Онлайн чтение книги Я там же, где и ты I'm where you are
СЦЕНА 18

Олю Глен знал довольно давно. Она жила на его улице в самом начале домовой нумерации. Ее дом стоял напротив школы. Они ходили в один и тот же детский сад, в одну и ту же группу, но в первом классе Глен попал в «В» класс, как и все ребята из их детсадовской группы, а Синицину определили в «А» класс, куда собрали всех детей подающие надежды закончить школу на золотые или серебреные медали. Детей по классам определяли согласно неофициально проведенному тестированию – таков порядок социума, таковы негласные законы жизни.

Зорин и Синицина частенько виделись в школе, как видятся все мало-мальски знакомые люди, запертые не по своей воле в одном месте на одиннадцать лет. Но хоть они и были в одном учебном заведении, на одной параллели, все равно межличностных контактов меж ними случалось мало, и, собственно, поэтому они не обращали достаточного внимания друг на  друга. Для Оли Глен был еще одним глупым мальчишкой из общей толпы диких, как обезьяны, пацанов, а для Глена Оля была просто одна из отличниц из «А» класса - недостижимая красавица. И он порой да нет-нет заглядывался в спину Синициной, которая гордо проходила по шумному коридору, идя, как царица. Ее гладкая до пояса блестящая, черная коса, мерно покачивала в такт чемпионки школы по волейболу.

Зорин вздыхал и отводил взгляд. Чего слюнки пускать на грушу, которую нельзя скушать? Да и сказать по-честному, Глену нравились девочки с более мягким характером, этакие веселушки-хохотушки, которых можно сразу распознать, только мельком взглянув им в лицо, потомучто их глаза – блестящие, любопытные – загорались, точно маяки, стоило только появиться в их радиусе восприятия «популярному» ученику. А Зорин им был. И если он не шибко проявлял себя в учебе (в народе про таких говорят: не дурак, не батан - середняк), но то, что он брал призовые места на городских спортивных соревнованиях по бегу, ни для кого не было секретом.

А еще Глен обладал приятным голосом. Это подметила учительница по музыки еще в первом классе. Глен пел с душой, не кривляясь. Его звонкий, как серебряный колокольчик, детский голос летел над партами поддерживаемый игрой Инессы Эрастовны на старом пианино.

- Волшебно! – всегда в конце песни приговаривала учительница, промокая уголки глаз ажурным платочком. – Хор Турецкого ждет тебя, Глен. Не ленись и береги голос.

Глен вежливо кивал. Он не хотел ни в какой хор, он хотел только одного – поскорей бы прозвенел звонок, и можно было бы смыться домой к Сеньке, порезаться в приставку.

Вот примерно так протекала школьная жизнь Зорина: друзья, не хитрые пацанские радости, ненавистные и боле менее терпимые уроки.

Так тихо-мирно шло своим чередом детство, год за годом, пока в шестнадцать лет Глен не попал на новогоднюю вечеринку, а там была она – Инга – горячая девчонка, чья-то кузина или троюродная сестра из ГДР, жгучая брюнетка с серыми глазами. Глен запал на нее сразу, как только его ей представили. Он не отлипал от нее весь вечер. Ну как не отлипал? Нет-нет, парень не ходил за ней как конченный сталкер по пятам, как мамкин «хвостик», так: крутился рядом, неназойливо шутил, вовремя делал комплименты и… девственность Глена лишилась самым приятным образом. Хотя наверно не столь умело, да и возможно, нужного впечатления мальчик ставший новоиспеченным мужчиной не произвел - после Нового года иностранка уехала, не оставив контактов для дальнейшего продолжения знакомства.

Зорин не очень-то жалел такому повороту, отношения на расстояние были не для него: он их не понимал, даже не приемлил.

Глен жил на юге, и летом город захлебывался в баснословном наплыве туристов, в том числе в хорошеньких девушках жаждущих погреться под лучами знойного субтропического солнца, готовые покрутить ничего не обязывающий романчик с местными парнями.

