Онлайн чтение книги Неоцен настоящий. Десять миллионов лет спустя The true Neocene. Ten million years later
Глава 4. Описание неоценовой флоры в общих чертах.

Пустота, возникшая при исчезновении человечества, стала стимулом, который привёл
к созданию этой новой фауны, и на следующих страницах описаны приспособления животных для успешного освоения огромного разнообразия местообитаний Земли.

Дугал Диксон. После человека: зоология будущего.

В этой главе, миновав долгую историю и суровую неживую природу, и отчасти фауну, рассмотрим же флору неоцена! Дело в том, что фауна от флоры зависит куда сильнее, чем наоборот. Без животных зелёные растения без проблем смогут выжить, хоть и не все. А животные — извините, нет. Поэтому описать флору и её эволюцию важно не меньше, чем фауну!

Итак, все папоротники и хвойные были уничтожены до последнего ростка, потому в будущем их нигде не будет. Исчезнут почти все плауны и хвощи, ибо неприхотливы и ядовиты, но требовательны к сырости. Их место охотно

займут оставшиеся старые добрые покрытосеменные. Как всегда, любая экологическая ниша, если она сама не исчезла, недолго останется пустой.

Собственно, из-за суровости покинутого крупными видами ландшафта новой Земли эволюция продвинет покрытосеменные и их биохимию чуть дальше. Будет несколько новых защитных и средообразующих механизмов. Иначе никак не может быть, эволюция всегда вырабатывает новые детали биохимии и физиологии.

Примером такого нового механизма будет семейство «сушильная трава». Потомок дикого злака, — скорее всего пырея ползучего (Elytrigia repens), — одного из немногих переживших голоцен семейств высших растений наряду с розоцветными. Все знают про фотосинтез типа C3 и C4, но не все знают его механизм, что так важен для эволюции и животных организмов в частности. А для чего именно, для какого этапа фотосинтеза нужен растению свет? Не все смогут ответить сразу. Так вот, он нужен лишь для работы сложного ферментного комплекса, осуществляющего фотолиз — расщепление солнечным и не только светом — воды с целью извлечь протоны для дальнейших процессов биохимического толка. Так называемый кислородоотнимающий комплекс. Именно он вырабатывает атмосферный кислород, коим мы все дышим.

Именно этот комплекс подвергнется мутации в соответствующих генах, усиливающих его активность, поскольку для растений ситуация конца голоцена будет очень стрессовой. Мутации такого типа будут случаться не чаще обычного, но станут более доминантными. И проявятся в полной мере.

Дело в том, что в этом случае растения будут чуть интенсивнее употреблять воду, но лишний водород и кислород будут выходить из тканей растения также чуть интенсивнее, чтобы не отравить само растение. Закисление почвы станет создавать немалые неудобства ряду питающихся корнями и подземными побегами клещей и насекомых, а также, что более важно для растений, растениям-конкурентам. Кислотоустойчивость типовой сушильной травы легко позволит ей занять не только равнины, но и даже болотистые места, вытеснив за счёт своей экспансивности ряд болотных прибрежных растений.

Однако все травы также дюже высушивают местность, создавая для себя чуть сухую и плодородную почву, особенно, экспансивные — типа злаков и пырея в частности.

Поэтому мелкие болота и грязевые топи в неоцене будут уничтожены как экосистема раз и навсегда. Как и среда обитания для хищных растений.

Останутся лишь крупные болота, которые даже сушильной траве высушить не под силу, и берега их будут украшены уже новым потомком сушильной травы, камышовым пыреем (Elytrigia repens neocenum), который вытеснит камыш и станет расти гуще любого околоводного растения за всю историю Земли. Этим он даст тихий приют колоссальному множеству представителей неоценовой континентальной околоводной фауны всех классов. Появится новая обширная среда обитания, а именно околоводные травянистые равнины.

