Онлайн чтение книги Наследие Триглава: звездные странники
Глава 8. Праздник взросления

Ясна проводила взглядом груженые товаром телеги, помахала им вслед рукой, и, как только последний воз скрылся за поворотом, со всех ног кинулась обратно к дому. Батюшка с матушкой и многими другими сельчанами отправились на ярмарочный торг, благо что дороги в это раз быстро окрепли от весенней грязи. Но дочке Сотенника не было дела до базарной кутерьмы – завтра Молчуну предстоял обряд имянаречения. 

Болтливые соседки принесли на хвосте, что, якобы, помимо нового имени, парню еще присватают и невесту. Мол, давно уже родители девчонки и дядька Вольг сводили детей, и вот, наконец-таки, пришли к соглашению, что лучше Заюшки – так звали юную Ведьму – для божественного кудесника жены не сыскать. 

Девица не знала, враки то были, или нет, но рассудила, что всяко лучше будет самолично проследить за всем. Не верилось, что мальчишка так легко согласился сделаться чьим-то женихом, тогда как совершенно точно был влюблен в саму Ясну – хоть на кусочки режьте, но красавица знала это так же твердо, как и то что мамку её звали Черёдой, а батюшку – Могутой.

Только вот подойти и спросить кудесника, кто был ему люб, Ясна не могла. С того самого дня, когда отец нарек ее невестой Княжечу Радиму, девица всячески избегала встреч с Молчуном. Она боялась, что батюшка сдержит свое обещание, и выдворит Волхвов вместе с их сумасшедшим чернецом вон, да еще и обречет всех троих на истязание всяким встречным-поперечным. Пусть уж лучше сердце страдает и тоскует, но только бы любимый колдун никуда не уезжал – душа-то знает, что он поблизости, каждая жилка трепещет, когда его голос рядом заслышится.

А еще был у красавицы один секрет, утаенный от родителей и подружек: в скрыне, на самом дне, под грудой одёжи, хранились, завернутые в красивую голубую тканину, недоструганный деревянный оберег и мальчишеский наряд – тот самый, что старый монах дал Ясне на смену колядным лохмотьям. Каждый раз, когда родители уходили, и девушка оставалась дома одна-одинешенька, она вынимала из сундука дорогой сердцу сверток, аккуратно раскладывала на лавке одежду, ставила перед собой деревянного Бога и подолгу глядела на него, молясь Пращурам, чтоб смилостивились, и позволили им с Молчуном быть вместе.

Вот и теперь, красавица вихрем влетела в дом, закрыла на засовы все двери, припала к сундуку и вынула на свет голубую тряпицу. Если зимой рубаха и порты́ была ей чуть великоваты, то к концу весны рукава и штанины сделались коротки. Впервые с той ночь девица вновь примерила мальчишескую одёжу. Деревянный Предок смотрел на свою правнучку, казалось, с немым укором – негоже девке в парня рядиться, естество свое женское нарушать. 

- Не кори, – тихо сказала ему Ясна. – Хоть так ближе к нему себя ощущаю. Скоро даже примерить не смогу, дай хоть разок почувствовать, что не одёжа, а он меня обнимает.

Хмурый лик Бога смилостивился.

- Сколько не думаю, сколько не представляю себя с Радимом – представить не могу. Хоть в омут головой. Скажи, Дед, что следует совершить, чтобы и с батькой не рассориться, и с Молчуном остаться? Как жить прикажешь, когда он в клеть с молодой женой рука об руку войдет, а меня Княжич увезет в Новгород? Точно ведь утоплюсь! – Ясна прислушалась в собственному обещанию. Страшные слова. Прекрасно помнила девица, как это – тонуть. И улыбающегося осетра помнила.

Она прошлась по светлице, размышляя, как бы незамеченной побывать на ведовском обряде. Святилище располагалось так, что нигде поблизости от него не спрячешься, да и запросто тайком туда не подойдешь. 

Ох, может и права мамка, что глупостей себе в голову навпустила, и не любовь это вовсе, а колдовской морок? Мала же еще про взрослую любовь думать, да и распознать ее уметь надо, а сравнить-то пока не с чем, только что с родительской, но она-то другая. Ведь сколько не думала красавица, чем ей мог приглянуться юный Волхв – и покраше него молодцы сыщутся, и тем паче поразговорчивей, – все никак придумать не могла. Ну спас он её, даже, если верить дядьке Вольгу, дважды. Ну исцелил от оцепенения. Так дальше-то что? Он – ведун, ему по рождению положено блюсти людей. Не велика заслуга, что девчонку сопливую спас. И это совсем не повод влюбляться в него.

Ясна плаксиво выпятила губу, до того ей стала себя жалко. Кого она обманывает? Не было никого лучше и краше Молчуна! Свет клином на нём сошелся, и быстрее руки на себя наложит красавица, чем позволит быть любимому колдуну с другой девицей. Только вот как воспрепятствовать сватовству?

- Лучше б тогда Водный Бог меня забрал! – Усмиряя подступившие слезы, выпалила Ясна. Но тут словно гром ее поразил. Красавица уставилась на деревянного Предка: – Ты ли, Дед, подсказываешь помощника? Да где ж искать его? Да и откажется, пади. Ох, боязно…

Пращур глядел на нее, словно спрашивая: «Так, значит, врешь, что хочешь быть с Молчуном? Только на клятвы и пустые слова горазда, а как самой потрудиться понадобилось, сразу же в кусты?» Ясна застыдилась: тот, кто умоляет Предков о милости, но сам при этом делать ничего не хочет, не достоит иметь желаемого. Холодок подрал красавицу по коже при мысли о зеленоглазом осетре. Как с таким договариваться-то надо? Хоть и Водный Бог, а цену за услугу наверняка запросит не малую. Да и чем он сможет помочь, не выкрадет же, в конце концов, Волхва прямо посреди обряда.

Девица стянула с себя мальчишеские одежды, вновь укутала их с недоструганным оберегом в красивую ткань, аккуратно уложила сверток на дно скрыни. Одеваясь обратно в девчачий наряд, она решила так: пусть будет, как будет. Если суждено повстречать рыба, значит ноги сами к нему приведут, ну, а если нет – значит не угодно Богам, чтобы Молчун с Ясной вместе был, и нечего надоедать Им глупыми просьбами. С этими мыслями она затворила за собой заднюю калитку двора и, чтоб не видели соседи, отправилась за ручей, куда глаза глядят.

***

Заводь блестела прозрачной водой и мелким пещанником. Стрелки молодых трав смешались с прошлогодними зарослями камыша, укромно спрятав берег реки от досужих наблюдателей. Почтенные ивы клонились к воде, расчерчивая водобег молоденькими листочками. Весенний день дышал тишиной и свежестью.

Четверо девушек, хохоча и брызгаясь, плескались недалеко от берега. Студёность воды их нисколько не беспокоила. Детская забава «прокати обруч по воде» веселила их не меньше, чем когда-то в детстве веселит любого ребенка. Если бы случайно проходящему мимо молодцу посчастливилось подглядеть за резвящимися красавицами, он наверняка бы заметил, что то были не простые девушки, а четыре сестры-Со́лнечницы (ссылка_1): черноволосая Полу́ночка, светловолосая Заряница, русая Де́нница и рыжая Вечо́рка.

На берегу, растянувшись на песке, лежал огромный, серый в толстую, черную полоску котяра и не без удовольствия наблюдал за Солнечницами. То и дело он оглаживал лапой длинные усы, словно почтенный муж, осушивший единым махом жбан квасу. Были б у Морского Кузница сыновья, он без раздумий присватал бы их к хорошавкам. Глаза его живо блестели, перебегая с одной девки на другую: до чего же ладные, чудо, как красны! Не зря Ярило всякий раз просил постеречь своих дочек, когда тем надумывалось искупнуться в земных реках. Много кому хотелось заполучить в жены небесных дев, да не всяк жених строгому отцу по нраву был. Даже людские мужи желали благосклонности прекрасных сестер. Разве ж сравнятся с ними смертные, человеческие молодухи? А их на своем веку любвеобильный кот повидал немало.

Ильм лениво перевернулся на другой бок. Полосатая шерсть, набрав речного песка, серебрилось на Солнце словно бархат. Эх, до чего пригожий денек… Внезапно зеленые глаза, до этого праздно глазеющие по сторонам, выцепили из весеннего пейзажа нечто, никоим образом не соответствующее виду. Брыли сами собой вздыбились. Из прибрежных зарослей на него глядела человеческая девчонка!

Кошачья шерсть на миг пропала, и Морской Кузнец зарябил чешуей от негодования. Это же надо, испортить такой прекрасный день бесстыдным любопытством! Ему показалось, что пронырливый ребенок знает, кто перед ним, иначе с чего, спрашивается, тайком подглядывать за обычным котом и купающимися девушками. И как он ее проворонил?

Тем временем Ясна, более не таясь, вылезла из кустов, отцепила от подола шерстяной накидки приставучую осоку и как ни в чем не бывало поклонилась Ильму. Солнечницы вскрикнули от неожиданности и с головой нырнули под воду, оставив покачиваться на волнах свой игрушечный обруч.

- Какого Лешего?.. – Возмутился Морской Кузнец, едва сдержавшись от большей грубости.

- Не гневись, – еще раз в пояс поклонилась ему девчонка, – и прости, что помешала вашему покойному отдыху…

Солнечницы по очереди высунулись по глаза из воды и так застыли, ожидая дальнейших слов человеческого ребенка.

