Онлайн чтение книги Наследие Триглава: звездные странники
Глава 10. Второй урок богословия для дикарей

Лента за лентой береста сплеталась в стенки небольшого ларца. Каждую полосочку Молчун тщательно расслоил и подрезал, одну к одной, чтобы те сделались узенькими и тоненькими, как травинки. Юноша всегда был искусен в поделках, но ему никогда ранее еще не приходилось мастерить девчачью шкатулку. Это был подарок! Он сам придумал склад коробка, узоры на крышке, и даже собирался выпросить у дубильщика из соседнего села несколько щепоток едких красок на роспись, только вот решиться подарить диковинный ларь той, которой он и предназначался, звёздный странник никак не мог. 

Дочь Сотенника полгода как вступила в возраст женихания. Всякий раз она с подружками хаживала на весёлые вечорки, пела, танцевала со всеми, но смельчаков подступиться к красавице-девчонке во всей округе не находилось – Могута всё еще верил давнишнему обещанию заезжего Княжича и строго-настрого запретил сельским ребятам даже глядеть в сторону Ясны. А кто к его лебедушки-дочке решался-таки подъехать со сватовством или же с любовными обетами, мигом получал по спине жилистым хлыстом. 

На юного кудесника Могута вообще старался не глядеть. Даже на светлых праздниках, когда тот на пару с седовласым Вольгом творил молитвы Богам-Предкам, смотрел куда-нибудь в сторону, чтоб опостылой рожи не видеть. Хуже горькой редьки был для строгого Головы мальчишка-сирота! Не иначе как по недосмотру Пращуров оборванцу досталась великая ведовская сила. Но сопляк только прикидывался смиренным, а сам – поганец думал, что Сотенник не замечает его косых взглядов на дочку – только и помышлял о запретном! Пусть хоть режут, но только его мерзкая ворожба могла заставить дуру-девку желать Волхва в мужья и брезговать высокородным Княжичем Радимом. Не укрылась от отцова-то взгляда её глупая любовная тоска по недоноску – запретное желание всегда виднее дозволенного!

От молодого Боярина между тем вестей никаких не было аж с той самой Колядной ночи. Уж и посмеиваться люд стал над Могутой, мол, захотел, дурень, свадебный каравай испечь, а у самого дочка того и гляди в четырёх стенах прокиснет. Не знали соседи, какую подлость возжелал сотворить Радим с красавицей-Ясной, думали, и впрямь приглянулась Княжичу девка. Ну, а дальше-то, и дураку понятно, что было: благородный юноша вернулся в свои хоромы, и мигом позабыл и деревенскую прелестницу, и данное Сотеннику слово. 

Однако ж в слух Голове даже родичи ничего не выговаривали – больно лютым он сделался до чужих пересуд. Едва заслышит от кого про ложное боярское обещание, сразу за хлыст хватается. Ему что сплетницы-бабы, что ребятня – любого за болтовню промеж лопаток плеткой огладит! Слепо верил он, что тестем княжеским сделается, от того возомнил себя, как Вольг и предрекал, здешним наместником, и за честь Радима стоял теперь крепче, чем за правду.

Вдалеке густела сизая дымка, значит уже к полудню на Ра-реку и окрестности обрушится сеногной (ссылка №1). Неудачной в этом году будет Купаленка – холод и сырость витали в воздухе второй месяц, какое уж там радостное празднование. Промозглым выдалось лето: что не день, дождь лил, как из ведра. Земля набухла, того и гляди урожай весь сгниёт. Не откликались Предки на каждодневные молитвы к Ним, как видно, очередной урок для люда припасли. Но глупые земные внуки никак не могли уразуметь его. Урок же был прост: не всякий год рожден быть медовым, бывает, что и горечью божьих чадушек потчует. 

Не раз говорил уже дядька Вольг норовистому Сотеннику, чтоб поскорее в город к наместнику ехал, просил того помочь из княжеского закрома зерном, если на своих поля урожай всё же попортится. Так нет ведь, взъярялся Голова, что, мол, под видом общинной просьбы о себе и дочке к Радиму не поедет напоминаться! Срамно ему, видишь ли! Раз условились к шестнадцатому лету на свадьбе поплясать, так вот до осени ни за что не явится в город к будущему зятю! Пусть жених сам на поклон к тестю идёт, авось боярских ножек не стопчет и великородный своих лоб в поклоне не расшибёт!

Седовласый Вольг только головой качал: ему и вспоминать-то лишний раз о Княжиче Радиме не хотелось, только вот простой люд был совершенно не повинен в боярских склоках и вражеских заговорах. Отсюда и выбор был невелик: либо, как Сотенник, идти на собственный принцип и обрекать сельчан на голодную смерть, либо всё же выпроводить Могуту в город за помощью. Но тот же, как баран, упёрся! Волхв совершенно ясно видел дальнейший исход – ему самому придется кланяться в ноги молодому посаднику и просить за людей! 

От того ходил теперь бывший ратник мрачнее тучи, что даже дед Амвросий лишний раз боялся к нему за просьбой обратиться. Что уж говорить про самого Молчуна – как только выпадал случай, ученик с радостью сбегал из дому подальше от угрюмого ведуна. Дядька и раньше-то не отличался весёлостью и покладистостью нрава, теперь же вообще хмарь за собой водил.

Данияр смотал в клубок не пригодившуюся бересту, убрал его и незаконченную шкатулку в заплечную котомку, и нехотя поплелся с насиженного места. Независимо от погоды люд будет праздновать завтра Купаленские день и ночь, значит, Волхвам следовало приготовиться к святу. Да и старого монаха надо было привести в деревню, тот изъявил желание поприсутствовать на дневной требе солнцестоянию. 

Последние месяцы чернец регулярно навещал укромное, срубленное Вольгом капище, и не только своему кресту там молился, но и славил наравне с ним Пращуров. На большие же праздники являлся и к общему святилищу, на берег Ра-реки. Слава Богам, дряхлость старца не поражала, он всё так же был бодр духом и продолжал блюсти свой отшельнический обет, а заодно приглядывал и за крамольным добром кудесников. Чернец и сам бы запросто добрался до ведовского подворья, только вот дядька Вольг нипочём не велел таскаться ему одному по округе – мало ли кто по лесам нынче шляется. 

Путь лежал через рощу и полноводный ручей, затем предстояло пройти по ближнему лесу и только тогда тайной тропой можно было добраться до обиталища черноризца. На сей же раз Молчуну вздумалось идти не знакомым путём, каким хаживал всегда, а дать петлю, к Ра-реке, поглядеть на своё лежбище, где два года назад перед обрядом имянаречения он встретил прекрасную Зарю-Заряницу. Его словно волоком тянуло к заветному месту, совершенно так же, как когда он встретил Водного Бога и познакомился с Ясной. И Данияр вновь повиновался призыву Богов.

