Онлайн чтение книги Сцена Stage
Действие первое

I

 

«Порхнул он ввысь,

что лист подхвачен ветром,

и приземлился вниз,

как будто на волну.

Перед водою страх ему неведом,

все реки мира у него в плену.

Рукой принудит, золотом согретой,

Потоки вод к нему нестись,

и воздуха струя поддета

шелко́вым веером в кисти…

– Ой, как похоже!

– Что похоже?

– Да кукла у него!

– И на кого же?

– На Вольто! На кого ж еще?

Отвлеченный детским возгласом, кукловод на время прервал представление и прислушался к разговору.

– Тебе могло лишь показаться, – усомнилась мать ребенка.

– Могу поклясться! – заверил мальчуган, ударив себя в грудь. – Я этот танец видел сам.

– Коли пришлась по вкусу вам, так, стало быть, признали в ней оригинал? – спросил рассказчик, гордясь своим творением.

– Да может ль деревяшка в тине под стать оригиналу быть?! Он воплотить бы мог богиню, но выбрал демона, увы! Не будь же танца и в помине, Макару б все могли забыть!

– Как?! Демона морского и забыть? – поразился кукловод.

– Так ведь не помнили доныне, – ответил мальчик, и рассказчик не нашел, что возразить. – Вы с цветом тряпки угадали, и веер в точь как у него. А вот с движеньем не попали, и в кукле не ожил танцор.

«А кукловод весьма силен, – подумал человек в черном, стоявший неподалеку. – По мне, так ближе к правде он. Бывает очень часто тоже, что для себя на пень похож ты, а для других паришь пером». Низкий голос актера был приятен слуху, а деревянный Вольто в его руках двигался до того непринужденно, что казалось, вот-вот вырвется из рук хозяина и убежит. Мальчик, должно быть, слукавил, ведь и сам до этого признал персонажа.

Едва спектакль был возобновлен, цепочка зрителей разомкнулась, и в круг ворвались жандармы. Рассказчик, недолго думая, бросил куклу мальчишке и сам бросился наутек.

– Совсем ослепли глаза ваши? Да и в своем ли вы уме? – крикнул один из жандармов. – Стихи плетет им каонаши, они и знай стоят себе!  

Юркнув меж людей, артист хотел смешаться с прохожими, но толпа на площади заметно поредела, а патрульные не были столь великодушны, чтобы дать ему фору. Отчаявшись, он чуть не прыгнул в канал, но его тело вдруг перестало слушаться. Схваченное чьей-то рукой, оно вынуждено было податься назад и присесть, будто не человеком он был, а тряпичной куклой. Огромное темное нечто обрушилось на него сверху, хлопнув на ветру. Послышались шаги.

– Секундой раньше был он здесь, куда же мог запропаститься? – услышал он голос патрульного.

– Синьор, позвольте обратиться, за вашим телом кто-то есть?

Артист смекнул, что скрыт от посторонних глаз подолом чужого плаща. В убежище, хоть и темном, было тепло, уютно и слабо пахло сандалом. Однако вместо спокойствия аромат принес артисту осознание нелепости его положения. Абсурдность камуфляжа не могла не подорвать доверия к укрытию, и кукловод дернулся в сторону, но тут же был остановлен ногой своего спасителя.

– Кого, по-вашему, могу скрывать я? – ответив вопросом на вопрос, он согнул ногу в колене и положил ее артисту на лопатку, дабы пресечь новые попытки к бегству, но, видимо, не рассчитал силу и чуть не распластал несчастного по земле. «Опора» рухнула. Держа баланс, носитель плаща лишь слегка покачнулся, но и этот крохотный огрех не ускользнул от цепких глаз жандармов.

– Синьор, у вас проблемы с платьем? – прекисло осведомился патрульный.

– Лишь новую разучиваю партию, – пояснил спаситель, нарочито небрежно расправляя мягкий бархатный рукав, на котором жандармы заметили вышитый серебряной нитью цветок олеандра. То был герб, известный всем в Маскаре.

– Синьор, примите сожаленья…

– Не стоит дело извинений. Но, если вы хотите знать, на рынок взял он направленье, его там сможете нагнать.

– Спасибо вам за наставленье.

– Поклон отвесили едва, а уж не видно и следа, – произнес человек в черном, провожая взглядом уносившихся прочь патрульных.

Затем он лениво подвернул рукав, закрывая герб.

– Раз уж опасность миновала, прошу вас занавес поднять. Я бы и сам, но не пристало… да самому, боюсь, не встать, – вдруг раздалось из-под плаща.

 Удобно опершись на спину спасенного, спаситель и думать о нем забыл. Откинув массивный подол, он одновременно убрал ногу, избавив беглеца от пытки. Однако тот так и остался преклоненным, не смея шевельнуться, пока рука незнакомца, на этот раз мягко и плавно, не потянула его вверх. Он и не заметил, как оказался на ногах.

