За окном быстро проносились деревья и столбы. Югарт смотрел на набухшее небо, заволоченное тяжелыми облаками. Да, в пасмурности чувствовалось ощутимое влияние близости моря.

Черная вспаханная земля, луга с пожухлой травой грязным, лоскутным ковром стелились за поездом, разбавляя собой не радостную картину поздней осени.

«Снег – лучше, - вздохнул Майзер и посмотрел на Глена. Парень, облокотившись на раму окна поезда, дремал. Ярко голубая шапка криво съехала на левый висок, из-под резинки выбился непослушный каштановый завиток и, закрутившись, встал озорно дыбом. Югарт, придвинувшись к спящему, слабо подул. Завиток встрепыхнулся, качаясь под порывом теплого дыхания.

Майзер удручено откинулся на спинку сиденья. Вина перед Гленом терзала его сердце…

Нет. Ночью он вел себя как джентльмен, как ein wahrer Gentleman. Югарт лежал под евро-одеялом смирно, не шевелясь, боясь разбудить соседа.

Глен сладко спал, тихо посапывая. О, что за дивная картина – лицо любимого рядом! Протяни руку и он в твоих объятиях…

«Нельзя, - Югарт, приподнявшись на локте, пододвинулся к Глену. Юноша спал сном ребенка; его спокойное, расслабленное лицо укололо совесть «немца», хотевшего обхватить спящего, сминая в медвежьих объятиях - физическая тяга осознания присутствия Глена требовала безрассудных поступков – но он держался молодцом, как страж, как защитник покоя возлюбленного.  

Майзер, защипнув переносицу,  грубо провел вверх и вниз; вздохнул; рассеяно проверил время и снова уставился в окно, предаваясь воспоминаниям…

Утро было чудесное! Он разбудил Глена поцелуем. О, словно пришло Рождество  и он, как самый благовоспитанный мальчик, который весь год старался вести себя хорошо, распаковывал долгожданные подарки. Первый был - проснутся вместе с Гленом в одной постели. Есть!  Второй – пробудительный  поцелуй. Есть! Милая возня обнимашками  с любимым под одеялом. Есть!  Совместная читка зубов. Почти получилось.

Глену это мероприятие не очень пришлось по душе. Но что поделать, если Югарт не мог сдержать себя. Он  без конца целовал парня то в шею, то в щеку, то в затылок. В конце концов, русский, разозлившись, выдворил австрийца дочищать зубы в прихожую. Но Югарт был счастлив до предела!

«Благовоспитанный мальчик» пьянел в груде распакованных «подарков», предвкушая все новые и новые «радости».

Человек по своей природе ненасытен и жаден. Алчен.  А жадность – смертный грех. А за грехи грядет расплата. Югарт забыл об этом, и Бог напомнил ему.

- Я из номера ***, - Глен положил на стойку ресепшена карточку. – Закройте счет, пожалуйста.

- Вас счет закрыт, - улыбнулась администраторша. – Вчера. Мистер Асберг оплатил все номера. Все хорошо. Спасибо, что выбрали наш отель. Будем ждать вас снова.

- С-спасибо, - слегка удивленный Глен повернулся к Югарту. – Можно идти. Твой брат и мой номер оказываеться оплатил.

- Я знаю, - откликнулся Югарт и положил на стойку пластиковую карточку. – Ключ от номера ***. Заберите. Спасибо за обслуживание.

- Он тоже оплачен, - с вышколенной учтивостью ответила девушка, не забывая улыбаться. – Спасибо что воспользовались услугами нашего отеля. Надеемся, что и следующий раз вы выберите «The Snow Palace».

Югарт кивнул в знак прощанья и поспешил за уходившим Гленом.

Они молча вышли из отеля. Молча сели в ожидавшее такси. Молча купили билеты на экспресс. Молча сели на свои места. Югарт в начале пытался пару раз привлечь внимание Глена, но тот тактично пресекал зарождающиеся разговоры, да так умело, что австриец не смел более ослушаться желания русского побыть в тишине.