- Батюшка, но ты меня совсем не помнишь? – Спросила Ясна кота.

Водный Бог раздул усы и вперился глазами в пришлую. Мгновение, и догадка поразила его настолько, что он вскочил на все лапы и выпустил яростно когти! Шерсть поднялась на загривке ежом, и Морской Кузнец стал медленно наступать на девицу.

- Я не со злом пришла, – на полшага отступая от него, затараторила Ясна, – я, батюшка, искала тебя с умыслом. О милости твоей просить хочу…

От столь высокопарной речи Ильм замер, сдул усы и пригладил вздыбленную шерсть.

- Чего? – Удивленно переспросил он. – Просьба? Ко мне?

Солнечницы окончательно перестали страшится незваной гости, все ближе подбирались к берегу и с явным любопытством ждали заветной просьбы ребенка. Ильм же был настолько поражен происходящим, что даже утратил всегдашнюю свою рассудительность. Возможно, стой перед ним кто-нибудь другой, а не та самая девчонка – подруга божественного кудесника, – Кузнец не раздумывая наказал бы нахалку – сожрал, и дело с концом. Но в прошлый раз он милостиво согласился не забирать поганку к Праотцам раньше отведенного ей срока, только что проучил за непочтительное обращение с колдовским оберегом, и понадеялся, что науки хватит до погребального костра. Так какого беса, спрашивается, она решилась искать с ним встречи, да еще и просить о чём-то?

- Ну? – Выжидаючи потребовал он. – Говори уже, коль слушаю.

- Завтра Молчуну – тому самому моему другу-колдуну – предстоит обряд имянаречения… Помоги мне незаметно побывать на празднике.

Ильм вытаращился на нее, словно та сморозила несусветнейшую глупость. Солнечницы тихонько меж собой захихикали. Небесные девы на смели пока встревать в разговор – пока старший говорит, жди и не лезь коли не спрашивали.

- Это не для того, чтобы напакостничать, не подумай ничего такого, наоборот… Точнее, не наоборот, а просто потому, что… Ну, как бы объяснить… – Ясна заламывала пальцы, трудясь описать, чего на самом деле желает. Румянец алел на ее щеках, красноречивей любых слов выдавая желание хозяйки. – Его женить хотят на Ведьме… Я же думаю… Нет! Я знаю!.. – Сбивчиво мямлила она.

- Я тебе, что, – прошипел Морской Кузнец, – гонец Лады? Я, по-твоему, похож на жаворонка?!

- Нет, – поспешно замотала головой девица. – У тебя красивые усы… В смысле, ты, батюшка, совершенно не похож на жаворонка, вообще на птицу какую-нибудь не похож…

Солнечницы выбрались на берег и расселись на песке полукругом. Каждая достала из воды по перламутровому гребню и принялась расчесывать волосы. Их безусловно занимала просьба человеческой девочки и они с интересом ждали исхода.

- Меня сюда привел тот деревянный оберег, который ты вернул, и я подумала, что Предки на моей стороне, раз указали место твоего отдыха, – Ясна покосилась на сестёр. – Я не прошу о сводничестве, всего лишь желаю подглядеть обряд…

- И какой тебе в том прок? – Спросил Ильм, но тут он сощурил зелёные глаза в смутной догадке: – Или ждешь, что Боги иначе судьбу божественного кудесника решат, если ты окажешься рядом? А может рассчитываешь, раз спас вас тогда, то и теперь расчувствуюсь, и вмешаюсь? Так вот знай – не будет этого! 

- Нет же, все не так! – Жарко воскликнула Ясна и губы ее предательски задрожали. – Пусть Предки судят по справедливости. Только не могу я просто так на лавке за прялкой сидеть, когда он… Его… – Красавица отвернулась, кусая губы и стараясь не дать волю некстати подступившим слезам. Не хватало еще разреветься перед Водным Богом и небесными девами. Точно тогда прогонит, решит, не просьбой, так слезой решила пронять. Или, чего доброго, проклянёт. 

- Что ж твой кудесник сам к Предкам не взывает, от неугодной невесты избавления не просит? – Продолжал посыпать рану солью Ильм. – Может устраивает его родительский выбор, и перед тобой уж точно таинством обручения с Ведьмой делиться не хочет.

Ясна все так же стояла к нему спиной, пересиливая слезы. Кот хмуро глядел ей в спину. На счет теперешних чувств Волхва к лихой девке он не знал, но прекрасно помнил зарождающийся в мальчишеской груди жаркий цветок влюбленности. В сердечных вопросах Морской Кузнец был не новичок, да и матушка-Лада по крови некоторую любовную прозорливость передала, так что не мог он ошибиться в сути увиденного тогда, на Ра-реке. Наверно, бедняжка совсем отчаялась, раз пошла искать помощи у Водного Бога. Как видно не лжет, что по уши влюблена в кудесника и тошно ей на душе, хоть в болото кидайся. Может, зря так с ходу на неё напустился? Если и впрямь только подглядеть хочет, чего может быть проще-то?..

Пока Ильм размышлял, Солнечницы обступили всхлипывающую Ясну. Сёстры самовольно распустили тугую косу гостьи и принялись на четыре стороны расчесывать волосы своими гребнями. Под их руками темно-русые пряди сменили оттенок, сделавшись под стать цвету волос самих небесных дев. Девочка даже не пыталась сопротивляться колдовству, изо всех сил борясь с рыданиями.

- А ну, девки! – Прикрикнул на них Ильм. – Не очень там усердствуйте! Кто позволил вам вмешиваться в ее рок?

- Мы не вмешиваемся. Мы утверждаем волю Предков. – Наперебой защебетали Солнечницы.

- Может тогда и мне работы не будет, раз вы сами ее благословляете?

- Она попросила подглядеть обряд, – сказала Вечорка.

- О сводничестве не просила, – напомнила Заряница.

- Прошение обращала не к нам, а к тебе, – подхватила Денница.

- Значит, наша прихоть на нашей же совести и останется, – поддакнула Полуночка.

Как только зубья их гребней отстранились от волос Ясны, разноцветные пряди вновь сделались темно-русыми, какими и были прежде.

- Ох, батька ваш прознает, всем четырём пониже спины всыплет! – Напустился на девиц Ильм. – И мне ещё чешую с шерстью повыдергивает!

- Не выболтаешь… – сказала Вечорка.

- Не прознает. – Закончила за сестру Денница.

- Цыц! Языки распустили! – Кузнец раздул усы и вздыбил шерсть. Но девы не испугались его. – А ты, – он обернулся к Ясне, – не больно-то радуйся… 

Девица совсем оправилась от слез и принялась сплетать волосы обратно в косу. Она так и не поняла, что такого страшного сотворили Солнечницы, раз Водный Бог на них напустился. Но весёлые сёстры ни капельки не страшились грозного кота, от того и Ясне он перестал казаться суровым. Ильм тоже понял, что больше грозить человеческому ребёнку не сможет.

- Ну, хорошо, – сказал Водный Бог. – Я исполню твою просьбу. Но учти, если хоть одна душа прознает о том, несдобровать нам обоим: обряд ведовского имянаречения – сокровенное таинство. Там все блюдется в строгости! Его позволено наблюдать исключительно родичам-заступника, никому постороннему. Священнодействие проводят вечевые колдуны – любимцы Велеса. И прознай дядька Велес или Прадед Род, что потакаю девчонке и нарушаю ход праздника… – Ильм так и не сказал, что станется с ним и Ясной за самоуправство. Он выпучил страшно глаза и подернул усами. – И вы еще, – кот опять взвился на Солнечниц, – вздумали самочинствовать!..

- Я, батюшка, даже после смерти не выдам тебя! – Приложив ладони к сердцу, пообещала Ясна. И Морской Кузнец тут же поверил ей.

***

Солнце не успело еще подсветить подол лесной крепи, стоящей могучей стеной по западному берегу Ра-реки, когда у капища появилась одинокая девичья фигура. Ясна так и не смогла уснуть этой ночью: чуть только прикрывала глаза, как тут же ей начинало мерещится, что она пропустила праздник взросления Молчуна и проснулась только к полудню. Грозный Водный Бог стоял подле ее кровати и бранил непутевую, на чем свет стоит. Тут же толпились и Солнечницы – небесные девы с укором глядели на человеческую девчонку и у каждой в руке было зажато по разноцветной пряди волос. А сама Ясна, рыдая, без конца ощупывала свою полысевшую голову. 

Девица вскакивала с кровати, принималась метаться по светлице, оправдываться перед невидимыми гостями, но, заметив непроглядную ночь за окном, успокаивалась и вновь пыталась забыться сном. После очередного кошмара, она решила больше не мучить себя. Так и вышло, что красавица оказалась у капища раньше назначенного Ильмом времени. Хоть и боязно было полагаться на волю Морского Кузнеца, тем более что цены за свою услугу он так и не назвал, но, как говориться, – взялся за гуж, не говори, что не дюж. 

От воды веяло холодом. Какой бы весна теплой не была, все-таки она не грела так же, как благостное лето. Красавица зябко куталась в шерстяную накидку, и от нечего делать рассматривала то лесистый берег, то широкое поле, из-за которого вот-вот должен был выпрыгнуть стремительный конь Ярилы, то кажущуюся еще черной реку. Единственное, куда девица так и не решалась глядеть, было святилище, стоящее, как принято у русов, на всхолмье. Ей казалось, что, как только она посмотрит на лики Пращуров, те неминуемо прознают о тайном замысле и накажут непослушное дитятко и Водного Бога. 

