Онлайн чтение книги Отравленные тишиной Poisoned silence
Игра с тишиной (1 часть)

...

— Говорю же, это был он!

— Невозможно. Тебе показалось.

— Там были теневые големы! Я своими глазами видела! Кто еще на такое способен?

Два голоса: взволнованный женский и рассудительный мужской. Элизабет и инквизитор.

— Говорю тебе, это был Двуликий! Двуликий убил Рафа! Его големы гнались за мной!

Слова насквозь пропитаны обидой. Так дети злятся на родителей, не верящих, что под кроватью притаился монстр.

Я сижу в кресле, обмякнув, все еще пристегнутый к нему, и только благодаря этому не сползаю на пол. Внимания на меня никто не обращает, не замечая, что я уже очнулся от обморока. Удобная позиция, чтобы разобраться в происходящем.

— Ты не понимаешь! — голос Элизабет звенит от возбуждения. — Если Двуликий жив, если он вернулся, мы не справимся с ним. Мы должны, мы должны...

— Эльза, пожалуйста, — инквизитор совершенно спокоен и — даже для меня очевидно — не верит ей ни на грош. — Ты еще не восстановила силы до конца. Я уверен, что все будет хорошо. Почему бы тебе прямо сейчас не пойти отдохнуть, а я тут со всем закончу и...

— Нет! — предложение удалиться становится той последней каплей, которой не хватало девушке для превращения в разъяренную фурию. — Что ты вообще здесь устроил! Вил, я же просила — дай мне время во всем разобраться! Ты обещал не вмешиваться! Помоги перенести его на диван.

Раздается звук отодвигаемого стула и следом шаги. Железные полосы, охватывающие мои запястья, бесшумно исчезают в подлокотниках кресла, и, прежде чем я оседаю на пол, кто-то с двух сторон подхватывает меня под руки. Я позволяю волочить себя, как им вздумается, отчасти из-за твердого убеждения: в моем присутствии разговаривать эти двое не станут, отчасти потому, что инквизитор надсадно пыхтит, пока тащит меня до дивана, и облегчать ему задачу я не собираюсь. Наконец, меня довольно нелюбезно кидают спиной вперед на пружинистые диванные подушки. «Шрам» облегченно выдыхает.

— В любом случае, что бы я не обещал, — судя по одышке, перетаскивать заключенных после издевательств он обычно поручал медноголовым стражникам, — ты не можешь не признать, что я вмешался вовремя. Морок сказал, когда патруль вас обнаружил, ты была без сознания. Этот... мог сделать с тобой что угодно, ты была полностью беспомощна.

- «Этот», как ты выражаешься, никого не убивал, а вот ты мало того, что едва не прикончил своими пытками невиновного, так еще и чуть не лишил нас единственного свидетеля, который может подтвердить, что там происходило!

Я абсолютно солидарен с девчонкой в той части, где речь шла о моей невиновности. Кроме того, очевидно, что я ей нужен. Остается лишь сторговаться.

не на лоб с противным хлюпаньем падает нечто мокрое и холодное. Похоже, Элизабет посчитала, что мое забытье затянулось, и решила поставить мне компресс.

— Да плевать, что он может. Думаешь, я буду молча смотреть, как моя сестра подвергается опасности?

Сестра? Только ради этого уже стоит «очнуться». Первое, что я вижу — лазоревые глаза. Все еще бледное лицо Элизабет в обрамлении черных локонов, нависшее прямо надо мной.

— Рен?! — такого живительного эффекта от мокрой тряпки она явна не ожидала. — Как ты?

Инквизитор презрительно кривится, всем своим видом показывая, что, будь его воля, со мной никто бы не церемонился.

— Рен, не бойся, — Элизабет перехватывает мой встревоженный взгляд, устремленный на человека в красной форме. — Мы немного... Перестарались. Ты в безопасности, даю слово, произошло недоразумение. Принеси воды!

Последняя фраза адресована инквизитору, который с каждым словом хмурится все больше и к концу сбивчивых извинений уже похож на грозовую тучу. Поединок грозных взглядов длится несколько минут, но в конце концов мой палач пасует и выходит из комнаты, напоследок хлопнув дверью так, что чуть штукатурка не посыпалась. Я невольно вздрагиваю от резкого звука. Элизабет трактует это по-своему.

— Не волнуйся, тебя больше никто здесь не тронет и пальцем, — твердо говорит она. — Это мой брат, Вильхенстрейм. Я уже сказала ему, чтобы он даже не думал к тебе приближаться. Но сейчас, Рен, нам надо кое-что обсудить.

Вильхенстрейм. А я-то раньше, бывало, посмеивался, считая, что Лексерос — излишне вычурное и нелепое имя. Разобраться, что твориться в головах у аристократов поднебесной, похоже, никакой магии не под силу.

— Обсудить — это здорово, — тело еще плохо меня слушается, и приподняться на диване удается лишь со второй попытки. — Особенно, если мне тоже разрешат говорить.

Но мою ершистость Элизабет пропускает мимо ушей.

— Ты помнишь, что случилось в Академии? — настойчиво интересуется она. — Помнишь, там был человек в черном плаще? Ты знаешь, кто это?

Ужас прожитого царапает душу обрывочными воспоминаниями. Кажется, это было сто лет назад.

— Понятия не имею. И если уж спросили... — с трудом сбрасываю ноги с дивана на пол, верхнюю часть тела дергает по инерции в противоположную сторону, и я благополучно принимаю сидячее положение. — Если моя версия вообще кого-то здесь интересует... На момент, когда я зашел в ту комнату, профессор был уже мертв. И я не знаю, чьих это рук дело.

— Я знаю, — неожиданно покладисто соглашается Элизабет. — Я видела того, кто убил. Но, конечно, Вил прав, — уголки губ брюнетки нервно дергаются, — я была слишком самоуверенна и неосторожна. Правда, я не ожидала встретить кого-то вроде... него. Но я все видела. Приоткрыла дверь и видела, как около трупа стоял <i>тот </i>человек с ножом в руке. Он услышал скрип дверных петель и приказал големам схватить меня.

— Големам ?

— Та троица головорезов, — присев на край дивана, Элизабет, сгорбившись, рассеяно складывает четвертинками тряпку у себя на коленях, снова и снова. — Маг призывает тьму, дает ей форму и подчиняет себе. Эта форма лишена воли и мыслей, для нее существует лишь приказ господина. А когда приказ выполнен, маг отпускает голема, тот обращается тенью и исчезает. Ты же видел, как это было.

Я никогда не слышал о подобном, но в качестве объяснения того, как трое здоровенных лбов тогда, после драки, необъяснимым образом пропали с моего порога — годится.

— Правда, далеко не каждому это под силу, — неожиданно добавляет девушка и, нервно передернув плечами, словно очнувшись, резко выпрямляется, оборачивается ко мне. — Самых смелых духом и непоколебимых верой безлунная ночь введет в уныние, а кромешная тьма ввергнет в страх. Тьма очень могущественна, она как ртуть — найдет малейшую трещину в человеческом сердце, вере, убеждениях. Просочится незаметно и отравит изнутри. Так представь, каким могуществом и какой непоколебимой целостностью должна обладать душа, что подчинит эту ядовитую дрянь своей воле. Известно только об одном человеке, способном на такое. О том, кто и создал заклятье призыва теневых големов. Двуликий, — Элизабет подается вперед, вглядываясь мне в лицо. Ждет, как я отреагирую на это имя. Я был бы рад поднять брови, нахмуриться или скорчить испуганную рожу, но мышцы лица все еще вялые, как если бы я проспал всю ночь, уткнувшись в подушку, и, к разочарованию моей собеседницы, мои чувства остаются при мне.

— Что скажешь, Рен? — интересуется она, так и не дождавшись реакции.

— Мне не нравится наш разговор, — честно признаюсь я. — Вы так откровенны со мной, миледи... Вы настолько уверены, что я никогда не выберусь отсюда и не расскажу никому?

— Я настолько уверена, что мы нужны друг другу, — возражает Элизабет. — Тебе доводилось слышать о Двуликом? Это он возжелал запретных знаний, а когда нашлись те, кто решился ему противостоять, поднял восстание и начал Великую войну. Говорят, по могуществу среди волшебников ему не было равных. В то время многие пошли за ним, и сначала город магов Льех, а после половина мира захлебнулась в собственной крови. А затем он исчез. Долгое время о нем ничего не было слышно. И мы, будучи не в силах противостоять этой силе, грели душу надеждой, что даже такое чудовище не может жить вечно. И он, проиграв войну, со временем сгинул бесследно, ведь с тех событий прошло уже больше сотни лет. Но если я права, если тот человек, которого мы видели — это он, Рен, мы все в страшной опасности. Ты же слышал — там, в Академии. Двуликий спрашивал своих големов о Книге. Он охотится за ней. Будь уверен, рано или поздно он узнает о твоем участии во всей этой истории. И тогда он придет, если не за тобой, то за твоими родными и друзьями. И никто из них не будет в безопасности, пока Двуликий не получит свое.

Она права. До дрожи в коленях, до звона в ушах. Меня будто окатили ледяной водой. Я слишком долго был один и отвык бояться за кого-то кроме себя. Слишком потускнело от времени воспоминание о кровавом пятне на полу в доме учителя. Теперь же картина будущего нарисована с такой пугающей ясностью, что хоть глаза закрывай — проступает неумолимо. Двуликий и правда придет. Только не ко мне или Ронни. Я твердо знаю, он придет за тем, кто всегда оказывается в опасности лишь из-за нашего знакомства. Кому судьба уготовила участь умереть, если мы сближаемся. Он придет за Лексом. Наши пути пересеклись, и винтики судьбы пришли в движение. Неумолимый рок снова потащит его к краю пропасти только потому, что я оказался рядом. Двуликий убьет Лекса. Я осознаю это абсолютно четко. В глазах темнеет. Мне становиться плохо. В одном Элизабет только ошиблась — томиться в предвкушении апокалипсиса не придется. Дьявол был настолько любезен, что не заставил себя ждать и уже явился. Ведь это его прислужники напали на Лекса у моего дома — им уже почти удалось добраться до него.

Сцепив пальцы в замок, чтобы унять дрожь, интересуюсь, стараясь, чтобы голос звучал как можно более непринужденно:

— И что конкретно вам от меня надо?

Элизабет облегченно выдыхает, машинально отбрасывая челку со лба. Она понимает, что дело сдвинулось с мертвой точки. Торги прошли успешно.

— Нам нужна правда. Рен, очевидно, что ты крепко в этом увяз. Расскажи, что тебе известно и вместе мы найдем способ, как противостоять этому чудовищу.

— Первый раз инквизиция предлагает мне сотрудничество, — вздыхаю я, покосившись на железный обруч от адской машины, еще недавно сжимающий мне голову, а ныне сиротливо валяющийся на полу.

— Инквизиция не так плоха, как ты наверняка считаешь, — уверенно возражает Элизабет, — например, ты знал, что любой чародей, пришедший добровольно, не будет арестован? У него лишь запечатают силу и тут же отпустят. В конце концов, идет война и, как показывает практика, большинство тех, кто упорствует, являются пособниками мятежников, что посчитали себя лучше остальных и не согласны потерять могущество, дарованное им магией.

Я не только знаю об этом, но и лично встречал одного из магов, добровольно сдавшихся Инквизиции. Часовщик, живущий в соседнем квартале, регулярно покупавший у меня благовония от мигрени. Унылый, потерянный человек с серым лицом. Каждый раз, когда я его видел, у меня возникала четкая ассоциация с кастрированным животным — вроде и не мертвым, но полностью утратившим интерес к жизни. Все-таки магическая сила — неотъемлемая часть души. Ее утрата — непереносимый удар сродни тяжелейшей психологической травме, после которого человек никогда не сможет стать прежним.