Вопреки ожиданиям полуденного дождя, первые капли упали, когда Волхв только-только подошел к дороге, что вела через лес на Ра-реку. Ленное желание поскорее добраться до деда Амвросия хрустальным мостом Прави, а не шлёпать пёхом под холодным дождем, кольнуло Молчуна, но кудесник стойко пообещал исполнить данное себе самому слово и докончить путь шагом. Он зашагал резвее, и даже стал напевать под нос бравую песню о былинных подвигах Богов-Предков, однако не успел докончить и первого куплета – внезапно костяная рыбка колко обожгла грудь. Данияр заикнулся на полуслове. Никогда прежде подарок Морского Кузнеца не совершал ничего подобного. Пусть случившееся и было неожиданностью, но божественный кудесник мигом насторожился и оглядел округу через Триглав. Под зорким взглядом все три мира разом наморщились, зарябили, как вода на сильном ветру. Так иногда бывало, когда сильная буря норовила ворваться в Явь, но о себе ненастье заявляло заранее, так чтобы люди подготовились к нему. Теперь же никаких признаков урагана не было, а простой дождь не мог создать такого колыхания в пространствах. Выходило, что кто-то или что-то совершенно не соответствующий мирам, вторгался в них, сразу во все, желая проломиться хотя бы в один, а затем уже разобраться и с остальными!

Правьи и навьи тоже обнаружили незваного пришельца: те, что помельче и потрусливее – попрятались, остальные же, наоборот, преодолевая волнение иномирий, отважно выпятились перед чужеродным гостем. Но никто не появлялся. И, судя по всему, ожидали его уже очень давно.

Молчун подступил к первым попавшимся ему правьим с расспросами, но те были настолько сосредоточены своим караулом, что звёздный странник просто не осмелился их беспокоить. Он рассудил, что здесь и без него защитников предостаточно, и, если уж духи не смогут разобраться с визитёром, то юному Волхву это тем более будет не под силу. Здесь без дядьки Вольга не обойтись! Вот что хотели показать ему Боги – предупредить о грозящей опасности! Следовало поспешить и рассказать об увиденном учителю, а дед Амвросий может и подождать немного…

Парень шагнул в пресветлую Правь. Дождя там и небывало: краски были как всегда насыщены и ярки. Только непрерывная рябь смазывала пейзаж, словно грязным веником по только что намалёванному рисунку водили. И в этих мазках отчетливо просматривались другие миры! Как так?! Ведь, кроме как в Триглаве да на солнечные праздники, иномирья между собой не пересекались и вместе были не видны! Данияр отбежал подальше от исковерканного места, ступил на мост до ведовского подворья, и через несколько мгновений был уже у порога дома.

***

Вольг хмуро выслушал сбивчивый рассказ ученика, еще суровее сдвинул брови, но вместо того чтобы разъяснить парню увиденное диво, выпроводил того за крестовым монахом и крамольной утварью для завтрашнего празднества. 

Возмутительная несправедливость! Молчун решил крепко обидится на строгого учителя. Он вновь призвал хрустальный мост и отправился за чернецом, напрочь растеряв интерес к романтическим пешим прогулкам.

Как только блестящая дуга моста растворилась, унеся с собой божественного кудесника, Вольг вышел за порог – дождь молотил уже вовсю, не успевшие просохнуть за утро лужи вновь стали разбухать и расползаться по двору – и свистнул в сторону ближнего леса сложным свистом. 

Проверять слова Молчуна Волхв самолично не стал: парню незачем было его обманывать, а, увидев собственными глазами странное поведение иномирий, бывший ратник мог не удержаться и полезть без подготовки выяснять природу чудной ряби. И, если ведун правильно истолковал происходящее – а он редко ошибался в подобных вещах, – бездумное самоуправство могло закончиться для него худо. А ежели всё так, следовало как можно скорее звать подмогу.

На свист почти сразу ответил протяжный клич Сокола, того самого, который назывался помощником Любомира. Птица по-дружески села Волхву на плечо, чуть коснулась острым клювом заросшей щеки. Ведун в ответ провел пальцами по пёстрой груди летучего воина.

- Позови его, друже. Скажи: «Старый Вольг либо из ума выжил, либо помереть ему скоро выпадет», – попросил он Сокола. Услужник переступил с лапы на лапу, мол, понял, и, не повредив страшными когтями ни единой нитки на одеждах кудесника, взмыл в небо и мигом растворился в Триглаве.

Вольг постоял еще с полминуты, глядя на дожди и размышляя, стоит ли звать ещё и Быстра, но рассудил, что рьяного молодца не след втравливать в неясное пока действо – слишком уж необузданным был пока его нрав, как бы дров не наломал и себя не погубил в жгучей тяге доказать другим свою молодецкую силу. 

Он зашёл в сени, но не успел снять и одного сапога с ноги, когда истошный рев огласил всё широкое подворье. Кто-то жутко орал на сколько хватало глотки, но за шумом дождя ни слова было не разобрать. Бранясь на все лады, Вольг натянул обратно полуснятый сапог, вышел снова во двор. 

Разбрызгивая оплывшую грязь и проваливаясь по щиколотку в лужи, к ведуну даже не бежал – отмерял аршинные шаги, Сотенник Могута. Лицо его алело злобой и отчаянием. Плеть, с которой он теперь не расставался ни на миг, лупила Голову по мокрой ляжке и явно мешала хозяину, но тот вновь и вновь отбрасывал её рукой за пояс, терпя хлёсткие побои и не думая отцеплять с ремня.

- Кы!.. Сры!.. – Вопил он, задыхаясь от изнурительного и долгого бега. 

Буквы никак не желали сложиться в нормально слово, но Вольг понял и без того: крысы! И не нужно было вопрошать сейчас ни Предков, ни Могуту о случившимся, всё было очевидно – оголодавшие вредители целым полчищем пришли на засеянные сельчанами поля и теперь посекундно уничтожают и без того не жирный урожай!

Голова ревел зверем на седовласого Волхва, грозился вышвырнуть всё его семейство взашей, а наперёд выдрать каждого вот этим самым хлыстом, ежели сию же секунду кудесник не прогонит прожорливых тварей подальше от хлебных полей. Но вскоре, наоравшись, тяжело осел на ступени крыльца, уперся лбом в свои дюжие кулачищи и, раскачиваясь маятником, принялся ругать Богов за несправедливую долю. Крупные капли, сбегающие с козырька крыши, молотили его по темечку, но они совершенно не охлаждали пыла Сотенника – муж всё яростней плевался проклятьями на Предков. Он понимал, что Вольг ничего не сможет сделать против Их воли – никакие ведовские заговоры или же едкие курения не прогонят сейчас крыс, тем более что под ливнем их и раздуть-то не получится, – но запросто смиряться с тяжкой судьбой не желал.