– Премного благодарен за спасенье! – сказал артист, наконец поравнявшись глазами со своим избавителем, но раньше глаз он увидел предварявшие их прорези на маске.

Надо сказать, ношение масок в Маскаре было делом весьма обычным, и не просто обычным, а даже повседневным, иначе говоря – обязательным. А вот те, кто масок не носил, как наш приятель артист, наоборот, всячески преследовались и наказывались. Каонаши[1], как их пренебрежительно называли, было запрещено находиться в городе. Потому-то мастер кукольных искусств и попал в столь неприятную ситуацию.

Маска, на которую сейчас смотрел кукловод, была примечательна своей неприметностью и выделялась суровой простотой. Орнаментально она тоже была пуста, за исключением двух лиловых стрел, сбегавших вниз по щекам, как дорожки слез. А кроме них – все бело.

– Думал, что набелишь ты лицо и станет маской вдруг оно? Мой друг, в такой-то маскировке, ежу понятно, мало толку.

По тону незнакомца артист понял, что слова, хоть и колкие, были сказаны не ради издевки, а из одних лишь добрых побуждений. Он также предположил, что собеседник, как и он, молод, скорее даже юн.

– Хоть верно, грим я клал спеша, и все же в чем я оплошал?

Чтоб не выделяться в толпе масок, он наложил на лицо белила. Под глазами артиста, как и у его спасителя, красовались полосы, но только не вертикальные, а горизонтальные. Всего их было три: две под правым глазом и одна под левым. Молодой человек искренне недоумевал, что сделал не так: на вид совсем как маска.

– Во-первых, что на голове? – незнакомец указал рукой на голову артиста.

Прикоснувшись, словно чтобы убедиться, кукловод ответил:

– Платок.

– Его надел поверх ты маски, – юноша покачал головой, – да даже сам пират заправский и тот ходить бы так не смог.

– А во-вторых?

– А во-вторых, твое лицо – поверх стекла песком картина: сотрешь и новую начнешь, таких несметных переливов ни в чьей ты маске не найдешь.

С этим артист, пожалуй, мог поспорить. Обычно маска могла нести в себе лишь одно выражение, будь то радость, печаль или гнев, но личина незнакомца не была наделена ни одним. И все же на его «лице» мелькали тени эмоций. Именно тени, ведь они-то и выстраивали эту иллюзию, причем создавалась она, и в этом он был уверен, намеренно. Как? Очень просто: поворотом и наклоном головы. Нужно ли говорить, что общаться с такой маской для каонаши было несравненно проще.

– Теперь понятно, но позвольте задать еще один вопрос. С кем честь имею?..

– Сэнца Вольто, я тот, кому хвалу вознес столь лестную своим ты представлением.

– …

– Припомнить, право, не надеюсь, у маски чтоб отвисла челюсть. Ее б тебе на место вставить, иль ею хочешь нас подставить? – полушутя-полушепча укорил его Вольто. – Скажи мне лучше, милый друг, как называть тебя могу?

– Зовите как на ум взбредет. По мне, и «милый друг» сойдет.

– Пред дружбой разве не знакомство идет по логике вещей? Пока дружны мы лишь заочно, мне имя назови скорей, тогда друзьями станем точно.

– Зовите Вэймо, раз так легче…

– Так, значит, Вэймо... правда легче… тебе бы было говорить на просторечье?

– А я могу?

– Я дал согласье.

– Спасибо за такое счастье, – Вэймо вздохнул с облегчением. – Сказать по правде, с ямбом мы не ладим.

– С кем ты не ладишь?

– Сам с собой… я говорил, не стоит обращать внимания… Смотри-ка, стал ведь привыкать я! Ну будет. Синьор, чтоб отплатить за вашу доброту, готов служить вам хоть до смерти!

– Служить я не прошу, тем более до смерти. Но, если долг ты хочешь мне вернуть, могу я попросить об одолжении?

– Все, что угодно вашей светлости.

– Я, помнишь, говорил про переливы, что на твоем лице видны? Меня ты мог бы научить им? Тогда и будем квиты мы.

– Чему полезному может научить этот ничтожный признанного гения игры?

– Игра бывает разная, мой друг. В своей так четко знаю каждый сук я, как ты умеешь править куклой, но мне другой уж нужен трюк.

– Что ж, насколько будет в моих силах, попробую помочь. Скажу сразу, будет нелегко, если это вообще возможно.

– Столь строг к себе ты или к Вольто?

– К обоим. Во-первых, я не педагог, а во-вторых, повторить эмоции механически вам труда, быть может, не составит, вот только не станут ли они, как говорил великий мастер, «мертвой маской несуществующего чувства»?[2]

Вольто долго размышлял о чем-то. Возможно, он сомневался, стоит ли обременять себя пустой затеей ради никому не нужной новизны на подмостках, или, быть может, силился вспомнить упомянутого Вэймо мастера.

