Я открываю глаза. Лихорадочные белёсые вспышки, как от стробоскопической лампы. Они заполняют комнату, они пульсируют в сердцевине моих глазных яблок, они заставляют судорожно сжимать выключатель светильника, висящего над кроватью. Светильник ни при чём. Я прекрасно знаю это, но продолжаю, продолжаю, продолжаю искать причину светопреставления именно в нём… И ненавижу себя за это.
Через вспышки я вижу ИХ. Тени у дверного проёма. Их человеческие тела странно искажены, словно сведены судорогой, подняты за загривок от пола невидимой силой. Их непропорционально вытянутые руки поднимаются, их головы поворачиваются… Пульсация, пульсация, пульсация… Как в замедленной съемке темные фигуры поворачиваются в мою сторону.
Они видят меня?
Они помнят меня?
Они - те, кого я убил?
Более всего я хочу взять армейский нож, лежащий рядом, на тумбочке, но всё что могу – это щелкнуть одеревеневшим пальцем выключатель светильника – и тени сливаются с тенями, темнота поглощает и спасает меня. Я не вижу их. Они не видят меня - того, кто лежит на кровати, выключив свет и зажмурив глаза. Так им никогда не добраться до меня, а ведь они хотят, очень хотят подойти ближе, мучить меня. Даже двое моих друзей. Они сейчас там. Да, они наверняка там и так же хотят моей агонии, даже несмотря на то, что очередь из моего автомата предназначалась не им. Видит бог!
В горле сухо. Ладони жжёт. Я не могу ни встать, ни пошевелиться. Просто лежу в темноте, мучаясь жаждой. И знаю, что утром это не исчезнет. Я открою глаза и снова увижу ИХ. А они снова будут искать меня. Темные тела, они будут крутить своими расковерканными головами - на которых я так ни разу и не увидел лиц, потому что тени не успевали посмотреть на меня - они будут ждать меня целый день, пока я сижу с закрытыми глазами.
Сколько эта пытка будет продолжаться? Сколько еще дней, недель, месяцев, я смогу вынести эти жмурки, начавшиеся с того дня, как я, закрыв глаза и впервые не помня себя от ужаса, жал, жал, жал на спусковой крючок?! Даже через сомкнутые веки, вспышки, вырывающиеся из пламегасителя, жгут мне глаза, а через вонь пороха в ноздри въедается запах раскалённого железа и - на миг ладонь соскакивает с цевья и приваривается к металлу - палёного мяса…
Из груди вырывается хрип, и я распахиваю глаза.
Огни пляшут по комнате, всё так же, как от стробоскопической лампы, хотя за окном начинает заниматься рассвет. Тени в углах комнаты начинают поворачивать ко мне головы.
Они увидят меня, если я посмотрю на них. Они узнают меня.
Из груди, как склизкий червь, выползает мучительный, плаксивый стон. Он уничтожает меня. Уничтожает тем, что я не могу его прекратить, даже желая этого. Хныкать, я начинаю хныкать… Чёрт… Чёрт! Чёрт!!! надо прекратить это!
Ничего не выходит, лежу на подушке, скулю и малодушно зажмуриваю глаза. Пробившись через ресницы, от глаза к виску бежит капля. Она пощипывает кожу, а узкую влажную дорожку холодит сквозняк из приоткрытого окна.
Я ненавижу это! Ненавижу себя за эту позорную слабость. Но я не могу открыть глаз.
Открываю.
Тени, корявые тени в углах, они поворачиваются ко мне.
Твою мать! Твою мать!
Нет сил не смотреть на них. Нет сил видеть их. И узнать их лица, когда они подойдут ближе.
Моё монотонное поскуливание заполняет рот, голову, комнату.
Я не хочу их видеть! Я не хочу их помнить!
Вслепую я нащупываю нож, лежащий на тумбочке рядом с кроватью.
Я кричу еще до того, как поворачиваю клинок серейторной заточкой вниз. Я кричу до того, как провожу им над лицом и резко замахиваюсь слева направо. И я продолжаю орать, визжать и блевать от боли и ужаса, когда зазубренное лезвие вспарывает мои веки.
Я не хочу видеть. Я не хочу помнить.
Тьма – моя амнезия.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления