Онлайн чтение книги Когда взойдёт Солнце When the Sun rises
Глава 7.

                                                                                                                                            Июнь 1919 года

 Наоки разогнул спину и закатил глаза, не до конца затянувшиеся раны отозвались неприятной тянущей болью. Прошло несколько недель, почти все раны на теле Итикавы затянулись, остались только несколько более глубоких. Юноша прикоснулся к плечу, на котором как раз находилась одна из таких ран.

 Проснувшись утром от сильного жара, он не сразу понял: сон или явь перед ним – рядом спал молодой господин. Во сне Наоки видел Рэна. Он сжимал его руку, говорил, что всё будет хорошо, и юноша верил ему. Во сне Рэн привёл к Итикаве его сестру и матушку. Сестрица готовила имагаваяки, матушка увлечённо разговаривала с молодым господином и шила для него хаори, а Наоки работал в саду. Это был добрый, прекрасный и хороший сон, но очень дерзкий, о котором никому знать не стоит. Поэтому, когда мальчик открыл глаза и увидел рядом с собой Рэна, подумал, что до сих пор спит, но боль в теле убедила в обратном.

 Окада почувствовал возню и тоже проснулся. Красные щёки Наоки не понравились ему. Он пощупал лоб и понял, что у мальчика температура. Вода и лекарства незамедлительно оказались в его руках. Итикава покорно выпил протянутый порошок и запил его водой. Когда он забирал из рук хозяина стакан, то почувствовал сладкий аромат.

 -Карамель..? – прошептал Наоки смоченными водой губами.

 -Хочешь карамель?

 -От вас…Аромат карамели…

 Рэн слегка нахмурился, но сразу же пришёл в себя и уложил Итикаву обратно. В двери постучали, и Окада поинтересовался, кто там. Удостоверившись, что это Мидори, он впустил служанку и попросил позаботиться о Наоки. Пока она суетилась над мальчиком, за дверьми поднялся шум, а к вечеру поместье Окада загудело. Неожиданно для всех Сато получил письмо о болезни отца и, незамедлительно уволившись, покинул дом ещё ранним утром. В то же утро покинула поместье и одна из новоприбывших служанок, точнее её выгнали. Сначала никто не понял происходящего, но, когда на пороге появился водитель с лекарствами для Наоки, слухи поползли по всей округе. Судзуки вбежала в комнату мальчика со слезами на глазах. Она крепко обняла Итикаву, причитая, что не смогла его уберечь. Главная горничная напустилась на Мидори, и та поспешила рассказать, что Окада-сама запретил кому-либо говорить об этом, пока он не найдёт виновного. Женщина сказала, что сама позаботится о Наоки, и отослала Мидори, а вечером пришла к Рэну.

 Молодой маркиз обсуждал с братом рабочие дела и прислушивался к происходящему в поместье. Всё складывалось лучше, чем он предполагал. Однако он совершенно не ожидал увидеть в кабинете главную горничную, склонившуюся в глубоком поклоне.

 -Окада-сама, я от всего сердца благодарю вас за то, что позаботились о Наоки-куне и нашли того, кто сотворил с ним это. Моей благодарности нет предела. Этот мальчик мне как сын, и моё сердце разрывается при виде его страданий.

 -Тогда позаботься о нём, Судзуки. – кивнул Рэн. – О докторе и лекарствах не беспокойся, я всё оплачу. В произошедшем и моя вина есть.

 -О чём вы, Окада-сама? – охнула главная горничная. – Это я представила вам эту девушку! Даже не зная, на что она способна… Поэтому здесь только моя вина..!

 -Забудем об этом. Впредь прислуга будет выбираться тщательнее. А теперь ступай – позаботься о Наоки.

 Главная горничная поклонилась и покинула кабинет временного главы. Она вернулась в комнату Итикавы и принялась за его лечение. На время, пока он не поправится, юношу освободили от обязанностей по дому. Со школой проблем тоже не возникло. Матсушита, которому сказали, что его друг подхватил простуду, тщательно конспектировал каждый урок и приносил записи своему другу. Благодаря этому Наоки не отстал от остальных одноклассников и смог спокойно вернуться к учёбе спустя некоторое время. О том, кто вшил в его юкату лезвия, ему рассказала Мидори, рассказала она и о причинах этого поступка, а ещё она поведала о Сато.

 Уход Сато волновал всех намного больше, слуги тайно переговаривались, подозревая, что чуть не убила Итикаву не девушка, а Сато. Тем более что никто не видел, как уходил слуга. Мидори с Юко поинтересовались об этом у водителя, который, по словам других слуг, отвёз мужчину. Но водитель, служивший семье Окада уже более десяти лет, лишь кратко и холодно ответил, что лично отвёз бывшего слугу на вокзал и видел, как тот сел в поезд.

 Странным уход Сато показался и Наоки, но ему было некогда размышлять об этом за горой учебников и записей Матсушиты, что особой разборчивостью не отличались.

 И вот теперь Итикава вновь вернулся к своим обязанностям: учился, работал, сопровождал Окаду Рэна. Всё вошло в прежнее русло. Раны иногда беспокоили его, но проблем не доставляли а сегодня он и вовсе практически не обращал на них внимания. Вечером принесли почту, и среди прочих писем оказалось письмо из дома Наоки. Поэтому он спешил закончить с делами, чтобы прочитать письмо.

 -Наоки! – раздался счастливый голосок сбоку от юноши. – Ты такой счастливый! Случилось что-то хорошее? – Кимико встала рядом с Итикавой, наблюдая, как тот чистит серебро.

 -Окада-доно. – поклонился Наоки и вернулся к своему делу. – Я просто рад вновь работать – не привык лежать без дела. А ещё мне пришло письмо от семьи.

 -От твоих мамы и сестры?

 -Да… Я очень скучаю по ним.

 -Тогда почему ты здесь? Почему не пойдёшь и не прочтёшь письмо? – девочка села в стоявшее рядом кресло.

 -Сначала мне надо закончить свою часть работы, Окада-доно. – Итикава положил начищенную вилку и взял другую.

 -И как тебе удаётся, и учиться, и работать? Мне от одного упоминания об учёбе уже дурно… - Кимико надула щёки и подпёрла их руками. – Особенно французский!