Когда же стенания и брань смолкли, Вольг завел обессилевшего Голову в сени, усадил на лавку. Грязь и вода сползали с мужа, пачкая устланный сеном пол. 

- В город надо, – уже не уговаривал, а приказывал кудесник. – Не простит тебе люд, ежели по собственной гордыне голодом всех вздумаешь уморить – в три счета тебя из Сотенников разжалуют, да ещё и на позор всю семью выставят. О жене и дочке подумай!

- Но как же Княжич?.. – Завел вновь старую шарманку Могута. Однако, на сей раз, голос его оказался слабым. 

- Набрехал он, чтоб безнаказанно дочку твою облапать! – Беспощадно отчеканил Вольг.

- Сегодня что ль ехать к нему? – Безвольно спросил Голова. – Так ведь по шляху даже конь сейчас не пройдет…

- Завтра праздник, куда ж ты поедешь? – Волхв глядел на мужа с сочувственным отвращением: вроде сноровистым и рассудительным слыл на округе Сотенник, а вот, надо ж тебе, верно подметил тогда остроязыкий Быстр – телесно сильным родился Могута, да на извилину короток оказался – поверил сладкому вранью Княжича, а теперь нос к нему в хоромы стыдился сунуть, на сватовство до сих пор надеялся. 

- Ты вот что, – сжалился над ним Вольг, – успокой людей, что б раньше времени не рыдали. После Купаленки я сделаю тебе дорогу скатертью: ежели без передыха поскачешь в полтора дня до города долетишь. Только уж не позабудь до той поры, что для тебя важнее!

***

Всё складывалось! Нависла над головами неминуемая беда, только что срок её обрушения был пока Вольгу неведом. Неспроста же святец к ликам Предков хаживать стал, не по старческому безумию смешал в себе еще больше крамолу и новобожие. Ведун ясно помнил то весеннее утро, когда к нему явился взволнованный чернец…

В ту пору были проводы Комоедицы (ссылка №2). Последний день разгульной недели еще не взошел, когда на ведовское подворье вихрем влетел отец Амвросий. Седовласый Волхв укладывал тогда крамольную утварь на возок, чтобы идти с ним к святилищу – для чествования новорожденного Солнца-Ярилы и проводов Моры-Зимы требовалось множество припасов, и обычно кудесники заготавливали все заранее, чтоб всякий день не ходить до монашеского жилища. От того-то появление чернеца вызывало у ведуна недоумение : неужто о чём-то позабыли? Но старец был налегке, даже заплечного мешка не прихватил с водной баклагой. Зраки, с которыми он теперь ни на минуту не расставался, перекосились на его носу, шапка сбилась набекрень, а высокие валенки до самой горловины облипли снегом. Монах разгоряченно дышал, видно, без остановки отмахал напропалую от своей хижины до колдовского дома.

Никогда еще черноризец не появлялся перед Вольгом в такой спешке и взмыленном виде, от того всё внутри ведуна на миг обмерло. В преломлении стеклышек на носу, глаза святца казались по рыбьи выпученными и лихорадочно блестели. Волхв едва успел подхватить под руки вымотанного гонкой монаха, дотащил его до дворовой лавки, выждал, пока тот отдышится, и тут-то чернец стал выкладывать такое, от чего кудесник напрочь позабыл и о своём груженом возке, да и о весеннем празднике думать бросил.

- Ко мне пришли Боги!.. – Жарко воскликнул монах, когда дыхание его немного усмирилось. – Они показали мне страшное предречение!

Вольг нащупал рукой доску скамьи и опустился рядом с чернецом. Сильному и смелому вояке вдруг подкосило ноги. Разумеется, примерещься старцу какая-нибудь глупость или же обманчивое видение, он не помчался бы с этим к Волхву в утреннюю темень. Выходит, и впрямь, грядущую беду узрел.

Монах же рассказывал дальше:

- Я уснул и оказался внутри светлого капища с другими людьми, кому было назначено внять пророчеству. Не только Предки здесь стояли – множество божьих ликов кругом было, каких мне доселе и видеть-то не приходилось. Нас там с две дюжины стояло – мужи и женщины – и все различных родов-племён, но только на мне была черная риза – другие чтили всяческих своих Богов и духов. Иные в шкуры были завёрнуты; и с атласными рогатыми шапками на головах люди были; некоторые же и вовсе без приличных одежд – в каких-то лоскутах и верёвках. В общем, разные все…

И не снег тогда кругом лежал, как сейчас, а лето жаркое пекло, словно Купаленка была. Я не Волхв и Триглав мне не ведом от рождения, но сей же час на меня выплеснулись невиданные краски, и я узрел все три мира разом! И не простые кумиры окрест уже высились, а словно живые, хоть и неподвижные, Боги глядели на нас – и каждый из Них на своего земного внука зрел. 

Некоторые люди сейчас же повалились на колени, другие запели молитвы, мне же намертво сковало члены, даже челюсти свело. Я понял: Предки простили меня и приняли вновь!

У монаха дрогнул голос и на глазах навернулись крупные слёзы. Он всё же поборол восторженный плач и продолжал:

- Вдруг из неоткуда на капище влетели два здоровенных ворона – пара – он и она. Оба орали, дразнились и куражились меж собой. Мы попытались их прогнать, но чёрные птицы лишь усерднее игрались. Наконец, набесившись, они разделились: ворон сел прямо на голову Прабогу – вернее, для меня на Прабога, для иных людей, разумею, на их родных Богов, – а его чёрная подруга на жертвенный поднос.

Ворон ткнул Рода в темя, и крепкое дерево треснуло, разломив живой лик! Из трещины хлынула самая настоящая кровь! Она никак не желала останавливаться и вот весь круг святилища покраснел! Тоже произошло с прочими Богами. Чёрная подруга же вдруг истошно завопила, тление охватило её тело, и птица рассыпалась на поднос белыми костями. Ворон же принялся неумолчно орать. 

И тогда Триглав отторг меня. Живые кумиры все до единого исчезли, кровь из-под ног пропала, орущий ворон тоже. Но кости так и остались лежать на жертвеннике. Среди нас отыскались толкователи костей, они наперебой сыпали пророчествами, но их языки мне были не ведомы. Но и без них я понял: грядёт падение крамолы! Кровь родов-племен разольется во множестве и перемешается! Люди позабудут своих Предков и погрязнут в смуте и вражде!

Монах перевёл дыхание, заговорил ровнее:

- Помнишь ли ты, Вольг, какие вести принесли нам в последний свой визит Любомир с Быстром? Уверен, дарованное мне пророчество лишь подтверждает их слова и опасения: Русь ждёт великая скорбь!