Зорин, как и все его приятели-знакомые, мог закадрить себе «летнюю» подружку, так он и поступал, с седьмого класса. Бери не хочу – идеальное описание для симпатичного брюнета с открытой улыбкой, рисующая задорные морщинки в уголках выразительных карих глаз, лучащихся теплом и игривостью. Да и легкий нрав парня, его приятный голос, шутки без пошлости, да много чего привлекало к себе потенциальных партнерш, короче - женским вниманием Глен не был обделен, но и бросаться на каждую, кто обращал в его сторону внимание, не спешил. Он не был Казановой, Ловеласом, в планы Глена никогда не входило вступать в негласное мужское соревнование «Чем больше - тем лучше», так что легких, не к чему не обязывающих свиданий (поцелуи, ночные прогулки по берегу моря при звездах) преобладали над постельными утехами.

Время идет, школа кончилась, в жизни появился институт, а с ним и вездесущее – посвящение в студенты. Выехали всей параллелью. Сняли с помощью университета какой-то приличный санаторий советского типа и три веселых дня пронеслись для первокурсников не заметно, но не для Глена. Для Глена это было начало новых долгих и, как вначале казалось, отраднейших отношений.

Все казалось волнительно и волшебно! Восхитительно! Сказка! Фантастика! Мечта! Глен и помыслить о таком не мог, что первая красавица города, гордость школы – Оля Синицина: студентка, староста, спортсменка и просто красивая девушка будет встречаться с ним.

Первая их близость была точно сон в летнюю ночь. Хотя это было не летом, а осенью, через месяц после того как Глен произнес необратимое:

- Оля, ты мне всегда нравилась. Давай встречаться…

Глен кайфовал еще месяц, а потом понеслось: контроль, контроль и упреки. Бесконечные контроль и упреки. Невыносимо! Трудно! Муторно! Даже праздники, следовавшие попутно их отношениям, не спасали ситуацию.

Прошел учебный год, сбалансированный на: отношениях, сессиях, выяснений отношений, долгих разговоров-разъяснений и неизбежных примирений, кончавшихся сексом.

И вот настала долгожданная пора – лето! Море. Солнце. Пляж. Толпы приезжих. Благодать!

Оля уехала волонтером в экспедицию с археологами на Алтай. Глен не стал рваться в такую даль за любимой. Зачем? Чтобы и там еще раз попасть в полновластное Ольгино подчинение? Он был сыт узурпаторством «княжны», так Зорин порой в сердцах называл свою девушку, сравнивая Синицину с исторической Ольгой – царственной теской – столь же властной, столь же требовательной, столь же непоколебимой.

И тут явилась она – миниатюрная шатенка Таня, веселая и ужасно легкая на подъем. Глену точно башню снесло. Он еще никогда не был так сильно очарован женщиной: ее голосом, ее запахом, ее телом. Наверно именно с Танечкой Глен впервые познал, что такая женская страсть – этот похотливый яд, растекающийся по всему телу, не дающий ни о чем думать, притупляющий разум, взвинчивающий до предела чувства, возбуждающий сластолюбие, взращивающий низменные, распутные пороки.

Каждый вечер Глен спешил к своей «летней» подружке, и они отправлялись либо в клуб, либо на пляж, но утро парень всегда встречал в номере любовницы, в ее порочных объятьях.

Глена не смущала их разница в возрасте. Когда он узнал, что любовница старше на шесть лет, это его скорее поразило, чему изумило. Круглое кукольное личико, точеный носик и пухлые губки, умеющие вытворять такое, что ни в сказке сказать, не пером описать. Блуд – вот где пребывал Глен. Блуд, ненасытность, бесстыдство – вот что хотела от него Таня, и Зорин не отказывал ей. Он даже ни на минуту не задумывался, что будет, когда вернется Оля. Глен каким-то чудом забыл про Ольгу, Синицина точно выпорхнула из его мыслей, из его сердца, из его жизни.

Три недели пролетели как одна, и Таня улетела к себе домой, а Глен наконец-то выдохнул, бег бытия утихомирился, замедлился и парень понял как сильно налажал…

 Встреча с Олей была напряженная.