 -Вам не нравится французский? – тихо хохотнул Итикава, представляя надутую девочку.

 -Ненавижу! – с жаром выпалила та.

 -Pourquoi ?*

 Кимико повернула голову и уставилась на слугу, что вдруг заговорил с ней по-французски. От неожиданности она не сразу поняла вопрос, но потом взяла себя в руки. Ей потребовалось некоторое время, чтобы понять, почему она ненавидит французский.

 - J'ai du mal à… comprendre quand un… enseignant parle vite.

 - Et maintenant? – Наоки убрал очередную вилку и повернулся к Кимико. Сестра молодого господина прикусила пальчик, выстраивая в своей красивой головке ответ.

 -Naoki parle lentement. Je comprends.

 -Вот как… - вновь вернулся к японскому Итикава. – Окада-доно, простите меня за эту дерзость, но, мне кажется, вам просто не хватает практики. Десять минут в день на французском, и вы привыкните.

 -Тогда можно я буду говорить на нём с тобой?

 -Для меня это будет честью. – улыбнулся Итикава. – Не против, продолжить?

 -Oui! – радостно воскликнула Кимико.

 Наоки легко расправился с серебром и приступил к хрусталю. Всё это время он неспешна разговаривал с девочкой на французском, стараясь говорить медленно и несложными конструкциями. По началу дочь маркиза Окада долго обдумывала ответы, чтобы не допускать в речи ошибок, но, по мере того как Итикава ускорял свою речь, она перестала задумываться и начала отвечать интуитивно. Разумеется, в речи сразу же появились ошибки, но юноша ловко их исправлял, подталкивая Кимико к верным произношению, конструкции и ударению.

 За этим нехитрым делом их и застал Акихико. Старший сын оказался весьма поражён знаниями Наоки во французском и не мог не выразить своё восхищение ими. Но больше его восхищало то, как ловко мальчику удалось привлечь к французскому Кимико, что та, увидев брата, попыталась рассказать ему о своих «дополнительных уроках» иностранного. Итикаву это сильно смутило, и он сразу же извинился за свою дерзость, но старший Окада не видел в этом ничего плохого. Если его сестра полюбит иностранный и улучшит свои навыки, то какая разница, кто будет ей помогать в этом?

 Покончив с хрусталём, коего оказалось чуть больше чем серебра, Наоки отчитался о проделанной работе Судзуки-сан и пошёл к себе. Кимико к этому времени ушла на занятия по музыке, она училась играть на флейте. Поэтому с делами на сегодня он закончил, если, конечно, Рэну-сама что-нибудь не понадобится, и он его не вызовет.

 Итикава аккуратно сел на стул и откинулся на его спинку, чтобы не причинять лишнего дискомфорта самой глубокой ране, расположившейся посередине спины. Письмо от семье оказалось в его руках, и мальчик погрузился в чтение. Идеально ровные строчки сестры, написанные почти таким же почерком, как и у него – всё же он учил её всему тому, что сам проходил в школе.

 «Наоки, мой дорогой и любимый младший братишка, мы с матушкой получили твоё последнее письмо и очень за тебя рады. Тебе повезло работать на такого добропорядочного молодого господина, поэтому постарайся его не расстраивать и помни всё, чему матушка и я тебя учили. Но твоя сестра уверена, что ты и не забывал. На днях я виделась с Терашимой-сэнсэем и пригласила его к нам, он очень много спрашивал о тебе, и матушка всё ему рассказала. Сэнсэй тоже рад за тебя и надеется, что в будущем ты станешь достойным человеком. Наоки, надеюсь, с тобой всё действительно хорошо. Недавно у меня было дурное предчувствие, поэтому я сходила помолиться за тебя в храм. И за матушку тоже. Братик, я понимаю, что дальнейшие мои слова будут бестактными по отношению к твоему работодателю, но я надеюсь, что он поймёт ситуацию и отпустит тебя ненадолго в деревню. Я не стала писать об этом в прошлом письме, так как дела обстояли не настолько плохо, как сейчас. Точнее, тогда всё ещё было хорошо. Около двух с половиной недель назад мама, как обычно, работала над очередным заказом, но ей внезапно стало плохо. Я сбегала за врачом, и тот уверил, что ничего страшного – обычное переутомление, но шесть дней назад маме вновь стало плохо, и она начала кашлять кровью. Я собрала все деньги, которые смогла найти, и отвезла её в больницу. После обследования врачи сказали, что у матушки туберкулёз, и уже очень давно, а она это скрывала и не обращалась к врачам. Но, братик, доктор сказал, что маме осталось недолго. Она чахнет на глазах и, скорее всего, протянет не больше чем до августа. Поэтому, прошу тебя, приезжай как можно быстрее. Я хочу, чтобы она хотя бы ещё один раз увидела тебя. Прости…. Из меня плохая сестра и дочь. Я всё это время была рядом с ней, но не замечала, что матушке было плохо. Это моя вина…. Я не прошу у тебя прощения за это, потому что знаю – такое нельзя простить, но, Наоки, пожалуйста, приезжай скорее. Наш сосед сейчас торгует у вокзала, поэтому он сможет довести тебя до больницы. Мы будем тебя ждать.                                                                                                                                                                                    Чиё.»

 Итикава вскочил с места, полностью игнорируя боль. Он не собирался более медлить. Его слёзы падали на письмо и смешивались с давно впитавшимися слезами сестры, следы от которых проявлялись в размытых точках и пятнышках на бумаге. Накои, трясясь и плача, выбежал из комнаты и, игнорируя правила приличия, побежал наверх, в кабинет Окады. Юноша был готов умолять на коленях, чтобы его отпустили.

 Слуги, встречавшиеся на его пути, и в которых он врезался, не могли понять произошедшего, но, как один, отмечали заплаканное лицо Итикавы.