«Я не понимаю, - Югарт глубоко вздохнул. – Он не хочет говорить со мной из-за того, что я глупо вел себя с утра? – протяжный выдох. – А на что он рассчитывал, просыпаясь рядом со мной? Что я буду лежать бревнышком? Я и так с ума сходил всю ночь, не смея коснуться тебя. Утро не ночь. Я был бы идиотом, упусти такой шанс. Да он сам предложил переночевать. Сам разрешил лечь к нему в постель», - рассуждал Югарт пытаясь задобрить совесть.

Обман.

Майзер прикрыл глаза ладонью.

Обман. Как бы он не пытался себя убедить – это все равно был обман. Маленький, но обман, преследующий, может не плохие, но все же корыстные, личные, эгоистичные цели.

«Если не знать, как сегодня ты носился со мной, точно курица с яйцом, можно подумать, что ты - эгоист, - вспомнились слова Глена. – Собственнически», - зазвучал в ушах вердикт Мэхана.

Майзер с силой впечатал ладонь в лицо, губы поджались. Болезненные воспоминания, которые он так упорно прятал глубоко в себе, рвались наружу, лезли из всех щелей истерзанного сердца.

Югарт очень любил свою маму...

Несомненно, эта любовь случилась еще задолго до того, когда он появился на свет. Еще, будучи плодом, не имевшим официального признанного статуса – человек – Югарт уже любил эту женщину, внутри которой он плавал, развивался и рос. Он любил в ней все: стук ее сердца, бульканье амниотической жидкости, которую мать наполняла кислородом и витаминами. А как только у него окрепли до нужности ноги, он старался показать ей, что слышит мамин голос и он его тоже любит.

Селаия очень любила своего сына…

Свое единственное красное солнышко, единственное сокровище, единственную отраду.

Она всегда была рядом: играл ли Югарт, болел ли, озорничал, скучал, спал – мама была всегда рядом. Югарт не знал, какого это, если нет мамы. Его идеалистическая жизнь была тиха и прекрасна, ибо мама всегда была рядом.

Но нет ничего вечного под желтой луной...

Когда Югарту исполнилось девять, в его радужный мир постучалась беда. Мама заболела. Сильно.

Сперва маленький Югарт не понимал что происходит. Маму отвезли на громко орущей и мигающей, словно рождественская елка, желтой машине экстренной помощи.  Он не видел ее больше трех недель, а потом дядя Рохак, проведя по незнакомому коридору в больнице, ввел его в палату, пахнущую едким, неприятным, горьким запахом.

- Поздоровайся с мамой, - велел родственник, подтолкнув дитя к постели.

Югарт не узнал в женщине на кровати свою мать. Незнакомка была худа, бледна. Она с трудом подняла, протягивая к сыну, руку и тут же бессильно уронила ее.

Югарт впервые заплакал не от того, что упал, поранился, ему не купили желанный пончик. Он рыдал от того, что не мог понять, что случилась с любимой и такой раньше красивой мамой. Едкий, противный запах теребил ноздри, заставляя плакать еще сильнее. Югарт уткнулся в дядю, боясь смотреть на незнакомую маму, не такую маму… чужую.

Едкий запах переехал в дом Югарта. Запах вошел вслед за мамой и теперь не отпускал Селаию ни на минуту.

Югарт ненавидел его. Мальчику казалось, что именно он виновен в том, что мама была теперь всегда уставшей, больше не пела ему, не играла с ним, не гуляла с ним, ей даже больно было есть с ним.

После того раза, как Селаию вырвало с кровью, когда вся семья собралась за вечерней трапезой, Югарт ел уже без мамы. Она сама отказалась есть со всеми, и в конечном итоге заперлась в своих комнатах, запретив кому либо посещать ее, даже сыну.

Майзер сжал ладонью лицо, до боли стягивая кожу к носу. Страшное воспоминание хлестнуло душу раскаленным кнутом.

В канун десятилетия Югарт ослушался наказа матери и вошел к ней. Он желал разделить с ней свою беспрекословную радость - появление в этом мире.