Они сидели под прогретым августовским солнцем на плоском широком камне, увязшим на половину в песок. Этот дикий пляж известный только местным всегда пустовал к концу купального сезона. Подход к нему считался не то что бы опасным, скорее малоприятным как при спуске, так при подъеме, поэтому пляж был часто без посетителей. Да и море уже вовсю цвело камкой.

Волны мерно набегали на берег, облизывая гальки, припечатывая песок, и равномерно откатываясь, уносили в себе зеленоватую береговую муть. Глен смотрел вдаль, там, где вода радостно блестела и искрилась своей чистотой. Всплеск волн действовал успокаивающе и, наверно, поэтому, заручившись негласной поддержкой морской стихии, ему стало проще признаться Оле, как он очернил их любовь.

«Любовь ли? – вздохнул Глен и так сильно свел пальцы, что один из них хрустнул. – Была ли у нас с Олей настоящая любовь?»

- А потом? – спросил Югарт. – Что было дальше?

- Ничего, - выдохнул покаянно Зорин и недобро усмехнулся. – Мы все обсудили. Остановились на том, что я козел и дурак. Но так как мы учимся в одной группе, решили вопрос как взрослые и адекватные люди: не драматизировать и сделать хорошую мину при плохой игре – просто остаться друзьями.

- Просто друзьями? – спокойный голос Майзера черканул по сердцу Зорина хуже любой наждачки.

 «Что он вообще об этом думает? – Глен свел ладони «карманом» и, нырнув носом в узкую щель, зажмурился. Тело интуитивно наклонилось вперед, локти уперлись в колени и падение затормозилось. – Господи, он наверно думает, что я ветреный. Разгильдяй. Безответственный разгильдяй, как говорит мама».

Зорин с силой прикусил нижнюю губу. У него вертелся на языке один вопрос, но сейчас Глену казалось: задай он его Югарту, то их отношения прекратятся в одночасье.

Глена накренило сильнее, он тут же сжался в комок, не давая себе окончательно рухнуть в пучину вины и беспокойства: что о нем мыслит его парень?

Майзер сидел с Гленом рядом, на диване, в своей арендованной студии. Их сюда привел Глен.

После того как они поднялись с земли в подворотне, Зорин протянул Майзеру руку и твердо сказал:

- Пошли со мной.

Югарт сжал ладонь парня так, что казалось еще немного и сломает.

- Я ни куда не денусь, - Глен старался не морщиться от боли. – Обещаю. Не сжимай так.

- Ты не ответил: кто она тебе?

Глен, наклонив голову на бок, задумчиво уставился куда-то в район живота собеседника, потом вздохнул и, шагнув вперед, практически вплотную прижался к «немцу»:

- Я расскажу тебе все, что ты захочешь знать, но не здесь. Пошли домой…

- К тебе? – голос Югарта огрубел и стал хриплый.

- Нет, - Глен едва мотнул головой и сдержано улыбнулся: - К тебе.

Он тут же отстранился и подпрыгнул, словно разминаясь. Из рюкзака послышалось мелодичное бряканье. Глен замер, прислушиваясь, и, тихо улыбнувшись сам себе, резко крутанулся на пятках. Снова раздалось бряканье металла о металл, но Зорин уже не обратил на него никакого внимания, зашагал на выход.

Этот звук подействовал на Майзера, как дудочка с семью дырочками на крыс. Он безропотно пошел за Гленом.

Он шел, не замечая, по каким улицам идет. Периферийное зрение рисовало смутные очертание то домов, то пустое пространство, то размытые, точно тени, силуэты встречных прохожих, проносящих мимо автомобилей.

Казалось, весь мир померк и потонул в неопределенности, все стало нереальным, сумбурным, все - кроме Глен.  Только спина любимого, облаченная в зимнюю куртку, была реальна сейчас для Югарта, этаким маяком в его растушеванном кругозоре.

Идя за русским, Югарт впервые обратил внимание, что хоть фигура любимого была поджарой, но плечи были довольно широки. Это наблюдение поразило австрийца, он уловил, что в человеке перед ним присутствует сила и воля. В поступи Глена чувствовалась уверенность, шаг слегка пружинил, и это придавало походке озорную мальчишечью легкость. Майзер залюбовался своим mein Lieber.