Вот наконец румяный солнечный бок выглянул из-за горизонта, распугав призрачные тени сумерек. Длинный, широкий луч протянулся через поле, словно богато расшитый рушник, и уткнулся в береговой лес. Безликие стволы сосен тотчас же сделались огненно-рыжими, а следом за ними и весь водобег могучей Ра-реки озарился золотым сиянием нового дня.

- Велико искусство Прабога, – раздалось рядом.

Ясна вздрогнула от неожиданности, заозирались. Из воды высунулась громадная осетровая голова.

- Не спалось? – Хмыкнул Ильм. – Сочувствую, – совершенно без сочувствия сказал он.

Девица поклонилась Морскому Кузнецу в пояс:

- Здравия тебе, батюшка.

Осётр вновь хмыкнул, принимая пожелание.

- Самое время. – Буркнул он, обернувшись на подымающееся Солнце. Ясна проследила его взгляд, но понять, чего именно углядел там Водный Бог, не смогла. Ильм раздражённо дернул теперь уже рыбьими усами и нехотя пояснил человеческой дурёхе: – Заряница только сменила сестру на небесном своде, потому тени Полуночки еще не все попрятались. Значит до прихода Вечорки мы вольны прятаться в солнечном свете Денницы, пока вновь не придет очередь Полуночки.

Но глупая девчонка все так же глядела на него с непониманием.

- А как, по-твоему, ты останешься не замеченной средь бела дня, ежели не спрячешься в тени? – Проворчал Ильм и не удержался, добавил: – Глупая девчонка, сидела бы дома за куделью, пока родичи в отъезде, а не старалась проникнуть в чужие тайны!

Ясна поджала губы. Морской Кузнец не оставлял надежды отговорить ее от подглядывания за колдовским обрядом, хотя прекрасно знал – не отступится девчонка от своей затеи, даже если ценой станет её собственная жизнь.

- Благодаря милости Солнечниц, – смягчившись, вновь заговорил осётр, – тебе на целый день станет ведомо сияние Прави. 

- Но как же ведовской обряд? – Изумилась Ясна. – Меня же мигом обнаружат. Столько кудесников будет…

- Неужто ты, маловерная, считаешь меня настолько худым на ум?! – Разгневался Водный Бог. – Я же тебе сказал, никто и никогда не должен узнать о моем вмешательстве. В самом деле полагаешь, что позволю сторонним так легко увидеть свое колдовство?!

Глаза его вспыхнули невозможно ярким светом, и Ясна ощутила, что все её тело сделалось невесомым и хрупким. Подуй случайный ветерок и, всё, развеется девичий стан, разнесет его по всем уголкам мира, так что не собрать вовек.

- Держись в тенях, чтоб ведуны не смогли тебя различить, – напутствовал осётр. – И не забывай постоянно глядеть, куда поворачивает Светило! Как только последний солнечный луч сменится ночными сумерками, ты вновь обретешь человеческую плоть. А до той поры не смей издавать ни звука, либо каким-то другим деянием выдаться себя!

Ясна не успела ничего сказать ему, даже поблагодарить, как Ильм, набрав полные рыбьи щеки воздуха, дунул на девицу, и ту мигом утянуло к капищу, в тень деревянных кумиров. Осётр плеснул по воде хвостом и, не оборачиваясь, ушел на глубину.

***

Накануне праздника взросления, в гости к седовласому Волхву пожаловали неожиданные, но всегда желанные гости. Последний раз Любомир бывал в здешних местах четыре весны назад, Быстр и вовсе шестой зимой, и всегда они были порознь. Ловкий, смекалистый помощник после давней истории с крестовыми служителями и недобитками-разбойниками больше не состоял в подмастерьях у старших ведовских товарищей: как только они с Любомиром явились на доклад к тайному вече, и поведали о своих злоключениях и чудесном спасении из проклятого города, парень в тот же день большим повелением был разжалован из помощников и назван настоящим Следопытом! С тех пор оба тайных дел мастера почти и не виделись между собой, исполняя каждый свой долг. Однако по случаю имянаречения Молчуна явились в гости оба. 

За день до их прибытия с разных берегов Ра-реки на двор к Вольгу пожаловали следопытовы посланники: жуткий Чоно-Волк (ссылка_2), прирученный Быстром на самом первом его самостоятельном задании в бескрайних восточных степях, и обычный-да-необычный Сокол Любомира – не известно за какие заслуги перед Богами стремительному хищнику был дарован колдовской разум, но с тех пор он сделался незаменимым помощником своему человеческому другу. 

Ради добрых друзей и праздника отцу Амвросию вновь пришлось временно позабыть о своем отшельничестве и переселился ненадолго на ведовской двор – после суровой зимы ему на силу удалось привести свое скромное лесное жилище в порядок, и теперь старец еще больше радел за возвернутое на прежнее место крамольное добро, боясь отойти от обиталища даже на полверсты. Сколько не уговаривали его Молчун с Вольгом остаться навсегда в теплом, надежном доме, уперся монах, дескать, объедает Волхвов, а взамен кроме скудной помощи ничего дать не может. «Когда сам себе голова, – говорил упрямец, – тогда только перед своей совестью и ответственен: не приготовил пищи, не натаскал хвороста, не вычистил, не выстирал одежд – значит будешь голодным, холодным, грязным и оборванным.» Святец уверял, что для других по хозяйству хлопотать не сложно – сложно для себя, сразу выявляется леность и изворотливость плоти. Для воспитания же в себе строгости и послушания необходимо уединение.

Вольг спорить с монахом после тех слов не стал. Он прекрасно помнил, как Батьки-Воеводы выгоняли лучших учеников, прошедших ратную подготовку, пожить-похозяйничать куда-нибудь подальше от вóйского лагеря в одинокую лесную избушку, снабдив парней самым необходимым: топором, веревкой и ножом. А потом внезапно наведывались к ним, чтоб поглядеть, как блюдут себя будущие княжеские Воеводы. Бывало через полгода приезжали, но иногда и недели не проходило, как они собой «радовали». Прилежных и в устройстве быта, и в тренировках назначали старшинами, а нерадивых грязнуль гнали взашей домой, мамке под юбку. Ежели бесславное возвращение на вотчину оказывалось горше яда, и посрамленные ученики мужественно выдерживали недельное стояние на коленях перед стенами лагеря на позорном (ссылка_3) холме, Батьки тогда общим советом решали: гнать их дальше взашей, или же позволить остаться. И в случае старшей милости, делались тогда молодцы сызнова новобранцами и обязаны были со всем радением по новой постигать воинскую науку с самых азов.

Иные чужеземцы, с кем доводилось делить по-дружески поле брани, скалили зубы, мол, что за дикарская прихоть будущих воинов бабьими обязанностями проверять на послушание? Однако ж в походе с русами, изволь, если не покалечен в сражении или еще какие лишения с отрядом не приключились, к общему котлу явиться незамаранным и опрятным. А то что же за удовольствие, когда по твоему соседу блохи со вшами скачут, и вонью запах снеди перебивается? Да и сами харчи готовят ратникам не бабы, а те же чубатые молодцы, кому по смене дежурная ложка досталась. И порты, поди, не прахи отбивают – своими воинскими ручками ребята поласкают. Не соблюдающий чистоту своего тела, не способен держать в чистоте и дух! А ну как придется перед врагом характе́р будить, скинешь с себя рубаху, а по тебе паразитины ползают – срам сплошной Роду, да и только!

Тем более же собственные мирские дом и двор блюсти в чистоте и порядке никто иной за тебя не станет. Вернешься с похода к родителям, к жене, неужто на печи бездельничать до погребального костра станешь, плесенью зарастёшь? А как придет к тебе гость, утомленный дальним путем, весь пыльный и уставший, ты что ж ему ведра воды и полотенца не поднесешь, пожалеешь? Да и как же можно вкушать с удовольствием хозяйские угощения, если на зубах дорожный песок хрустит, а с рожи в тарелку грязный пот капает? И на чистые простыни с вышитыми одеялами такого грязнулю никто пускать не захочет. 

Нет, у русов не зазря принято встречать жданных путников старым приветствием: «Гости в дом – Боги в дом». Нечистых Богов не бывает – все по-своему Светлые! А тот, кто вымазанный с головы до пят в дом заходит, наверняка прикинувшийся человеком срамной бес. И уж для него у каждой хозяйки под рукой веник или полено потяжелей отыщется. 

***

Гости прибыли не с пустыми руками. И как только под ними хрустальные мосты не обвалились – по целому заплечному кузовку притащили. Сластей всяких принесли и прочих иноземных яств друзьям на угощение; диковинных, заморских колдовских вещиц на забаву наволокли. Чужестранные кудесники, кому от Рода не были ведомы премудрости Триглава, чего только не придумывали, чтобы проникать в невидимые глазом миры и повелевать природными токами. Быстру посчастливилось раздобыть удивительный многогранный зеркальный шар, умеющий видеть мысли и желания собеседников. Еще в его поклажи обнаружились головной обруч, способный подчинить какого хочешь навьего или правьего, и невероятно острый кинжал из чистого серебра, могущий поразить любого противника, даже если тот прячется в иномирье.