Так закончил свой рассказ старец, именно с тех пор он и стал взывать к Богам, чтобы Те всё же сжалились и пощадили своих земных внуков. Но после рассказа Молчуна об увиденном им искажении миров, Вольг уверился: Пращуры от своего замысла не отступятся! Больно люди зазнались и отошли от Их поконов. Нажива стал дороже родной крови, потому следует неразумникам преподать жестокий урок – вот уж и крыс подослали… И пусть отец Амвросий хоть в лепёшку перед Предками и своим Господином и Его сыном разобьётся – ничегошеньки святой монах не сможет вымолить и поменять в божественном замысле. Оставалось надеяться лишь на то, чтобы ведовские знания остались неизменными, а Ведьмы с Волхвами не забыли для чего их рождает Мать-Земля.

***

Всю ночь Вольг не спал: лавка ему казалась тверже камня, а чуть прикрывал глаза, так сразу же виделись кошмары. Как назло, вспомнился и проклятый жеребец-Фасфер, даже померещилось его далёкое глухое ржание. Беспрестанно кудесник прислушивался к дыханию отца Амвросия и Данияра, но оба спали мирно, их бесплотные ночные страхи не мучили. 

Ещё только светало, а Волхв уже выбрался во двор и принялся там хозяйничать – чего зазря валяться, если руки есть к чему приложить. Пускай в светлые праздники и не принято было тяжко трудится, но так это пускай бездельники себе время для лени придумывают, а за хорошее дело – сложное оно или простое, – Пращуры уж как-нибудь да не обидятся – простят нерадивого внука.

Проклятая сырость настырно забиралась под одежду и, как бы тепло не был одет человек, всё равно выстужала тело до костей, что хоть с печи днями на пролёт не слезай, на улицу носу не высовывай. Привычный к лишениям и телесным неудобствам, Вольг гнал от себя промозглость тяжелой работой. Ему давно казалось, что бревенчатый сарай, некогда утвержденный на огромном булыжнике, стал заваливаться на бок – то ли камень оседал в земле, то ли стенка стала ветшать, но итог были одним: худую постройку нужно было править, пока она окончательно не скосилась или, чего доброго, вообще не рухнула. Вот кудесник и принялся освобождать сарай от всякого барахла, которого за минувшие годы скопилось столько, что на всех посельчан хватило бы с лихвой. 

Вдруг за спиной послышались едва различимые шаги. Ведун тотчас узнал их легкость, обернулся на звук.

- Гость в дом – Боги в дом! – Поприветствовал он раннего, но всегда желанного гостя.

В дверях стоял Любомир. Лицо его и без того всегда худое, осунулось еще больше, щёк давно не касалось лезвие, от того тайных дел мастер выглядел чуть ли не ровесником седовласому Волхву. Несмываемы загар и обветренная кожа делали его похожим на дубовый истукан, разве что ярко-голубые глаза придавали Следопыту хоть какой-то живости.

- Не спиться, дядька Вольг? – Хмыкнул в ответ муж. Бывший ратник был единственным, кто безошибочно угадывал и раскрывал его тихую поступь. Даже старшие, матёрые Следопыты не могли различить её, а Вольг – мог! От того всякий раз Любомир чувствовал себя по-детски уязвлённым.

- Как видишь, – ответствовал ему ведовской побратим и на хмуром лице его промелькнуло подобие улыбки.

- От бессонницы помирать-то собрался, или же посерьёзней что стряслось? – Оскалился Следопыт. Но это было напускное – никогда в жизни еще Любомир не был так взволнован и напуган. Даже, когда любимая супруга предала его и оставила умирать на холоде, он так не страшился, как от слов, что передал ему вчера Сокол. Уж кто-кто, а дядька Вольг не стал бы беспокоить его понапрасну, тем более глупо разыгрывать. И Любомир, не задумываясь, переложил на своего напарника всю текущую работу, а сам с первым же лучом Солнца явился на ведовское подворье к старому вояке.

- Посерьёзней, – пробухтел Вольг. Тревожное настроение мигом передалось и Следопыту, он пробежал пальцами по короткой бороде и усам. Бывший ратник гостеприимно обвел дланью сарай: – Здесь толковать станем, али же в Прави укроемся? Тем более что в ней тебе будет на что посмотреть…

***

Оба мужа стояли посредь лесной дороги и глядели на рябящий Триглав. Явление было и впрямь необычным и некем до сели не описанным: отойдёшь на полверсты – тишь да гладь, только в этом месте происходило худое диво. Духи, как и вчера, несли свой сосредоточенный караул, даже не думая расходиться, от того на сердце становилось всё более жутко. 

Следопыт черкнул пару строк на куске припасённой бересты карманным резцом, позвал своего пернатого помощника, вручил ему послание. Колдовскому вече Волхв не доверял, потому счёл разумным поведать об увиденном своему наставнику, который когда-то обучал его премудростям хитроумной науки разведки, так же, как и сам Любомир учил некогда-то Быстра. На случай же, если учитель самолично захочет поглядеть на искривление Триглава, Следопыт попросил Сокола проводить почтенного мужа до сего места, и смелая птица мигом отправилась к старому наставнику.

После увиденного, Вольгу уже ничего не оставалось, кроме как поведать другу о вещем сне отца Амвросия. Тут-то с Любомиром и приключилась неожиданная перемена: от кожи его отхлынула кровь, что даже загар не смог скрыть его бледности, глаза заметались, на лбу проступили мелкие горошины пота, совершенно не подходящие холодному утру. Чтобы унять внезапную телесную дрожь Любомир наскоро сцепил руки на груди в крендель, но Вольг уже заметил его небывалое смятение.

- Вижу, – сказал мрачно он, – тебе есть, что сказать. Тогда выкладывай, не таи. Сейчас не до секретов.

- Нет никаких секретов, – ответил в тон мужу Следопыт. – Просто доселе говорить об этом не приходилось. Да и страшился я, не скрою, того, о чём помыслы иногда были… 

- Ну же!.. – Поторопил его Вольг.

- Я умею видеть божественных кудесников.

- Так… – В привычной ему манере протянул седовласый колдун.

- В тот день, когда ты пришёл к своему другу Зворыге, я сам по себе узрел в Молчуне светлый промысел Предков, а не от вас прознал о нём! Но до того дня, клянусь, во мне не было этого дара, а в тот миг – явился! Я был потрясён! Даже подумал, что, видно, не спроста Боги разрушили мою семью, чтоб сохранил себя для встречи со звёздным странником. Но Молчун уже был твоим учеником, и, если б не случайность, я бы и не встретил вас обоих.