 Рэн сидел у себя в кабинете и проверял почту. Очередным письмом оказалось приглашение на бал, на который у молодого человека совершенно не было желания идти, поэтому он думал над правдоподобной отговоркой, которая помогла бы ему в этот вечер остаться дома. Пропустить бал графа Куросаки семья Окада не могла, потому что он, как и они, был занят в торговле. Но это всё равно не прибавило в Рэне желания ехать. Так ничего и не придумав, он решил рассказать Акихико всё, как оно есть, и предоставить уже старшему брату возможность с этим разбираться. Всё же сейчас молодого маркиза волновало кое-что другое. Слухи об уходе Сато и девушки-служанки постепенно сходили на нет, но многие с подозрением отнеслись к отъезду Сато, который так спешил, что даже не зашёл к Судзуки. В прошлом такое уже несколько раз случалось, поэтому прислуга любила об этом посудачить, да и в высших кругах что-нибудь, но обязательно промелькнёт. Хоть он и лично проследил, чтобы от тела избавились надлежащим образом, но беспокойство, что на поступок Сато может осмелиться кто-то ещё, не покидало. К тому же внутреннее чутьё подсказывало, что слуга не мог додуматься до такой изощрённой пытки сам, и у Рэна были подозрения насчёт того, кто ему мог подсказать.

 -Рэн-сама, это Итикава!

 Окада оторвался от разглядывания точки на столе и поднял голову. Голос Наоки сильно дрожал, поэтому маркиз незамедлительно впустил его. Увидеть, заплаканного и сжимающего в руках письмо, Итикаву Рэн никак не ожидал. Он усадил дрожащего мальчика в кресло и предложил ему воды, но тот отказался и вцепился в его рукава. Слёзы всё никак не останавливались, и слова перемешались с рыданиями.

 -Рэн-сама, прошу вас! Отпустите меня домой на некоторое время! Я нужен своей семье!

 -Наоки. – Рэн присел перед ним на колени. – Я понимаю, это тяжело, но попытайся успокоиться и расскажи, в чём дело. Может, я смогу тебе помочь.

 -Моя мама в больнице! – успокоиться у юноши не выходило, из-за чего голос его постоянно срывался. – Врачи сказали, что у неё туберкулёз, и она не доживёт до осени! Пожалуйста, отпустите меня к ней! Я должен с ней увидеться!

 -Я могу поехать с тобой? – предложил Рэн, услышав о произошедшем. Он не хотел отпускать мальчика одного.

 -Не надо…. Я вернусь, обещаю! Просто сейчас отпустите меня.

 Рэн достал из кармана брюк платок и вытер им слёзы Итикавы, на месте которых тут же появились новые. Он долго смотрел на него, а Наоки ждал. Ждал и надеялся.

 -Хорошо. – после продолжительного молчания согласился Окада. – Возвращайся к себе и не волнуйся из-за работы и учёбы. В Саратоминай действует социальная программа поддержки учеников. Если ты пропускаешь занятия из-за помощи близким родственникам, которые не могут в данный момент самостоятельно о себе позаботиться, то прогулы не засчитываются. Я поручусь за тебя, но по возвращении ты должен будешь представить доказательства, письма твоей сестры будет достаточно.

 -Спасибо! Спасибо вам, Рэн-сама!

 Отчаяние, боль и долгожданный ответ скрутились в один огромный водоворот чувств, с которым Наоки не смог совладать и обнял своего господина. Он был безмерно благодарен ему, но не мог эту благодарность выразить, поэтому надеялся, что Рэн его поймёт. Окада же не ожидал, что его обнимут. Но когда трясущиеся руки Итикавы сжали пиджак на его спине, маркиз отошёл от шока и прижал его к себе как можно сильнее. Он готов был отдать всё, что имел, лишь бы вечно держать в своих объятьях этого доброго тэнгу, ощущать его дрожь, чувствовать биение его сердца….

 Наоки уехал еще до восхода солнца. По приказу временного главы семьи его отвёз на вокзал один из водителей. Пока Итикава ехал в поезде, он молился. Молился успеть, молился увидеть маму живой. Он сжимал в руках письмо сестры, которое она отправила в тот же день, что и написала. Но письмо шло до него почти неделю, а это заставляло бояться, ощущать противный холодок, бегущий по спине. Чиё писала, что не видела болезни матушки, но он и сам был далеко не лучше неё. Туберкулёз – не та болезнь, что может всего за три-четыре месяца развиться до последней стадии, а это означало, что их мать была больна уже около года. Года! А они совершенно ничего не замечали! Они не видели, что их матушке становилось хуже день ото дня! Какие они после этого дети? Нет, это не вина сестры. Это их общая вина! Но теперь было ясно, почему мама так хотела его скорейшего отъезда в Токио, а потом с головой ушла в работу, почти не выходя из своей комнаты. Она не хотела, чтобы её сын и дочь видели свою мать такой…

 Как и писалось в письме, в деревне на вокзале Наоки встретил их соседа, Оцубу. Высокий худой мужчина с небольшим хвостиком на затылке торговал пирожками на пару и к прибытию Итикавы почти распродал утреннюю партию. Увидев сына соседки, он схватил его за руку и со словами: «Я отвезу тебя, Наоки-кун!» - потащил его к своей повозке, запряжённой одной лошадью. Эту лошадь мальчик помнил ещё жеребёнком, когда он уезжал, жеребёнок весело резвился на травке, а теперь превратился в хорошего жеребца.

 В повозке сидел средний сын Оцубы-сана, который следил за повозкой и лошадью, чтобы их никто не украл, пока отец торгует. Увидев Наоки, мальчик очень обрадовался и кинулся его обнимать, но потом вспомнил, какое горе привело сюда Итикаву, и тихо сел рядом.

 Больница располагалась в самом центре деревни, до которого от вокзала добираться было примерно полчаса на повозке. Эти полчаса тянулись для юноши мучительно долго. Он несколько раз порывался соскочить с повозки и побежать на своих двух, но понимание того, что его ногам не сравниться в скорости с колёсами, останавливало и заставляло сидеть на месте в покорном ожидании. В течение поездки Оцуба-сан иногда оборачивался назад и украдкой смотрел на сына соседки, всю дорогу повторяя, как мантру: «Марико-сан, я уже везу его. Так что держись там».

 Чем ближе они были к больнице, тем сильнее росла боль внутри Наоки. И когда небольшое двухэтажное здание, выполненное наполовину из дерева, наполовину из кирпича, появилось перед глазами, юноша спрыгнул с повозки, оставив в ней свой багаж. На ступеньках до него долетел голос соседа: «Марико-сан в седьмой палате на первом этаже!», - подсказавший дорогу.

 Итикава вломился в больницу, чуть не сбив медсестру. Девушка недовольно вскрикнула и заорала, чтобы он не бегал по больнице, но её грубо проигнорировали. Наоки бежал по длинному коридору, вдоль которого тянулись окна. Удары гэта о деревянный пол и пробирающийся сквозь толпу больных и докторов мальчик навели шума, но это его не волновало. Он всматривался в номер каждой палаты, ища заветную цифру «7», что оказалась в самом конце коридора. Отодвинув двери в сторону и вбежав в палату, Наоки резко застыл. Даже тяжёлое дыхание прервалось. Перед ним на кровати лежала его матушка. Бледная, худая, с выпирающими костями и впалыми щеками, она напоминала куклу. Врачи накрыли белой тканью её лицо, на котором закрытые глаза уже смотрели в вечность. Ноги подкосились, и Итикава упал на пол. Рядом с телом матушки беззвучно рыдала и билась в агонии Чиё. Молодой врач, державший её со спины, пытался успокоить дочь, только что потерявшую свою мать, но, в конце концов, он отпустил девушку, и та упала на пол рядом с кроватью, хватая и целуя остывающую руку матери. Наоки попытался встать, но ноги отказали ему, поэтому он пополз к больничной кровати. Трясущимися руками юноша убрал с лица матушки кусочек ткани и провёл по нему пальцами. Под кожей почти не было крови, и кости ощущались яснее некуда…. Она так исхудала….

 -Матушка…. – Наоки ещё раз попытался встать, что ему удалось с трудом. – Матушка, смотри…. Наоки вернулся…. – по его щекам текли слёзы, губы дрожали. – Мамочка, теперь…. Теперь всё будет хорошо – твой сын здесь.

 Припав к груди мамы, мальчик сжал белое больничное кимоно. Врачи смотрели на содрогающегося в безудержных рыданиях ребёнка и ничего не могли поделать. Наоки обнимал мёртвое тело матушки, ощущая, как последнее тепло покидает её. Он звал её, умолял вернуться и открыть глаза. Говорил, что будет самым лучшим сыном, только пусть она вновь откроет глаза, но мёртвая женщина уже навсегда покинула этот мир. Слёзы детей, падавшие ей на лицо, стекали по её щекам, и врачам казалось, что мать плачет. Плачет по своим детям, что остались одни в этом мире. Доктора часто видели убивающихся горем родственников, но почему-то, смотря именно на этих детей, они и сами хотели плакать…

 На похоронах были всего несколько человек: Терашима-сэнсэй, семья Оцуба, два доктора и медсестра, что следили за Марико-сан в больнице. Для каждого Марико-сан и её дети занимали особое место в сердце. После кремирования они пошли к реке, что протекала недалеко от их деревни, с этого места лучше всего был виден горный храм. Открыв простую урну для праха, брат с сестрой, по очереди опуская в неё свои руки и доставая прах матери, развеяли его над рекой. В детстве матушка часто говорила им, что даже после смерти будет защищать своих деток. Она станет ветром и будет следовать за ними, куда бы они ни пошли. Оцуба-сан с тремя сыновьями и женой опустили белые хризантемы на воду, и речной поток унёс их в далёкое странствие жизни. Два врача и медсестра опустили цветы следом, после чего девушка сложила руки в молитве и попросила всего одного: «Пусть эти дети найдут своё счастье, Марико-сан». Она отошла в сторону, пропуская к воде учителя. Терашима-сэнсэй какое-то время смотрел на реку, а потом опустил хризантему. Посмотрев на брата с сестрой, что сжимали в руках по цветку, он подошёл к ним, забрал урну и передал её в руки Оцубы-сана. Чиё и Наоки, в глазах которых стояли слёзы, до последнего цеплялись за урну для праха, но не смогли её удержать. Сэнсэй обнял их со спин, прижимая к себе, а после повёл к реке. Присев вместе с ними, он сжал губы в полоску и, борясь со слезами , что всё-таки побежали по его щекам, протянул руки детей к реке. Их пальцы разжались, и два белых цветка поспешили догнать своих предшественников.

 С самого утра небо было затянуто тучами, поэтому это был лишь вопрос времени, когда пойдёт дождь. Первые капли упали на землю так тяжело, будто несли с собой неподъёмный груз. Чиё выставила руку и поймала очередную каплю. Она долго её рассматривала, а потом подняла голову. Ливень обрушился, как водопад со скалы. И под этим ливнем не было видно горьких слёз, стекавших по лицам старшей сестры и её младшего брата. Врачи с медсестрой поклонились Наоки и Чиё, поклонились реке и, кивнув остальным, ушли. Семейство Оцуба, простояв ещё немного под дождём, тоже поклонилось соседям, реке, кивнуло Терашиме-сэнсэю и ушло домой.

 -Вам надо возвращаться, иначе можете заболеть. – мужчина положил руки на плечи бывшего ученика и его сестры. – Идёмте, я провожу вас.

 -Не надо…. – осипшим от долгого молчания голосом отозвался Наоки. – У вас завтра работа, к которой нужно подготовиться. Вы и так взяли отгул из-за нас…. Мы с сестрой больше не хотим причинять вам неудобства.

 -Какие ещё неудобства?! – возмутился учитель, глядя в глаза детей. Он хотел им возразить и настоять на своём, но увидел твёрдость в их взгляде – бесполезно. – Хорошо…. Но вы прямо сейчас отправитесь домой, а завтра я вас навещу после работы.

 -Хорошо. Спасибо вам, Терашима-сэнсэй…. За всё спасибо. – брат с сестрой поклонились и, придерживаясь друг за друга, с урной в руках пошли домой.

 С отъезда Наоки прошло чуть более недели, а вестей в дом Окада так и не поступило. Кимико вечерами сидела за книгами со стихотворениями на французском языке, ожидая своего «учителя». Порой она бросала взгляд в окно, надеясь, что Наоки вот-вот появится, но ничего не происходило. В очередной вечер за этим нехитрым занятием её застал Тэтсуя. Младший сын маркиза поправил синюю ленточку на рубашке и фыркнул.

 -Чего ждёшь? Если у него есть хоть капелька мозгов, он сюда больше не сунется.

 -Тебя, между прочим, никто не спрашивал. – огрызнулась в ответ Кимико.

 -Ну-ну! – ухмыльнулся Тэтсуя, смотря в окно. – Судя по тому, какой он простачок, вернётся уже скоро. Но в итоге закончит так же, как и Сато – вышвырнут сразу, как наиграются.

 -Если собрался высказывать своё мнение, то иди и высказывай его брату Рэну. – Кимико встала со стула, забрала книгу и направилась к себе. – Надеюсь, в этот раз он запрёт тебя где-нибудь в подвале до конца твоих дней!

 Девочка откинула волосы назад и гордой походкой пошла наверх. Маленькие каблучки выстукивали по покрытому ковром полу, а тонкие ручки сжимали книгу. Остановившись посреди коридора, она посмотрела вниз. Тэтсуя сидел в кресле и, подперев рукой подбородок, смотрел в окно.

 «Сато был ещё тем дураком. Ему с самого начала не на что было надеяться, - Кимико отвернулась от брата и продолжила идти дальше. – Хотя братик Рэн играл с ним дольше всех, но и то – от скуки. Но этот идиот не понял, что с ним «закончили» и попытался манипулировать братиком, за что и получил по заслугам. Но его самая большая ошибка в том, что он решил напасть на Наоки. Вшить лезвия в кимоно…. Нет, для него это слишком умно. Явно кто-то подсказал…»

 -Кимико?

 -Братик!

 Девочка мгновенно развернулась, растягивая губы в улыбке, и побежала к Рэну. Окада подхватил её подмышки и устроил у себя на руках. Сколько бы лет не прошло, а эта её привычка – проситься на руки двух старших братьев – никуда не делась. Прижавшись к Рэну, Кимико заметила, что тот расстроен. Он смотрел вниз, всматриваясь в один из диванов. Дочь маркиза тоже посмотрела на диван, привлёкший внимание её брата.

 -Братик Рэн, что тебя тревожит?

 -Уже девять дней прошло, а от Наоки ни слуху ни духу. – скорее на автомате ответил Окада, продолжая смотреть на диван. Тот самый, на котором он осматривал ногу Итикавы. – Я волнуюсь за него… - Рэн надолго замолчал, а потом повернулся к сестре и вновь заговорил. – Кимико, ты же будешь хорошей девочкой?

 -О чём ты, братик?

 «Неужели брат Рэн собрался ехать за Наоки? Но это так непохоже на то, как он обычно делает….», - она ждала ответа брата, но тот опустил её на пол, поцеловал в лоб, погладил по голове, после чего развернулся и пошёл к себе. Кимико проводила старшего брата взглядом и подошла к перилам, что продолжались даже после конца лестницы и шли вдоль всего открытого коридора. Посмотрев на Тэтсую, она ухмыльнулась и, постучав пальчиками по одной из подпорок, пошла дальше к себе.

 Когда на следующий день она узнала, что Рэн уехал в деревню Наоки, громко расхохоталась. Схватившись за живот, Кимико упала на свою кровать. Синее платье смешалось с бежевым покрывалом, рождая приятный глазу водоворот цветов. Она комкала кулаками покрывало, продолжая громко и надрывно смеяться, иногда перекатываясь с бока на бок, прикрывая рукой рот или хватаясь за живот. От смеха на её глазах выступили слёзы, и только после этого она кое-как смогла остановиться. Приведя себя в надлежащий дочери маркиза вид, Кимико вышла к перилам в открытом коридоре и перегнулась через них. Тэтсуя сжимал кулаки и скалил зубы. Он почувствовал на себе пристальный взгляд и поднял голову. Улыбка сестры и пара взмахов её руки окончательно взбесили третьего сына, и он вышел на улицу.

 -Ну, Рэн…. – зашипел рядом с девочкой Акихико. – Раньше о поездке предупредить не мог.

 -Братик Рэн уехал за Наоки? – Кимико прикинулась, что не догадывается о причине отъезда брата.

 -Да. – вздохнул Акихико. – Но он прав, Наоки-куну уже пора бы вернуться.

 Рэн попросил водителя остановиться у постоялого двора, располагающегося на въезде в деревню, и ждать его тут. Из рассказов Итикавы он знал, что тот живёт на противоположной стороне деревни недалеко от лавки с тканями. Время от времени спрашивая дорогу, вскоре Окада оказался на неширокой тропинке, идущей в гору. Здесь не было нормальной дороги – только эта тропинка, а небольшие дома располагались по обе её стороны. Рэн шёл, всматриваясь в каждый дом. В деревне практически не было заборов, что уж говорить о табличках, поэтому пришлось постараться, чтобы узнать в каком именно доме живёт семья Итикавы. Ему повезло наткнуться на женщину, которая в прошлом заказывала у мамы Наоки кимоно. Она-то и подсказала дорогу, только выглядела при этом необычайно печальной. Происходящее вообще казалось Рэну странным: у кого не спроси про семью Наоки, все в миг расстраивались. Поэтому он хотел как можно быстрее найти дом мальчика.

 Как и сказала та женщина, в конце тропинки, чуть поодаль от остальных, стоял небольшой домик, обсаженный гортензиями. Именно здесь жила семья Итикавы. Гортензии служили чем-то вроде забора, отделяя двор от дороги. Окада огляделся и пошёл по протоптанной дорожке к дому. Заходить без разрешения было невежливо, поэтому он решил позвать хозяев: «Извините, есть кто дома?», - но в ответ ему была тишина. Рэн нахмурился и уже собрался сходить на заднюю часть двора, как сзади послышалось шорканье. Молодой человек развернулся и увидел невысокую девушку. Волосы были перехвачены белой лентой почти в самом низу и лежали на плече. Чёлка чуть падала на глаза, привлекая внимание к их глубокому чёрному цвету. Присмотревшись внимательнее, Рэн отметил сходство девушки с Наоки. Для его матушки она была слишком молода, и он предположил, что это его старшая сестра.

 -Вы Итикава Чиё?

 Девушка кивнула, прижав к себе непонятный свёрток. Молодой маркиз помнил, что Чиё не могла говорить по некоторым обстоятельствам, поэтому поспешил представиться.

 -Я – Окада Рэн. Работодатель вашего младшего брата, Итикавы Наоки. Его нет уже больше недели, поэтому я приехал узнать: всё ли в порядке.

 Чиё наконец-то расслабилась, и на её грустном лице появилось подобие улыбки. Она вежливо поклонилась и жестом пригласила в дом. Рэн, стараясь соблюдать обычаи, оставил обувь на каменном пороге и прошёл за сестрой Наоки. Девушка усадила его у ирори, в котором тут же развела огонь. Пока старшая сестра Итикавы хлопотала над чаем, Рэн смог оглядеться. Дом был небольшим, но довольно уютным. Помимо гостиной в нём располагалось ещё две комнаты, а сбоку примыкала маленькая пристройка, из которой доносились чудесные вкусные ароматы. Чиё вернулась спустя небольшой промежуток времени с подносом, на котором стояли две чашки с чаем и тарелка с имагаваяки. Увидев сладости, молодой человек не смог сдержать улыбки. Однако его внимание привлекли пальцы девушки, что забегали по татами рядом с его ногами, выводя иероглифы.

 -Чиё-сан. – Рэн остановил руку девушки. – Я же могу к вам так обращаться? – получив кивок, он продолжил. – Если вы не против, то пишите мне на ладони. Так я лучше пойму.

 Чиё слегка оторопела, но согласилась. Окада протянул ей ладонь и сосредоточился. Худые пальчики забегали по белой коже его руки.

 «Извините, но я могу предложить вам только чай и имагаваяки»

 -Ничего страшного, Чиё-сан. Наоки так расхваливал ваши имагаваяки, что мне уже давно не терпится их попробовать. – Рэн улыбнулся, наблюдая за удивлением девушки. – Чиё-сан, Наоки куда-то вышел?

 «Он ушёл в больницу взять… - палец Чиё неожиданно застыл, а в её глазах появились слёзы, но она сумела совладать с собой. – Наоки ушёл в больницу за свидетельством о смерти матушки»

 -Ваша матушка…мертва?

 Рэн застыл, глядя на сестру Наоки широко раскрытыми глазами. Он не мог поверить в то, что услышал. Всё, что он мог, смотреть на девушку, косящуюся за его спину. Развернувшись, Окада увидел небольшой алтарь в углу комнаты и табличку с подписью «Итикава Марико». Теперь понятно, почему мальчик не давал о себе знать, процесс похорон довольно длинный и…тяжёлый.

 -С…. Соболезную… - это было единственное, что Рэн смог из себя выдавить. Поклонившись в пол, он почувствовал на своих плечах дрожащие женские руки, что подняли его. – Чиё-сан, вы собираетесь провести все обряды? Я могу помочь вам… - неожиданно перед лицом маркиза появилась рука Чиё.

 «Окада-доно, мы очень благодарны вам за ваше желание помочь, но не стоит. У нас нет денег, чтобы провести все обряды, поэтому мы ограничились кремацией и прощанием. Матушка была простым человеком, поэтому она и сама была бы рада ограничиться этим»

 -Если таково ваше желание, я не смею противиться. Но, Чиё-сан, что теперь будете делать вы?

 -Сестра, я вернулся. – донеслось с улицы, и через пару мгновений в гостиной показался Наоки.

 Увидев у ирори** своих сестру и хозяина, мальчик слегка опешил. Меньше всего на свете он ожидал, но больше всего на свете хотел увидеть его. Только дорогая сердцу сестрица да обещание Рэну вернуться не давали Итикаве сломаться окончательно после смерти матушки, которую он не успел застать живой. Юноша чувствовал, наверное, впервые за прошедшие дни, что его сердце бьётся. И его стук заглушал все мысли, приковывал взгляд к одновременно и обеспокоенному, и счастливому взгляду Окады Рэна, глаза которого напоминали драгоценные камни и в тяжёлые моменты жизни дарили покой, умиротворение и защиту.

 «Стукс-стукс!» - хлопки ладони по татами привлекли внимание Наоки. Он несколько раз моргнул и посмотрел на сестру.

 -Приветствую вас в нашем доме, Окада-сама. – юноша поклонился сразу, стоило ему сесть рядом с сестрой. – И прошу извинить меня за то, что не поддерживал связь.

 -Хватит. – прервал его Рэн. – Я уже всё знаю…. И не тороплю тебя с возвращением, в школе я также уже поручился за тебя. Но, возвращаясь к нашему разговору…. – молодой человек посмотрел на Чиё. – Чиё-сан, как я полагаю, вы останетесь здесь совершенно одна после отъезда Наоки. Поэтому у меня к вам предложение. Не желаете ли вы уехать в Токио вместе с нами? Я приму вас на работу в поместье Окада, там вы будете работать и жить вместе с вашим братом. За ваш дом здесь можете не переживать. Если захотите продать, я помогу с этим. Нет – пришлю человека, который будет за ним присматривать.

 -О…Окада-сама..? – Наоки переводил взгляд со своего хозяина на свою сестру и обратно.

 -Не посчитайте мои слова за грубость, Чиё-сан, но жить девушке совершенно одной на краю деревни у самых гор не безопасно, к тому же с вашим недугом. Пока я добирался до вашего дома, встретил много людей, и могу смело сказать, что среди них есть те, кто не преминёт воспользоваться вашим нынешним положением.

 Наоки покосился на сестру, что сидела не шевелясь. Она внимательно смотрела на Рэна, и от этого взгляда Окаде стало не по себе. Будто эта девушка видела его насквозь, видела все его мысли, поступки, деяния. Будто видела все его желания, а самое главное – желание обладать её братом, что росло и крепко с каждым днём. Она не торопилась с ответом, взвешивала все «за» и «против», обдумывала каждый возможный вариант. Но не ради себя. Ради брата. Наоки – всё, что у неё осталось в этом мире, и Чиё желала сделать возможное и невозможное, чтобы он был счастлив и не волновался о ней. И она прекрасно понимала смысл слов маркиза и ничуть его за них не винила. Он был абсолютно прав. Останься она здесь, даже если ей будут помогать Оцуба, проблем не оберётся, а брат будет постоянно волноваться, что обязательно скажется на его учёбе и работе. Этого Чиё позволить не могла. Она посмотрела на руку Рэна, и он, поняв её намерения, протянул её.