Любомир в свою очередь вынул из кузовка шаманский тулун с выбитыми на нем тайными письменами и рисунками: надо что-нибудь тебе перенесли из иномирья без обрядов и молитв, достаточно спрятать вещь в кожаный мешок и по возвращению в Явь она все так же будет там лежать – доставай и пользуйся. Вот и сейчас там обнаружились жутко вонючие когти зловредной Кынсы (ссылка_4) длинной в пол аршина, чуднáя лиловая трава с мелкими ру́дыми ягодками, странное приспособление на костяной ножке с бубенцами и многочисленными лентами, и прочая невидаль. Все это, как утверждал Следопыт, ему досталось в дар от таежного кудесника, который слывет мастером врачевания почище покойного Зворыги. Любомир прилежно записал за лекарем, как следует употреблять в знахарском искусстве его дарения, и теперь со всем почтением вверял Вольгу туго набитый чехол.

Молчуну, ясное дело, из всего принесенного достались только сладости – зачем, спрашивается, божественному кудеснику чужеплеменные колдовские ухищрения, если он лучше любого ухищрения умел понимать и использовать родной Триглав? А вот Вольг от души порадовался диковинкам: такие могли на что-нибудь да сгодиться. Хотя бы добрым людям в помощь отдать, чтоб никто не обидел, и то добро. Тому же самому Амвросию вот такой зрящий в умы граненый шарик в пользование вверить – всякое в жизни случается, авось убережет диковинка чернеца от забредших в его лесные угодья разбойников.

Однако Следопыты и старого монаха милостями не обделили. Памятуя, что святец ни за что не примет дорогих подарков, будь они хоть колдовские, хоть людские, Волхвы все же исхитрились. Любомир принес ему в дар скромный на вид светильничек с особым колесиком, чтоб, когда потребно, зажигать или тушить огонек. Короткий железный фитилек покоился на медной рогатинке. Ножки же ее упирались в дно глиняной чашки и постоянно пребывали в топленом жиру. Привычного рыжего огонька у сви́тла не было, зато кончик фитилька лучился ярким дневным светом, вполне достаточным, чтоб осветить скромное монашеское жилище. Быстр же преподнес старцу хитроумные стекляшки, скрепленные между собой кривой железкой и примотанными по бокам веревочками, чтоб цеплять за уши. Чудные зраки (ссылка_5) пришлись более чем в пору ослабшим с годами глазам отца Амвросия. И монаху ничего не оставалось кроме ка принять у Волхвов незатейливые, но полезные в хозяйстве подарки.

***

Молчуну не спалось. Сколько бы он не вертелся под одеялом, сон не то что не шел, его и в помине нигде рядом не было! Собственное волнение и таинственность взрослых натянули каждый нервик мальчика до струнного звона. Дядька Вольг сумел договориться со здешними духами, и теперь те тоже ничегошеньки не желали рассказывать про обряд, кроме того, что божественный кудесник знал и без них: вечевые колдуны соберутся, поговорят с Предками и дадут ему новое, взрослое имя.

Повертевшись еще с четверть часа, мальчик не выдержал, вздел порты с рубахой, сунул ноги в войлочные постопы и собрался выйти в горницу, чтоб через нее попасть в сени, а там и на двор, как вдруг услышал приглушенные голоса. К его удивлению взрослые не спали. Молчун разобрал, что речь шла о хазарах. Мальчишеское любопытство победило, и звездный странник чуть приоткрыл дверь, чтоб яснее слышать разговор. На его удачу мужи сидели так, что всех было хорошо видно. Их освещал безогненный светильничек отца Амвросия. Слово держал дядька Любомир, он был чрезвычайно серьёзен, что случалось со Следопытом нечасто. Изредка в его речь вклинивался братец Быстр.

- …И каждую весну им надлежит изображать какой-то далекий поход, мол, не трусы тогда убегали, а невольники из полона возвращались. Сказывают, многие годы хазары шли к своей далекой земле…

- Да откуда ж взяться родной земле у беглецов? – Возмутился Быстр. – Обыкновенные недобитки! Грабежом промышляли, пока улепетывали без оглядки. А теперь свой лихой поход в подвиг возвести решили? Не зря Князь Святослав Игоревич растормошил тогда осиное гнездо. Пади надоело глядеть ему на обнаглевших и зажравшихся наместников. Ишь ты, Русь заполучить решили – за то и поплатились! Теперь ни за что не признают, что состояли при нашей дружине и подчинялись воле Руси, с руки княжеской кормились. Надо думать, сильно осерчали Каганы, что от богатой кормушки их прогнали. Тогда-то и сговорились с Басилевсом да крестовыми служителями. Мстить надумали!..

Любомир терпеливо кивнул младшему Следопыту и продолжил рассказ:

- Незнамо, какие еще небылицы про себя хазары со временем напридумывают, но многие русы начали забывать отцовские сказы о славном походе. И виной тому не скверная память и слабоумие. Наперекор родным былинам другие слагаются – кривые. Недавно наши ребята изловили двух странствующих гусляров, которые песни на новый лад пели. Кривды свои заводили в городах, по харчевням – народ там сидит разный, да еще и во хмелю. Если кто-то к сказителю полезет, тут же найдется заступник, мол, не любо – не слушай… 

- По деревням ходить боятся. Там народ крепко за устои держится. Избили бы, да и погнали по соседям с вестью, чтоб каждый вруна дубиной привечал, – хвастался своей осведомленностью Быстр.

- Слышал я, – продолжал Любомир, как ни в чем не бывало, словно его и не перебивали, – в здешних местах молодой посадник объявился, совсем недавно с печатью и грамотой в город въехал. Самому Владимиру Святославовичу кровником по матери приходится. – Таящийся за дверью Молчун весь обратился в слух. Следопыт говорил: – Слух еще был про него, что, вроде как, новгородскому Воеводе со временем придется сопляку тепленькое место уступить…

- Побывал тут у нас такой парень, – хмыкнул в бороду Вольг. – Радимом величают.

- Что-то не поделили? – Настороженно спросил Любомир. – Гляди, дядька, с этим гусем ухо в остро держать надо. Он только на вид простецкий мальчишка, а у самого рыльце-то уже в пушку: с бандитами знается, крестовым служителям потакает… Хитер, изворотлив не по годам. Еще среди наших болтали, будто ему за особую выслугу перед Князем и Добрыней лилиту пообещали… Значит, и с хазарами знается. А у них воля только одна – Русь себе подчинить.

Седовласый Волхв сдвинул и без того сурово нависающие брови.

- Этого только не хватало. Поэтому сюда пожаловал?

Любомир уклончиво дернул головой. 

- Сказывай, дядька, чего не поделили-то? – Быстр от любопытства заерзал на месте. – Как бы вас выручать не пришлось. Что-то скверное случилось?

- Случилось, да не случилось, – вместо кудесника ответил отец Амвросий. Монах так и сидел, нацепив на нос подарок Быстра, напоминая теперь своим видом Водяного с выпученными рыбьими глазами. – Юноша оказался не в меру сластолюбив, да и, твоя правда, Любомир, изворотливости в нем предостаточно… – И рассказал, чего приключилось в калядную ночь.

- Не повезло девке, – посочувствовал Быстр, – этот не позабудет обиды. Не верю я ему, чтоб в жены и впрямь взять решил, но приласкать на своей груди точно возжелает. Как же здешний Голова мог купиться на льстивое вранье – много ли он Княжичей знает, которые на простых девках женились? То-то что «Могута» – телесно сильный, да на извилину короток. Раньше он мне более смышленым казался.

- И не таких хазары в дураках оставляли, – горестно заметил чернец. – Не суди его, сынок, пока собственная дочь на выданье не окажется.

Быстр насупился. Вечно его все поучают. Он тоже успел не мало всего повидать за жизнь, и если уж ему очевидно, что Радим обманщик и гнилое семя, то взрослому мужу это должно быть очевиднее вдвойне. В обмане больше всех виноват не тот, кто обманывает, а тот, кто позволяет себя обманывать!

- За что Княжичу черную змею обещают? – Спросил Вольг.

- Мне того пока не ведомо, – с явной досадой ответил Любомир. Надо думать, Волхв землю рыл, да все попусту. – Известно только, что посулили…

- За правое дело лилит не вверяют, – буркнул все еще обиженный Быстр. – Хотелось бы только знать, Радим этот уже успел выслужится, или же только готовится… Тогда можно было бы попытаться пресечь его злодеяние.

- Я так думаю, – сказал Вольг, – если бы уже свершил, жрица теперь была бы при нем. А ежели только сулят, значит Княжич не сделал пока великого дела. Будь я на месте хазар, перво-наперво испытывал бы парня всяческими способами – надо же знать, сколь низко он может пасть. И, когда заслужит доверия, тогда-то и получит главное задание, а затем уж и достойную плату пришлют – бесовку. 

- Твоя правда, – согласился Амвросий. – Новгородский Воевода получил Иду за голову Великого Князя – предатели-печенеги не по собственному разумению отыскали его на Славуте (ссылка_6). Нашёлся подсказчик.

- Не простой, видать, труд Радиму доверят, – сказал Любомир. – А лилиту, разумею, сейчас уже сулят, потому как нынешние деяния Княжича неизменно ведут к назначенной цели. И как бы сея цель на вас троих не отразилась.

Вольг серьезно глянул на него.

