Онлайн чтение книги Неоцен настоящий. Десять миллионов лет спустя The true Neocene. Ten million years later
Глава 5. Степь без ковыля.

Профессор сидел в темноте с закрытыми глазами. Лупа освещала его редкие желтые волосы и пухлые руки.– Дело в том, – промолвил он сонно, – дело, собственно, в том, что соль на Верхней Каме – так называемую «пермянку» – начали добывать еще во времена Ивана Грозного. Местность эта издревле гремела солью. Там и названия солёные – Соликамск, Усолье, Сысольск. Весь тот край отдали во владение купцам Строгановым, – между прочим, прекрасный пример феодализма, прямо просится в хрестоматию. Соль варили в бревенчатых варницах и везли обозами во все углы Московского государства. Это дело давнишнее. А вот недавно профессор Преображенский был послан в Соликамск обследовать тамошние соляные месторождения.
Паустовский Г. К. Соль земли.

По заросшей высоким, зеленовато-серым от жестокой осени водным и шумным на ветру, пыреем тропинке около широкой реки Крайта, что на бывшем Ближнем Востоке около самого ветренного, северо-восточного края единого моря, очень медленно шло такое же по цвету черноглазое животное. Оно внимательно смотрело на древние заросли, выискивая что-то. Утренняя заря освещала его так же, как и сами заросли, играя тенями и создавая фантастические узоры повсюду. Незаметное почти для всякого случайного наблюдателя, само животное, тем не менее, очень осторожничало: подобрало длинные ноги, готовые к прыжку на добрых три метра вперёд. Волчий маус (Maus lupus) был давеча ранен в поединке за самку в холостяцкой стае, но был готов к атаке на ничего не подозревающую жертву. Посмотрев на оказавшегося не в то время и не в том месте совсем юного бронированного ежа, он понял, что этой добычи ему не хватит даже на слабый перекус, да и возиться с ней долго из-за брони, и с громким, брезгливым скрипом, своим типичным голосом, пошёл знай себе дальше.

И не зря ждал он у этой топи. Мелкий пятнистый неоценовый сурок (Bobak mausus sp.) пришёл сюда же на свой утренний водопой и посмотрел туда-сюда, нет ли рядом хищника или, что хуже, соперника. Спугнуть его для и без того пострадавшего охотника означало потерю завтрака, а этого допустить ему было точно нельзя. Голодная смерть была бы для сероватого поджарого зверя неизбежной, ведь до заживления раны на задней лапе и боку поймать новое крупное животное для пира он бы не смог.

Из зарослей, к удивлению всех присутствующих, стремительно вылетела пахнущая свежей водой длинная синевато-серая тень, схватила пухлого зверька очень длинными и толстыми, как ножи, серыми зубами за шею и под его отчаянные крики почти полностью скрылась в водной глади. В ярости волчий маус кинулся было ей наперерез, но не успел. Часовая стрела (Terminator chronus sp.), водный чешуйчатый охотник с зубами-ножами и скверным нравом, яростно сверкнул глазами и скрылся в воде уже совсем. Убитый сурок стал его трофеем по праву.

Упущенный завтрак заставил серого хищника кинуться в воду, и даже раны были практически забыты. Он не мог отдать сурка водному монстру, даже если будет поранен ещё больше. Зубы-лезвия были готовы

рвать и метать. Они и не уступали по длине зубам часовой стрел, а когтистые лапы сухопутного зверя были сильные и длинные, так что маневренность была на его стороне, а трёхметровый противник был обтекаемым и с более мощным веслом-хвостом.

Равноценные противники всегда борются особенно жестоко. Этот вариант правила Гаузе не потерял актуальность в неоцене.

Через час хвост-весло уже не било барабанным боем по чуть топкому берегу, и его стокилограммовый владелец лежал мёртвым — быстрый, как у вымершей капской кобры, бросок хищника с суши перерезал ему жизненно важные артерии и раздробил позвоночник уже после смертельного удара в ничем 

не защищённые жабры. Сам павший стал ещё одним трофеем для раненого в боях немолодого охотника. Шесть лет для мауса - уже зрелость, редкий зверь переживает тридцать лет.