– Ясна́ мне, Вэймо, твоя мысль, и все же я пойду на риск, – озвучил он свое решение.

– Тогда и я…

– Пойдешь со мной?

– Пойти? Куда? – опешил он.

– Ко мне домой.

– А это обязательно, синьор?

– А как же? С древних пор живет с наставником актер, – объяснил Вольто.

– Какой же из меня наставник? Ведь я бродяга, вдруг меня раскроют?

– Волнений то не стоит. Наставником ты будешь для меня, а для других – моим слугой, так, в безопасности живя, ты вечно будешь под рукой.

– Так мне учить или служить? – озадачился Вэймо.

– И то, и это понемногу. Там разберемся мы доро́гой.

– Ну что ж, ведите, – пожал плечами кукловод.

– Постой! Известно мне, что ваш обычай вам не велит менять обличий…

– О, так синьору знакомы заветы ка… кхм наши. Но дело тут не только в них, ведь за себя я сам решаю.

– Твою я волю уважаю, но не пойдешь ли на уступку: когда по улице идем, носи ее хотя бы в шутку, перетерпи ты этот срок, а там глядишь – истек зарок.

– Но только ради вас, синьор, – сдался юноша.

Вольто кивнул и, сняв с себя маску, протянул ее ошарашенному Вэймо. Дело в том, что снимать маску где бы то ни было имел право лишь ведущий актер. Этого-то актера и называли Сэнца Вольто – своего рода титул, присуждаемый при овладении высшей степенью театрального мастерства. Однако как на сцене, так и под маской – на случай, если ему придется ее снять, – Вольто обязан был носить грим. Сейчас перед Вэймо стоял молодой человек небывалой красоты, которую не удавалось спрятать даже под гримом. Лицо юноши было густо набелено, а вдоль щек бежали лиловые слезы, точно повторявшие его маску.

– Что значит это выражение? – спросил Вольто, увидев реакцию бродяги. – Меня ты испугался, друг?

– Нет, – выдохнул, наконец, Вэймо. – Это не испуг, а лишь немое удивление.

– Какое ж диво ты узрел? – Вольто вполне серьезно огляделся вокруг.

– Оно стоит передо мною, – тихо пояснил юноша.

– Мое лицо?.. – брови Вольто слегка двинулись вверх, словно желая удивиться, – того не стоит. Уверен, лучше видел ты у вас в «Лагуне», их там море! По мне, так просто пруд пруди!

«Поди, такого не найти», – подумал Вэймо, беря маску.

 

Жилье Вольто представляло собой не роскошный дворец, и даже не особняк, как многие могли подумать – это был обычный дом в центральной части города. Причем Вольто занимал в нем всего несколько комнат на втором этаже. Дневной свет проникал только в одну из них, гостиную, огромные окна которой выходили на Канал. В других же комнатах портьеры были задернуты настолько глухо, что оставалось лишь гадать, были за ними окна или нет. Когда Вэймо спросил, отчего так, хозяин ответил, что дневной свет губит и актера, и игру. Из мебели – только кровать и трюмо. Не было даже письменного стола. Если хозяину требовалось что-то написать, он делал это за туалетным столиком. И днем, и вечером помещение освещалось свечами, на которые, по всей видимости, уходила добрая часть средств актера. Не меньшая часть уходила на маски, коллекция коих занимала три стены. Вэймо содрогнулся от мысли, что придется спать в подобном месте. К  счастью, для его персоны была выделена небольшая, но куда более уютная, нежели комната хозяина, каморка. Эта комнатка соединялась, или разъединялась, со спальней актера деревянной дверью.

– А́чиль, теперь мой туалет – забота Вэймо, – сказал Вольто своему слуге, который также являлся его учеником. – А ты займись делами поважней. Для практики ведь тоже нужно время.

– Синьор, вам, как всегда, видней, – поклонился слуга.

Хотя маска Ачиля улыбалась, его тон казался Вэймо чрезмерно услужливым, а потому неискренним. Но не ему, отобравшему чужую работу, тыкать пальцем.

– Теперь причины не должно быть у Ачиля сюда входить. Без маски жить спокойно сможешь и между тем меня учить, – сказал Вольто, когда слуга оставил их.

Вэймо снял маску. От прения дешевый грим потерял свою ровность.

– Лицо на мрамор уж похоже. Там вон кувшин – умыться можешь, – хозяин указал на угол с умывальными принадлежностями, а сам сел на кровать.

Скрутив фиолетовый платок наподобие ленты, уличный артист перевязал им волосы, оставив торчать лишь куцый светлый хвостик и белое перо, подвешенное к одной из прядей. Смыв краску, он развернул косынку и промокнул ею лицо. Однако стоило ему отнять материю, Вольто обнаружил, что полосы на щеках юноши никуда не исчезли. Актер ахнул было, но тут же спохватился.

– Как можно быть таким небрежным, когда три раза был задержан?! В четвертый знаешь, будет что? – пенял ему хозяин, для пущего эффекта вставший с постели.