- Если есть что сказать, Любомир, говори, не крути. Вдостоли тебя знаю – раз издалеча заходишь, значит головному быть под конец.

Следопыт улыбнулся. Да, дядька Вольг лучше родного батьки разумел его – не скрыть ничего. Делать нечего. Хоть и не высказал наперед всего, что желал, придется выкладывать самую суть.

- В гости к Радиму за неделю от сюда катит богатый обоз. Купцы с товарами едут. Возовье охраняется так, словно величайшую драгоценность сопровождают. Мне ведомо, что в том обозе едет духовник молодого Княжича.

- Так, – протянул мрачно Вольг.

- И будто бы не простой это духовник, а крещеный Волхв.

- Предатель! – Сквозь зубы прошипел Быстр. – На деревьях таки надо вешать!

- Повремени, сынок, с казнями, – похлопал его по руке старец. Ретивый Следопыт тут же потух. – А скажи-ка, Любомир, как величать этого крещеного кудесника?

- В крещении отцом Архипом нарекли. По крамоле – Одар Ми́лович, урожденный кудесник, младший сын в семье. На шестнадцатую весну ушел в ратники. Сначала в ближнем городище ворота стерёг, потом и в княжеские дружинники записался. В первом же походе исчез, по записям – был полонён. Дядька Вольг, может слыхал о таком?

Бывший ратник мотнул головой:

- И без него Волхвов в избытке воевало.

Но ко всеобщему удивлению предателя-колдуна узнал отец Амвросий:

- Мне знаком этот человек. – Сказав это, святец перекрестился. Нечасто он утрачивал свою сдержанность, но теперь на лицо его легла тень, лоб расчертила особо глубокая морщина. Черноризец поднялся с лавки, медленно измерил шагами горницу и, более уже не усевшись, начал свой рассказ. – Когда я встретил его в перворяд, Одар был совсем мальчишкой. Лет тридцать с той поры прошло… Мне не ведомы были его родичи, но более неказистого паренька сложно себе представить: долговязый, бледный, с реденькими мышиными волосиками. У него даже усы не росли. Ты сказал, он был младшим в роду? От того, пади и не досталось ему телесной красы семьи – всё на старших детей ушло. Кудесником он тоже был не ахти каким, только что имя звучное имел. 

К нам он попал с невольничьего торга. Крестовые братья пожелали его обратить в нашу веру, когда будет сломлен крамольный дух. Но ломать парня не пришлось. Одар ненавидел родителей за свое рождение, от того всякое упоминание о его ведовских корнях взывало у несчастного мальчика вспышки гнева. Думаю, пойдя в ратники, он надеялся хоть как-то доказать свою необходимость и значимость для мира и людей. Но вместо доблестных побед угодил к работорговцам. 

Вскоре выяснилось, что Одар действительно был необычным молодым человеком. Только удивительные его способности заключались далеко не в добродетелях. Мальчик был непомерно жесток и, как любой предатель, от всего сердца презирал всё некогда родное. 

Возмужав за короткий срок, он более не походил на доходягу. В общине знали, парень сделался чернокнижником, от того-то внешность его и поменялась. Старшие братья всячески потакали мерзкому увлечению – хоть Триглав и отрекся от крещеного Волхва, зато небытие приняло с радушием. Даже имя свое во кресте он получил неспроста. Архип – повелитель коней. Как и у вас, сынки, Одар имеет иномирного помощника, от одного упоминания о котором у знающих людей все жилы содрогаются. Фасфер – кровожадный конь, ненавидящий людей. Он столь же безжалостен, как и его хозяин. От гнилостного же смрада из рваной пасти этого услужника можно сойти с ума. Подчинить такого зверя под силу только чернокнижнику!

- Как же так, отче, – недоуменно воскликнул Быстр, – по вашему учению он – бесовник! Почему же он в крестовом братстве? Почему не прогонят?

- Потому же, почему не гонят лилит, – ответил за святца Любомир. – Более полезного человека – если такую гадину можно назвать человеком – во всем нововерии не сыскать. 

- Одар, – рассказывал чернец, – ведает сотни способов, как причинить человеку неимоверные телесные и душевные страдания. Он знаток ядов, и умеет их хитроумно применять. В братстве поговаривали, что некоторые выслужившиеся перед Каганами лилиты удостаивались чести быть его ученицами!

- Много ли, отче, таких же как этот, – Быстр брезгливо поморщился, но всё-таки назвал предателя по имени, – Одар на службе у прелатов?

- Таких как он, слава Господу и Его Сыну, больше нет. Пока нет. – Ответил монах и по обыкновению перекрестился. – Остальным не хватит смелости и жестокости сделаться чернокнижниками. Для этого требуется воистину падший дух.

- Что же было дальше? – Спросил Вольг.

- А ничего особенного, – пожал плечами Амвросий. – Где бы не появлялся чернокнижник, туда обязательно приходила и беда. А, порой, он даже из кельи своей не выходил, чтобы вредительствовать. Но раз уж спешит сюда самолично, да еще и духовником Радиму назначен…

«Вот так и сплетаются судьбы», – думал за дверью Молчун. Ощущение неизбежности сковало мальчишеское сердце: будто застрял по пояс в снегу, а с гор на тебя несется смертоносная лавина, и спастись от нее никак не получится, сколько не извивайся.

- Что бы ни было поручено Княжичу, с таким помощником, – начал было Любомир, но отец Амвросий поправил его:

- Как бы, сынок, наоборот не вышло: не Радим помощника получит, а Архипу здешний наместник потребен. А хазарскую бесовку Княжич получит за полное содействие чернокнижнику.

- Дело, отче, глаголешь, – сказал Вольг. – Не хотелось бы мне с таким, как это Одар, ратиться.

- Неужто боишься, дядька Вольг?! – Взвился Быстр. – Да ты ж его одной рукой за глотку возьмешь, а другой прихлопнешь!

- Боюсь, – признал Волхв. – Пуганный всегда готов к сражению. Да и без рук с таким противником остаться можно. – Он обратился к Амвросию: – Из твоих слов, отче, выходит, что конь этот иномирный в Яви пребывать может. – На это святец кивнул, и ведун продолжал: – Чем зловреден жеребец, и ведом ли тебе какой способ, чтоб его усмирить?

- Фасфер – не навий, Вольгушка. Его подкупить нельзя, – огорченно сказал монах. – Он принадлежит черной материи небытия. Могу сказать одно: хоть бы раз в месяц, но Архип позволял зверю уходить на промысел. Позже по округе гуляли слухи о кровожадном упыре, от которого не было спасу. Правда, поговаривали, что тот боялся осинового кола и исчезал с первым петухом…

- Так, – вновь протянул Вольг. – Час от часу не легче.

- А что если подчинить этого коня с помощью вот этого обруча? – Воскликнул Быстр и схватился за заморский подарок, но тут же положил его обратно на стол и взялся за серебряный кинжал. – Или вот, серебром, его заколоть? Не одно, так другое обязательно подействует!

- Ну и станет чернокнижник вызывать из небытия все более жутких страшилищ! – Не сдержался Любомир. Он завидовал горячности молодого Следопыта, потому как сам её давно уже утратил. – С таким хитроумцем, как этот Одар, так просто не справиться. Думал, на пути сюда его задержать, но, говорю же, как великую драгоценность возовье стерегут…

Более Молчун слушать не стал. Он прикрыл дверь и прижался к ней раскаленным лбом. Былое его волнение не шло ни в какое сравнение с теперешним чувством опасности. Божественный кудесник был просто обязан сделать хоть что-нибудь, чтобы остановить надвигающееся несчастье. Но что он, четырнадцатилетний мальчишка, мог предпринять против взрослого чернокнижника? Даже проклятый Радим был ему не по зубам! Ну не уподобляться же мерзавцам – не сговариваться с тёмными силами? Юного кудесника буквально трясло от бессилия и страха за дядек Вольга и Любомира, деда Амвросия и братца Бытра. И, конечно же, за Ясну. Если она попадет в лапы Княжича, то наверняка погибнет! Или же сойдет с ума от унижений и по́гани, какой успел пропитаться ее нареченный. И ни батюшка, ни матушка не заступятся за дочь! Еще чего доброго скажут, что сама бесстыдница виновата в своем несчастье, а благородный муж из-за нее в дерьмо вляпался, а до того чище лебедя был. Откуда им скудоумным знать обо всем том, что сейчас довелось подслушать. Да и прознай – не поверят. Наветом худых Волхвов и обезумевшего черноризца посчитают!

***

Ночь пошла на убыль. Молчун, укутавшись в старенький походный плащ дядьки Вольга, в который бывший ратник когда-то завернул осиротевшего мальца, бродил по окраине селенья. Потёртая кожа казалась божественному кудеснику самым могущественным в мире оберегом, не чета тем, что резал сам паренёк. Дурные мысли сами собой стали отступать. Ну что он, в самом деле, так переполошился? Куда бежать собрался, с кем воевать? Ведь старшие не зря совет держат, всяко придумают, как огородить людей от чернокнижного непотребника. И его, поскребыша, сохранят, и Ясну в беде не бросят. А надо будет, и родичам ее выговор ведовской сделают, и пускай те только попробуют ослушаться. Столько лет мудрецы-Пращуры землю русскую оберегают – и в этот раз не оплошают. Когда-нибудь и самому Молчун придет время стеречь Правду, но сейчас-то спрос с него какой? Учись да по хозяйству помогай!