Примерно так будет выглядеть эквивалент волка будущего, но более функционально. Скрежет ржавого железа заменит им вой.

Тигровая рыба голоцена. Часовая стрела заменит её не только в тёплых широтах.

Но недолго был он один. Степь огласилась скрипучими кличами других охотников. Не поймав покалечившего троих из них седого странника (Maus archontus), кочевого мауса размером с голоценового красного оленя, они всё утро искали новый источник пищи, и их огромные носовые полости учуяли происходившее около реки. Они бесшумно окружили одинокого победителя и начали скрипучими криками, выпадами могучих зубов-лезвий отгонять его от так тяжело пойманного сытного обеда.

Ответ не заставил себя долго ждать. Напряжение росло, а два степных грифовых воробья (Aegypiina passer adsurgitus), — занявшие место давно вымерших грифов и одного с ними размера пятнистые птицы, — уже привычно ожидали на одиноком терновом дереве, что же будет дальше. Их чёрные «бороды» показывали, что

обе особи взрослые, а сине-белые узорчатые перья в черноте шеи и крыльев у самого крупного из пернатых выдавали зрелого самца.

Не дав начаться бою за добычу, к зелёному речному берегу на водопой пришло маленькое стадо сородичей ушедшего от погони седого странника. Привлечённые свежей водой, они не сразу заметили стаю волчьих маусов, а, когда её заметили, то кинулись на хищников всей толпой с целью затоптать и покалечить максимальное число потенциальных врагов. Их седые загривки блестели в свете Солнца, а широкие зубы-лопаты были острее топора.

Через минут пять с малым всё было кончено. Хищники сами стали жертвами седых странников. Будучи самыми крупными животными на суше, они всё же были грызунами, способными питаться любой пищей и были травоядными лишь в большинстве случаев. В большинстве, но не всегда. Как и сами убитые ими были хищниками в большей или меньшей степени, и без привычной мясной пищи могли и обойтись плодами кустарников и терновых деревьев. Седые странники, немного поскрипев друг на друга при делёжке добычи, получили ценный белок, после чего пошли пить воду, и бывшая поодаль от них вторая часовая стрела вмиг оценила число зверей и при всей свойственной бывшим гольянам  рыбьей глупости поостереглась иметь с ними дело.

Когда ушли могучие травоядные, грифовые воробьи расправили крылья и с криком кинулись на скелеты, а также болтавшиеся на них куски мяса каждого волчьего мауса и часовой стрелы впридачу. Поев, сколько смогли, и получив друг от дружки чувствительные тычки крыльями, они полетели на своё дерево обратно. Гнездо-то надо строить каждую весну, а утеплять — каждую осень, пока морозы не сделали поиск густых от листьев терновых веток с самым минимумом колючек делом невозможным или просто непосильным. Но происшествие на берегу спасло ветки от травоядных — они попросту не обратили на обычно желанную зелёную поросль особого внимания. Так, пощипали зелень немного, и всё.

В итоге смолистые ветви были собраны, и единое зимнее гнездо было готово. Смола склеила ветви между собой, а пара уже была готова переждать тяжёлые времена очень суровой полугодовалой зимы. Сурового ледниковья неоцена.

Не одни они были готовы к этому. Орлиные воробьи (Aquilaa passer adsurgitus) пёстро-зелёной стаей летели на юг, будучи кочующими хищниками, только размножавшимися в этих широтах в короткие летние месяцы. Самец грифового воробья решил сделать самке подарок, и, пока она знай себе чинила гнездо мелкими ветками, приклеивая их к уже сочившейся из мест надлома смолой, врезался в отставшего от маленькой стаи «орлёнка» и убил его ударом огромного клюва сверху прямо между глаз. прочие закричали и кинулись непрошенному похитителю сородичей наперерез, надеясь отрезать его от родного гнезда. Но грифовый воробей был старым, опытным и не раз так охотился. Он легко ушёл от врагов испытанным целых тридцать лет приёмом: камнем упал вниз, и, когда до земли осталось метров десять, снова полетел очень низко над землёй с добычей в когтях. Он рисковал, ведь притаившийся в засаде проворный кустарниковый маус бушля (Maus bushlus sp.) — серый в черных разводах тощий зверь размером с дикую лесную кошку, вооружённый самой жёсткой во всём неоцене шерстью и острейшими зубами в истории Земли, — прыгнул на три с лишним метра вверх. С широко раскрытой пастью и зеленовато-серыми лапами с бритвенно острыми чёрными когтями, он был непобедим в прыжках и подобной охоте. Он не сумел поймать охотника на этот раз вовсе не из-за неопытности. Бушля мгновенно отхватил голову и шею от «орлёнка» и просто не успел схватить что-то ещё. Ярости его пол-дня не было предела, но беспечный неоценовый суслик, искавший пищу в пяти метрах от него самого и не озаботившийсмя маскировкой, его утешил.