Когда же силы вернулись ко мне, и я покинул здешнее наше лесное обиталище, первым делом отправился не к отцу или вече, а к своему наставнику. Он был поражен столь же, сколь и я! Но мудро вывел: раз Пращуры распорядились таким образом, значит Им виднее. Тогда-то мне и был предречен учительский рок – отыскать и воспитать божественного кудесника. Но кроме Данияра мне никогда более не встречалось других звёздных странников…

- И ты справедливо решил, что, возможно, Молчун каким-то образом попадёт в твоё ученичество? – Закончил за Следопыта Вольг. Тот сконфуженно кивнул. 

Седовласый кудесник остро глянул на Любомира. «Вот ведь оно как выходит!» – Отчего-то обрадовался Волхв. И так ему легко на душе в тот миг сделалось, что все ночные страхи разом исчезли: не бросят Боги Молчуна, сберегут! Даже если самому Вольгу смертный час вскоре пробьёт, передадут на поруки другому учителю, способному и обучить, и защитить звёздного странника, пока самостоятельно заботиться о себе не научится!

Любомир ожидал, что дядька осерчает, обидится на дерзкие его мысли, но бывший ратник отечески возложил ему ладонь на плечо.

- Пообещай мне одно, Любомир, – требовательно заговорил Вольг, – ежели со мной и вправду что-то случиться, защити Молчуна и воспитай его. – И тут же пресёк попытку ведовского побратима возразить его страшным словам: – И о святце позаботься… Их жизни важнее моей!

Следопыт сник, но всё же ответил:

- Обещаю.

***

Дед Амвросий хозяйничал у печи – по случаю праздника старец разразился на пироги с квашеной капустой, от того благостный дух печева одуряюще витал по всему дому. Данияр тяжко поднялся со своей лавки, потёр зудящий висок, попытался исцелиться светом иномирья. Проклятье! Даже Правь не сумела вынуть колкую иглу! Так с пронизывающей головной болью божественный кудесник и вышел к завтраку. Прекрасный аромат пирогов лишь вызывал у него тошноту. 

Сквозь острую боль Молчуну померещилось недавнее присутствие дядьки Любомира. Но откуда ж тому было взяться – чудесного его Сокола не прилетало, значит и Следопыт не мог явиться без спросу, разве что произошло что-то худое. Но будь так, дядька Вольг и дед Амвросий уже давно допрашивали бы его. Кстати, куда подевался учитель? Седовласый кудесник не вышел столовничать, даже духу его поблизости нигде не было… Ушел что ль куда-то? Наверное, капище пошёл осматривать перед святом…

До чего же висок колит!..

Нехотя пожевав духмяные пирожки, Данияр поблагодарил деда Амвросия за еду, помог монаху прибраться у печи и пошел собираться к полуденному празднованию. На удивление погода разошлась: выглянуло Солнце и воздух потяжелел от дождевых испарений. Если повезёт, то за день потеплеет достаточно, чтобы ночью юноши и девушки смогли поиграть в горелки и порадовать друг дружку свадебными венками.

Пока дед Амвросий переодевался в нарядные, выбеленные одежды, исправно расчесывал волосы и бороду резным гребешком, плёл их затейливым образом, Данияр обошёл ведовское подворье – учителя нигде не было, даже иномирный след его простыл, значит, ушёл задолго до пробуждения домочадцев. Однако, у сарая, звёздный странник отчётливо разглядел подсохшие следы от тяжелых сапог, меньших по размеру, какие носил дядька Вольг. Неужто и впрямь Следопыт пожаловал? Тогда где же бродят оба ведуна, даже к завтраку и на поклон к старцу не явились. Смутная догадка посетила Молчуна: а не к тому ли самому искривившемуся месту на лесной дороге они ушли? Но от мыслительной натуги треклятые виски защемили ещё больше!

Данияр через силу нагрузил ручной возок необходимой кладью и, дождавшись старца, покатил тележку к святилищу, но не по той самой прохудившейся дороге, а лесными тропами – в объезд. 

Как видно, дед Амвросий нисколечко не беспокоился за дядьку Вольга – бывший ратник был непреложен и чрезвычайно строг к самому себе. Потому что-то забыть или же, тем более, не исполнить взятое на себя обязательство просто не мог! Молчун тоже это знал, но всё равно дурное предчувствие никак не желало покидать его. Так же, как и ставшая уже невыносимой головная боль – перед глазами то белело, то, наоборот, всё меркло, кудесник буквально шёл наугад! Однако ж, чтобы не тревожить попусту святца, парень изо всех сил старался идти ровно и ни в коем случае не подавать вида, что ему нездоровится.

Старый монах по-детски радовался прояснившемуся небу, подставлял сухое лицо Солнцу, бормотал крестовые и крамольные молитвы, прославляя благостное тепло. Молчаливые этим летом птицы тоже обрадовались разгулявшейся погоде и вовсю вторили святцу своим пением. Праздничный день выходил по-настоящему светлым и прекрасным.

Но тут, в ближней полосе кустов, окаймлявших берег Ра-реки, произошло едва заметное шевеление. Глаза Данияра сами собой налились зоркостью Триглава, и в тот же миг колючая игла вышла из виска подобно, как заноза обычно выходит из-под кожи: как и тогда, в день его имянаречения, Молчун узрел призрачное облачко, едва отличимое во множестве прочих дневных теней – в густом подлеске таилась Ясна! И по всему видно, сидела она в своём укрытии довольно давно. Неужели ждала, когда юный ведун придет к святилищу?! Божественный кудесник задохнулся. Грудь его распирало от вспыхнувших сладких чувств: она не забыла его!

Между тем, седовласого Вольга видно нигде не было, впрочем, как и других, соседских, ведунов. Дед Амвросий поглядел на Солнце, задумчиво хмыкнул – уже скоро на берег станет во множестве сходится народ, а кудеснички, все до единого, как сквозь землю провалились!

Данияр принялся расставлять и раскладывать крамольную утварь по своим местам, вычистил жертвенный камень от дождевой грязи, омыл кумиров речной водой, в стороне от капища разгрёб от наросшей травы место под купаленские костры… Но на протяжении всей работы то и дело поглядывал на ближние кусты. Выходило, сёстры-Солнечницы и Водный Бог вновь согласились помочь девчонке в её желании незаметно подглядеть за милым сердцу ведуном. От этой мысли у Молчуну раз за разом перешибало дух, и он принимался еще усерднее трудиться у святилища.

Наконец пресветлая Правь вспыхнула, явив ступени хрустального моста. По ним, как ни в чём не бывало, наземь сошел дядька Вольг. Поприветствовав черноризца и совершенно не удивившись отсутствию других ведунов, он подошел к Молчуну добро потрепал парня по волосам, чего случалось крайне редко, и принялся помогать божественному кудеснику с приготовлениями. Что-то неуловимо изменилось в учителе – его хмурое лицо расправилось, сделавшись чуть ли не торжественным; тело налилось воинской мощью, словно Волхв всё утро упражнялся со своим мечом, до которого, кроме ратных праздников да хвалений Отцу Сварогу и Его грозному Сыну – Перуну, и не докасался в повседневной жизни. 