Ноги сами вынесли его к святилищу. Серые в ночной темноте Боги спали, закутавшись в редкие клочья тумана, неведомо как забравшегося на пригорок. До рассвета было еще далеко, и мальчик, пристроившись под кустом, в стороне от капища, стал глядеть в небо, на котором во множестве блистали звёзды. Когда-то он точно так же сидел под хлипкой осенней листвой, перед ним над маленьким костерком сушились его сапоги, а рядышком спала бесчувственным сном Ясна. 

Сколько лет звёздам? Понятное дело, что бесчисленно много – тьмы тем! – наверное, даже дед Амвросий не знал наверняка. Но их так много, и они такие разные… Совсем как люди. Интересно, одна звезда может убить иную? А полюбить? Тогда в одном случае на небе останется дыра, а в другом – рядом с родителями вспыхнут маленькие звёздочки? 

Весенняя прохлада желала забираться под плащ, но Молчун лишь усерднее закутывался в добрую кожу. Какую судьбу он успел заслужить? Что ждут от него Предки? Если создали его звёздным странником, значит он часть Мирового Неба? А может, и сам когда-то был жаркой звездой… Или же только готовился ею стать? Он тоже будет дарить кому-нибудь живительное сияние и тепло, и уже совсем другие люди в далеких-далеких чертогах станут вспахивать и засеивать земли, рожать и растить детей, любить друг друга под его лучами. Но его Солнце ни за что не позволит своим чадам вредительствовать, убивать и лгать. Под его надзором будет царить совершеннейшая Правда!

Дрёма все-таки начала одолевать божественного кудесника, и он не заметил, как уснул. Высокие звёзды кружились перед его внутренним взором, иные Земли, разбросанные по небесным чертогам, полнились добрыми людьми и не пуганным зверьём, а они с Ясной были двумя пылающими Солнцами, согревающими своим теплом и любовью всё живое, вверенное им Пращурами.

Внезапно его щеки коснулась нежная женская рука. Молчун блаженно поддался ласковому теплу: он помнил – так когда-то давно его будила мать. Он улыбнулся воспоминанию и нехотя разлепил глаза. День еще не пробудился, вокруг серел предрассветный сумрак. Грядущее утро осело на плащ мелкой росой, а воздух веял речной прохладой.

Подле Волхва стояла прекрасная белокурая девушка, таких в округе не жило. Выходило, это она касалась Молчуна? Не в пример озябшему парню она была одета в тонкотканное платье и совершенно не пугалась холода.

- О, да, – заговорила она, словно всю жизнь знала Молчуна. Голос ее оказался столько же нежен, как и прикосновение. – Теперь я вижу, в тебя трудно не влюбиться. Такой, как ты, действительно достоин того, чтобы идти за помощью к дядьке Ильму.

- Кто Ты? – Шепотом, боясь спугнуть невиданную деву, спросил кудесник. Он понял, что перед ним объявилась не простая девушка, а правья жительница – Богиня!

- Заря-Заряница, – представилась она. – А ты – обласканный Предками божественный кудесник. Возлюбленный Волхв и добросовестный ученик. Видишь, все про тебя знаю, – и она улыбнулась. 

Может, просто совпало, а, может, так и должно было случиться, но от её улыбки по небу пробежал золотой огонь, и сею же секунду вся округа наполнилась первым сиянием дня.

- Я покажу то, что ты заслужил увидеть. Но не огорчайся, прошу тебя, если в этот раз смерть разлучит влюбленные сердца раньше времени. Через много-много лет вы вновь встретитесь – только сумейте узнать друг друга и не отпустить.

Молчун глядел на Заряницу Яриловну с благоговением. Она говорила тоже, что когда-то предрекал Морской Кузнец. Только осётр не стремился оградить божественного кудесника от скорбной печали, наоборот, пытался запугать. Солнечница же сердечно желала подарить мальчику надежду. Но, как это всегда и бывает, только спустя миг на юного Волхва навалилась вся тяжесть их с Ясной судьбы. Он с удовольствием обнаружил бы, что еще спит, и второе пророчество лишь плод его воображения, навеянный необычностью грядущего дня и подслушанных дурных известий. Но язык опередил мысли.

- Она и впрямь должна выйти замуж за Радима и умереть в неволе? Или дело во мне? Тогда я и за версту к ней не подойду, лишь бы жива осталась!.. – Самоотверженно воскликнул Молчун. Он действительно был готов на все, лишь бы изменить горестный рок.

К его удивлению красавица звонко засмеялась. 

- Сам погляди, как у тебя получится бегать от нее. Ты за дверь – она в окно. Ты околицей – она завыбелью. Даже если твои ведовские глаза не различат ее рядом, она все равно будет поблизости.

Заряница отступила чуть в сторону и указала дланью на берег Ра-реки у самого капища. И как Молчун не увидел раньше?! Там стояла Ясна и… разговаривала с огромным осетром!

- Как так?.. – Он только собрался подняться и пойти учинить расспрос заговорщикам, но небесная дева удержала его.

- Я показала тебе это не для того, чтобы ты помешал, а для того, чтобы собственными глазами увидел и осознал, что время – не помеха. Этой девочке не страшна смерть, она выбрала тебя. А что ты? Как далеко пойдешь?

- Да хоть на край Земли! – Горячо воскликнул Молчун.

- Нет. Еще – нет. – Охладила его пыл Солнечница. – В этот раз у тебя друге предназначение. 

Тем временем Ясна обратилась в призрачное облачко, неприметное даже в иномирьях, и отлетела под тень Богов-Предков.

- Оно важнее ведовского рода? – Изумился Молчун.

- Оно – во имя Рода. – Уклончиво ответила Заряница. – Детей, порой, стоит по-отечески наказывать. Подчас более жестоко, чем хотелось бы. Но дурное поведение требует порицания, иначе выучить уму-разуму невозможно, – свои же слова её явно огорчали. Божественный кудесник и вовсе не понимал, что именно желала сказать небесная дева. Она заметила его недоумение: – Ты все поймешь. Потом. Не в этот раз.

- А как же быть с врагами? – Спохватился Молчун. – Мне их до́лжно извести?

- В этом труд твой не потребен. Тем более что у изменника уже родился сын. Дерево его рода продолжит ветвится, хоть отступник и не желал этого. Спустя время на самой макушке тех ветвей вы вновь встретитесь, но не как заклятые враги, а как близкие по духу люди. Но кровь – не водица. Предательский дух будет жить в потомке и разлагать его сознание, пока не придет расплата за весь род.

- Я ничего не разумею, – признался Волхв, но Солнечница вновь улыбнулась:

- Потому что не пришел срок.

Молчун собрался обидеться на Зарю-Заряницу. Ну что за му́ка? Раз пришла глаголить о будущем, так хоть туману бы не напускала! Но тут совсем рядом треснула ветка. Парень обернулся. По тропе к нему шел дядька Любомир. Он нарочно раздавил ногой сук, чтоб не напугать звездного странника своей извечно крадущейся поступью. Когда же мальчик повернулся, чтоб предупредить Солнечницу о появлении Следопыта, той уже и духу не было.

- Не спиться? – В свойственное ему веселой манере спросил Любомир. Молчун тотчас догадался – дядька знает, что он подслушивал под дверью, и уж тем более заметил неловкость нашкодившего мальчишки. Следопыт подошел ближе, скинул заплечный мешок – не свой походный кузовок взял, а одолжил у дядьки Вольга потертую холстину, – подсунул его себе под зад и плюхнулся напротив божественного кудесника. – Волнительный день. Помню, когда мне предстояло таинство, я тоже ночь не спал: крутился под одеялом, как мельница, потом не выдержал, сбежал во двор и оставшееся до утра время измерял его шагами – я тогда на учение в Ростове с другими мальчишками-Волхвами состоял. Я так боялся, что друзья меня за труса посчитают… В общем, наврал им с три короба, что якобы это Предки во сне ко мне пришли и велели до утра воинское правило блюсти. 

Молчун кивнул. 

- Ты, вот что, – хлопнул его по плечу Следопыт, – не страшись. Мы ни тебя, ни кого-то другого, – он чуть улыбнулся в усы, – в обиду не дадим. Подумаешь, предатель с ручным жеребцом. И не таких обыгрывали. И Радим этот – тьфу! Не дождется ни здешней красавицы, ни своей лилиты – не позволим ему перед хазарами выслужится. Ты главное расти скорее и учись прилежно, тогда помощникам нам станешь…

- Дядька Любомир, – юный ведун пожевал губу в нерешительности. Но язык болтнул быстрее, чем умишко успел сообразить, что следует помалкивать: – Дядька Любомир, а умирать страшно?

Следопыт удивленно вскинул брови. Он рассчитывал, что Молчун станет расспрашивать его о хазарах, о предателях, о грядущем обряде, в конце концов. Но никак не о смерти. Вида, однако ж, не подал.

- Не всегда. Бывает, даже не почувствуешь. Хлоп – и уже у Калинового Моста. А бывает – мучительно…

- У тебя так было?

- Да, – кивнул Любомир и взлохматил парню волосы на макушке. – Ты к чему это спрашиваешь? Никак помирать собрался? Тебе до ста лет жить и жить. Не торопись к Всеведущей на поклон.

- Я за коня того спрашиваю, – отбрехался Молчун. – Он же – людоед. А ну как придет в деревню…

Следопыт запрокинул голову и хохотнул.

