Онлайн чтение книги Я там же, где и ты I'm where you are
СЦЕНА 21

Входная дверь отзывчиво открылась, приглашая войти.

Свет из коридора косой трапецией упал внутрь, освещая обувницу, стоящие на ней кроссовки. Глен бросил быстрый взгляд на вешалку. Там висела только лыжная куртка, рядом болтался шарф.

Немного замявшись на пороге, Глен уверенно вошел в помещение, включил свет и закрыл дверь.

Было на удивление тихо. Зорин встряхнул и повесил пальто на вешалку, не решаясь пройти дальше вглубь помещения. Пустая квартира почему-то пугала. Может из-за темноты? Или из-за того что тут не было законного хозяина? А может из-за того как сегодня в «Контрабасе» неадекватно повел себя «немец»?

Глен с осторожностью разулся и, как вор, вошел в комнату.

Римские шторы были на половину спущены, и от этого на пол и  диван легли желтые квадраты света, проникшего со двора. Его приглушенное мерцание отражалось на поверхностях стола, телевизора и стен, заполняло комнату, позволяя разглядеть очертания предметов.  

Дверь в спальню была распахнута настежь. Глен грустно посмотрел в черный проем и выдохнул:

- Где ты, черт тебя возьми, ходишь, краснобровый?

Да и где вообще можно слоняться на ночь глядя, да еще легко одетый, да еще зимой?

Зорин подошел к окну и взглянул на улицу. Заоконная картина утопала в бархатном мраке, украшенный вереницей тускло сияющих искусственных солнц. Ночью обещали +4, но разве человеку в одной водолазке будет не холодно?

В груди нещадно кольнуло. Глен засветил экран смартфона – час сорок. Да-да, он где-то чуть больше полтора час пробродил по району вкруг караоке, прежде чем придти сюда.

Сперва он хотел сразу направиться в дом бойфренда, но почему-то логика нашептала, что надо поискать раздетого дебошира по округе. Собственно произвольный розыск не принес положительных результатов, и пришлось признаться самому себе, что логика не всегда логична.

Студент бессильно плюхнулся на диван. Усталость и напряжение от переживаний настигли его.  Приди Зорин  сюда на час раньше или позже - это не имело никакой большой разницы, он бы тут Юга не нашел – это как пить дать.

Зачерпнув горстями волосы, Глен провел руками от висков к макушке, привычно спустился к шее. Зверски застонав, парень запрокинул голову, с силой продавливая пальцами бугры позвонков. Ногти больно впились в кожу.

«Вот и хорошо, – успокоение распространилось в обостренном мозгу. - Пусть болит там, чем на сердце».

- Что же теперь делать? - сквозь зубы промычал Глен, выпрямляя садистки промассажированную шею. – Что делать?

Очень захотелось позвонить маме. Этого захотелось так сильно, что пришлось с силой укусить нижнюю губу, лишь бы не соблазниться, лишь бы не совершить опрометчивый звонок.

Что он добьется этим? Только разбудит и растревожит мать, которая уверена, что ее сын мирно ночует у друга, и должен видеть сейчас десятый сон.

Глен безвольно опустил руки. Кисти пассивно качнулись, повисая над полом. Зорин печально вздохнул и вывернул ладони.

Ладони были большие. Да это были большие ладони, ладони не ребенка, не мальчика – ладони мужчины. Его тело уже давным-давно стало взрослым, но почему же сейчас он испытывает такую беспомощность как будто ему не девятнадцать, а все шесть лет?

Пальцы собрались в кулак. Ногти вонзились в кожу, разнося искорки боли. Щекочущая резь принесла новые мысли, а скорее нерадостные образы, неприятные отголоски из прошлого - из детства.

Глен закрыл глаза. Вместе со слюной к глотке подкатил шипастый комок, горло сдавило, и в уголках глаз проступили непрошеные слезы.

Вспоминая отца – Максимильяна – Глен почему-то сразу начинал винить себя в том, что он не смог сохранить семейный союз мамы и папы. Понятное дело, винить себя в разводе родителей, было полнейшим бредом, в этом его всеми силами пытался убедить Клякса еще в седьмом классе, подкрепляя свои веские доводы цитатами из учебников по психологии и статьями из новомодных женских журналов, но ясность данных суждения никак не отзывалась в израненном детском сердце. Чувство вины укоренилось в Глене надолго  и безоговорочно. Он так и не смог смириться с тем, что позволил поссориться таким значимым, таким любимым родным людям. А ведь они так хорошо и дружно жили до того пока Глену не исполнилось четыре года. 

