Онлайн чтение книги нездоровая любовь unhealthy love
11

  Проснуться в чужой квартире на пустой кровати — это для меня было маленьким тайфуном. Закутался в одеяло и высунул голову за дверь.— Антон? — а в ответ тишина.

      На кухне что-то дзинькнуло. Я, радостно прошествовал туда и заглянул одной головой.

— Эээ… — мне бы по-хорошему тихонечко смыться назад в спальню, но это «эээ» выдало моё присутствие с потрохами. — Доброе утро. А где Антон?

      От плиты на мой голос повернулась моложавая женщина, в которой я узнал маму любовника. Она приятно улыбнулась и с удивлением спросила.

— А он разве не дома? Вы же вместе вернулись? — у меня внутри похолодело, что сразу отразилось на лице. — Да ты не переживай, наверное вышел на пробежку или в магазин. Он ранняя пташка, — и женщина снова развернулась к плите, что-то помешивая. — Умывайся, будем завтракать. Тебе ведь тоже в школу нужно?

— Да, я наверное лучше пойду, если он не вернётся через пять минут. Спасибо.

      Возвращаюсь в спальню, нахожу свои вещи в разных углах комнаты, спешно одеваюсь и выхожу. Стою в нерешительности несколько минут, бросаю в кухню "До свидания", вижу, как мама Антона вытирает руки о полотенце и выходит проводить, что-то объясняя и приглашая в следующий раз нормально позавтракать. Последние слова не слышу, выскакиваю из подъезда и смотрю по сторонам: школьники спешат на занятия, взрослые торопятся на работу. Сел на лавочку. Жду. Через пятнадцать минут понимаю, что ни на какую пробежку Антон не вышел, и ни в какой магазин не пошёл. Он снова меня «кинул».

***      В школу, как и ожидалось, опоздал. Совсем забыл про контрольную, которую написал из рук вон плохо.      Стыдно.

      Докатился.

      Осталось завалить основной, и можно с гордо поднятой головой идти в санитары менять памперсы и делать клизмы.

      Чёрт… Ну почему всё так плохо? Почему именно в выпускном классе со мной случился этот красавчик, который затянул, завладел, зае…

      А ведь вчера он ревновал. Реально так бесился, когда застал с близнецами. Я же вижу, что у него ко мне чувства, но почему тогда он всё время бросает и бежит к другому, больному другу? Я у него что, запасной вариант? Что он там говорил? Недолго осталось? Ну что ж, я будущий врач и должен понимать, что последняя воля больного закон.

      По дороге домой набираю Антона и пишу, чтобы искал меня после того, как полностью (большими буквами) разберётся со своей проблемой, а пока оставил меня в покое. Добавил, что и так учёбу забросил надоело быть игрушкой в его руках. Минуту смотрел на написанное, затем всё стёр и написал всего лишь: "Я устал. Больше так не могу. Это всё" Отправил и заблокировал номер. Гудбай, май лав, гудбай. Смахнул слезу и заторопился домой, готовиться в закрытой от всех квартире.

      От всех не получилось. Мама то и дело заглядывала, спрашивала не нужно ли мне чего. Просила питаться нормально. Я слезно упрашивал оставить меня наедине с книгами, конспектами и компом, и заодно никому не открывать, а через закрытую дверь отвечать, что меня нет, ушёл, утонул, умер. Мамуля покачала головой и прикрыла тихо дверь.

      Заснул под утро с красными глазами прямо за столом. Разбудил меня вибрирующий телефон, крутящийся на столешнице с неопределённым номером. Часы показывали семь пятнадцать, а значит есть время умыться и собраться в школу. Телефон продолжал бренчать, я догадывался, кто это может быть, и не хотел отвечать, поэтому засунул его в школьную сумку.

      Записка от мамы, что ушла на дежурство, завтрак на столе, ужасное настроение и чёрные круги под глазами — доброе утро, страна!

      Как только спустился вниз и открыл дверь подъезда, тут же был рывком задвинут назад и прижат к стене.

— Нехорошо блокировать номера и не отвечать на звонки, — шепчет мне в самые губы Антон и тут же начинает целовать, да нет, трахать мой рот безжалостно, до крови кусая и тут же вылизывая, пересчитав все зубы и пломбы своим горячим языком, не давая мне дышать, при этом прижимаясь бедром в мой не хилый, тут же образовавшийся стояк. Я скулю и пытаюсь его оттолкнуть, но он крепко держит меня, не давая возможности вырваться. Делаю вид, что смирился, расслабляюсь и как только появляется возможность отталкиваю насильника и метко бью в солнечное сплетение.

— Остынь, — говорю резко, холодно.

      Согнувшись, Антон тяжело дышит, из-под бровей смотрит зло, кривится в неприятной улыбке.