Он застал маму не в постели. Селаия сидела у туалетного столика и причесывала волосы. В розовых лучах рассветного солнца мама казалась прекрасной и здоровой. Именинник обрадовался и побежал к ней.

- Мама! Мама! Мама! – ликовало сердце.

Селаия резко обернулась. Сын упал на ее колени, обнимая, тычась головой в мамин живот.

- Мама, я рад, что тебе хорошо! Мама, ты выздоровела?! Скажи, что ты выздоровела! – зачастил ребенок, крепче обхватывая щуплое тело, даровавшее когда-то ему жизнь.

- Какие длинные волосы, - бесцветным голосом заговорила женщина. – Отвратительный цвет…

Источенная болезнью рука зачерпнула алые локоны, и сильно сжав, потянула их вверх.

- Мама! – заорал в страхе мальчик. -  Мама! Мне больно!

Женщина схватила ножницы и принялась с остервенением стричь. Югарт забился в руках матери. Мать и сын упали. Мальчик попытался вырваться, но женщина держала крепко, не переставая кромсать спутавшиеся волосы.

Ужас застыл в детских глазах. Руки матери, бывшими раньше такими нежными, такими ласковыми, с болью впивались в его кожу.

Крупная слеза скатилась по щеке Майзера. Легкая тряска поезда погружала в зыбь прошлого…

Югарта спас Батрис.  Мамин брат вовремя вернулся из экспедиции. Это он вырвал измазанного кровью и обрывками волос ребенка из рук очумевшей матери.

- Селаия, что ты творишь?! – Батрис прижимал к груди захлебывавшегося в слезах Югарта. – Опомнись! Он твой сын!

- Он не мой сын, – хрипела сестра, отплевывая на пол кровь. – Он копия отца. Его волосы, точь-в-точь как у Герда. Ненавижу… Ненавижу его…

- Ты помешалась, - Батрис встал, прижимая Югарта к груди.

В комнату вбежали Ораф и Мэхан. Селаия обернулась к ним.

- Вон! – закричала больная. – ВСЕ ВОН! Омерзительно, - она посмотрела на свои окровавленные руки с прилипшими волосами. – Отвратительно! – и истерически завизжала.

Для всех знакомых, друзей, дальних родственников, СМИ, прессе – Селаия Майзер и ее кровный брат – Батрис Майзер скончались в автокатастрофе. По официальным данным брат вез сестру в клинику на долгосрочное лечение, но они попали в ДТП.

Авария случилась из-за неисправности автомобиля: на серпантине машину занесло, и пробив дорожное ограждение Мерседес упал в пропасть. От удара произошло возгорание топлива, приведшее взрыву бензобака. Водитель и пассажир сгорели на месте. Таковы сухие данные записанные в протоколе полиции.

Семью такой вывод для сторонних наблюдателей устроил, не зачем тревожить грязными сомнениями память родственников.

До совершеннолетия опеку над Югартом взял Рохак, но мальчик остался жить в родном доме вместе с дядей Орафом, тетушкой Лией, кузенами Мией и Мэханом. Именно Мия заменила ему умершую мать, она как умела, старалась залатать брешь в расскореженной душе брата.

- Ich glaube, dank Mia bin ich nicht verrückt geworden, - прошептал Майзер. - Oh mein Gott, was soll ich ohne sie tun? Weiß nicht...

Время лечит. Шли годы. Смерть матери будоражила Югарта только в преддверии Дня Рождения.  Психотерапевты, которым показывали мальчика, как сговорившись ставили один и тот же диагноз: около биполярное расстройство, вызванное стрессом от жестокого обращения родителя. Будь Селаия жива, ее точно бы лишили по такому диагнозу родительских прав. Но от того как звучал диагноз, Югарту не становилось лучше. В каждый День Рождения паренька  накрывала паническая атака, переходившая в «отходняк»  - дикое невыносимое осознание своей никчемности.