– Знаю, – спокойно ответил Вэймо, возвращая бандану на место.

– А коли знаешь… – Вольто решительно подошел к нему, но встретившись с ясным взглядом наставника, вдруг растерял слова. – Знаешь что? Ведь не мое то дело, – махнув рукой, он отвернулся.

Расхаживая по комнате, Вольто пробежал глазами по своей коллекции, но ни один экземпляр не зацепил его взгляд. Он вновь посмотрел на Вэймо.

– И все же, тебе бы лучше маску сделать: в чужой ходить совсем негоже. Пойду я к мастеру попозже – за краской белой. Тебе со мной пойти, быть может?

 

Без сомнения, город был знаком Вольто куда больше, чем его спутнику. Избегая главных улиц, они то и дело сворачивали в проулки, узкие настолько, что, всего лишь разведя руки, можно было коснуться стен с обеих сторон. Но делать это не очень-то хотелось: кладка была местами серой и гладкой, местами зеленой и мохнатой, но везде сырой и холодной.

Однако, как бы они ни ухищрялись, одно место стороной обойти было нельзя. Нельзя физически: уж так устроен был город, что все пути вели на рынок. Вот и Вольто с Вэймо в конце концов оказались здесь. Как и на всех рынках, тут было много народу, как и на всех рынках, здесь пахло подгнивающими овощами и рыбой. Рыбой даже больше, чем везде: Маскара все же островное государство. И овощи, и рыба с каждой минутой дешевели. Последняя, впрочем, и тут была первой.

Ловко лавируя меж людей, друзья упрямо продвигались к другому концу рынка, когда Вэймо вдруг остановился. Секундой ранее ему почудилось, что кто-то дернул его за пояс. Опустив руку, он понял, что не почудилось: пропал кошелек. Довольно быстро отыскав глазами убегавшего воришку, Вэймо ринулся за ним.

– Куда ты? Стой! – крикнул ему вдогонку Вольто.

– Мой кошелек! – проревел Вэймо в ответ, даже не обернувшись.

– Уже далек он! – актеру понадобилось всего несколько шагов, чтобы нагнать его, но Вэймо и так уже перестал бежать.

Он приподнял одолженную Вольто маску наподобие козырька, словно она мешала ему дышать. Неудивительно, ведь губы этой личины были плотно сомкнуты, и воздух поступал только через ноздри. Внутренняя сторона маски еще хранила следы грима Вольто, и они отпечатались на медовой коже юноши. Лиловые полосы наложились на шрамы Вэймо, будто перечеркивая их. Однако внешний вид заботил его сейчас меньше всего.

– Мои деньги! – надрывно воскликнул юноша, а потом вздохнул и горько улыбнулся.

– Что значил этот взгляд? – поинтересовался Вольто, наблюдавший за ним со стороны.

– Когда?

– Секунды три назад.

– Печаль.

– А вздох?

– Смиренье.

– А улыбнулся ты зачем? – допытывался актер.

– Почем мне знать? Возможно, сам себя я позабавил, – ответил юноша и снова улыбнулся.

– Так можно беспричинно зубоскалить? – удивился Вольто.

– Незнание причины ее отсутствию не равносильно.

– Ты разозлиться должен сильно.

– Конечно был я зол.

– Когда и в чем?

– Пару минут назад во всем, но большей частью все-таки внутри.

– Смогу я это повторить?

– Попробуйте, – сказал он, опуская свое «забрало».

Вольто тем временем, приподняв маску на манер Вэймо, попытался сымитировать его экспрессию. 

– Вздох вышел неплохой, однако дальше вышло хуже, – последовала оценка наставника, прямо скажем, далеко не объективная. Вид был не просто «хуже», он был откровенно жутким. Глаза актера, как и требовал случай, были слегка печальны, но вот рот растянулся в таком широком оскале, что некоторые прохожие при виде его чуть было не споткнулись. – В следующий раз выберем для практики менее людное место, – предложил Вэймо. – Вы улыбнулись слишком сильно. Разведите-ка уголки губ вот настолько, – двумя пальцами наставник обозначил расстояние, но, так как Вольто сейчас сам себя видеть не мог, Вэймо пришлось также подсказать ему, когда остановиться. – Стоп! – учитель смерил лицо ученика оценивающим взглядом. – Вот так намного лучше! И взор ваш потеплел.

– Ты, Вэймо, верно, шутишь, глаза ведь не угли́, чтоб тлеть.

– Черные, как уголь, отчего ж им не гореть? В моих хоть и вода, и то горят, бывает.

– Ну что за ерунда! – отмахнулся Вольто.

– Вы передали и смиренье, и печаль, и самоиронию. Вот только были ли вы вместе с этим злы, я сказать никак не смогу. Видите ли, технически эмоцию «одолжить» можно, но чувства с ней вместе «одолжить» нельзя. Маскарцы чувствуют все то же, что и каонаши, но выражают они это по-другому. Так позвольте узнать, какой смысл в пустом обезьянничестве?

