те же. Я глубоко вдохнул. Начинается. Сейчас войдут. И они вошли. Эти двое. Облом и этот, как его там? Куцый, вроде бы. Старший подождал, пока младший запрёт гараж и включит свет. И уже после этого подошёл ко мне и вежливо так спросил:
- Ещё дышишь? Ну, сопи. Сегодня у меня для тебя особое развлечение. Скажи, соска, тебя ведь уже в попу имели? Знаю, имели. Так что тебе не привыкать. Правда, сегодня тебя ждёт секс не с мальчиком. Не-е-ет.
Куцый слушал всё это с огромными глазами. Похоже, он поражён не меньше меня. Бить – это одно. Но то, что задумал дылда, судя по всему, станет сюрпризом для всех. Я пружиной извернулся, пытаясь лягнуть Облома. Тот, уже наученный, отскочил и рассмеялся:
- Какой же ты необъезженный… Ничего, сегодня обломаю тебя, пидар. Подожди немного.
Как бы я хотел уметь жечь глазами…Время тянулось медленно, но всё-таки неумолимо. В гараж пришли ещё два типа. Молодой ещё пацан по прозвищу Чита, знакомый по дворовой кодле, и ровесник Облома. Вот тогда-то меня и просветили на предмет того, что меня ожидает. Под дикий гогот остальных, этот самый ровесник мрачно повертел в руках старую швабру, наверняка принесённую в гараж в качестве предмета «и старо, и не выбросишь», а затем с кривой ухмылкой сказал:
- Шваброй тебя ебать будем, понял, пидарок? По самую перекладину.
Где-то в груди зародился холод. И понимание – ЭТОТ может. Он сделает, как сказал. И тогда хана. Ну, сука, просто так не дамся. От бессилия захотелось плакать. Но я с яростью зажал в себе слёзы. Не дождётесь, твари! Хрен вам!
Словно прочитав что-то в моих глазах, Облом даже поджал губы:
- Хм… А ты храбрый гомосек, мальчик по имени Серёжа. Очень храбрый. Вот и посмотрим, насколько на самом деле ты герой. Правда, мы ждём ещё одного друга. Вот, когда он придёт, мы и начнём.
И друг пришёл. Кешка, скотина, пришёл. Не запылился. Был он каким-то нервным и заполошным. Они с Обломом о чём-то пошептались, после чего старший прикрикнул на гомонивших «друганов»:
- Ша, пацаны.
Он кивнул в мою сторону:
- Этого козла копы ищут. Кешу трепали. Значит, пора завязывать. Сегодня он должен испариться. Поэтому, те, кто ссыт, валите на хрен отсюда. Чтобы не бледнели потом.
Захотелось выть. В глазах потемнело. Всё, мне полный аут. Но тут словно волна накатила. Пусть я сдохну, но мне не это важно. Митька мой важен. Где он, что с ним? Сердце забилось ровно. Всё волнение ушло на задний план. Ради нас с тобой, Митя, я готов на всё. Ради того, чтобы ты жил дальше. Если мне придётся умереть в этом грёбаном гараже… Пусть. Лишь бы Митька, мой Митька, остался цел. Как же хочется его увидеть, обнять, почувствовать этого трепещущего птаха рядом с собой. И больше ничего в этой жизни не потребуется…
И тут я УВИДЕЛ. Зайдя в гараж, Кешка не запер его! Не запер! Забыл или не посчитал нужным. Но для меня это всё-таки шанс. Главное – освободиться от верёвок. Остальное – приложится. Я уже давно заприметил на верстаке набор стамесок. Только одну бы в руки взять. Только бы…
Что-то, наверное, опять появилось в выражении моего лица. Потому что Чита, и не подумавший уходить, со страхом шарахнулся под защиту Облома. Тот же явно не понял порыва души шкета и засандалил ему по шее ладонью. Чита обиженно надулся и уселся на верстак. Облом и его ровесник ещё немного пошептались, а затем дылда сказал, глядя на меня:
- Тихо, главное – тихо.
И шагнул вперёд. Вот тут-то и рухнули все мои представления о дальнейшем. Потому что створка гаражных ворот очень-очень тихо стала открываться. Гопники, увлечённые мной, ничего не замечали. А я извернулся ужом и забился подальше в хлам. Облом скакнул вперёд, увернулся от моей очередной попытки врезать ему ногами, и навалился сверху:
- Колян, покрышки в кучу!
Его руки потащили меня в центр гаража, на железную плиту, закрывавшую смотровую яму. Ровесник Облома, тот самый Колян, шустро сложил стопкой четыре покрышки. И меня взвалили на эту пирамиду лицом вниз. Вертелся я, как мог. Но что толку? Как и закричать не мог – скотч надёжно держал губы. Холодные руки залезли под куртку и рубашку, яростно, злобно рванули с ног джинсы. Мой вопль, так и не прозвучав в гараже, сотряс мир. Иначе как объяснить голос, раздавшийся где-то на грани сознания:
- Прочь от него, бесы. Этот ангел – мой.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления