Онлайн чтение книги Отравленные тишиной Poisoned silence
Чаепитие с тишиной

В жизни некоторые финалы бывают горькими, особенно, когда дело касается любви. Иногда герой, наконец, делает правильный выбор, но не в правильное время. Говорят, время решает все...

Оставшийся путь мы проделываем в гробовом молчании. Элизабет то ли обиделась, то ли задумалась. Даже когда уже в доме, на правах хозяина, я показываю, где чайник, а где можно умыться, она лишь молча кивает.

На вопрос, сколько мне терпеть ее присутствие, незваная гостья только неопределенно пожимает плечами, мол, время покажет.

Книги я аккуратно раскладываю на столе в гостиной. Есть нечто иррациональное, щекочущее нервы в том, чтобы преспокойно перебирать магические рукописи у инквизитора под боком.

Разговаривать особо не o чем, да и не хочется: я вымотан до предела, а Элиза будто что-то напряженно обдумывает и на любой, отвлекающий от мыслей, фактор досадливо морщится.

И только за обедом я вспоминаю нечто, что не давало мне покоя еще там, в отделении Инквизиции.

— А у вашего рода тоже есть своя Книга? — интересуюсь я, стараясь, чтоб фраза прозвучала как можно более невинно.

Сначала Элизабет задумывается, прикидывая, стоит ли откровенничать со мной, потом отрицательно качает головой.

— Наша сила — особенная, — поясняет она. — В формулах и заклятьях нет необходимости. Нечего записывать. Мой род — мастера визуализации. Это не просто объяснить. Ты как бы... Рисуешь картинку у себя в голове и переносишь ее в реальность. Придумываешь нечто и убеждаешь сам себя, что это правда. И в этом все средства хороши. Хочешь — бормочи фразы, будто это твои собственные, особые заклинания, хоть песни пой. Главное —

поверить. И если у тебя выходит, то может получится нечто необыкновенное. Или не получится ничего, если твоя вера слишком слаба.

— Значит, в Академии ты придумала что-то вроде щита, который скрыл нас от взора убийцы?

Элиза усмехается.

— Игра в жмурки. Единственное, что пришло в голову. У ведущего на глазах повязка, а мы в надежном укрытии. Главное — не шуметь.

— Никогда не слышал о таких способностях, — признаю я. — И каков же предел вашей фантазии, миледи?

— Трудно сказать, — увлекшись рассказом, девушка машинально размазывает соус по тарелке, — иногда сам не понимаешь почему, а не выходит, и все. Бывает, подсознательно не веришь в себя, или боишься чего-то, или в глубине души убежден, что пытаешься сотворить невозможное. Да и душевных сил это требует немалых. Каждый раз потом ощущение, будто палкой избили.

«После колдовства беззащитна, — тихо шепчет с гаденькой ухмылкой маленький человечек, живущий у меня голове, — запомни. Захочешь избавиться от нее без проблем — вот он, твой шанс». И я покорно запоминаю.

Стук в дверь раздается громом среди ясного неба. «Угадай кто», — издевательски требует неизвестность, пока я подрагивающими пальцами пытаюсь попасть ключом в замочную скважину. Конечно, шанс, что это Двуликий — уже успел все разузнать и явиться — не больше, чем один к ста, но почему-то, когда речь идет о твоей жизни и смерти, он не кажется таким уж ничтожно маленьким, и помимо воли в голове всплывают услышанные рассказы о молнии, ударившей именно в одинокого прохожего, и выигрышах в лотерею.

За дверью обнаруживается Вильхенстрейм. Войти он категорически отказывается, не соблазнившись даже чашкой чая, разговаривает скороговоркой сквозь зубы, совершенно очевидно желая отделаться от моего общества как можно скорее.

— Весь район находится под нашим пристальным наблюдением, за домом следят видящие. Сиди тихо, не высовывайся, — командует он. Оборачивается через плечо и кричит: — Ведите сюда!

Дверь экипажа, стоящего напротив моего дома, открывается. Первым наружу выбирается стражник, а следом за ним появляется Лекс. Не двинувшись с места, я всем телом непроизвольно подаюсь вперед, гончей, почуявшей след.

— Твой друг, — равнодушно говорит Вил, — как договаривались. Доставлен в целости и сохранности.

Стражник у него за спиной кивает Лексу в сторону моего дома, и тот послушно идет в указанном направлении. На полпути до двери он замечает меня на пороге и ускоряет шаги.

— Так что наша часть сделки выполнена, — подытоживает Вил. — Теперь дело за тобой. Надеюсь, ты понимаешь, насколько все серьезно. Ну а вам, сэр, — инквизитор оборачивается к приблизившемуся Лексу, — все объяснит этот молодой человек, — тычок в мою сторону. — Мне же позвольте откланяться.

Ни один из нас не успевает и слова сказать, как «Шрам» резко разворачивается на каблуках и направляется к карете.

— Вы и правда объясните, что происходит? - устало уточняет Лекс. — Мне никто не сказал ничего вразумительно. Жетоном инквизиции помахали перед носом, вроде как, только попробуй не подчиниться, заявили, что это вопрос жизни и смерти, и увезли.

— Постараюсь объяснить, — обещаю я, — только сначала, прошу, зайдем внутрь. С некоторых пор мне спокойнее с закрытой дверью.

Гостиная пуста, хотя когда я уходил, Элизабет сидела в кресле. Пустые тарелки со стола тоже исчезли. «Обеззаражено», — мелькает странная мысль, и я останавливаюсь, пытаясь понять, что имел в виду: грязную посуду или девушку.

Лекс нетерпеливо дергает на себя стул, ножки скребут по полу. Этот звук возвращает меня к реальности.

— Рад вас видеть, но, может, наконец расскажете, что происходит?

— Это... — Вил устроил мне настоящую западню, пообещав, что я все объясню, — дело в недавнем нападении на вас. Из-за которого мы и познакомились. Похоже, у тех троих хмырей хозяин шутки не шутит и, есть вероятность, может явиться к вам самолично.

— И что ему надо от меня?

«Время, теряю время», — стучит в висках. Рассказать — не рассказать? Судьба ласково гладит по спине: «Все равно ведь никуда не денешься, голубчик.»

Зеленые глаза смотрят в упор. И я рассказываю. Почти все и почти правду. Слова льются, как из крана вода. С ржавчиной горечи, нескончаемым потоком. Я бегу по лабиринту из уверток и недомолвок, петляю, чтобы не быть раздавленным громадным валуном правды, катящимся позади. Что умирал — сказать, нет? Нет. Волшебник — да. Книга — да. Лазарус — да. Элизабет тоже маг — нет. Не обрадуется она, чувствую. Люблю... Нет. Нет? Нет! Иначе придется выкладывать все с самого начала. Не изобрели еще способа, как потактичнее сказать человеку, что он умирал. А мне не хватит сил жить без него, если решит держаться подальше после того, как узнает, что отсчет начинается с момента нашей встречи. А не встречаться вовсе не получается, как ни старайся. Все решено судьбой. И остается только принять бой, уповать на счастливый жребий. Хоть в этот раз. Тем более сейчас все гораздо лучше, чем было до этого. Тогда я не знал, откуда угрожает опасность. Сейчас — знаю.

Лекс слушает молча, не перебивая.

— Вот так и получилось: чтобы добраться до меня и заполучить Книгу, этот монстр может прийти за вами, — оканчиваю я свой рассказ и замолкаю.

Секунды височным пульсом стучат в голове. Лекс молчит. Наверное, ждет, что сейчас кто-нибудь выглянет из-за шторы и крикнет: «Шутка». Но я тоже молчу. Элизабет возникает в дверях и замирает каменным изваянием, стараясь не упустить ни слова, только глаза беспокойно бегают.

— За домом установлено круглосуточное наблюдение Инквизиции, — глухо добавляю, когда тишина становится совсем угнетающей. — Поверьте, здесь вы в безопасности.

Еще одно пустое обещание — бумажный фантик, улетающий по ветру. Мне становится тошно от своих же слов, и помимо воли в голове всплывает не проходящее ощущение отчаянья, которое я так долго и упорно старался загнать на задворки памяти, дабы не сойти с ума.

Лекс сглатывает и сосредоточенно хмурится, поджимая губы. Зябко кутается в светлую тонкую куртку, которая и от обычного дождя-то не защитит, не то что от ужаса происходящего, вылившегося на него липкой жижей помойного ведра. Я смотрю на его нервно подрагивающие кончики пальцев, в тихой безысходности скребущие по шелковой глади скатерти, и с трудом сдерживаюсь, чтобы не сжать их в своих руках.

— Скажите хотя бы, насколько это может затянуться? — жалобно интересуется Лекс, — инквизитор, который меня привез, упомянул, что дело крайне опасное, но не могу же я просидеть всю жизнь взаперти?

Уголки губ у него дергаются, но улыбка не держится на лице — тревога кислотой разъедает ее.

Элизабет мягко шагает вперед и оказывается сбоку. Изящная ладонь сжимает мое плечо с неженской силой, мол, только попробуй встрянь.

— Не беспокойтесь, Лекс, — воркует она медовым голосом. — Ничего страшного, что я называю вас по имени? Поверьте, мы делаем все возможное, чтобы поймать преступника как можно быстрее. Вам не о чем беспокоиться. А пока погостите здесь, Рен будет очень рад. Ради вашего же блага.

Она оборачивается ко мне, делая вид, что ожидает услышать подтверждение своих слов. Пользуясь моментом, повернувшись к Лексеросу спиной, тихо недовольно шипит одними губами:

— Ты с ума сошел — просто взять и выложить все как на духу?! У него шок. Отведи на кухню, дай воды, пусть придет в себя.

— Не хотите ли чашку чая с дороги? — послушно предлагаю Лексу. Плечо немеет, и я готов согласиться с чем угодно. Признание собственной глупости уже не кажется слишком высокой ценой за целые кости. — Идите за мной.

Лекса уговаривать не приходится. Он покорно идет следом и, кажется, даже с облегчением. В обществе Элизабет, видимо, не одному мне неуютно.

Горячая чашка травяного чая прогоняет мертвенную бледность с его лица. Несколько раз Лекс пытается заговорить со мной, но я упорно отмалчиваюсь и в сторону гостя стараюсь не смотреть. Удивительно, но я не чувствую облегчения от его присутствия. Для него я совершенно чужой, плохо знакомый человек, и горечь мнимой близости делает мою боль острее, а сожаление, что я втянул Лекса в эту историю — глубже.

— Получается, своим спасением я снова обязан вам, Рен, — вздыхает он мне в спину, допивая исходящий последними завитками пара чай, в то время как я бесцельно кружусь по кухне, создавая видимость активной деятельности — открывая и закрывая настенные шкафчики и споласкивая под краном и без того чистые приборы — лишь бы не встречаться взглядом. — Немного иронично, что в итоге вы вытаскиваете меня из неприятностей, в которые я оказываюсь втянут именно по вашей милости. Как считаете, наша встреча — это удача или мое персональное проклятье?

Я не нахожу, что ответить, и Лекс удовлетворенно хмыкает, будто доволен, что подловил.

Все-таки недооценивает его Элизабет. С неприятностями он всегда умел справляться куда как лучше меня. Не в первый раз замечаю, что уж если заводные задорные искры злости вспыхивают в зеленых глазах, а губы кривятся в полупрезрительной усмешке, спорить или настаивать себе дороже — все равно сделает, как хочет. И уж точно не бывало такого, чтобы трудности могли раздавить его или надолго вогнать в панику.

Вот и в этот раз: встряхнулся, огляделся, растерянность и страх первых минут схлынули, и Лекс готов к бою.

— Надеюсь, когда с этой историей будет покончено, у вас не возникнет проблем с инквизицией, — вздыхает тем временем он, прерывая мои мысли. — Поверьте, после нашей той встречи я никому не рассказывал о ваших... способностях. Как получилось, что вас взяли в оборот? Думаете, после поимки преступника вас оставят в покое?

Вопрос бьет ударом под дых. В круговерти событий я и не подумал поинтересоваться, что будет со мной, когда все закончится. Впрочем, чему удивляться. Сейчас сложно даже представить конец этой истории.

Лекс смотрит с прищуром. Должно быть, моя растерянная физиономия лучше любых слов свидетельствует, что о будущем я не задумывался.

— Можете считать, у меня корыстный интерес, — хмыкает он, — если с вами случится беда, кто будет меня спасать?

Пожимаю плечами, мол, ничего от меня не зависит. Но Лексу мало — прет напролом.

— Откуда мы знаем, что им вообще можно доверять? — театральным шепотом провозглашает он, патетически указав в сторону гостиной, где осталась Элиза. Пожалуй, Лекс — единственный из жителей поднебесной, кто способен усомниться в благонадежности инквизиции. Как раз в его духе.

— Я серьезно, — с нажимом продолжает он тем временем. — Мы здесь как сыр в мышеловке, вместо того, чтобы первыми нанести удар, ждем неизвестно чего. И она, — еще один тычок в сторону гостиной, — мне не нравится. Почему вы смеетесь?

Я поспешно сгоняю глупую улыбку с лица.

— Вам показалось, — заверяю Лекса, хотя чувствую себя полным идиотом, отрицая неоспоримый факт. — Но что конкретно вы предлагаете?

Мне нравится вот так сидеть и говорить, как будто мы команда, обсуждать несбыточный план, словно у нас есть что-то общее.

— Надо сбежать и самим выследить этого многорожего, — выдает Лекс. — Есть у вас где спрятаться?

— Двуликого, — поправляю я, снова помимо воли расплываясь в дурацкой ухмылке. — Нет. Боюсь, нереально. Он слишком силен, и вдвоем нам не справиться.

— И у вас нет друзей, которые могли бы помочь? — разочарованно спрашивает Лекс. — Только настоящих друзей, в которых вы уверены, а не... <i>это</i>.

Третий тычок выходит резким, словно он надеется проткнуть невидимую Элизу насквозь.

— Откуда у вас уверенность, что мы не справимся с Двуликим, если сами рассказывали: о нем ничего толком не известно? Надо выбраться отсюда незаметно и собрать как можно больше информации...

Конечно, сама по себе идея — полная дребедень, но мне нравится смотреть на Лекса, и сейчас, пользуясь случаем, под прикрытием беседы, я могу делать это не скрывая. Мне нравится рассматривать русые волосы, наблюдать, как двигаются тонкие губы, слушать его голос и тихо надеяться, что все не так уж безнадежно.

— Как дела? — раздаётся из-за спины, и Лекс моментально сникает и замолкает.

Элизабет медленно входит, осматриваясь. Видит заварочный чайник на столе и одобрительно кивает.

— Вам лучше? — участливо спрашивает она Лекса.

— Да-да, благодарю.

Если не знать, то и не скажешь, насколько он раздосадован. «Провались ты пропадом, мешаешь», — читается в приподнятой надломленной брови, но голос — само очарование.

— Если позволите, я бы прилег, — говорит Лекс, и я веду его наверх в гостевую спальню.

— Твой друг или твой любовник?

Этот вопрос Элизабет задает напрямую, в лоб, стоит мне вернуться в гостиную. Даже сесть не успел. Девушка хмурится.

— Так кто он тебе? — упрямо повторяет она.

— Друг, — вру с легким сердцем, не задумываясь. — Что за вопрос?

— Ты смотрел на него так, будто хочешь сгрести в охапку, — нехотя отвечает Элиза. — И я подумала... Всякое может быть. Он ведь красивый.

— Ага, поэтому когда мы вместе, все девушки его, а не мои. И это изрядно раздражает, — легко отбрехиваюсь я.

Собеседница авторитетно пожимает плечами:

— Никогда не любила блондинов. Не комплексуй, ты лучше.

— Что? — меня разбирает смех от этих безыскусных прямолинейных слов.

— Ты как мужчина мне нравишься больше, — спокойно говорит Элизабет, подтверждая, что ошибки не было. Откидывает волосы со лба и устремляет в пустоту задумчивый взгляд. — Конечно, седой насквозь, зато лицо приятное и фигура. Жилистый немного, худой...Но не тощий. Сколько тебе, двадцать три?

— Около того, — оторопело поддакиваю я. Точная дата рождения мне не известна, поэтому сложно сказать наверняка. — Так. Стоп. О чем мы вообще сейчас говорим?

— О том, что ты мне нравишься, а твой друг — нет.

Элизабет выныривает из своих мыслей, скрещивает руки на груди и, покачивая головой, медленно по слогам повторяет: — Не нра-вит-ся.

Ужин проходит в тишине. Лекс спускается еще более бледный, чем был до того, как ушел отдохнуть. За едой он преимущественно молчит, и я замечаю, как дрожит кончик вилки в его руке. Элизабет тихо шепчет мне:

— Запоздалая реакция на шок.

В окно сквозь шторы бьет оранжево-красная волна заката. Тени вытягиваются, расправляют плечи, готовясь к решающему броску — захватить мир и сдать его ночной тьме с потрохами.

В половину восьмого приезжает Вильхенстрейм. Извинившись, Элизабет выходит из-за стола, и они тихо монотонно бубнят о чем-то в коридоре.

— Еще один инквизитор? — вяло интересуется Лексерос.

— Ага, — встаю и начинаю собирать тарелки со стола. Лекс, последние двадцать минут размазывающий соус по тарелке, будучи не в силах заставить себя съесть хоть что-нибудь, с благодарностью отдает свою.

— Для волшебника у вас слишком много друзей-инквизиторов, — слабо улыбается он.

— Они мне не друзья.

— А кто тогда?