— Пойдём, поговорить надо, — и показывает на лестницу ко мне домой.

— Надоело, не хочу разговаривать, не хочу ничего знать. Отвали от меня, — разворачиваюсь и открываю дверь.

— Он умирает, — слышу вдогонку и останавливаюсь, словно прошибленный током. — Ему осталось немного, несколько дней, может неделю.

      Наверху хлопает дверь, спускается мамочка с дочкой, здоровается, бросает любопытный взгляд на меня и затем на Антона, который до сих пор тяжело дышит и смотрит на меня не отрывая усталых и грустных, с чёрными кругами глаз. Беру его за руку и тяну наверх, в квартиру.

      Завожу и толкаю на кухню, где остался мой несъеденный завтрак. Ставлю чайник и сажусь рядом. Беру в свои его холодные для тёплой погоды в конце мая руки. Милый, печальный, растерянный, мой любимый Антон.

— Прости, я такой эгоист. О тебе совсем не думаю, — говорит мой мучитель.

— Ладно, проехали, — отвечаю и тянусь своими опухшими, местами кровоточащими губами за поцелуем. — Иди ко мне, — целую нежно, невесомо, касаясь краешка губ, глаз, виска, возвращаюсь к губам и втягиваю в не менее нежный, глубокий поцелуй. Доминирую, и мне это нравится. Наверное Антон понял это и дал мне полную свободу действий, слегка откинувшись на стуле и расставив ноги.

      Быть ведущим оказалось непросто, но так приятно сознавать, что от твоих действий чье-то тело начинает оживать и приходить в возбуждённое состояние, поэтому я, что называется, дорвался. Мои ласки с каждым разом становятся всё настойчивей и развязней. Мой язык, обследовав все потаённые места во рту и рядом, перебрался мокрой дорожкой к виску и уху, обводя изгибы и «буравя» в самые недра. О да! Мой "пленник" запрокинул голову и крепко сжал моё тело своими сильными, немного дрожащими руками. Его гортанный рык, что обдал мне плечо, а затем стон и пальцы, сжавшиеся на моей талии (синяки обеспечены), были мне как бальзам на душу.

      Закончив с ушком я сполз всё той же мокрой дорожкой по шее к ключице и хотел вцепиться в неё зубами, но лишь чувствительно прикусил и тут же зализал. Потихоньку расстёгиваю рубашку и двигаюсь вниз.

      Поднял взгляд на Антона — его глаза были прикрыты, капельки пота стекали по вискам мелкими хрусталиками. Лицо расслабленно и умиротворенно, губы приоткрыты, чуть шевелятся, словно что-то повторяет.

      Опускаюсь ниже, обвожу ареолу соска, тереблю бусинку кончиком языка и снова слышу протяжный стон. Его руки переместились мне на голову, зарылись в волосах, и кончики пальцев нежно массируют кожу, от чего захотелось всё бросить и окунуться в мир наслаждения. Но нельзя. Я же ведущий.

      В это время бедра Антона пришли в движение и начали приподниматься и опускаться, норовя потереться об меня. Нехилый стояк выпирал через плотную ткань джинсов, и я накрыл его своей рукой.

      Перебираюсь на пол, присаживаясь между раздвинутых колен, не забывая потирать район ниже пояса. Пуговица выскальзывает из петельки, вжикаю молнией вниз, поглядываю на Антона, что наблюдает за моими действиями. Смотрит, ожидая, что будет дальше, руки опустил. А я и сам не знаю. Нужно показать, доказать, что я могу, что готов, что о-го-го… Взгляд упал на мокрое пятно, выступившее на ткани в районе головки. Мои глаза расширяются, рот приоткрылся. Сглотнул. Слышу сверху смешок. Рукой освобождаю член из трусов и набираю побольше воздуха в лёгкие. Зажмурился. Медленно выдохнул и открыл глаза. Бледно-розовая головка, венки вздутые по основанию, редкая курчавость светлых волосков и совершенно «голые» яйца. У него и здесь безупречный порядок. В первые наши разы я этого не заметил.

      Антон не делает ничего. Смотрит, прищурясь, и ждёт. Я знаю, что нужно делать, но не могу решиться. Приоткрываю рот, продвигаюсь вперёд и облизываю быстрым движением головку. Нормально. Ничего такого. Теперь делаю мазок языком от самого основания. Тоже порядок. Рукой придерживаю ствол и погружаю головку в рот, делая круговые движения языком. Вот оно. Смазка чуть солоноватая, странная на вкус, но не критично. Поднимаю глаза и вижу, что Антон свои прикрыл, балдеет. Играюсь, привыкаю к ощущениям. На голову опускаются две руки придавливая и тут же бедра Антона делают выпад вперёд, как раз в тот момент, когда я пытался взять немного глубже.