Людей ещё не было и потому, как только с приготовлениями было покончено, святец отозвал в сторону седовласого Волхва и принялся с ним о чём-то толковать. Воспользовавшись случаем, Данияр шагнул в Правь, перешёл ею через берег к ближним зарослям и возник в Яви у самого призрачного облачка.

- Твой батька запретил мне и на версту приближаться к тебе, зачем же сама за мной ходишь? – Смиряя дрожь в голосе, проговорил Данияр. Облачко всколыхнулось и тут же вместо него перед звёздным странником возникла во плоти Сотенникова дочка. Стыдливый румянец растёкся по её ланитам, глаза изумлённо блеснули:

- Как ты догадался?.. – Воскликнула девица. Теперь даже уши её были красны подобно спелым ягодам брусники. 

- Ты уже так делала, – признался Молчун, отводя глаза от хорошенького личика, – на праздник моего взросления…

- Как?! – Еще больше удивилась Ясна. – Ты и тогда меня видел?!

Молчун едва кивнул головой. Его шея так же пылала жаром, как и девичий лик. Ясна задохнулась обидой:

- Значит, тем вечером до дома меня проводил всё же ты, а не чужак или зверь какой-нибудь? Тогда почему не откликнулся, я ведь звала тебя?! 

- Так ведь батька твой… – Промямлил Молчун. 

При упоминании отца Ясна вмиг померкла, краска стеснения отхлынула от её щёк и ушей, а в глазах отразилась глубокая печаль. Получалось, Данияр, так же, как и она сама, не смел пойти поперёк слов строгого Головы, опасался, что по его вине всё необычное ведовское семейство будет с позором изгнано из селенья. Да и чего скрывать, не пережила бы и сама красавица такого исхода – если бы не удавилась, то уж точно сбежала следом за любимым кудесником. И чем более взрослой она становилась, тем отчётливее понимала, что без Молчуна ей не жить.

- Я не могу сделать, как велит мне отец, – чуть слышно проговорила девица, – не могу выйти замуж за Княжича Радима. Мне невыносима даже мысль об этом! Да и не верю, что он когда-нибудь вернется к нам в деревню. Должна же быть у него хоть капля совести… – Она моляще поглядела на Вохва. Он обязан понимать, почему на других молодцев ей в жизни более не глядеть! Но Молчун ещё усерднее отводил глаза. Тогда Ясна решительно шагнула к парню, так что между ними едва ли протиснулась бы даже самая худая мышь. От близости её дыхания, божественный кудесник забыл, как самому дышать. Красавица поймала его суетливый взгляд. – Скажи одно, ежели батька смилостивиться и позволит мне самой выбрать себе жениха, ты согласишься стать им?

Разум кудесника помутился от этих слов – где это видано, чтобы девка сама предлагала парню сделаться её мужем?! Однако ж из её речей выходило, что свой окончательный выбор она уже сделал, и только глупец отказался бы стать супругом своей возлюбленной. Сказать в ответ Данияр ничего не успел: самовольные его губы сами по себе коснулись губ Ясны, дав самый очевидный из всех явных ответов.

***

К святилищу во множестве стекался народ. Сразу несколько селений, все – от мала до стара, – шли сегодня восславить могучего Солнце-Мужа Купалу и Его сестру Кострому. Широкий берег наполнился болтовней, смехом и весёлым пением. Всюду белели платья и рубахи, пестрели яркие ленты и разноцветные пояса. Парни с девушками загадочно переглядывались между собой, намекая друг дружке о тайных любовных уговорах. 

Ясна была тут же, среди подруг, но держала себя как никогда тихо. Губы её до сих пор ощущали тепло губ Молчуна. От этих воспоминаний лицо красавицы беспрестанно вспыхивало, но весёлые подружки были слишком заняты своей болтовнёй и не замечали творящихся с девицей перемен.

Вольг стоял на холме, у входа на капище и распевно сказил о трагической любви божественных брата и сестры. За отсутствием иных кудесников, он всецело взял на себя обязанности урядника. До полноценной мистерии, какая обычна происходила по праздникам в крупных городищах, местечковое священнодействие не дотягивало, однако низкий голос колдуна и без того будил перед мысленными взорами посельчан живые картины древнего предания. Люд благоговейно внимал былине. Седовласый ведун же всё более распалялся, и его пение широко раскатывалось по речной долине, так что, казалось, долетало до самого Солнца.

В то время, когда по рассказу Кострома и Её не узнанный брат-жених обменивались любовными обетами пред ликами Богов-Предков, Любомир спустился с хрустального моста у порога дома своего наставника. Услужник-Сокол всё никак не возвращался с обратной весточкой от учителя – почти до полудня прождал его муж! – и Следопыт решил сам поискать почтенного старика. Тот, порою, имел привычку удаляться на добровольное послушание, в обители стареющий воинов, кому возвращаться к простым людям в мир было тягостно – многие из них в боях сделались калеками и не хотели обременять родных своей немочью, другие же просто разучились жить на хозяйстве, и размеренная иноческая жизнь среди таких же, как и они сами, увядающий ратников, была единственно возможным завершением их жизненно пути. Так вот, наставник удалялся в такие лавры на месяц-другой дабы и самому отчистить свой дух от тяжестей былой своей тайной службы. Его старуха-жена была мудрой и терпеливой Ведьмой, за долгую жизнь научившаяся главному в женовьем роке – ждать, – потому и спустя множество лет супружества с бывшим Следопытом матушка Руса продолжала суетиться по дому и всегда держала наготове чистые полотенца и рубаху, дабы приличествующе встретить мужа из очередного странствия. Детей у них было четверо – трое сыновей и дочь, и все ведуны. Каждый уже имел свою собственную семью, но жили они по соседству от родителей. Потому бабка с дедом постоянно нянчились с многочисленными внуками, оттого стариковский дом более походил на детскую ярмарочную палатку, нежели на тихое обиталище престарелых людей.