 «Тогда, если вы не против, я приму ваше предложение. За дом не волнуйтесь, я попрошу соседей присмотреть за ним, они хорошие люди. Я не желаю чтобы брат волновался обо мне, и… - её палец на мгновенье остановился, но потом вновь забегал по раскрытой ладони – Моя просьба слишком дерзкая, но, прошу, присмотрите за моим младшим братишкой. Я вижу – вы хороший человек, иначе не приехали бы сюда. Поэтому я вверяю Наоки вам»

 -В таком случае вы не против, если мы отбудем…завтра?

 Рэн посмотрел на брата с сестрой, ожидая их ответа. Чиё повернулась к брату, потупившему взгляд, и кивнула молодому маркизу, который был и рад, и не рад. Если бы эта девушка знала о его низменных желаниях, никогда не написала бы тех слов. Он бы не удивился, если Итикава Чиё выкинула его из своего дома и запретила бы приближаться к Наоки в сию же секунду. Но она этого не сделала.

 «Тогда я пойду, приготовлю ужин. Наоки может постелить вам в комнате мамы, если вы не против. Или в нашей. Среди недавно сшитых вещей есть мужская юката, он вам её даст»

 -Не беспокойтесь, Чиё-сан. Я непривередлив. А из нас троих отдельно лучше спать вам. Пусть Наоки и ваш брат, но вы всё же девушка.

 «Хорошо. Но прошу вас: поговорите с ним. Может, к вашим словам он прислушается. Наоки, очень винит себя за то, что не успел»

 Понимая, что это должно остаться между ними, Рэн сжал в своих ладонях руку Чиё и кивнул. Девушка улыбнулась ему, и было в этой улыбке что-то печальное и такое…родное, давно забытое. Рука в его ладонях была тёплой, нежной, но с мозолями….

 Кивнув, Чиё развернулась к своему брату и присела рядом. Наоки посмотрел на неё, когда пальцы сестры прошлись по его волосам. Она аккуратно взяла его ладонь. Слова появлялись в голове мальчика одно за другим: «Наоки, постели молодому господину в нашей комнате, я посплю в комнате матушки. И дай ему одежду. Я с тобой, мой любимый братишка». Погладив брата по голове, Чиё поднялась и пошла в пристройку, чтобы приготовить ужин. Наоки тоже не стал медлить и попросил Окаду идти за ним. Он достал недавно сшитую, ещё ни разу ненадеванную юкату и отдал её Рэну, после чего, с его разрешения, пошёл помогать сестре.

 Хоть он и пообещал Чиё поговорить с Наоки, но он не представлял, как мог ему помочь. До этого времени именно ему помогали. Этот простой мальчик ворвался в его жизнь, упав под колёса его автомобиля, но потом исчез. И вернулся. Вернулся прекрасным тэнгу, что своими словами и поступками спасал его и заставлял желать. Желать безмерно, до одури и тумана в голове.

 Ужин проходил в молчании, но слова и не были нужны. Вот так, без слов под треск огня в ирори, ужинать было очень приятно. Миска риса, жареная рыба, чай да имагаваяки – они были гораздо вкуснее всех тех западных блюд, что готовили на приёмах и в их доме. Они были наполнены любовью, что даже обычный рис превращала в наивкуснейшее блюдо в мире.

 На заднем дворе оказался небольшой колодец, у которого Рэн и нашёл Наоки глубокой ночью. Они легли спать вместе, но оба не могли заснуть, и тогда Наоки вышел. Юноша быстро проверил, спит ли его господин, а после ушёл. Окада какое-то время лежал, надеясь, что мальчик вернётся сам, но нет. Тот сидел у колодца и прижимал к груди заколку матери. Рэн присел рядом и заметил, что из взгляда Итикавы ушёл задор. В голове всплыли слова его сестры: «Он винит себя».

 -Наоки… посмотри на меня. – Рэн взял его лицо в руки и поднял. Из глаз мальчика катились слёзы, что обжигали сильнее любого огня. – Поплачь, Наоки. – молодой человек притянул юношу в свои объятья. – Плакать – не грех. Поэтому плачь, рыдай, кричи. Когда слёз не останется совсем, тебе станет легче. Намного легче…. У тебя вновь появятся силы, которые тебе очень понадобятся, чтобы защищать свою сестру. Поэтому плачь….

 Рэн посмотрел на небо. Сегодня ночью оно было необычайно звёздным. Когда-то давно, когда ещё его матушка была жива и не злилась так часто, как в последние годы своей жизни, она крепко обнимала его и выходила на улицу. Звёзды и Луна над морем были словно в сказке. В те ночи она всегда говорила: «Рэн, видишь эти звёзды? Это наши родные, друзья и близкие. Наступает время, когда им приходится уйти, но они превращаются в звёзды и присматривают за нами с неба. Когда-нибудь и твоя мама станет звёздочкой на небе. Но, Рэн, где бы ты в это время ни находился: здесь, во Владивостоке, или где-то очень далеко – твоя мамочка всегда будет присматривать за тобой и никогда не покинет тебя»

 В комнату они вернулись, когда Наоки более-менее успокоился. Он больше не вздрагивал от рыданий, только редкие слёзы скатывались по его щекам. Молодой маркиз уложил Итикаву на футон и накрыл его одеялом. Он уже собрался и сам лечь, но рука мальчика вцепилась в подол юкаты. Окада медленно развернулся и сел рядом с футоном Наоки, который вылез и тоже сел. Рука Итикавы перекочевала с подола на рукав. Он боялся, что если сейчас отпустит, Рэн уйдёт и больше не вернётся, прямо как его матушка.

 Молодой господин чуть наклонился, силясь заглянуть в глаза юноши, которые тот старательно прятал. Волосы цвета жареного каштана, что сейчас не держала лента, упали с плеч, привлекая внимание Наоки. Окада понимал, что человек перед ним по своей воле голову не поднимет, поэтому скользнул ладонью по щеке юноши и приподнял его голову. Взгляд, встретивший его, напрочь выбил все мысли. Открытый и соблазнительный, заставивший Рэна вновь ощущать то неконтролируемое желание, животную похоть. Сердце забилось в горле, внизу живота томительно потянуло, а дыхание участилось. Смотря в чёрные омуты глаз, Рэн медленно, но верно сокращал расстояние между ними. Столь желанные губы становились всё ближе. Доверчиво приоткрытые и чуть подрагивающие, слегка пересохшие. Он ощущал тёплое дыхание мальчика, что сейчас ласкало его, а губы уже почти чувствовали мягкость и одновременно шершавость, но…. Пальцы Наоки задели пальцы молодого маркиза, что резко привело его в чувства и отрезвило. Испугавшись своих собственных действий, он прижал Итикаву к себе, делая вид, что желает просто обнять.