– Скажи, я слышать плохо стал иль обезьяной ты меня назвал? – намеренно наигранно разозлился Вольто.

– Ну что вы, что вы. Разве ж мог я? – в тон ему отпирался Вэймо.

– Ну ладно, «что?», «зачем?» – неважно. Раз взялся, так учи, не спрашивая.

– Так я и так…

– А это что? – актер наклонился и подобрал с земли маску.

– Похоже, тот змееныш тут шкурку сбросил и сбежал.

– Мой друг, напрасно ты к змеям так неласков.

– То был лишь образ, монсиньор, – ответил Вэймо, слегка склонив голову, будто извиняясь.

– На этой маске нет тавра, не узаконена она.

– Подделка?

– Как иначе? Ведь тот воришка не богач, – Вольто передал маску Вэймо.

– А эта сколько стоит ясно, – подытожил он, взвесив предмет в руке.

– И может быть она опасна. Мы мастеру ее покажем, а там посмотрим, что он скажет.

 

 «Мастерская Луки» находилась равно далеко как от центра, так и от лагуны. Второй этаж был выбран владельцем по этому же принципу, подальше от неба и воды: маски не любят сырость. В дверях Вольто и Вэймо встретил сладковатый запах струганного  дерева и клея.

– Лука? – так уж заведено, что мастер непременно делит имя со своей мастерской. – Лукааа! – снова позвал актер, слегка вытянув шею в подмогу недостаточно зоркому глазу. Будь он пониже, то, наверно, встал бы еще и на цыпочки. Но никакие телодвижения не могли заставить мастера образоваться из пустого воздуха. Решив попытать счастье с другой стороны здания, где Лука обычно принимал поставщиков, Вольто развернулся к выходу.

– Мне не послышалось, тут Сэнца? – из-под прилавка показался огненно-рыжий начес, а вслед за ним – кошачья маска. Глаза кошки оттенялись бурым и черным пятнами, обрамленными золотом. Остальная часть мордочки была бежевая. Пышное, на кринолине, платье синьорины было тех же тонов, что и маска.

– Как ни приду, все время здесь ты. Камила, ты жилье сменила? – проворчал Вольто.

– Как мило б было, – мечтательно протянула девушка. – Жаль, но нет, сюда пришла за маской новой, – девушка повернулась к Вэймо. – Смотрю, и ты не без обновы. Не знай от А до Я твоих я платьев, с трудом смогла бы Сэнцу угадать я. Какая же нужна причина, чтоб ты любимую личину решил другому одолжить? – Камила кружила вокруг Вэймо, высматривая ответ на свой вопрос.

– Не только ж мне ее носить! Ведь все равно висит без дела, – бросил Вольто, но сквозь показное равнодушие прослушивалось смущение.

– Со мной таким сговорчивым ты не был, когда я у тебя просила маску.

– Да у тебя одних запасок штук двести на любой фасон.

– Походит на Луку твой тон.

– А кстати, где он? Почему тебе доверил лавку?

– Да режет все, не слышишь, что ль, киянку?

Слух у Вольто, как у любого маскарца, был отменный, однако без  подсказки Камилы он бы никогда не выцепил из белого шума удары молотка. Теперь же он разбирал их довольно отчетливо. И впрямь, пока они стояли в своего рода передней, Лука все время был в рабочем помещении, которое, собственно, и было мастерской.

– А не застань вы здесь меня, то простояли бы полдня. Он отвлекаться так не любит, как может он вести дела, когда ему милее стуки, чем все людские голоса?

Навострив уши, она дождалась паузы в серии ударов и нырнула за штору. Через минуту оттуда появился мастер в кремово-золотистой маске Баута[3] с черной каймой вокруг глаз, из-за которой он казался вечно уставшим. Гнездо на его голове могло составить конкуренцию сумасшедшему начесу Камилы.

– Чем я могу служить?

– Слугу б мне «обличить».

– Так он слуга? – удивилась Камила.

– Тогда прошу сюда, – Лука отвел занавеску, приглашая Вэймо внутрь.

– И мне б еще белила, – опомнился вдруг Вольто.

– Камила, будь добра…

Не дослушав просьбу, девушка направилась обратно за прилавок выполнять поручение.

– Хотя бы помнит имя, – пробормотала она, отвешивая порошок.

Вольто только расплачивался, а Вэймо уже вернулся.

– Ну, слепок снял, готова будет к ночи, – доложил вышедший вслед за ним мастер.

Актер боялся, что Лука начнет задавать вопросы: мастера были единственными, кому в силу  профессии приходилось, а потому и разрешалось, видеть людей неряженными. К счастью, мастер ограничился одной репликой. Как говорится, что творится в мастерской, остается в мастерской. Вольто ощутил, как кто-то легонько толкнул его в бок, и повернулся. Вэймо кивком указал на маску у него на поясе.