— Но самая главная наша обязанность — контроль над артефактами и Книгами древних магических семей, — продолжает Элизабет. — И интересующая нас Книга Рода, поверь, уникальна. В ней заключены удивительные знания об управлении тканью времени. Для сохранности ее разделили на две части: одна хранилась у герцога Мордреда и была утеряна после его убийства. Другая — спрятана в тайнике в Академии.

В который раз за день логика перестаёт работать. На мой взгляд, настолько ценную вещь было бы логичнее хранить в сейфе в главном корпусе Инквизиции, если уж они там все равно свои люди. Но в ответ на мои возражения Элизабет самоуверенно мотает головой.

— Никогда не слышал пословицу: не класть яйца в одну корзину? — поучительным тоном спрашивает она. — Сосредоточить слишком большую силу в одном месте куда опаснее. Кроме того, поверь, оба варианта намного надежнее любого сейфа.

Утверждение кажется мне сомнительным, но я решаю промолчать. Тем более, что вытянуть больше вряд ли удастся. Сейчас Элизабет напоминает мне ученицу, рассказывающую исправно выученный урок.

— Кроме всего прочего, я лично поставила на плиту тайника охраняющую печать.

Припоминаю, что магическое пятно на плите и правда было, только вот даже в пьяном угаре я не принял бы его за печать.

— Я сразу почувствовала, что ее вскрыли, — продолжает девушка, — и прибыла на место так быстро, как смогла. Магический шлейф следа вел от тайника в соседний корпус, наверх по лестнице. Вил говорит, что я не должна была действовать в одиночку. Что надо было вызвать подмогу и ждать, но в тот момент решение — немедленно разобраться в происходящем до конца — казалось единственно правильным... И я поднялась в <i>ту</i> комнату, заглянула в щель приоткрытой двери и увидела…

Голос вздрагивает буквально на мгновенье. В следующую секунду Элизабет снова берет эмоции под контроль.

— Там был мертвый человек, в кресле — тот профессор. Рядом стоял еще один — с ножом, а у стола копошились трое. Не знаю, как они почувствовали мое присутствие, но почувствовали и погнались следом. Я пыталась сбежать, петляла по коридорам, потом они, наконец, в один момент отстали, а я забилась в какую-то нишу и просидела там, наверное, полчаса, прежде чем решилась пробираться к выходу. Выскочила в главный холл и наткнулась на тебя. А что ты помнишь из событий прошлой ночи?

Похоже, мне здорово повезло разминуться с настоящим убийцей профессора. Скорее всего, я умудрился побывать в комнате как раз в то время, когда убийца был занят погоней за нежеланным свидетелем. Но ответные откровения все равно никак мне не даются. Пускай она спасла меня, пускай она явно обладает навыками колдовства — я не могу избавиться от ощущения, что передо мной враг.

— С чего вы взяли, что мне вообще что-то известно?

Мой вопрос по степени раздражения обгоняет предложение братца пойти отдохнуть. Только-только все вроде начало налаживаться, а тут я опять иду на попятную.

— Может, потому, что у тебя в вещах нашли обе части Книги? А после ареста, когда о тебе собрали всю информацию, выяснилось — герцог Мордред был твоим опекуном? — едко интересуется Элизабет. — Может, потому, что прошлой ночью ты опять оказался в гуще событий? Может ли тот факт, что твоя макушка торчит из каждой части этой истории, означать, что тебе все-таки что-то известно, но ты предпочитаешь умалчивать об этом?

Некоторое время я размышляю, стоит ли мне послать ее на все четыре стороны и разобраться со всем, как обычно, в одиночку. Но перед глазами встает бездыханное тело Лекса, в горле перехватывает.

— Мордреда убил Двуликий, а Книгу Рода герцог отдал мне незадолго до гибели на хранение, — цежу сквозь зубы, — он знал, что за ним придут. Он сам об этом говорил, что ваша ходячая, так и не умершая до сих пор столетняя древность вот-вот нагрянет и что Книга не должна ему достаться.

— И ты никому ничего не сказал… — Элизабет потрясена. Распахнув лазоревые глаза, она смотрит так, будто я совершил смертный грех и совершенно не стыжусь в этом признаваться. Выражение ее лица приводит меня в ярость.