- Звёздные странники всегда беспокоятся о других больше положенного. Здесь же дядька Вольг, так что бояться нечего. Не родилось еще такого коня, которого навьи до смерти напугать не смогли бы.

- Так он же из небытия!

- Бытие-небытие – всё одна Природа. Ведь даже Чёрная Праматерь подчиняется единому Правилу, пускай Ей это и не нравилось.

- Но ведь Она другая, – не унимался Молчун. – И в небытие Светлые Боги не вхожи…

- Зато вхожа Всеведущая, – терпеливо объяснял Любомир. – Она обратный лик Живы. Они – одно и тоже. Когда-то давно Сестёр считали одной Богиней, и назвали Двуликой – Смертью и Жизнью единовременно, потому как мировой коловорот бесконечен. От того-то и принято считать, что Царица – не Светлая и не Тёмная. Она вне пространства и времени. В других землях Её страшатся, гонят, проклинают. Мы же, русы, почитаем на ровне с другими Предками, потому как Мара-Жива Свароговна является неотъемлемой частью Мироздания. 

- Откуда ведаешь?! – Изумился звёздный странник. По людской и волховской мудрости всё было несколько иначе.

- Видел, – уклончиво ответил Следопыт.

- Значит того коня можно победить Триглавом? – Обрадовался Молчун. – Тогда его надо выманить подальше от людей и…

- Я имел ввиду, что всему свойственны рождение и смерть. Не твоя забота гоняться за чернокнижником и Фасфером. И думать об этом забудь! – Голос Любомира лязгнул металлом, и Молчун мгновенно сник. – Вот что, – смягчился Следопыт. – Никто, кроме меня, не знает, что ты подслушивал, и рассказывать об этом я тоже не желаю. Но в замен ты пообещаешь мне, что ни при каких обстоятельствах не полезешь на рожон. 

Юный Волхв отвел глаза.

- Ну же! – Настоял Любомир.

- Обещаю, – понуро прошептал Молчун.

- Ну вот и славно, – вновь развеселился Любомир. – А теперь, – он поднялся и кинул в руки мальчику принесенный мешок, – переодевайся. Будем готовится к встрече колдовского вече. Не в этом же ты намереваешься проходить таинство взросления, – Следопыт многозначительно оглядел плащ Вольга и старенькую домашнюю одёжу звёздного странника.

***

Молчун стоял в центре святилища пред ликом Рода, облаченный в новёхонькие выбеленные штаны и рубаху. Босыми ногами он попирал старинный воинский щит с начертанными знаками годового кола. Вокруг него под каждым Богом-Предком пели молитвы Ведьмы и Волхвы. У самого входа на капище, на родительском месте, стояли Вольг, дед Амвросий и оба Следопыта. Считалось, что те, кто встанет туда, делались заступниками кудеснику, а не просто родичами.

Сирот в здешних местах, тем более ведунов, отродясь не бывало – кто-то у детишек да оставался всегда, – потому вече долго размышляло, дозволено ли не только учителю, а и иным не кровникам занимать родительский пост. Да еще, если один из них черноризец. Однако, рассудили, что Предки сами как-нибудь разберутся – дозволять, или нет. Если скверно это, как-нибудь отвадят монаха и других пришлых Волхвов от обряда. Тем более что Любомира с Быстром помнили и до сих пор считали головорезами, хоть те и были кудесниками. Вече было невдомек, что эти двое не простые перекати-поле-Волхвы, а тайных дел мастера. Да и рожи у тех и других со временем делались совершенно одинаковыми – бандитскими.

Но, как не ждали ведуны божьего суда, гром так и не поразил чернеца со Следопытами, даже когда те переступили черту святилища, потому препятствовать им никто не стал.

Допев молитвы колдуны надолго замолчали. От жаровни валил густой дым – травы горели неохотно, зато чадили, словно отсыревшая ветошь. Весеннее утро успело наполнится солнечным теплом и даже ветерок с еще холодной реки не остужал разгорячённого воздуха. 

Молчун старался не глядеть на призрачное облачко в тени Пращура-Ярилы. Оно не раскачивалось на ветру, а замерло, уцепившись за деревянный бок кумира. Долгое стояние, дурманящий, тяжелый запах и теплый день наливали ноги свинцом. Мальчик старался не шевелиться и стоять ровно, но все равно, время от времени, перекатывался с носка на пятку – выпуклый щит впивался в ноги, заставляя стоять на ребрах стопы. Время тянулось медленно и неохотно.

Всё чудодейство происходящего развеялось для него еще до начала самого действа, потому как сразу же за Молчуном нового имени ожидала Ведьма-Заюшка. Девушку нарядила так, словно та пришла не за именем, а на собственную свадьбу. Как оказалось, божественный кудесник не сильно ошибся в догадке. Если минувшей зимой старшие устроили детям просто смотрины, то сегодня намечалось самое настоящее женихание! Всё ведь продумали – сразу перед ликами Богов повязать нареченным руки решили, чтоб уже не отвертеться было! Теперь понятно, почему дядька Вольг с иномирными духами сговорился: не за секрет обряда радел – за сватание боялся! А он-то, дурачок, все не разумел, что это соседки на него так посматривают. И ведь Следопыты с чернецом тоже помалкивали!..

Да разве сравнится домашняя, ласковая Заюшка с дерзкой и решительной Ясной?! Обе девки с молодых ногтей были взлелеяны и по-своему избалованы родителями, но у одной это перетекло в покладистость и нежность, а у другой – в смелость и несгибаемость. Юная Ведьма ни в жизнь не осмелилась бы просить помощи у Предков, только чтоб подглядеть таинство имянаречения. Она б за версту в условленный день к капищу не подошла, побоялась бы разозлить Богов. Ясне же всё было нипочём!

Внезапно Молчуну сделалось стыдно. Он совершенно не был зол на Заюшку, хоть и накручивал себя. Девчонка-то вообще была не причем в этом глупом женихании – такая, как она, просто не посмела бы воспротивиться родительской воле. Да разве ж дочернее послушание – это порок? Наоборот – редкостная добродетель! Ясне в пример! Дело-то всего лишь было в том, что звёздный странник не любил Ведьму, поэтому и считал её покладистость – глупой покорностью! 

Сведенная судорогой стопа все-таки соскользнула со щита, и Молчун на позор самому себе и заступникам рухнул навзничь пред вечевыми колдунами и деревянными Пращурами. «Наказали за дурные мысли», – успел подумать Волхв, но тут его глаза встретились с резными очами Рода!

Над мальчиком стоял Великий Предок! Хоть возраст его и был бесконечно древним, но телесная мощь и сила духа превосходили всё сущее. Род был похож на деда Амвросия и дядьку Вольга единовременно, словно бы учителя и монаха слили воедино. Только что одет был, как братец Быстр – лихо и по-молодецки. Бог глядел на юного Волхва сурово и в тоже время мягко, как всегда и глядели седовласый ведун и чернец.

- Боже!.. – Прошептал Молчун.

Но Род не ответил ему и обернулся себе за спину. Звездный странник проследил Его взгляд и тут же покрылся холодным потом. Позади Бога стояли пять девушек: сёстры-Солнечницы, а меж ними – Ясна! Впереди них, словно бы закрывая собой, высился могучий Муж, одетый как простой кузнец. Ярко-зелёные глаза его глядели на Великого Предка бесстрашно, но с уважением.

- И как же ты, Ильм, надеялся, что я не узнаю? – Голосом и манерой Любомира спросил Морского Кузнеца Род.

Ильм пожал плечами:

- Как-то…

- Даже зная рок этих детей, вы всё равно вздумали им помочь? Так… – Бог провел пятернёй по длинной сивой бороде, поглядывая теперь еще и на небесных дев. – Кто-нибудь желает по собственному разумению сделаться колдовским заступником Волхву? – И тут же прибавил: – Кроме Солнечниц и Морского Кузнеца…

Вокруг возникли и зашептались призрачные тени, но вскоре от них отделилась одна и стала обретать плоть. 

- Я заступлюсь, – сказал молодой Бог с небесно-синими глазами и льняными вихрами. – Мои дочери не стали бы помогать Твоим осквернителям. Потому я возьму мальчика под свою опеку. Отныне он не просто звёздный странник, а мой пасынок.

- Будь по-твоему, Ярило. – Род обернулся к Ясне и долго глядел на нее. – Кто же заступится за девочку? 

На этот раз тени не успели выдержать совет, буквально в ту же секунду из воздуха сложилась женщина с суровым лицом и пронизывающим взглядом. Понятия «возраста» для нее не существовало!

Если одёжу Ярилы и описывать не имело смысла – босые пятки, точно такие же белёные порты и рубаха, как и у Молчуна, разве что подвязанные огненно-алым кушаком, – то наряд Богини смотрелся жутко и одновременно величественно. Княжеские одежды Её более походили на воинский наряд, чем на женское убранство: кольчужные обрывки и отбитые металлические пластины были прилажены к искрящейся парче и украшены не гранеными, но колотыми каменьями. На голове высился тяжелый царственный венец из кованного железа и самоцветов. Поступь Всеведущей, не смотря на грузность наряда, была легкой и бесшумной.

- Пусть речётся моей падчерицей, – сказала Марена.

- В ней нет колдовства, кроме женских знаний, – напомнил Род. Он был удивлен внезапным решением всегда бесстрастной внучки.