      Давлюсь, глаза наливаются слезами, в глотке резкая боль. Отталкиваю от себя его тело, проезжая зубами по стволу.

— Бля…сшшш… — слышу сверху недовольное шипение и сразу, — Зая, прости-прости.

      Антон присаживается и заглядывает в моё красное, в слезах лицо, целует в глаза, щёки и губы, зализывает мой рот, словно собака.

— Тебе было тоже больно, — немного отдышавшись, говорю, глядя заплаканными глазами, — ты же знаешь, я первый раз, — виновато смотрю и опускаюсь на пятую точку.

— Я не хотел так, реакция, инстинкт. Чёрт, иди ко мне.

      И поднимает сначала с пола, натягивает свои штаны, а затем и вовсе подхватывает мою нелегкую тушку как пушинку и несёт очень быстро в спальню. Укладывает на кровать, быстрым движением стягивает брюки вместе с трусами и припадает к моему, успевшему из деревянного превратиться в… никакой, члену. Но умеючи недолго, и мой «дружок» уже через пару движений принимает боевую готовность. Вот что значит опыт!

      Когда я был готов к разрядке, мой «мучитель», словно зная, оторвался от «сладкого» и перевернул меня на живот, при этом подогнул колени и попросил опереться на локти.

      Уже ожидая, что Антон начнёт меня растягивать, я почувствовал лёгкие и быстрые поцелуи на лопатках, спине, затем язык прошёлся снизу вверх по позвоночнику, заставляя меня прогнуться и задрожать всем телом. Эту же процедуру он проделал в обратном направлении. Я застыл и перестал дышать. Мои ягодицы раздвинулись и язык нырнул дальше, по копчику и ниже.

— Стой! — хриплю я от недостатка воздуха и падаю на живот, сжимая половинки. — Не нужно, я там грязный.

— Зая, только из-за этого? — голубые глаза появляются снизу и сбоку. — Где-то я тут видел влажные салфетки…

      Тянусь к столу, но Тоха прижимает меня одной рукой к матрасу и сам берёт упаковку, достаёт сразу несколько и начинает меня протирать.

— Может не стоит? — опять пытаюсь выкрутиться, уткнувшись носом в подушку. — Зачем ты это делаешь?

— Хочу. Тебе ведь захотелось сделать мне первый в твоей жизни минет? Я впервые хочу сделать ЭТО тебе. Расслабься, это должно быть приятно.

      Салфетки улетели на пол, а его руки снова стали поглаживать мою задницу, приоткрывая половинки, касаясь пальцами ануса.

      Когда его язык дотронулся до узкого колечка, я снова вдохнул и забыл выдохнуть. Так и лежал кверху попой, глядя помутневшими глазами в никуда. Бисеринки пота скатывались со лба, низ живота скрутило горячим узлом. Язык Антона кружил и щекотал сфинктер, периодически ввинчиваясь внутрь. Моё состояние близилось к отключке, а если учесть, что я готов был провалиться сквозь землю в тысячный раз от стыда, то я даже желал потерять на время своё восхитительное сознание. Всё время я старался сдерживать звуки и стоны, что рвались из моей груди, однако сдержать упрямое тело, которое выгибалось навстречу толчкам, не мог.

      Хорошо или плохо, но приятная пытка языком закончилась и на его смену пришли сразу два пальца, которые очень быстро закончили растягивать достаточно расслабленный проход. Когда Антон ввёл свой член, я с рыком приподнялся, продолжая насаживаться теперь уже во всю свою оставшуюся силу.

      С трудом удерживаясь на коленях, ибо ноги всё время норовили разъехаться в стороны, я повернулся, чтобы глянуть на любовника. Так хотелось сказать в этот момент, что я его люблю, обожаю, хочу днём и ночью, мечтаю о нём каждую секунду, дышать без него не могу. И в то же время я мечтал услышать хоть пару нежностей и в свой адрес, но Антон молчал, стиснув зубы и прикрыв глаза. На его лице застыла маска страсти, блаженства и какой-то злости.

      Приоткрыв глаза, он заметил мой несчастный взгляд и потянулся к губам. Лицо тут же смягчилось, глаза смотрели с нежностью.

— Ан-тон… Я так… Тебя…

      Лёгкий поцелуй стал жёстким, настойчивым. Не прерывая терзать мой рот, Антон вышел из меня и перевернул на спину, полностью прижав собой и не давая ни двигаться, ни дышать.

— Хочу тебя. Хочу… Ты мой, только мой, — прорычал он и сразу вошел на всю длину с протяжным стоном.

      Все слова вылетели из головы. Все мысли испарились, как антифриз. В голове стучит молоточком его последняя фраза «Мой! Только мой!» Жмурюсь, потому что из глаз стекают горячие слёзы счастья.