К слову, большая активность фотосинтеза увеличит содержание кислорода в воздухе на три-четыре процента. В сухой сезон, то есть, зимой, «ударная работа» будет меньше. Поэтому колеблющееся в течение года - где-то, 23,5-25 % - содержание кислорода в степном воздухе будет нормой для неоцена!

Но не вся флора на суше будет представлена одной травой.

Кустарники, потомки ежевики (род Rubus), первоначально разводимой людьми в таких условиях в качестве пищевой культуры, разводимого людьми же боярышника (род Crataegus) и просто дикого терновника (Prunus spinоsa) с рядом других, займут все места некогда вымерших из-за вырубки лесов деревьев.

Однако леса, чащи, будут иными, чем во времена голоцена. Дело в том, что кустарник растёт гуще деревьев, а наиболее густа его листва. Таким образом, у растений подлеска в таких условиях нет шансов быть сколько-нибудь разнообразными и богато произрастающими. Чаще всего, в новых кустарниковых лесах подлеска вообще нет и не будет! Во всех широтах они будут похожими.

Зато будет совсем другое. Сырость в таких лесах будет выше средней, создавая как бы свои субтропики.

Сушильная трава в этих местах расти не сможет, так как сам C4 тип фотосинтеза, характерный для трав, всегда нуждается в большом количестве по понятным причинам недоступного в этих чащах — для низкорослых растений — света. Мох тоже почти не там расти. Но без подлеска нижний ярус леса не будет совсем мёртвым: огромное количество грибов и некоторые растения-паразиты, эквивалент заразихи, тоже потомки пырея ползучего (Elytrigia repens parasitarium), с наименованием «пырей паразитический», будет произрастать здесь. Для защиты от голодных животных основания стволов всех кустарниковых деревьев будут часто покрыты шипами и даже — тёрн неоценовый древесный (Prunus spinоsa neocenum) — узко специализированными, чисто защитными ветвями, обильно покрытыми шипами со жгучей смолой. У ряда низкорослых разновидностей тёрна — тёрн неоценовый смолистый (Prunus spinоsa neocenum gumminous) шипы изрядно редуцируются в пользу усиления выделения особо липкой и жгучей смолы.

Терновые деревья (Prunus spinosa neocenum) в неоцене станут доминирующим новым семейством, образованное терновыми, упомянутыми выше. Как и ежевичные (Rubus neocenun) и боярышниковые деревья (Crataegus neocenum). Их число видов превзойдёт число любых других видов древесной флоры, и плоды будут более

разнообразны, чем у кого-либо в голоцене. Ибо они — самый идеальный инструмент для приманивания животных, которые будут также в немалой степени уничтожать молодые ростки терновых деревьев и расчищать прочим деревьям место для произрастания. Но шипы и живучесть шипастых не даст — пока что не даст — уничтожить бойкий потомок старого доброго терна окончательно, что создаст между этими тремя семействами деревьев как бы вооружённый нейтралитет, экологическое равновесие. Тем более, что потомок тёрна и сам даст убежище немалому числу неоценовых животных, нередко прямых и косвенных симбионтов. В голоцене так делает тропическая акация и её муравьи-охранники. Такой симбиоз повторится с другими участниками.

В степи и лесостепи терновник будет в меньшей конкурентной борьбе, чем в густых чащах, потому лесостепные — и нередко горные терновые кусты и деревья — станут куда более разнообразны по формам и числу видов, чем даже в кустарниковом лесу. В чистой степи их будет куда меньше из-за давления сушильных трав, но их плоды будут привлекать животных на километры в округе, как и места для гнездования всяких птиц.

Как и ещё один инструмент изменения ландшафта.