Югарт не знал куда деться от травмы - давившей невыносимой тяжестью, столь не посильной для детских плеч. Родные стены усиливали безысходность, и он убегал из дома, шляться по улицам неблагоприятных районов, часто упомянутых в  криминальных сводках, где в подворотнях у непристойных «клубов» толпились подозрительные личности. Так проходили все рождения парня, начиная с 12 лет – опасно, но увлекательно. А в семнадцатый День Рождения Югарт встретил его.

Лукас был самым обычным, ничем не примечательным парнем с коротко стриженными ежиком черных волос, с выбритым над левым виском символом  задвоенной молнии. Югарт не знал, чем его в тот раз приманил к себе этот "обычный" парень: может непривычной прической, может пирсингом в носу, а может зелеными глазам вызывающе светившиеся в полумраке «клуба», как у дикой кошки. «Норм чувак», - подумал именинник, чокаясь с новым знакомым банкой пива. А потом этот «норм чувак» засосал его в подворотне, куда они вывалились через черный ход покурить. «Покурить», как выяснилось в дальнейшем, был отсосом. В общем, праздник получился насыщенным и полон сюрпризов, а самый сногсшибательным было то, что Майзер понял кем он является на самом деле – гомосексуалом.

Югарт стал встречаться с Лукасом. Парень оказался старше на три года, и как более опытный научил всему, чему умел сам: поцелую с языком, минету и другом непристойностям, про которые в порядочном обществе не принято было говорить.

Страсть окрыляла Майзера, чувства, взыгравшие в нем, ослепляли; он думал что Лукас – это судьба, это на всю жизнь.

- Так ты оказывается из богатеньких? – присвистнул Лукас, оглядывая дом любовника. Югарт пригласил партнера отпраздновать Рождество в кругу семьи. – А сам такой скромный. По тебе и не скажешь, что родился с серебреной ложкой во рту. Что ты забыл в «Собаке»? Мог бы тусоваться в «Торре» или «Эббрис»

- Тебя.

Лукас искусственно расхохотался.

Югарту стоило еще тогда приглядеться к бойфренду, но первая любовь наивна и слепа.

А потом был скандал! Рохак бушевал как разъяренный лев. Ораф как мог увещевал брата-близнеца не горячится и понять, а лучше принять чувства и выбор Югарта, не делать поспешных выводов. Но родительские страхи, забота, ответственность в порывах беспокойства бывает страшнее самого свирепого урагана. Они прошлись по влюбленности Югарта, как смерч, ломая все на своем пути. Тинейжер, не выдержав натиск стихии, исчез.

- Dummkopf, -  фывкнул Майзер, вспоминая ту дичь, что творил, живя с Лукасом. - Als ich dachte?

Это время было как страшный сон, бесконечный кошмар…

А потом было долгое лечение. В психиатрическом санатории Югарт познакомился с медбратом Иаковом – увлекающимся мотоспортом. Иаков и мотоциклы  спасли Югарта от самого себя. Теперь всю боль, всю страсть, всю обиду, всю ненависть, что рождались и копились в нем, парень  вымещал в скорости, в сестре-близнеце свободы. 

Из жизни Майзера исчез алкоголь, сигареты, его не тянуло к запрещенным препаратам. Югарт взялся за ум, поступил в университет. Семья, видя, как благотворно влияет, на сына Селаии мотоспорт, всячески поощряли данное увлечение, а когда Югарт получил грант на стажировку в России по программе обмена студентами,  отпраздновали это событие с помпой, словно племяннику вручили премию «Оскар».

Югарт хотел, уж было, отказаться от поездки в Россию, когда узнал, что его права не годятся для вождения на территории РФ. Но тут вмешался Мэхан. Старший кузен, занимавший в свои 24 года высокий пост в фармкомпании, подключил все связи и добыл брату разрешение, дающее право водить скутер.

- И мы вместе встретим Рождество! Хорошо? – обрадовалась Мия. – Я как раз тоже буду в России. Как все славно складывается, брат.

И Югарт сдался. Он очень сильно любил Мию. Именно она первая досконально выучила родной язык матери Югарта - русский. За ней к учению языка подтянулись Мэхан, Эхан и Далия. Лучше всего язык давался Мэхану, он разговаривал на нем так же хорошо, как Югарт, без акцента, но это не мешало ему парадировать кривизну произношения родных брата и сестер. Ее-то и наблюдал Глен, когда Асберг, тешась, разговаривал с персоналом кафе, гостиницы.

- Und du machst dir immer noch Sorgen um ihn, - пожурил Майзер спящего Глена. - Dieser Fuchs wird sich nicht verletzen, mein Lieber.

Югарт перевел взгляд с безмятежного попутчика за окно.

Простор полей и редколесья сменился ландшафтом нашпигованный человеческой инфраструктурой. Чаще стали появляться переезды, населенные пункты.

Рохак помог оформить визу, нашел апартаменты, купил билеты. Россия сильно отличалась от родной Австрии. Вроде она и была в Европе, а вроде и нет. Улицы, дома, учеба были схожи с домом, но в тоже время различались. Люди казались непонятными, но в тоже время были схожими по поведению с соотечественниками. Югарт не понимал своих двойственных ощущений. Он уже мало чего понимал, а встреча с Гленом еще больше взбаламутила его в этом не понимании.

Чувства, питаемые к странному русскому, не были похожими ни на что иное, что он испытывал раньше. Они не походили ни на любовь к матери, ни на родственную привязанность, ни на дружбу, ни на болезненную страсть к Лукасу.

Югарт не мог соотнести отношения, возникшие между ним и Гленом ни к одной из этих категорий. Это пугало, но в тоже время притягивало Майзера к Зорину еще больше, еще сильнее. Эта связь будоражила и радовала парня, он хотел ее, стремился к ней, желал ее и душой, и телом.

 - А сейчас, - уголки губ «немца» опустились к низу. - Ты все еще злишься на меня?

- Нет, - ответил Глен, приоткрывая глаза. – Но больше не обманывай меня. Мне было неприятно. Я же доверяю тебе.

Югарт зажал себе рот: «Я сказал это вслух?! Дьявол!»

- Oh, mein Lieber…

- Эй, Юг, – взволновался Зорин. – Ты чего?

Загорелые ладони вобрали алебастрового цвета скулы, большие пальцы отерли дорожки от пролившихся слез.

- Прости, - Зорин обеспокоено придвинулся к соседу. – Я не думал, что настолько растрою тебя. Знаешь, - начал сбивчиво объяснятся Глен, - я могу сморозить всякую глупость, когда зол или расстроен. Всякую чушь. А слово не воробей, вылетит - не поймаешь. Понимаешь? Мне надо было успокоится, обмозговать. Переварить. Понимаешь? Я не хотел, чтобы ты так расстроился. Юг, прости. Я не хотел. Мне надо было, просто, успокоится…

- Ты мне очень дорог, - Югарт взял ладонь Глена в свою и поднес к губам. – Глен, ты – мое солнце.

Зорин смутился. Он, вытянув шею, быстро обежал ближайшие пассажирские места взглядом, порадовавшись, что кресла были пусты.

«Что?!» – вздрогнул парень, опуская взор на попутчика.

Югарт бережно целовал пальцы. Австриец ощутил, как накрученный от воспоминаний былого мозг расслабляется. Глен не злился на него, а переживал, что Майзер обманул его, не сказав, что тот может преспокойно переночевать в своем номере. Югарт понял, что заставил беспокоиться любимого. Глен о нем заботился.

 Губы поцеловали указательный палец… средний… безымянный… рот практически полностью вобрал костяшку согнутых фаланг мизинца. С каждым новым прикосновением губ, тяжесть уходила с души, даря неимоверную легкость. Вместо одиночества и тоски, в душе разливался жар. Он шел от солнечного сплетения, расходился широкими волнами, накрывая теплыми потоками все тело.

Мир Югарта свелся от великого к малому пространству, зажатому между двумя сиденьями скоростного поезда, в которое вместились два человека - он и Глен. Югарт держал любимого за руку и мечтал, чтобы время застыло, чтобы этот мгновение никогда не кончалось.