Онлайн чтение книги Неоцен настоящий. Десять миллионов лет спустя The true Neocene. Ten million years later
Глава 6. Единое море и подводные леса.

Господа, не думаете ли вы, что я соглашусь с вашим мнением и перестану стремится к своей заветной цели? Что на жизненном пути я буду идти с вами по той широкой дороге, которую проложили ваши предки?
Нет, господа!Я предпочитаю идти стороной; по малоизвестным, тернистым тропинкам!
Я знаю, что меня ждут тысячи препятствий, через которые, может быть, мне не суждено перешагнуть, но я все-таки пойду туда, куда влечет меня мое призвание, мой долг!
Я не могу иначе!
Горин Е. Е. Мой путь.

Единое море, родившееся благодаря сочетанию закрытия Гибралтарского пролива новым высоким горным хребтом, самих морей древности — Средиземного, Чёрного и Красного — и Индийского Океана, просто наполнено жизнью в осеннее время, прямо перед суровой, очень долгой ледниковой зимой. Все хотят успеть сделать все свои дела перед путешествиями в другие моря потеплее или зимним режимомжизни. Однако переход от очень жаркого и короткого лета к зиме — суровая, ветренная осень с ливневыми дождями. Особенно это проявляется у моря, и единое море — тому прямое доказательство.

Ураганы опустошают берега моря повсюду, водные смерчи и ливень не оставляет шансов никому. Или оставляет?

Если приглядеться, то скалы недалеко от бесплодного камня словно пульсируют по всей площади. И цвета они серо-зелёного. С первого взгляда покажется, что это водоросли, но это не так. Это леса из морского терновника! Да-да, того самого, вездесущего в неоцене потомка старого доброго тернового куста. Терновые кусты, уже не сумевшие закрепиться в кустарниковых лесах умеренных и экваториальных районов, составили новое семейство — каменные терны (Lapisspinaceae) — и выбрали иной путь. Горы, все каменистые равнины и скалы около морских берегов, даже песчаные морские берега — вот их среда обитания. В сравнении с прочими терновыми деревьями они неказисты по высоте — 1-3 метра, не выше. Но их адаптация в более мощных корнях, способных ломать мелкие камни, как старенькая ореходробилка — орехи. Теперь даже буря, ураган в 50 метров в секунду не может вырвать такое «дерево» при всех стараниях!

Также морские разновидности каменных тернов — например, солёное дерево (Lapida status sp.), — на манер голоценового мангра освоили биохимическую защиту от соли и потому не боятся засоления своих корней. Пока что они не растут на манер мангра, но освоили ледяные берега, которые в голоцене привычно видеть седыми и бесплодными скалами. Теперь густой, очень невысокий лес, обливаемый до крон осенними морскими волнами выше грузовика — нормальное дело и привычная часть околоморского пейзажа. Как и густые пушистые от мелких шипиков на манер крапивы заросли псевдококоса, с коим терн конкурирует яростно и прорастает вовсю лишь на наиболее бесплодной скале. 

На островном пляже же, где галька только появилась, лес формируется псевдококосом и морской ежевикой. Да она вышла в море, но на островах как бы стала амфибией, имея форму и типичную плавучую, и форму сухопутную, которая растёт на суше, но время от времени почкуется чисто морскими формами. Это вид, ежевика-амфибия (Rubus amphibius), научился жить в друзьях формах и потерял за ненадобностью способности формирования плодов, чистое почкование. Это делает его кустарниковые формы, высотой в три-четыре метра, более свирепым и самым колючим в истории мира зелёным колонизатором островов, ибо животные ему не нужны никак. Но морские маусы и китовые гольяна - вроде самого часто встречающегося в океанах и реках неоцена пятиметрового гольяна минке (Cetamorpha bullys) с шипастыми плавниками и бодливым нравом - даже при такой защите вовсю щиплют его в воде и на суше, нередко так выедая чащи и морские заросли целиком. Это драма, но даже из одной оставшейся веточки за один год или, максимум, два куст снова вырастет и обретёт прежнюю, грозную форму.

Все острова мира далеко от суши заняты псевдококосом и ежевикой-амфибией, птицам нет смысла далеко летать за материалом для гнезда. Воробей-садовник (Passer edemus sp.) пошёл в приручении этого растения дальше всех: эта птица цвета морской волны с белыми и чёрными пятнами размером с орла и прожорлива не меньше. Агрессия у такой птицы на уровне питбуля и маусов, свои участки охраняются яростно, даже небольшого морского мауса могут запросто заклевать. Воробей-садовник разделился на несколько жизненных возрастных форм, что мало характерно для птиц.

Вот теперь в ежевичных кустах по веткам проезжают не отличающиеся по цвету комки перьев размером с утят. Это подростки воробьев-садовников, их роль - питаться насекомыми и щипать зелень, чтобы реагирующий на это куст ежевики-амфибии отращивал больше колючек, и взрослые птицы строили новую ячейку, как бы квартиру в коллективном гнезде. Их клювы имеют более массивный вид, зазубрены, и с их помощью внутренняя часть квартиры избавляется от шипов, а извне в нее по итогу строительства можно попасть лишь через основной вход.