Что же пошло не так? Этот вопрос начал преследовать мальчика примерно с восьми лет, а до этого четыре года прожитые без отца были подобно туману – в памяти всплывали только значимые моменты: дни рождения, новый год, приезд дяди.

О да! Приезд дяди Саши! Наверно после расставания с отцом – это был самый волнительный и незабываемый момент. Как будто Боженька смилостивился над грустным, впечатлительным, ранимым мальчиком и подарил ему самого лучшего наставника: заботливого взрослого с золотыми руками, божественным терпением и, безусловно, любящим сердцем.

Паренек прекрасно осознавал, что Зорин Александр Юрьевич - всего лишь младший мамин брат, не родной отец (даже не отчим) и Глен ему только племянник, а не сын, но вопреки своим, перенятым из общества, социальным установкам, Глен принял дядю Сашу в свое сердце как родного отца, хотя и называл, как того требовало воспитание - дядей.

Да и какая разница как называть человека: дядя, брат, дед, отчим, папа – это все условности, маркеры родственных связей, не более, главное, что люди понимали и принимали друг друга, испытывали взаимное уважение, доверие, дружбу, оказывали поддержку.

И дядя Саша заменил племяннику весь мужской семейный конгломерат: и старшего брата, и отца, и деда, и дядю. А друзей и приятелей у Зорина-младшего и так всегда водилось в избытке, ибо легкий характер, добродушность, словоохотливость делало свое невидимое дело - притягивали людей, стремящихся погреется в лучах Гленового обаяния.

Не сказать, чтобы Глен был идеальным. Это смешно! Идеальных людей – нет! Но можно сказать с уверенностью, что хорошие качества в парне преобладали над плохими, тут уж не отвертишься. А самые ценные – открытость, доброта и честность – нельзя было скрыть даже под маской холодности с примесью некой отстраненности, кою порой одевал Глен уставший от чрезмерного общения, ибо не возможно скрыть присутствие солнце за облаками, так и не возможно сокрыть светлую сторону человека, потому как лучи светила всегда пробьют преграду, распространяя свое живительное, слепящее пламя.

Однако даже солнце покрывается от случая к случаю пятнами, и затмений никто не отменял. Никогда не считайте всех оптимистов железными людьми, этакими ломовыми лошадьми, которые всех доставят к утопическому рогу изобилия, и они, в том числе, подвластны грусти, капризам, истерикам.

Вот и сейчас Глену казалось, что он рухнет в пучину отчаянья, которое немилосердно накатилось на него. Парню причудилось, что окружавшие стены как будто разом шагнули со всех сторон, сдавливая воздух, заключая в тесное пространство, в котором не возможно было дышать. Нервы не выдержали. Большой палец ткнул по экрану. Разоблакировка. Поиск. Набор. Соединение. Звук ожидания абонента. Сброс.

Двадцать третий сброс за вечер.

- Ах, ты, краснобровая скотина, - зло проговорил Глен, чуть ли не скрежеща зубами. – Не знаю, что с тобой сделаю. Только попадись мне. Только приди. Изобью. Ей Богу, изобью.

Глен вскочил. Ноги вибрировали. Хотелось какой-то физической разгрузки, чтобы все это напряжение в ногах, в теле, в мозгу ушло, испарилось, улетучилось.

Парень развернулся и с размаху пнул диван. Боль прошибла пальцы и прострелом отозвалась по всей ноге. Глен смешно запрыгал, гася неприятные ощущения.

В своем невероятном «танце» он добрался до стола и оперся на него. Отдышавшись, парень из-под бровей посмотрел в сторону кухонной зоны. Неспешно, похрамывая, он доковылял до раковины и налил в стакан воды.

Живительная влага пронеслась по горлу, освежая и взбадривая. Стало намного лучше. Напряжение спало. Злость улетучилась. Остались тревога и страх. Страх что любимый где-то замерзает. Тревога, не колеблясь, взвинтила переутомленный разум и Глен, уже не робея, искал нужный контакт в телефонной картотеке.

- Хоть бы взял трубку, - шепотом взмолился он невидимому собеседнику, когда пошли знакомые обнадеживающие гудки дозвона. – Хоть бы… Дядя! Да, это я. Нет-нет, все хорошо. Со мной хорошо. Дядь, слушай, тут такое дело. Очень нужна твоя помощь. Я… Я не знаю что делать…

Глен опустился на краешек высокого табурета. Он сидел, сутулившись, и, периодично кивая, отвечал на вопросы родственника, стараясь как можно правдивее пересказать сложившуюся малоприятную ситуацию.