Внезапно Глен остановился и обернулся. Взгляд карих глаз был ласков и немного встревожен.

Югарт тоже остановился и спросил:

- В чем дело?

- Может, пойдем рядом? – Зорин слегка махнул левой рукой. – А то идем как чужие… Неприятно.

 Внутри Югарта, будто все затряслось. В руках словно задребезжали невидимые струны, призывая схватить возлюбленного, сжать, смять.

 Они пошли рядом, практически касаясь друг друга плечами.

Молчание висело над ними. Оно плелось за ними, слегка забегая на один шаг вперед, не давая заговорить. Югарт периодично поглядывал на спутника. Серьезное лицо Глена ему и нравилось, и пугало. Он шел спокойно, стараясь идти, как всегда шел, но в ногах чувствовалось скованность, и с каждым пройденным метром шаг становился тяжелее.

Югарт не понимал, что с ним происходит: он хотел узнать все от Глена, узнать все, что было с любимым до него, до их встречи, просто знать как mein Lieber жил, не будучи связан с ним, но в тоже время он боялся, что этот разговор может повернуть их отношение совершенно в другое русло, и не факт что этот поворот понравиться им обоим.

А вот и дом Югарта. Знакомая дверь подъезда. Лифт.

Глен сам отпер дверь и первым зашел в квартиру. Югарт поймал себя на том, что ему очень нравиться, как mein Lieber ведет себя у него. «Хочу, чтобы ты всегда так приходил, - Майзер наклонился, снимая обувь. – Ты ведешь себя, как будто ты здесь живешь. Ты не в гостях, Глен»

- Ты все? Разделся? – Глен терпеливо ждал настоящего хозяина.

Югарт выпрямился.

- Проходи… Милости прошу.

Глен махнул в комнату, и Югарт, не зная чему, сдавлено хмыкнул и улыбнулся.

Глен улыбнулся в обратку.

Они сели на диван, и после недолгого молчания русский, не виляя, не впадая в позерство и говоря все как есть, то бишь простыми словами, рассказал австрийцу все, что тот хотел знать о своем парне.

А сейчас Майзер смотрел на спрятавшегося в свои ладони Глена. Его взгляд скользнул с ладоней на плечи парня, поднялся выше к шее, к задорным непослушным кудряшкам. "Frauen", - алые брови сами собой свелись к переносице, и австриец с шумом поднялся с дивана.

Югарт был переполнен ревностью. Сейчас в нем кипели только ревность и болезненно удовлетворенное любопытство от откровений Глена, о его жизни до него. Парень не хотел, чтобы любимый видел бурю, что родилась в нем от рассказа о тех женщинах, с которыми Глен был знаком, с которыми был в связях, которых любил… Невыносимо! Невыносимо слушать о бывших! Но Югарт сам захотел знать, сам выбрал себе эту пытку.

Он сдержанно прошествовал к окну и замер, сведя на груди руки.

За окном показывали фильм: Серость и уныние января юга России, если вы живете вблизи моря. По крайне мере так окрестил австриец панораму улицы, что предстала перед сыном иной страны. Капли начавшего дождя резко ударили на влет по стеклу. Такое впечатление, что имеемо это действо, этот звук удара воды о прозрачную преграду внезапно заставил Югарта заговорить:

- Моя мама умерла осенью. В ноябре. В начале ноября. Шестого числа.

Глен резко поднял голову и озадачено воззрился на говорившего.

- Было солнечно, когда она умерла, - продолжил Югарт, все так же смотря в окно. – И в день ее похорон тоже было солнце. А потом еще неделю стояла хорошая погода. Я в начале был зол на солнце, на погоду, что они как будто смеялись надомной, над мамой, над нашим горем, - молодой человек повел плечами, словно скидывая невидимый груз, - над нашей утратой. Я был мал. Мне было десять лет. Я много чего тогда не понимал. Ich habe noch an Gott geglaubt, - чуть слышно прошептал Югарт, склоняя голову.