Вырастая и нагуливая на обильной зелени с ползучей мелочью жирок, весом подростки два года больше взрослых и учатся строить гнёзда, охотиться на водяную скользкую добычу у взрослых. Обретают взрослый облик с маскировочными пятнами и синевой перьев, глаз, как и их водонепроницаемость, клюв и когти становятся более хищного вида и назначения.

Так один вид птиц освоил сразу несколько ниш в дикой природе.

Разумеется, терновый лес, не имея конкурентов в своей нише, разросся по солёной воде повсюду до самых границ ледников и стал приютом для несчётной уймы мелких и не очень животных, сезонно мигрирующих и постоянно проживающих в густых переплетениях и тёмной листве с обильными мелкими плодами. Хотя терн относится к сливовым, но плоды солёного дерева изменились на куда более узко специализированный вариант: летом «слива» становится чуть больше, обрастает плотной оболочкой и может проплыть до ста километров по морю до какого-нибудь тихого берега и прорастать на материке или, что реже, на острове.

Дело в том, что манера кустарниковых лесов расти густо исключает прорастание семян тут же рядом, потому для семян нужен переносчик. И, кроме моря, он есть и в лице животного. Как ни странно, это бывший предатормаус, маус-тень (Maus predsaibotus). Будучи исходно мелким ночным хищником размером с крысу, он прекрасно прижился в чаще морских лесов, благо насекомых и мелких птиц ему для охоты там достаточно, а семена плодов для него не слишком твёрдые. Вот он и относит все плоды подальше от деревьев, чтобы не привлекать внимание живущих на ветвях общественных белок, а после поедания мякоти он закапывает косточки в относительно сухих местах подальше от чащи и сородичей, чтобы питаться ими зимой, когда плодов на ветвях уже не будет.

Но, как и сами общественные белки, делающие то же самое, маус-тень часто забывает о том, где именно закопал семена, и они благополучно прорастают.

Так солёное дерево как вид распространилось по всему миру, по суше и с морскими течениями. С собой оно принесло и экосистему, в которой доминирует.

Поскольку пчёлы у холодного моря обитают не очень охотно, у дерева скоро появилась проблема опыления: ветроопыляемость не может снова развиться у вида, уже опыляемого кем-то. Конечно, есть неоценовые пчёлы (семейство Neovespacese). Они все произошли от дикой лесной пчелы и похожи больше на гибрид пчелы и шмеля, и их улью охотно помогают солёному дереву в короткий летний сезон «по старой памяти».

Но у деревьев есть новый, уже основной опылитель, воробей-шар (Passer spheroidus). Он развился из воробьиных, как и все крупные птицы неоцена, кроме чисто морских, но он примерил на себя новый образ жизни. Будучи постоянным обитателем этих лесов, морской воробей крупнее голоценового аналога втрое. Он почти чёрный, чтобы легче согреться под утренним солнцем и успешно замаскироваться от хищников в непроглядной тьме околоморского леса. Он плетёт гнёзда там же, актинэвно питаясь не совсем зрелыми плодами солёного дерева, ещё не успевшими отрастить плотную оболочку, и многочисленными жуками-листоедами, докучающими флоре в этой влажной среде. Но он выполняет для солёного дерева не менее важную роль, чем описанная выше: он слизывает богатый сахарами не очень обильный нектар и куда более обильную пыльцу с цветов, по пути перенося остатки пыльцы от цветка к цветку. Хоть у него нет облика «колибри», и он не так узко специализирован, как оный, с задачей опыления дерева он благодаря длинному и очень шершавому языку справляется неплохо.

Тем более, у него есть и иной способ питания: злая морская ежевика то и дело прибивается в шторм к берегу, и масса этих погибших растений вся в ягодах, плотных и сочных, что птицам пир на весь мир. Семена прорастают на берегу, и через недели три, максимум, в очередной шторм миниатюрные кустики размером почти с кулак человека  отрываются от берега, где росли, и с помощью уже выросшей системе поплавков на верхнем ряду раздутых корней отправляется в солёные воды на всю жизнь. Большинство из них поедается вездесущими китовыми гольянами и маусами, но один из тысячи обретает трёхметровый диаметр и кормит неоценовых воробьёв с морскими млекопитающими. То же можно сказать о псевдококосах, которые сочной зеленью также кормят всех.

Собирая самые колючие ветви терна с суши и морской ежевики из бурных вод он плетёт общественные, защищённые от маусов-теней и белок гнёзда, которые при всех стараниях иногда разоряются. Чтобы защитить потомство, морской воробей обзавёлся более острым глазом и клювом, и традиционно живёт лишь в сообществе. Стая морских воробьёв способна убить ударами клювов одного мауса-тень и угостить им потомство, но и маусы на такую охоту ходят только группами по двое-четверо, что делает итоги охоты очень непредсказуемыми.

Но не только бывшие грызуны и воробьи с насекомыми живут в этих тихих лесах.

Морские птицы, бурезовы (семейство Peshkovicese), все гнездятся на солёных деревьях, что ближе всего к морю, чтобы избежать атаки не любящих купаться в прохладной воде маусов-теней. Но иногда они выходят даже на такую охоту, если в животе пустовато.