Наставник жил в небольшом городке, и если бы не бревенчатый кром, то селенье впору было бы называть просто большой деревней. Любомир постучал в ворота и громко позвал матушку Русу. Никто не отозвался. Самовольно входить во двор без приглашения хозяев было неподобающе вежливому гостю, и муж, в который раз, покликал в иномирье своего пернатого помощника. Тот вновь не явился на зов. Возможно ли, что учитель отправился в какую-то непроглядную глушь, отгороженную от мира мощными колдовскими кругами? Однако, Сокол всегда мог отыскать его, куда бы тот не ушел. В этот же раз поиски слишком затянулись…

Наудачу мимо проходил сосед. Он был чем-то сильно обеспокоен. На вопрос Любомира о колдовском семействе мужичок ответил не сразу, отчего-то еще больше разволновался и нехотя сообщил, что уже дня два не видел Ведьмы, впрочем, как и её супруга. И не успел Следопыт раскрыть рта, чтобы поинтересоваться: а не знает ли сосед, где следует обоих кудесников разыскивать, – как того уже след простыл. Тайных дел мастер задумчиво хмыкнул. Под ложечкой неприятно засосало, но Волхв решил раньше времени не поддаваться панике: мало ли по какой надобности оба кудесника могли оставить дом? Бывало, что из окрестных селений на ведовской двор прибегали гонцы с просьбой поскорее помочь страждущему, и тогда кто-то из супругов всенепременно отправлялся выполнять свой колдовской долг. Вот и теперь могло статься, что наставник, действительно, засел в далёкой, урочной лавре, а матушка Руса ушла на подмогу к какому-нибудь селянину. 

Раз так, нужно было всего-то пойти к детям старых ведунов и вызнать у них, где следует разыскивать их почтеннейшего батюшку. Так Любомир и сделал. Буквально через три двора от учительского, рядком – один за одним – стояли дома сыновей и мужнин дом дочери наставника. Но и в них царила совершеннейшая тишина… 

Тьфу-ты! – Следопыт даже треснул себя кулаком по лбу, – сегодня же светлый праздник! Разумеется, в эту пору кудесников надо искать на капище, а не во дворе! И муж размашисто зашагал к здешнему святилищу. Но всё равно не спокойно было у него на сердце: куда же тогда Сокол запропастился, ежели старый Волхв всего-то что и был занят Купаленкой? Да ещё и сосед этот… Какой-то уж очень он странный – дёрганный; и про два дня он говорил, а не только про сегодняшний… Вот тут-то Любомир только и понял, почему сразу не сообразил искать наставника на капище – над городом и округой царила совершеннейшая тишина! Ни молитв, ни праздничных песен – ничего не было слышно! Разве ж такое может быть на летнее свято?..

Любомир спрятался в Навь и уже ею достиг святилища. На его подступах толпился смущенный народ, и стоял он тут, по всему, не первый час. Весельем здесь и не пахло, только тихий ропот шуршал над толпой. Из него же следовало, что, помимо семьи наставника, ни одного кудесника, кто бы мог возглавить священнодействие, во всей округе не сыскалось – все колдуны разом куда-то запропастились! 

Внутри всё похолодело… Одним рывком Следопыт переметнулся в Правь, призвал хрустальный мост и вновь очутился у ворот учительского дома. Перед глазами встал Триглав, и Любомир в ужасе попятился, узрев картины прошлого. 

Несколькими днями ранее, когда уже совсем стемнело, к наставнику примчался быстролапый заяц-вестник от колдовского круга. Услужник вручил старику послание и мгновенно умчался по своим делам. В письме говорилось, что ровно в полночь сего вечера, учитель вместе со всем своим ведовским семейством обязан прийти к тайному лесному месту близ их города, чтобы выслушать срочное известие от вече. Помимо учительской семьи, на совет будут собраны и другие кудесники, потому всем приглашённым строжайше воспрещается опаздывать, или же вовсе отлынивать. Делать нечего, пришлось собираться, благо, что все дети и внуки были тогда в гостях у стариков. Только вот, рассудил здраво Волхв, глупо тащить на ночной совет – что ещё за бес придумал устроить сборище не перед ликом мудрого Солнца, а впотьмах? – глупо в ночь тащить с собой и внучат. Пусть уж лучше с дочерью посидят дома, тем более, что молодка вот-вот должна была разродиться очередным чадом. Так и сделали: дочь засела с мелюзгой, остальные же отправились к тайному кругу. 

Любомир мысленно пошел следом.

Выйдя из Нави у колдовской поляны, семейство наткнулось на толпы кудесников, встревоженно переговаривающихся между собой. Некоторые пеняли на дурные небесные знаки, другие ожидали страшной войны, где без множества ведунов будет не обойтись, третьим хотелось побольше тайн и загадок… Наставника знали многие, с ним и его супругой здоровались, хлопали по плечам красавцев-сыновей, предрекая им долгие годы жизни, нежных жён и прорву детишек. Вся эта трескотня как-то успокоила и притупила общую тревогу. 

Полночь наступила, однако ничего не произошло: иномирья не приносили ни новых вестников-помощников, ни кудесников из вече, – лес полнился стрекочущей тишиной, где-то ухала сова… Ведуны переглядывались между собой, боясь нарушить ночное безмолвие. Какая-то странность крылась в этой невозможной тишине, однако Триглав, глазами которого глядели теперь уже все колдуны, так же не сулил каких-либо бед.

Любомир пересек поляну, насилу протиснувшись между кудесниками. Пускай они и были всего лишь ожившим прошлым, но обладали вполне осязаемыми телами. Он вышел за каменный и огненный круги, окаймлявшие поляну, по тайной науке прошерстил ближние кусты. Пусто…  Глаза упорно не желали видеть опасности, хотя безошибочное чутьё неумолчно упреждало о лживости лесной тишины. Но едва муж вернулся обратно к огненному кругу, как откуда-то из-за его спины свистнула, а затем влажно чавкнула стрела! Пораженный ею колдун всплеснул руками и повалился навзничь, не успев издать и звука. Белёсое перо трепетало над его окровавленной и затихшей грудью. Любомир вздрогнул, запоздало проследив полёт стрелы. Но не бессмысленное убийство всполошило его, а то что он – прожжённый Следопыт – так и не смог распознать среди деревьев врага! 

Испугался не только он: ведуны заозирались, требуя, чтобы душегуб добровольно сдался, однако в их интонациях чувствовался страх перед невидимым и могучим стрелком – безусловно, чтобы скрыть своё присутствие от такого множества ведунов, требовались немалые колдовские способности!

Но вместо повинного явления убийцы, со всех сторон на кудесников посыпались стрелы. Один за другим, на земь падали бездыханные Ведьмы и Волхвы. Любой, кто желал сбежать в лес, тотчас получал скорую пе́ру. Тогда ведуны попытались скрыться в иномирьях, но в тот миг словно бы что-то произошло с их колдовскими умениями – ни один так и не смог призвать ни Навь, ни Правь. И даже всемогущий Триглав не встал на их защиту!

Любомир пробирался к наставнику сквозь мечущихся людей, машинально прикрываясь от безвредных для него стрел. Но было уже поздно – старику досталось сразу несколько смертоносных перьев. А на его груди навсегда застыла матушка Руса. Здесь же лежали и красавцы-сыновья… Дикий рёв вырвался из груди Следопыта! Но поделать с горестными событиями прошлого он уже ничего не мог…

Вскоре, в каменном круге более не осталось живых. Тогда-то на поляну и стали выходить невидимые стрелки. Рожи их были завешаны черными тряпками так, что через прорези видны были только глаза. Убийцы богохульно перепрыгнули через огненный барьер и разбрелись среди мертвецов, убеждаясь в тщательности своей работы. Следом из рощи появился и главарь. Он ничем не отличался от своих бойцов – тоже был чёрен, с завешанной рожей.