— Кому и о чем, по-твоему, я должен был говорить? — почти кричу на «союзницу», забыв обо всех приличиях. Даже если бы она, разозлившись, пригрозила нацепить на меня опять электрический ошейник, мне было бы плевать. — Сообщить в инквизицию, что одному магу угрожает другой?

Чуть не скрипя зубами от злости и безысходности добавляю:

— Ну, а Раф, чтобы вы так знали, сам меня отыскал и предложил работу. До сегодняшнего дня я понятия не имел, что он откопал вторую часть Книги герцога. Он сказал, что найденные им записи помогут найти его сестру. И хоть ваш братец утверждал, что никакой сестры у профессора не было, Лазарус не врал. Я проверял его знаком «лживых слов».

Пользуясь ступором, в который мои слова вогнали Элизабет, медленно поднимаюсь с дивана и потягиваюсь, разминая затекшие плечи и шею.

— Вы ведь колдовали там, в Академии, не правда ли, миледи? Вы должны бы знать, что знаки — довольно сильный инструмент.

Брюнетка отрешенно кивает. И даже не думает отрицать, что умеет колдовать. А я-то думал, из нее это признание клещами не вытянешь.

— Кстати, — спросить, не спросить? Уж слишком меня выводит из себя ее самоуверенный тон, нарочито успокоительное выражение лица, будто разговаривает с не вполне вменяемым, ее растрепанные волосы. Бежала сюда со всех ног остановить экзекуцию надо мной? Нет, не удержаться. — Лазарус Раф вскрыл тайник месяц назад — не меньше — а вы узнали об этом только вчера? Как же ваша хваленная печать?

С вопросом я не прогадал — девушка поникает еще больше.

— Она была рассчитана только на магическое вмешательство, — нехотя признается Элизабет. — Мы не могли поверить, что тайник будет обнаружен обычным человеком. Теперь я понимаю, что это было самонадеянно с нашей стороны. А потом…

— Дайте угадаю, — вскинув ладонь, заставляю брюнетку замолчать. — В инквизиции, которая желает магам и прочим обитателям поднебесной только добра, на самом деле не знают о ваших удивительных способностях. А если кто-то и знает, то только высшие чины. Поэтому стремительно сорваться с места, как только вы почувствовали проникновение в тайник, не получилось, действовать надо было втихаря. Ведь о таких вещах, как Книга, вообще вряд ли известно широкому кругу людей. Иначе непосвященные в их значимость и неспособные оценить важность потребовали бы от вас их попросту сжечь.

Не торопясь прохожу по комнате и усаживаюсь в пыточное кресло, развалившись в нем, заложив ногу за ногу.

— И вы метались не зная, что делать: выгуливать новое платье или сбежать от светских обязанностей, рискуя не только навлечь на себя неудовольствие родни, но и быть уличенной в близости к магическим артефактам, — Элизабет как воды в рот набрала, немым согласием подтверждает правильность моих слов. — В итоге, пришли к компромиссу: сразу после бала под покровом ночи бросились смотреть, что случилось с тайником. Братик, скорее всего, хотел отправиться следом, но наверняка услышал в ответ, что вы — девочка уже взрослая и разберетесь со всем сами. Ну, а что было дальше — уже известно. И как результат — мы мило беседуем здесь, — пожалуй, пора переходить к самому главному, что не давало мне покоя. — Если уж мы стали лучшими друзьями, так, может, ответите на вопрос, который назревает из нашей беседы сам собой? Как чародеи попали на службу в Инквизицию и почему стараются искоренить магию, почему верхушка Небесной Обители вас покрывает и кому принадлежит Книга, если даже у герцога Мордреда она была, как вы сами сказали, всего лишь на хранении?

Дверь в комнату распахивается безо всякого предупреждения и входит «шрам» со стаканом, который он бесцеремонно сует мне в руки. Запоздало понимаю, что настолько долго ходить за водой попросту невозможно, да и приближающихся шагов я не слышал. Похоже, доблестный Вильхенстрейм все это время подслушивал под дверью, но когда разговор повернул в нежелательное русло, решил нас прервать.