– Ах да, совсем забыл я! Нужно очень нам узнать об этой маске, – актер протянул Луке подобранную ими ранее подделку. – Что не из дерева она, а из проклеенной бумаги, по весу поняли мы сами, еще на ней…

– Хм, нет клейма. Весьма занятно, – сказал мастер, вертя предмет в руке.

– А кроме, все ли с ней нормально?

– Нормально, это-то и странно.

– Ты про каи?

Мастер кивнул.

«Каи» назывался порошок из ракушек, используемый как белила для масок и грима.  Доступ к порошку имела лишь торговая палата, держащая отчет перед правительством. Она распределяла каи по мастерским, а закупать его для личного пользования мог лишь ведущий актер.

– Каким путем он был получен? – спросил Вольто.

– Я думаю, спросить вам лучше об этом вашего слугу, – подсказал Лука. – А это, – он положил подделку на прилавок, – я потом сожгу.

Вольто бросил невольный взгляд на Вэймо, но за все пребывание в мастерской тот не выказал ни капли нервозности, словно происходящее было для него самым обычным делом.

– За маской Вэймо мы вернемся позже.

– Так, значит, Вэймо, – подметила Камила. – Стой же! – девушка ухватила собравшегося уходить Вольто за рукав. – Ты ведь придешь играть к нам завтра? Мой дядя будет так доволен.

– Не им устроен мой ангажемент. Приду, как должен, будь спокойна.

 

Когда они покинули «Мастерскую Луки», солнечный диск уже сидел на крышах зданий, зажигая золотом окна домов и холостые фонари.

– Что мог Лука иметь в виду, когда велел спросить слугу? – размышлял Вольто вслух, шагая с Вэймо по мостовой.

– Просто он полагает, что раз наш народ не носит масок, то нам друг про друга все известно, – предположил Вэймо. – И раз мы добываем сырье, стало быть, нам виднее, куда оно потом девается.

– На деле так не получается?

– Я был свидетелем лишь сделок по закону. Но много раз видел одного чинушу, который закупал больше остальных.

– Излишек, верно, для «своих». Как все, он приплывает по утрам?

– Дважды в день: утром и вечером.

– Пока мы маску ждем, заняться все равно ведь нечем, так почему б не прогуляться нам?

Путь до пристани пешком занял чуть меньше часа. Оказавшись на месте, оба сняли маски, чтоб не привлекать внимание: здесь их носили только клиенты. Вэймо указал актеру место, в котором чиновник обычно берет товар. Они запрыгнули в ближайшую «свободную» лодку и стали ждать. Вольто ощутил солоноватый запах морского бриза. Поначалу он списал это на близость моря, однако ранее, на пристани, он этого аромата не замечал. Только потом актер осознал, что в спешке они сели слишком близко другу к другу и то был запах Вэймо. По сравнению с затхлой водой каналов, этот аромат нес свежесть и был скорее приятен, чем нет. Должно быть, это – отличительная черта каонаши. Недаром сами себя они звали сагарцами. «Вот уж точно люди моря»[4], – подумал актер.

– Накиньте капюшон, ваш грим глаза мне слепит, – прошептал Вэймо, немного отстраняясь.

– Не будь смешон, он не настолько белый, – огрызнулся молодой человек, но все же покрыл голову. – Для местного ты что-то больно нервный.

– Простите, что не зову на чай. В другой раз обязательно…

Обещание Вэймо вместе с его ртом запечаталось пальцами Вольто.

– Шшш, причалила там лодка. Будь внимателен.

«Я был как раз», – подумал юноша, опустив глаза на пальцы актера, которые все еще оставались на его губах. Вольто, видимо, тоже только сейчас заметил это и отдернул руку, словно коснулся чего-то горячего. На самом же деле губы Вэймо даже не были теплыми, скорее уж холодными, как показалось Вольто.

– Прости мое ты оскорбление, – тихо извинился он, потупив взгляд.

 Нося маски, маскарцы не могли касаться лиц друг друга. Трогать же лицо ведущего актера разрешалось  лишь ему самому. За нарушение этого неписаного правила могли запросто выгнать из театра. Конечно, Вольто знал, что каонаши обращаются со своими лицами весьма фривольно, и все же ему было ужасно неловко.

– Ничего страшного, – успокоил его Вэймо. – Но, монсиньор, смотрите, мы пропустили всю куплю-продажу. Товар уж в лодке, и он готов отплыть.

– Нам надо б с ним поговорить.

– Так и сказал он правду. Давайте лучше проследим за ним.

– А кто же лодкой будет править? – едва успел он закончить, а весло уже было в руках Вэймо.

Лодка шла плавно и с такой ровно скоростью, чтобы, с одной стороны, не упустить чиновника, а с другой – не привлечь его внимание. Вольто опасался, что, войдя в город, они непременно отстанут из-за узости каналов и встречных судов. Однако, к его удивлению, лодка не только не замедлилась, но стала плыть еще быстрее и мягче.