— С учетом обстоятельств... — я задумываюсь. — Самое главное — выбраться из нынешней передряги. Так что назовем этих двоих моим планом по выживанию.

— Но мы-то с вами — друзья?

Вопрос настигает меня уже на излете. Слова, произнесенные дрогнувшим, севшим голосом, звучат так тихо, что уйди я еще немного дальше, запросто затерялись бы и сгинули в никуда. Медленно, боясь спугнуть, я оборачиваюсь и натыкаюсь на выжидающий встревоженный взгляд.

— Мы — друзья, — соглашаюсь я, — может, даже больше.

Говорю и сам пугаюсь сказанного. Ведь нельзя. Проверено. Но Лекс молчит. Может, не понял, может, не хочет понимать. Но молчит — не трясет головой, не кривится в отвращении, не пытается спешно отрицать. Значит, можно?..

Высокие часы с маятником бьют восемь. Раз, два, три... Я считаю про себя удары и загадываю, что, если до того, как ударит восемь, ни один из нас не проронит ни слова, наступит новое, счастливое время и все будет хорошо. Семь и...

— Осторожно! — кричит Лекс. Окно сбоку взрывается фейерверком мелких осколков. Огненный шар размером с кулак пролетает через всю комнату и врезается в деревянную лестницу. Мелкая щепа разлетается осколками взрыва во все стороны, пламя, взметнувшись в человеческий рост, набрасывается на деревянные перила. И одновременно сверху, со второго этажа, и сбоку, из кухни, раздается звон бьющегося стекла, чередующийся с грохотом. Едкий дым ползет под потолком. Я бросаюсь в сторону кухни, но по стенам коридора уже пляшет пламя. Еще один файерболл влетает в окно. В комнату вбегает Элизабет, кричит:

— Рен! Рен, это он! — в голосе паника. — Рен, дом горит, нам надо выбираться.

Да, выбираться надо. Только вот это не он. Потому что через выбитую оконную раму я вижу, что это <i>они</i> — целая армия безликих теневых големов, кукол из липкой черной жижи, вырастающая прямо из под земли. Тьма тянет жилы из длинных теней вокруг, булькая, болотной грязью просачивается между булыжниками мостовой и вырастает в длинные черные несуразные фигуры, бредущие к дому, окружая его плотным кольцом. Время от времени на ладони у кого-то из фигур вспыхивает файербол, и, размахнувшись, они кидают его, стараясь попасть в окна тем же размашистым неловким движением, как дети кидаются снежками.

Серебристые разряды прочерчивают в воздухе ослепительные дуги. Это в бой вступили видящие. За домом и правда наблюдали. Только вот защитников явно меньше, а враги вырастают буквально из-под земли один за одним. Инквизиторы ждали Двуликого. Ждали, когда он придет, попытается вломиться в дом, когда можно будет наброситься скопом, всем миром на одного и скрутить. Но никто и не подумал, что вместо себя он пошлет на штурм армию своих слуг. Знали ли они вообще, что он на такое способен — создать себе армию из тварей, вроде тех трех в Академии?

— Скорее! — Элизабет тянет меня к выходу. От дыма у нее слезятся глаза и она почти непрерывно кашляет. — Огонь уже охватил большую часть дома. Еще немного — и будет поздно.

— Бежим! — я оборачиваюсь к Лексу и столбенею от ужаса, потому что не вижу его. — Лекс!

В густом дыму я еле различаю фигуру, мелькнувшую в углу комнаты.

— Книги! — глухо отзывается Лекс. — Книги сгорят, вы же говорили, они бесценны!

Не глядя в охапку сгребает рукописи со стола, прижимая к боку, прикрывает курткой оберегая от тянущихся со всех сторон языков пламени.

— Ну все, я готов, спасайте, — пытается шутить он и, закрывая нос и рот ладонью, направляется ко мне.

... Говорят, один раз — случайность. Два — закономерность. Три — судьба.

Я ни разу не успел. Сколько бы ни пытался. Я ни разу не смог его спасти. И сейчас тоже не успеваю. Мне не хватает всего пары секунд в этом удушающем аде, чтобы схватить Лекса и вытащить наружу, на воздух. Потому что в тот момент, когда я делаю шаг навстречу, чтобы помочь, подхватить часть книг и вместе пробираться к двери, раздается громкий треск, и огненное месиво из сломанных перил и обугленных досок верхнего перекрытия обрушивается прямо передо мной, заслоняя фигуру в светлой куртке от моих глаз, погребая ее под собой.