Онлайн чтение книги Смотрящий на демонов Looking at the demons
ТРИТОН

Прикончив очередную здоровенную кружку эля, Джо с размаху расколотил её о земляной, посыпанный гниющими опилками, пол. В перегарный кумар таверны влилась очередная порция сивушной вони, а Джо, срыгнув, вскочил на стол и лязгнул подкованным ботфортом о стоящий там бочонок.

Кое-кто из разномастной морской и портовой братии нехотя заскрипели стульями, поворачиваясь к нему и сплёвывая чёрную табачную слюну под ноги.

- Да говорю же! точно говорю! Русалка эта - как баба! Ей-ей! Нашёл я её на отмели - с хвостом, а она чуть подсохла - и ноги, братцы, ноги! Натуральная баба! Красивая, слыхал, что все они - красивые - бесовская сила!Только воды на них капнуть - и хвост у них, а так... Ну я её и разложил прям там, чё тянуть?! побрыкалась эта тварь чуть, так я её...

Подошедшая от бара девушка протянула Джо наполненную кружку, и тот, присосавшись, заткнулся, махнул эль залпом, крякнул и отёр тыльной стороной ладони жиденькие, белые усы. Потом облапал девушку осоловелым взглядом, но она спокойно выдержала его сальную усмешку, раззадорив еще больше, и он, глядя ей в глаза, продолжил описывать свои садистские плотские утехи в таких скабрезных выражениях, что даже у Мерина Билла отвисла челюсть с прилипшей к губе папироской.

- Да свисти, брехло! - отмахнулся Рыжий Карп, припечатывая к липким доскам стола замусоленную даму червей.

- Дуделка и есть, - хмыкнул Лысый, толкнув выпучившегося товарища.

- Чё?! Не верите мне?! - Джо аж затрясся. Глаза совсем остекленели. - Да я эту шлюху потом приколотил на гальюне, висела у меня, как гальюнная фигура, визжала аж сутки, рыб распугивала, пока не засохла. Теперь болтается там, дохлая!

Смычок треснутой скрипки визгнул по истёртым струнам - и нескладная мелодия поперхнулась. Кто-то еще улыбался, но только постукивание глиняных кружек в баре и смешок Джейсона-Разделочного-Ножа подчеркнули тишину, созданную теми, кто посообразительнее.

Джо пошатнулся, загорцевал по склизким доскам.

- Да я щас... щас! Покажу! Покажу! Тут только через Площадь Висельников пройти... Щас...

Джо завалился на красотку, до этого подававшую ему выпивку, и визгливо хохотнул.

- Да и хрен с вами! Идиоты! Одна тварь сдохла - развлекусь сейчас с другой! Привет!

Потом все богом клялись, что это были последние слова, которые они слышали от Дуделки Джо. После его ухода с девицей, все настолько погрузились в пьяный угар, что не различали даже завывающей скрипки над ухом, что уж говорить о воплях Джо, доносившихся со стороны Висельной площади?!

Хотя знатоки дела утверждали, что едва ли Дуделка в жизни орал так, как в ту ночь, только кляп сделал своё дело - и всё что ему оставалось, так это мечтать сдохнуть побыстрей.

Утром Джо нашли на эшафоте. Кровь впиталась в грязь досок, струилась по стропилам вниз, капала с ощерившихся щепок помоста, разбегалась по пыльным канавам меж брусчатки. Солнце подёрнуло кровь плёночкой, так что океан превратился в тусклую, грязную, чёрную лужу. В середине этой лужи и лежало тело Дуделки, голое и исковерканное.

Рядом лежал тот, с кем Джо ушёл, приняв за девицу - необыкновенной красоты мужчина: тонкие черты, чёрные, длинные волосы, бледная кожа. Изящное лицо с выступающими скулами и точёным подбородком было повёрнуто на восток, и солнечные лучи словно проходили сквозь кожу, а от длинных ресниц на впалых щеках лежали густые тени.

Рыбий хвост казался бесконечным, но солнце уже иссушило его и украло часть великолепия, заставив посереть и потускнеть.

Конечно, кровь, в которой искупался Тритон, тоже жидкость, поэтому превращение было неизбежно. И оставалось только изумляться, как он, задыхающийся, умирающий, страдающий от сковывающей его на суше беспомощности, не сдавался до тех пор, пока не содрал с насильника и убийцы кожу заживо и не растянул её между столбов эшафота.

Теперь, сочащаяся кровью, кожа полотнищем натягивалась под порывами ветра, и тот, проходя сквозь отверстия издавал слабое, но отчётливое гудение.

Дуделка впервые полностью оправдывал своё прозвище, но оценить по достоинству эту иронию мог только Тритон, в истлевшей улыбке которого навсегда уснули скорбь и ликование.