– «Сагарец в море все равно что рыба». Я эту фразу слышал много раз, но убедился в этом лишь сейчас, когда тебя я на воде увидел.

Стоявший на корме Вэймо сверкнул полумесяцем улыбки, которой Вольто невольно залюбовался, но тут же вспомнил, что в городе им снова нужно надеть маски.

Как и ожидалось, чиновник не поплыл к складам, а вместо этого взял курс на северо-восток, к трущобам. Маскарцы старались избегать этой части города, поэтому других судов поблизости не было. Их лодка плыла совсем бесшумно – за всю дорогу чиновник не заметил преследования. Но мужчине просто обязательно нужно было обернуться, когда он причаливал.

– Кто здесь? – встрепенулся чиновник, обнаружив еще одну лодку.

 Однако, присмотревшись, он понял, что это была лишь влюбленная парочка. Очередные ромео и джульетта, ищущие уединения подальше от злобных родственников и людских глаз. Подобное явление для этих мест не было чем-то странным, и чинуша, присвистнув, покинул лодку.

Конечно же, шекспировскими героями Вольто с Вэймо стали вынужденно. Вольто с юных лет был приучен читать язык тела. Как  только он понял, что мужчина вот-вот развернется, актер тут же подскочил к Вэймо и заключил его в свои объятия. При всей своей быстроте и резкости, движения Вольто не потеряли присущей им легкости – лодка под ними даже не качнулась, но покачнулся Вэймо, сраженный таким напором. Юноша судорожно сглотнул, но горлу это не особо помогло, и он смог выдавить лишь:

– Синьор?..

– Чуть не раскрыл нас он, – прошептал Вольто.

Хоть действовал он точно и решительно, слабая дрожь в голосе выдавала волнение актера. На сцене он смело и с ясным умом встречал любые случайности, но в реальной жизни сохранять хладнокровие было куда сложнее. Слыша прерывистое дыхание Вэймо, Вольто решил, что тот тоже не на шутку разволновался. Юноша в его руках словно обратился в камень. «Замерз, видать».

– Тебе, быть может, плащ мой дать?

– Не нужно, монсиньор.

Актер проверил его ладонь, та и впрямь была довольно теплой. Тогда Вольто вспомнил, что на рынке Вэймо не мог нормально дышать в маске.

– На время можешь маску приподнять, коль душно в…

– Нет, – оборвал его юноша. – Я в порядке. А вам бы о другом заботиться, синьор.

– Ах да, ведь он уже ушел.

Актер отпустил Вэймо, чтобы тот мог причалить поодаль от лодки чиновника.  

– За ним пойдем? – спросил Вольто юношу, уже стоя на твердой почве.

– Он здесь товар оставил, – Вэймо кивнул в сторону лодки, в которой лежали мешки.

Услышав шаги, молодые люди укрылись сбоку от входа в арку, которая когда-то была мостом: раньше уровень воды здесь был выше. Из темноты вышли двое: знакомый им чиновник и человек в дешевой белой маске, подобной той, что они подобрали.

– Как это «нету рук свободных»? Мне на горбу своем нести их, что ли? – орал чиновник.

Второй мужчина смиренно слушал его, опустив голову, но решения проблемы не искал.

– Ты выгрузи мешки на берег, потом тащи хоть всю неделю отсюда их в свою дыру. Мне ведь отчет писать к утру.

Работник тяжело вздохнул и начал выгружать товар. Когда дело было сделано, чиновник спустился в уже порожнюю лодку, отвязал ее и уплыл. Смотря на мешки, оставшийся на берегу мужчина почесал затылок.

– А если по земле буксиром? – он ударил кулаком о ладонь, но тут же покачал головой. – Нет, тут кругом все сыро.

Пока он размышлял, как быть, к нему сзади подкралась тень и утащила мужчину под арку. В то время как Вэймо держал его мертвой хваткой сзади, спереди к нему подошел Вольто и показал вышивку на рукаве. У бедняги глаза едва не вылезли из маски.

– Коли расскажешь все как есть, товар мы весь оставим здесь, а если будешь отпираться, то с ним ты можешь попрощаться.

– В присутствии жандармов, с конфискацией, – от себя добавил Вэймо.

– Зачем жандармы? – прокряхтел мужчина, и Вэймо слегка ослабил хватку, чтобы тот смог нормально говорить. – Ведь мы закон не нарушаем!

– А разве каи вы обходным путем не закупали?

– Закупали? – удивился мужчина. – Откуда бы мы деньги взяли? На масках-то немного нам навара, едва хватает на зарплаты.

– Так чем же за него платили?

– Ничем, нам его так дарили.

– Кто вам дарил?

– Кто дарит всем другим за злато.

– Торговая палата? Зачем?

– За общим благом.