Зорин сидел ни жив ни мертв. «Шестого ноября? – опешил парень, рассматривая напряженную фигуру, остро вычерченную на фоне тонувшего в синевато-серых сумерках окна. – Это же сразу после его дня рождения».

- Я не зна… - начал было говорить Глен, как Югарт резко перебил его выкрикнув:

- Я ненавидел ее! Я ненавидел свою мать! Все вышли проводить ее на лечение. Все, кроме меня! Тетя Лия сказала, что мама уедет надолго, что лечение может затянуться на месяцы, даже на годы, что возможно я ее долго не увижу. Но я не вышел. Мне было страшно. Мне было страшно увидеть маму снова такой, - Югарт внезапно прижал ладони к лицу и запрокинул голову. – Если бы я знал, что это ее последний день, то я бы вышел. Я бы вышел к ней. К дяде. Herr, warum schickst du mir solche Qualen?

Глен сидел с открытым ртом боясь пошевелиться.

- Но я был трусом, - Майзер вернул голову в привычное положение и откинул руки с лица. – Я боялся увидеть мать в истерическом приступе. Это уже по пришествие времени я осознаю, что в тот раз была не она, это была не мама, а ее болезнь делала все это со мной. Не мама. Это была не мама…

«Зачем он мне это рассказал?» - Зорин с недоумением таращился на парня. Это действительно выглядело как-то странно. Только недавно Глен изливал свои любовные «проказы» юности, а тут – вселенское горе – потеря матери…

- Я, - после долгого молчания, наконец, подал голос русский. – Юг, прими мои соболезнования. Я, - тут он запнулся, но продолжил: - Я слышал от Эхана, что с твоей мамой что-то случилось, но я не думал, что она мертва… Я… Прости, мне так жаль.

- Я плохой сын, - еле слышно проговорил Югарт, все так же смотря невидящим взглядом в окно. – Я ничем не мог ей помочь. Мой вид, мои волосы были катализатором к ее срыву, они усугубили ее болезнь. Если бы я только не пришел к ней тогда. Если бы я только не пришел…

- Как твои волосы могут привести к болезни? - спросил Глен и встал с дивана. – Разве такое возможно? Это глупо.

Зорин подошел к Майзеру и приобнял его за плечи. Югарт был весь напряжен. Глен смотрел на заострившийся профиль сосредоточенного возлюбленного, и внезапная тоска сжала сердце. И тут он понял все: Югарт поделился с ним откровенностями, как Глен поделился с ним своими. Но эта была не равная плата за искренность между мужчинами. По сути, Югарт мог бы открыть Глену свои любовные похождения, сделать этакий баш на баш, но он почему-то рассказал о своем горе, поведал свою самую затаенную боль, что терзала и терзает его.

«Может мне также стоить спросить его про его бывших? – задумался Глен. – Может он ждет от меня этого вопроса? Но я не хочу этого знать, меня они не интересуют. Может они были лучше меня? А может быть хуже? Кто знает… Хотя, если они расстались, то это уже не имеет значение. Ведь он здесь. Со мной».

Они стояли в тишине. Югарт смотрел в окно, Глен смотрел на Югарта. Молчание было не приятным. Глен уже мысленно поругался сам с собой, что мало интересовался жизнью любимого, его прошлым, не задумывался о их будущем. Жил в каком-то одномоментном моменте, идя по жизни не заморачиваясь, словно был подвластен губительной расточительности здесь и сейчас, пропаганде эгоцентричного девиза: «После меня хоть потоп».

- Юг, - позвал Зорин, кладя свою голову на мужское плечо. – Я ничего не знаю о твоей семье. Может, расскажешь?.. Если хочешь.

Резким порывом Югарт захватил Глена в свои объятья. Зорин уже начал привыкать к таким спонтанным нападкам партнера, они его, конечно, каждый раз заставали врасплох, но уже не так напрягали как по первости, и причислил их в список милых привычек своего парня, ведь у каждого бывают свои закиданы, никто не без греха.