 «Только что я чуть не совершил роковую ошибку! Какой же я осёл! Наоки сейчас не отдает себе отчёт, а я..! Сотвори я это сейчас и на утро навсегда потерял бы его доверие…», - Рэн больше не мог сидеть и упал назад, частично приземляясь на свой футон. Итикава крепко прижался к нему.

 -Рэн-сама…

 -Я здесь, не волнуйся и отдыхай.

 Правая нога затекла, и Окада согнул её, чувствуя, как его колено проходит между ног юноши. Кожа касалась другой кожи, и это было приятно и успокаивающе. Однако долго лежать в таком положении было неудобно, поэтому Рэн сдвинул их футоны, после чего всё-таки уложил Наоки спать. Засыпая, мальчик сжимал его руку, переплетая пальцы.

 Но заснуть это одно, а вот проснуться – совсем иное. Сквозь сон Итикава чувствовал тепло, обволакивающее его. Открывать глаза не хотелось, но пришлось. И первое, что он увидел после пробуждения, приоткрытые полы юкаты, чуть оголившие грудь, в которую он утыкался носом. Чуть отодвинувшись, мальчик заметил, что во сне полностью перелез на футон молодого господина и теперь нагло обнимал его. Переплетённые ноги обожгло подобно кипятку, и Наоки отскочил в сторону, ударяясь мягкой частью своего тела. Копошение, стук и отсутствие тепла заставили проснуться и Окаду, который при виде раскрасневшегося слуги не смог сдержать улыбки.

 -Ты в порядке?

 Услышав этот вопрос, Наоки резко прекратил свою бурную деятельность и посмотрел на маркиза. Он помнил, что Рэн нашёл его у колодца, помнил его слова…. Правда, совершенно не помнил, что было после того, как он вдоволь нарыдался. Наверное, отключился….

 -Да. – с лёгкой улыбкой кивнул Наоки. – Теперь всё точно хорошо, Рэн-сама. Спасибо вам…. Если бы не вы, не знаю, сколько бы это ещё продлилось.

 -Я здесь не причём. – Окада встал на ноги. – Ты сильный, Наоки, а это главное. Думаю, нам пора собираться. Исходя из ароматов, могу предположить, что твоя сестра уже готовит завтрак. Я оставил водителя и автомобиль у постоялого двора, а вам ещё нужно вещи собрать.

 -Мы с сестрой собрали их вчера. Остался только…. Алтарь. Мы заберём его после утренней службы.

 -Хорошо. – кивнул Окада и достал свои вещи

 Как и сказал Наоки, после утренней службы и завтрака Чиё аккуратно убрала алтарь, бережно кутая его в хаори, и они выдвинулись в путь. Семья Оцуба, которых они навестили вчера вечером, проводила их до самого края деревни и пожелала удачи. Водитель, коротавший ночь на постоялом дворе, проверял машину, когда хозяин и брат с сестрой Итикава показались на дороге. Он уже слышал о сестре мальчика и о горе, что они пережили, поэтому сразу понял, что происходит. Чиё понравилась ему, а ещё она угостила его тёплыми имагаваяки, которые просто таяли во рту.

 В поместье Окада они приехали после обеда, уже ближе к вечеру. Мидори и Икари, мывшие пол в холе увидели подъезжающий автомобиль и побежали открывать двери. Когда за Окадой-сама вошёл Наоки, девушки очень обрадовались. Без Итикавы поместье стало серым и неуютным. Но когда вошёл третий человек, Икари и Мидори переглянулись. Они не знали эту девушку, но она казалась им смутно знакомой. Вглядываясь в её лицо, они замечали знакомые черты, но всё равно не могли вспомнить. Только служанки собрались спросить о незнакомке, как на лестнице послышался топот маленьких каблучков и звонкий голос юной госпожи.

 -Братик Рэн, ты вернулся! И Наоки с тобой!

 -Кимико-доно, не бегите! Вы можете упасть! – Юко бежала следом, волнуясь за сохранность девочки.

 -Она просто рада видеть старшего брата и Наоки. – Акихико тоже спускался по лестнице, снисходительно улыбаясь.

 -Отлично, почти все здесь. – Рэн повернулся к Чиё. – Это моя семья, о которой я рассказывал в дороге: старший брат и младшая сестра. Это Юко, личная горничная Кимико, а это Икари и Мидори, одни из горничных. Чуть позже вас познакомят со всеми более тесно.

 -Братик Рэн, кто это? – Кимико посмотрела на незнакомую девушку, на лице которой царила полуулыбка.

 -Это Итикава Чиё. Чиё-сан – старшая сестра Наоки, теперь она будет жить и работать в поместье.

 Чиё поклонилась, как того требовали правила, чувствуя на себе удивлённые взгляды. Выпрямившись, она глубоко вдохнула и выдохнула. Её взгляд случайно пересёкся со взглядом Акихико, но она тут же его отвела, замечая другой, не менее заинтересованный, взгляд. Девушка улыбнулась Кимико, что тайком за ней наблюдала всё это время. Юная госпожа вздрогнула и, смутившись, отвернулась. Впервые в жизни её засекли. Но любопытство пересилило смущение. Кимико, краснея, вновь посмотрела на Чиё, пряча глаза за чёлкой. Она знала о недуге старшей сестры Наоки, но не считала её странной. Наоборот. Что-то невидимое в Итикаве Чиё, чей стан был обхвачен кимоно с бабочками и камелиями, привлекал её.

*- Почему? (фран)

 -Мне трудно понимать, когда учитель быстро говорит.

 -А сейчас?

 -Наоки говорит медленно. Я понимаю.

 -Да! ( фран)

 Ирори - традиционный японский очаг, располагался посреди японской гостиной и был наполнен мелким песком и пеплом.