За ненадобностью Вэймо отпустил несчастного, и тот тут же скрылся в туннеле.

– Ввиду отсутствия состава преступления дело объявляется закрытым, все обвинения сняты, – торжественно провозгласил Вэймо.

– Прав ты. Ни расхищением, ни взяткой тут не пахнет. Одни благие помыслы у люда, куда ни глянь – сплошные «робин гуды».

– А все же слишком гладко, – заметил Вэймо.

Вольто и самому казалось, что слишком все здесь хорошо.

Маскарцы носили маски отнюдь не для красоты или из прихоти. Все началось три столетия назад, когда в город пролезла чума. Что только не делалось в попытках спасти человеческие жизни – все было тщетно. Пока однажды главный лекарь не обнаружил удивительное свойство каи – убивать заразу. Тем не менее люди не могли всю жизнь ходить обмазанными порошком, и так как болезнь чаще всего начиналась с лица, всему населению было приказано отныне носить покрытые каи маски. Метод сработал, но из страха, что чума вернется, люди не сняли масок даже тогда, когда в городе не осталось ни одного больного. Каждые пару десятков лет все же появлялись смельчаки, готовые рискнуть своим здоровьем, однако все они впоследствии подхватывали болезнь и умирали. По мнению некоторых, чума жила в сырых, догнивающих свой век зданиях, которых в Маскаре было полно, другие думали, что это божья кара за тщеславие. Лишь одно было ясно: зараза не трогала сагарцев. Возможно, это происходило потому, что они всегда жили у моря и, как и каи, подвергались его воздействию, но точную причину не знал никто.

Весь этот случай говорил лишь о крайней бдительности правительства, которое готово было себе в ущерб снабжать мошенников сырьем, только бы их продукция выполняла положенную ей защитную функцию. Конечно, прикрой они эту лавочку, на ее месте появилась бы другая. Однако, если их число будет расти, сможет ли правительство обеспечить каи всех? Возможно, поэтому они и держали все это в тайне. Подобные мысли вертелись в голове у Вольто весь обратный путь, пока они не пришли к Луке. Актер тут же выложил ему все, что произошло, переложив, так сказать, с больной на здоровую, и ему сразу полегчало. Как ни крути, вся эта история напрямую касалась ремесла мастера, Вольто же сунулся в нее лишь по гражданскому неравнодушию.

Молодой человек понятия не имел, какой дизайн выбрал Вэймо для своей маски, и, когда Лука положил ее на прилавок, был слегка шокирован. Перед ним лежало точное подобие лица Вэймо, когда тот задрал на рынке маску Вольто: перечеркнутые лиловыми слезами сиреневатые шрамы четко выделялись на медовой поверхности личины. Актер коснулся ее пальцем, чтобы проверить, точно ли это дерево, а не человеческая кожа. Вольто повернулся к Вэймо и слегка наклонил голову в бок, обозначая вопрос.

– Он лишь сказал оставить все как есть, я и оставил, – пояснил за юношу мастер.

– Мои превзойдены здесь ожидания, – Вэймо отвесил Луке поклон.

 

Когда они вернулись домой, Вэймо снял и протянул Вольто одолженную маску. У него теперь была своя, тем более, если верить Камиле, это была любимая маска актера.

– Ее ты можешь у себя оставить, пусть не носить – хранить на память.

Вэймо посмотрел на внутреннюю сторону маски, а затем снова на Вольто.

– Что, думаешь, я брезгую тобой? Не хочешь – черт с тобой, давай обратно, – рука актера потянулась к бывшей его вещи, но Вэймо прижал маску к себе. – То брать, то отдавать не хочет – вот забавно! – Вольто улыбнулся, как учил его Вэймо, и захлопал в ладоши – самоирония превратилась в насмешку.

– Да вы, смотрю, способный ученик! – похвалил его наставник.

– Скажу же честно, не привык с другими лица я делить. Не оттого, что брезгую, а просто… – Вольто попытался сформулировать причину у себя в голове. – Не знаю, как и объяснить, – сдался он, а потом силой выхватил маску у Вэймо.

– Синьор, не стоит…  –  но Вольто уже надел ее, – через себя переступать.

– Тебе хочу так доказать, что я доверья стою.

Вэймо подошел к нему и снял с него маску.

– Синьор, вы ничего мне не должны. Ведь это я у вас в долгу, забыли? – спросил он, внимательно смотря на Вольто.

Актеру снова стало не по себе под этим пристальным взглядом, чтобы сбежать от него, Вольто направился в соседнюю, ванную, комнату.

– Забыл я, что мы идем к Камиле, – говорил он на ходу, – завтра выступать. Принять бы ванну и лечь спаааа… – зевнул Вольто.

– Во сколько завтра вас поднять? – спросил Вэймо через дверь.

– Часов так в …яяяять.

– Десять? Девять? – не расслышал юноша.

– В пять! – крикнул актер.