Кислородоотнимающий комплекс для борьбы с закислением почвы у ряда малорослых терновых деревьев и кустарников степи и лесостепи тоже будет интенсифицировать свою работу, но не для закисления почв, а прямо наоборот. Кислород же при прямом связывании с водородом от сушильной травы будет, как бы ни звучало это странным для нашего уха, уменьшать кислотность среды в почве, что даст возможность расти чуть менее стойким к кислотности среды растениям и через увеличение содержания кислорода в почве — грибам. Это, в свою очередь, сильно укрепит почвенную микоризу, помогающую любым деревьям расти. Разнообразие степных грибов, как и общее число питающихся грибами животных, будет около мест произрастания степных терновых деревьев выше, чем где-то ещё в мире. Ну, в кустарниковых лесах только больше грибов будет. Хотя изначально уцелеют лишь ядовитые для людей виды, прочие животные определённых видов уже могут питаться ядовитыми для людей разновидностями, а в затем в неоцене появятся и съедобные для всех грибы. Все из базидиомицетов, кстати.

В горах терновые кустарники будут доминировать, низкорослые терновые деревья от них в этом не отстанут. Они будут производить огромное число плодов для всяких горных обитателей и нередко могут перейти к одно-двухлетним формам.

Сушильные травы будут ощущать себя в этих местах немного хуже, чем в степи, но вовсе не вымрут и адаптируются в огромном числе видов.

Пырей ползучий. Неистребимый злак, он переживёт почти любое глобальное вымирание.[/i]

А как же пустыни? И они вовсю заселены буровато-зелёной флорой, произошедшей от верблюжьей колючки (Alhagi) и различных однолетников, а также разновидностей растения-камня (семейство Mesembryanthemaceae). Первый в этом списке после исчезновения высоких пальм из-за деятельности человека стал колючим верблюжьим деревом (Alhagi camelus neocenum), чьи особенности физиологии — секреция смол с сахаром, например, — сделала его спасением для пустынной и полупустынной фауны. Однолетники станут расти около него, в его тени, тоже приманивая разнообразных животных в эти новые оазисы.

Если такое растение начнёт долго произрастать у воды, то в скором времени появится аналог морской фасоли, которое доверяет воде закрытое защитной оболочкой семечко или весь стручок и таким образом распространяет в тёплых широтах свои семена. Такая «фасоль» есть, это морская колючая ива (Alhagi camelus neocenum aquaticus). Её заросли заменяют собой мангр в устьях рек и покрывают морские берега на радость зерноядным и стручкоядным животным.

Кстати, у многих растений продолжится редукция пыльцевого зерна. Клетки-спутницы пропадут совсем

как рудимент, а триплоидный эндосперм, запас пищи для роста пыльцевой трубки, станет более концентрированным. Это ускорит опыление в несколько раз, что даст растению преимущество в виде большего темпа созревания его семян, что позволит «ускоренному» растению вытеснить прочих. В неоцене сохранятся лишь такие наземные растения.

Среди водяных растений нитчатые водоросли (Ulvophyceae) в морях и эстуариях, и харовые водоросли (Charophyceae) в пресной воде станут доминантными видами, заполнив собой все ниши, оставленные другими вымершими многоклеточными водорослями. Харовые виды так и вовсе образуют на мелководье густые подводные леса, населённые преобильной фауной. Рифы, уничтоженные в голоцене, станут снова водорослевыми и мало будут отличаться от морских лесов, от которых произойдут. Защитная белковая оболочка нитчатой водоросли может без труда обызвеститься при наличии высокого содержания любых минералов в воде, что с лихвой им обеспечит ледниковая эрозия околоморского грунта.

Таким образом, водорослевые рифы не будут расти вдали от устьев рек или только в тропиках: в широтах умеренного климата они разрастутся около суши по всем материкам и будут чувствовать себя намного лучше, чем рифы коралловые. Их площадь будет умножать не только биоразнообразие, но и биомассу каждого вида, а океанские течения, куда более сильные и поэтому охватывающие большие акватории, чем в голоцене, будут создавать в морях и собственно рифах неповторимый узор из обильных, разнообразных видов.

Главное отличие флоры неоцена от прочих эпох будет в том, что в связи с самой большой в истории растительного мира устойчивостью получившихся жизненных форм во всех широтах степи из сушильной травы с её околоводными потомками вместе, терновые леса и кусты, а также леса из бывшей ежевики и боярышника будут похожими друг на друга и отличаться лишь малым числом деталей!