Так случилось и теперь. Бурезов-водорез (Peshkovitc aquagladius), сытно поев после утренней рыбалки и избежав атаки хищного гольяна, тихонько утащившего при нересте дом-гнездо водного мауса с целой семьёй оных, сел на гнездо, пока самка ловит рыбу себе на обед. Его белые бока с уже немногочисленными после брачного периода зеркальными перьями были круглыми и полными, чего не скажешь по лезущему прямо к гнезду маусу-тени. Щурясь от злости и непривычного для обитателя тёмного леса солнца, он лез по теневой сторону, где его пятнистый серо-бурый густой мех кое-как замаскировал его. Деревья были на самом краю берега, и падение в мелкую, полную камней воду, кончилось бы для мауса неминуемой смертью от ран и пасти отдыхающего рядом с деревом старого лиманомауса, только что пришедшего с удачной рыбалки и принесшего самке большого морского гольяна метровой длины в качестве угощения. Этот вид бывших грызунов, лимановый плывун (Limanetc brassus), живёт строго моногамно, около морского берега, и не уплывает далеко. Поскольку самка в сезон размножения охраняет детёнышей, то она становится агрессивной к чужим самцам, самкам и другим видам животных, а также не плавает за пищей, то этим занимается лишь трёхметровый чёрно-серый самец.

Через два месяца детёныш вырастет до ращмера манула и  будет совсем самостоятельным, а пара поплывёт в зимнее время в южную часть Единого моря — бывший Индийский океан — охотиться на птиц, рыбачить и нагуливать жир.

Но на птиц и зверьков лимановый плывун не прочь поохотиться в любое время года, и потому, если он съест мауса-тень, он обратит внимание на самца морской птицы и легко стряхнёт его с дерева со всем известной целью. Вместе с его яйцами и гнездом.

К счастью для многих, всё обошлось. Маус-тень не упал в воду, а тихо подобрался к бурезову-водорезу со спины и одним укусом попытался было прикончить его. Поскольку самка уже прилетела и заметила непрошенного гостя, то одним ударом клюва-лезвия она убила его и поделила тушку со спасённым ей самцом. Тушка была неплохой закуской для птицы размером с крепкого индюка. Довольные, они «сменили караул».

Но не сменил караул самец сезонно плававших тут часовых стрел. Тот самый экземпляр, что лично убил перед зимой неоценовых сусликов в степной реке. Он кругами нервно плавал в глубокой части заводи и ждал, пока птица опустится низко над водой, и он одним прыжком поймает её себе на ужин. Нервы были от голода, а голод — от нереста и отсутстия доступной добычи, и прыжки за птицами были для него редким способом прокормиться.

И случай подвернулся. Детёныш лиманового плывуна, только встал на когтистые ласты, так сказать! Безукоризненный бросок из водорослей, и бывший грызун целиком проглочен, проткнутый глоточными зубами, и попал в огромный желудок покрытой старыми шрамами рыбы-охотника.

Это происшествие успокоило остальные семьи лиманомаусов, хоть и принесло горе одной из них. Так плотно поев, рыба поплывёт на юг к своим, нагуливать жир в круговом течении Единого моря и оставит эти места в покое. Рождение двойни и тройни у морских грызунов — норма, и поэтому семья плывунов не осталась совсем бездетной.

А вспугнутые всеми этими событиями неоценовые перелётные воробьи, летевшие в Большую Африку на зиму через эти богатые пищей леса и штормовое море, в немалом числе стали пищей для крупных орлиных моряков (Passer marinus melanus). Чёрная и шустрая птица размером с ястреба-перепелятника, прячущаяся в похожем на

крону дерева — оно обрастает ветвями, так что оно и есть часть кроны солёного дерева! — гнезде, вылетела вместе с пятью своими бодрыми собратьями при обнаружении «сигнала тревоги», мигом рассыпавшись по небу как бы одной «цепью» и стала ловить серых плотных птичек, убивая их ударами очень острых тяжёлых клювов и тут же хватая тушки когтистыми чёрными лапами.

Так они и охотятся, резким броском, для долгой охоты большой орлиный моряк не создан — тяжёлые клювы не дадут птицам долго преследовать добычу. А вот перелётные птицы различных видов, летающие во все сезоны — прекрасное лакомство наряду с падалью и мелкими маусами.

Они очень любят ловить последних, в отличие от малого орлиного моряка (Passer falcon marinus) размером с голубя и питающегося лишь редкой падалью и многочисленными насекомыми. из-за малого размера и склонности жить по сотне особей в общественном гнезде для защиты потомства, этот бывший воробей обитает в самом лесу дальше от моря.

Поймав, сколько нужно, — по два перелётных воробья каждый, не меньше, — все большие моряки, сверкая

обсидиановыми перьями, полетели обратно домой. Один самец даже понёс в клюве третью птичку, теряя из-за этого в скорости, но доставил свежую добычу по назначению без каких-либо проблем. Вот самка-то обрадуются его обильным трофеям! Как и прочие — трофеям своих мужей.

Море не прощает слабость и ошибок даже в неоцене.