- Тем лучше, – ответила Богиня, словно не замечая изумления Великого Пращура. – Я отмерю ей столько, сколько посчитаю нужным.

- Не забывай, для этого тебе придётся её убить и в будущем рождении, – сказал Бог. – За одну смерть ты сможешь лишь вдохнуть в нее ведовскую силу.

- Там видно будет. А судить потом станем, – предложила Мара. – Пусть Макошь не спешит плести нити этих детей для следующей жизни. 

- Не тебе решать! – Громыхнул беззлобно Род.

- Именно мне. Мне и Яриле. Это теперь наши дети, не только твои правнуки. Что скажешь? – Марена обернулась к светлоокому Богу.

- Не серчай, Дед, но Мара права – родители вольны в своих детях. Ты волен в нас, мы – в них.

Ярило встал рядом с Молчуном, а Марене пришлось потеснить Ильма перед Ясной – Солнечницы так и не пожелали отступить от девчонки. 

Род несколько раз огладил бороду, погулял взором по Богам и человечьим детям. Не много ли заступничков у ребятни получалось?

- Пусть сбудется то, что уже предрешено. Но будет не ведомо то, чему пока не пришло время, – изрек Он, и Молчуна будто крюком подкинуло ввысь.

Боги и Ясна пропали. Звёздный странник всё так же стоял на злополучном щите, будто и не падал с него. Ступни окончательно занемели, от того даже пальцами было не пошевелить.

- Данияр (ссылка_7), – прокатился по кругу ропот кудесников. – Данияр! – Нарастал их зов. – Данияр!! – Воскликнули вместе с вечевыми колдунами четверо заступников. – Данияр!!! – Отозвалась Ра-река.

В мальчишеской груди разрастался огненный шар. Лучи от него ринулись по венам, охватывая тело благостным жаром. Как только клич его взрослого имени утих, внутреннее пламя мигом умерилось, сжавшись в угольный, ярый комок. Перед глазами плыл сизый туман. Сквозь наваждение Молчун различил очертания Ясны – теперь ее облачко держалось за кумир своей духовной Матери. Наверняка, никто, кроме звёздного странника и не зрел божественного судилища, и девица перебралась в другую тень лишь для того, чтобы лучше видеть происходящее. Но из глаз Данияра это выглядело как великое знамение!

Тем временем дядьки Вольг и Любомир застегивали на нем тяжелый кожаный пояс – знак мужества, – Быстр трепал Молчуна по голове, по-братски желая доблестных подвигов и милости многих девчонок, дед Амвросий утирал тряпицей влажные от слез глаза. Божественного кудесника вывели из святилища, его место заняла Заюшка, только вместо щита под ноги ей подостлали вышитый теми же знаками круголета старинный плат.

Восторженное чувство никак не желало приходить к новорожденному Данияру. Наоборот, рядом с тем самым зародившимся угольком, зияла дыра, пустота предрешённости. Когда там еще следующая жизнь приключится? Главное, что в этой Ясна умрет преждевременно. Сколько ей осталось? Как это случится? Неужели нельзя этого избежать?

Пока Данияр слепо разглядывал подножье капища и терзался горестными думами, Заюшка успела пройти таинство имянаречение, и теперь ей звали Не́жною. Родичи повели её к дядьке Вольгу, чтобы тот благословил будущих супругов. А Молчун все так же безжизненно глядел вперед, будто всё происходящее его нисколечко не касалось. Он видел себя со стороны: безучастного и совершенно подавленного. Безвольная его рука сама собой легла в сухонькую руку вечевого старца. Тут же стояла пожилая Ведьма, державшая за руку и Заюшку. Ведуны оборотили детей лицом друг к другу и только было собрались повязать их запястья заранее приготовленным рушником, но вдруг отскочили, как ужаленный, так и не произведя священнодействия. Крепкое полотно, только сегодня вынутое из сундука с приданным юной колдуньи, рассыпалось в пальцах почерневшими нитями!

Люд ахнул! Повторять дважды обряд не было нужды – да никто б и не отваживался перечить божьей воле. Вечевые старцы сейчас же отступились от детей, поклонились родителям и заступникам, извинились перед ними, собрали крамольную утварь и растворились в правьем свете.

Огорченные родители сейчас же увели разревевшуюся Нежну – позор-то какой! Жениха сами Пращуры от невесты отвадили, теперь всякий, кому не лень, станет насмехаться! А могла ведь женой божественного кудесника сделаться. То-то почет роду был!..

Вскоре у капища остались только Молчун и его «семейство». Да невидимая Ясна.

- Признавай, твоих рук дело? – Спросил учитель. Он совсем не гневался, наверное, был готов к чему-нибудь в этом духе. – Как про сватание узнал? Или на месте придумал отворот?

- Если скажу, что действительно Боги так рассудили, поверишь?

- Я готов уже поверить во что угодно, – буркнул Вольг и зорко глянул в сторону капища. Его примеру последовал и Любомир, но различить ничего не смог. Седовласый Волхв вдруг улыбнулся в усы: – Вот что. Надобно как следует отпраздновать твое взросления. До вечера-то усидишь с нами за столом? Думается мне, что только к сумеркам божественное колдовство развеется…

Всё знает! Данияр коротко посмотрел в глаза учителю и тут же вспомнил очи Великого Бога. Ведовская гордость юного кудесника была ущемлена. Пускай дядька Вольг и не родился звёздным странником, но колдовская сила его была велика, не в пример силе самого Молчуна. 

***

Солнце скрылось за лесом, и капище тут же опутали серые тени. Нагретый за день воздух не желал уступать места ночной прохладе и вновь топорщился клочьями тумана. Молчун стоял возле того же куста, под которым прятался утром. Он вновь укутался в старый плащ учителя, потому со стороны его было невозможно различить среди подлеска и деревьев. Волхв до боли в глазах вглядывался в потемневший подступ святилища, пока с него не скатилось тусклое облачко и не стало набираться телесной силы. Парень было дернулся к проявившейся Ясне, но вдруг остановился на пол шаге. 

Какое он имел право смотреть на сотенникову дочь? Что бы там не предрешили Боги, Данияру не хватит духу сблизится с Ясной, зная, что та совсем скоро должна погибнуть. Так чего ради давать друг другу обеты и при этом каждую секунду ждать беды? Волхв жалел и ее, и себя…

Трус! Самый настоящий трус! Вот он кто. Зачем, спрашивает, вернулся к капищу? Поглядеть, станет девчонка ждать его, или сразу домой сбежит? Ясна во сто крат была смелее звёздного странника! Она, не задумавшись, пошла против ведовских обычаев. А он может лишь прятать и жалеть себя? Он просто боится встретить с возлюбленной её смерть! И что же делает? Наблюдать издалека? Обманулась Заря-Заряница – нет в Молчуне ничего такого, за что можно просить перед Богами. И сам Волхв – обманщик. Ни на какой край света он не готов идти за Ясной!..

Девица же всё стаяла и ждала неизвестно чего. Она не надеялась, что Морской Кузнец или же Солнечницы все разом явятся к ней прощаться. Однако ж равнодушия точно не ожидала. Ладно еще Водного Бога нельзя было назвать сердечным, но небесные девы… Хоть бы за платой пришли. Или же брезгаю? 

В уголках глаз защипало. Чудо явили Предки – не дали Молчуну и присватанной ему Ведьме обручиться. Только не было от этого радости на сердце. Наоборот, непонятная тяжесть навалилась на красавицу, даже дышать сделалось больно. Не пришёл… Не догадался и не пришёл… Одинокая слезинка своевольно побежала по щеке. Ясна зло смахнула предательницу и пошла к дому.

Весь путь Ясне казалось, что кто-то невидимый идет с ней в ногу: то ли прячется в иномирье, то ли просто за деревьями. Конечно же девица выдавала желаемое за действительное, и глаза ее всего лишь потакали воле хозяйки, сами собой выхватывали из лесной темноты ведение призрачной фигуры. Наверняка это был обычные дикий зверь, почуявший легкую добычу или же просто осматривающий свои владения.

У задней калитки своего дома девица остановилась и долго вглядывалась в лесную тропу. На соседнем дворе тявкали недавно родившиеся щенки, им в такт урчала мамаша-псица. Была бы рядом опасность, наверняка окрысилась бы, залилась злобным гавканьем. Но, нет, сука спокойно возилась со своим выводком. А может всё же не зверь, а колдун?..

- Молчун, – позвала Ясна. Но, разумеется, никто не ответил. Тогда девица набралась храбрости и позвала так, как не имела права называть: – Данияр…

Вдалеке бухнула сова, но человеческого ответа не последовало. Ясна до крови прокусила губу, чтоб не разреветься, дернула калитку и скрылась во дворе.

_________

1. Солнечницы – персонифицированные образы основных моментов суточного солнечного цикла.

2. Чоно-Волк – злой дух. Навий. Им становятся нечестивцы после смерти, совершившие много грехов при жизни.

3. Позорный, позор – раньше имело значение «видный», «находящийся на всеобщем обозрении».

4. Кынсы – злой дух. Навий. Обитает в Сибири. Черная птица со змеиной головой. 

5. Зрак – устар. вид, взор, обзор.

6. Славута или Славутич – древнее название Днепра.

7. Данияр – «данный Ярилой (Солнцем)», или «отдающий дань Яриле».