Кстати говоря, отдельный мутировавший вид сушильной травы, темновой пырей (Elytrigia repens noctis) смог сделать то, что не смог до него ни один вид растений Земли. Способность расти в кислой среде и трансформация кислородоотнимающего комплекса привела к тому, что ему больше не нужен свет для метаболизма. Водород для реакции с NADP — собственно, для чего нужен свет при фотосинтезе, для поставки водорода из расщеплённой кислородоотнимающим комплексом воды этому веществу! — он сам может извлекать просто из кислых вод, что позволило ему вообще обходиться без света как такового. Кислые водные источники по берегам сразу же заросли темновым пыреем полностью, а далее он смог проникнуть под землю. В пещеры и на берега подземных рек, формируя там кое-какой грунт, что позволяет жить там и некоторым представителям более богатой, чем ранее до этого, фауне! Тем более, что в пещерах благодаря хемосинтезу там уровень углекислоты так же низок, как на поверхности, чего никогда за всю историю Земли не было, что позволило расти и жить там некоторым представителям адаптировавшейся к тьме подземелий степной фауны, привычной к сушильной траве и её потомкам. Но кислород этот потомок фотосинтеза не вырабатывает, см. биохимию, так что подземелья зависимы в этом плане от поверхности.

Так были захвачены и ранее пустые подземные территории, один из последних рубежей для  жизни. Новые ниши, они же в итоге — часто дитя новых сред обитания.

Одна из новых жизненных форм неоцена - плавающий по пелагиали лес из высших растений. Если морская ива заменила мангры, то один из видов ежевики родом с бывшей Дании и Британии с Гибралтарским хребтом, пелагический остров (Rubus pelagical isla), пошёл в освоении океана дальше всех высших растений в истории Земли. Эта синеватая, словно распластанная кругом от полуметра до пяти метров ежевика с небольшими ягодами и листьями. Защищённая  от большинства видов голодных рыб обильными длинными шипами и полными газообразующих бактерий мелкими поплавками на корнях она пассивно плавает в огромных количествах на поверхности океана в течениях. Соль она выводит через листья, по краям тёмной кромки листа всё время есть светлая хрупкая корка. Ей самой суша больше не нужна, и выброшенная на берег она погибает довольно быстро. Но ей нужна суша для старого размножения ягодами, прочее обеспечит активное, как у всех видов ежевики, черенкование. Птицы и все-все морские млекопитающие едят ягоды, принося их на побережье, где ростки формируют поплавки в первые несколько месяцев жизни, а при штормах у них отрываются обычные корни, аналогичные корням сухопутного предка, и новое поколение морских кустарников готово жить в океане.

Морская ива около бывшей Гвинеи и Гибралтарского хребта тоже начинает активно эволюционировать в сторону образования чисто морской формы, корни водного типа уже появляются, но пока процесс не завершён.

В неоцене появилось пресноводно-океанское растение псевдококос (Prunus spinosa capsulus). Бывший терновник полуметрового роста и родом с Беринговых гор, он пошёл по пути эволюции, аналогичному кокосу и морской фасоли. Когда плод плывёт по воде и на берегу прорастает в новое растение. Теперь он растёт на самых суровых холодных берегах и скалах всего мира, но его плод необычен: 5 сантиметров в диаметре, что больше любой терновой ягоды в истории мира. И в синем плоде не мякоть или семечки, как у прочих, там... миниатюрное, сложенное в компактный шипастый шарик готовое растение с шипастым же корнем. Едва растение выносит на берег, оболочка быстро сохнет и лопается на манер сухих ягод, раскрывая растеньице, чей частокол шипов на корешках мигом впивается в камень. Само растение всё в мелких шипах, что мелким маусам и всем птицам мешает его съесть, но крупным маусам в этом нет никаких проблем.

Такова флора земного неоцена в общих чертах.