Эта добыча была в полтора раза больше того охотника с добычей вместе взятых, потому бушля стал со всем старанием чистить норку, скрытую в поросли терновых кустарников. Спячка-то скоро, да и для удачной засады нужно отсутствие компрометирующих запахов!

В итоге тёмно-зелёный с красными головными перьями пёстрый подарок, хоть и немного не полностью, но попал

по назначению. Самка старого грифового воробья была довольна и за всё это время успешно доделала гнездо. Птицы неоцена никогда не впадают в спячку, но согреваться зимой надо всем.

Гольяновые карпы (Ciprinomorpha litus), слыша своим чутким веберовым аппаратом приметы зимы, месяц назад отметали икру и ложились себе на илистое дно, тоже засыпая на пол-года. Но не все из них спаслись: выжившая в этот день часовая стрела отменно полакомилась целым косяком из них, нагуливая жир на ту же самую зиму. Подводный вход в скрытое водным пыреем и из него же сделанное гнездо неоценового суслика было укреплён землёй и твердеющей от холода на манер ласточкиной особой слюной.

Река, что шире прочих, не прощает ошибок, ведь рядом Единое море, и зимой на нерест именно сюда по причине ширины реки быстро приплывут огромные шумные китовые гольяны (семейство Cetamorphidaceae) и постоянно сопровождающие их же плотоядные дальние родичи. Если не спрятать вход в дом водорослями и донными кусками грунта, замаскировав всё под камни, то утащат вместе с самим домом. Хищные, они такие! Сородича-соседа утащили со всей семьёй зимой в ледяные пучины реки, ведь они не боятся замерзания из-за антифриза в теле. Когда все спят, трёхметровые и способные жить в любой воде ледяные гольяны-клинки (Kris sanguinus) и нередко часовые стрелы собирают свою кровавую жатву. Вот летом — настоящая жизнь, когда нет снега и смертельного холода, и сам воздух становится намного свежее и богаче кислородом аж на два процента в сравнении с зимней порой!

Причина сезонного роста содержания кислорода в воздухе — активность невероятно разрастающейся летом сочной сушильной травы, полной семян, вкусной ползучей живности на радость всем прочим видам этих степей становится в десятки раз больше, чем в прочие сезоны. И отовсюду на это изобилие кислорода и пищи летом собираются животные: откормиться на зиму и, что для них не менее важно, вволю подышать новым воздухом, которого нигде, кроме сушильных степей, такого нет. А это — корм для местных в лице таких «гостей». или наоборот, — это как кому повезёт, — но чаще первый вариант.

Проверив уже своё гнездо в иле, водный охотник пожевал чахлые водоросли на ночь и спокойно отправился спать. Мелкие суслики, зашедшие на водопой час назад случайно с берега, привычно нашли в его зубах свою смерть. Лишняя закуска не помешает, что бы она там о себе ни думала!

Впрочем, так же думала последняя амфибия неоцена,  ядовитая бурая степная жаба (Bufo adsurgit), скушавшая после рытья мягкой земли целых двух подземных слепозмеек, которые входили в неизменном со времён голоцена виде в монотипическое семейство — с двумя такими же видами маленьких слепозмеек — самых последних рептилий на всей Земле. Да, пустынные квакши юга и степные и пустынные жабы северного полушария — последние виды амфибий во всём мире неоцена.

Словом, типичный день в седой холодной степи через десять миллионов лет после смерти человеческого вида.