- Все мертвы? – Поинтересовался он, не минуя огненного пояса. Голос его звучал молодо, но был совершенно бесстрастным. 

Любомир подошел к главарю вплотную, желая разглядеть на тёмных одеждах хоть какие-нибудь отличительные знаки. Но ничего примечательного в его виде не было.

Бандит приказал: 

- Стрелы, все до одной, собрать!

Началась возня: душегубы принялись выдергивать перы из мертвецов и складывать их обратно в заплечные тулы. В отблесках огненного круга Любомир ясно разглядел, что наконечники были сплошь серебряными с однотипным клеймом на каждом. Знак был заковырист, но Следопыту незнаком – таких не встретишь ни у хазар, ни у византийцев. Возможно ли, что это были метки самой Чёрной Праматери?..

Когда же стрелы были собраны, главарь вновь заговорил:

- Сдать все охранительные ладанки! – И протянул руку прямо через огонь.

Вновь произошло суечение и вскоре с дюжину маленьких мешочков сложились в ладонь главного. Но не успел последний амулет лечь к остальным, как над гиблой поляной расползся тошнотворный запах давнишней гнили. Огненный круг зашипел, заискрился и мгновенно погас, и на том месте, где секунду назад полыхал охранительный барьер, возник здоровенные зверь! Конь! Фасфер!.. Изуродованное железом могучее тело бугрилось тугими мышцами, бешеные глаза алели кровожадностью и безумием. От тяжёлого смрада, исходившего от жеребца, неуклонно тошнило…

Выходит, главарём был никто иной, как предатель и чернокнижник Одар-Архип?! Любомир зарычал от невозможности тут же придушить сукиного сына голыми руками! Как же этот мерзавец оказался здесь, ежели сейчас он должен сидеть подле Княжича Радима, ведь ходы иномирий ему неподвластны?!..

Тем временем, Фасфер раздвинул порванные губы, обнажая не полошадиному острые зубы, и молниеносно кинулся на бандитов. Истошные вопли и отвратительный хруст на мгновение заполнили ночь. Конь расправился со стрелками так же безжалостно и быстро, как и они прежде с кудесниками, не давая никому шанса на бегство. Воронёная доселе шерсть, побагровела, людоед значительно увеличился в росте и ширине. Но на этом он не успокоился, и, с молчаливого согласия хозяина, принялся за пожирание расстрелянных ранее ведунов.

Архип, между тем, убрал за пазуху ладанки, собрал бандитские тулы с заколдованными стрелами и ушел в глубь леса. Следом за ним пропал и плотоядный Фасфер. 

Триглав вернул Любомира обратно к воротам учительского дома, однако, видение проклятой ночи не рассеялось, значит Предки желали показать Следопыту ещё что-то, и он решился войти на ведовской двор. В окнах было темно, дверь же оказалась незапертой, и муж шагнул в сени. В горнице он едва не столкнулся с тёмной фигурой, в которой безошибочной угадывался ненавистный Одар. Чернокнижник по-хозяйски прошел к светлице, где мирно сопели многочисленные внуки погибшего наставника, ткнул каждого ребенка длинным пальцем посередь лба и отправился в соседнюю светёлку к безмятежно спящей молодухе. Там предатель проделал ту же штуку – коснулся пальцем чела женщины, – и после этого спокойно покинул дом. Не стоило и проверять его работу, итак всё было ясно – в доме не осталось ни одной живой души! 

Но впасть в отчаянье Любомир не успел, Триглав вернул его обратно в настоящее, к запертым воротам. И в тот миг, когда ослепляющая злоба и жажда мести подступили к Следопыту так близко, что воздух вокруг его головы угрожающе затрещал, Волхв услышал ГЛАС! Он обрушился на мужа со всех сторон, поражая духовной силою говорящего: «Потерявший мудрого учителя, пусть ныне обретёт божественного ученика! Да будет так!»

***

К великому недовольству Вольга к святилищу вышли двое наездников. Волхв едва успел закончить хвалебную песню Богам-Предкам, когда лесные навьи известили его о скорых гостях. Шли всадники по той самой дороге, где происходило невиданное диво с иномирьями. Первым был Княжич Радим, другого же кудесник не знал – он был вполне молод, хорош собой, однако остроносое худое лицо не выражало никаких эмоций; длинные тёмно-мышиные волосы были просты, но посреди лба сверкал в золотой оправе венца самоцветный алый яхонт; одежды на человеке были хоть и богатыми, но сплошь чёрными. Бывший ратник мигом догадался, кого в компании с молодым наместником принесла на праздник нелёгкая. И можно было не сомневаться: ничем хорошим появление этих двоих для сельчан не закончится.

Сотенник же, едва завидел Радима, чуть ли не прослезился от восторга. Осанка его выправилась, рот чванливо искривился. Могута высокомерно оглядел людей, задержался на хмуром Вольге, мол: видал, кто в гости пожаловал? – да не про твою честь, а про мою! И вышел вперёд встречать жданного им гостя. Хлыст на боку, который Голова отказался снять даже на Купаленское свято, отбивал по ляжке каждый горделивый шаг хозяина.

- Благо тебе, Княжич! – Восторженно изрёк он. 

Радим спешился, выказывая своё почтение Голове, подал руку для братания. Что-то едва заметно поменялось в посаднике: пропала его былая юношеская мягкость, да и взгляд сделался цепким, жёстким. Вольг же для себя отметил, что мечи обоих гостей не повязаны с ножнами шнурами, значит пришли они не с миром. Словно в подтверждение этих мыслей, боярский спутник, и не подумав покидать своего седла, наоборот, основательней уселся в нём и безмолвно стал наблюдать за сценой приветствия. 

Несмотря на то, что гости явились без вести и приглашения, Княжич изобразил на лице некое подобие обиды и капризно молвил:

- Что же ты, тестюшка, в гости не приглашаешь, аль позабыл о нашем уговоре?

От этих слов Могута налился важностью и выпалил свой ответ на одном дыхании, однако слова его более походили на оправдание перед старшим, нежели на достойный ответ тестя своему зятю:

- Не серчай, Боярин. Буквально завтра на рассвете собирался выехать к тебе самолично в гости… – Тут Голова запнулся, прикидывая, стоит ли поминать в такой торжественный момент о поеденном крысами урожае. Но рассудил, что после свадьбы – а Княжичь, безусловно, прибыл в Купаленский день именно для этого, – что после свадьбы уже и о деле можно будет потолковать.

- Вот как? – Продолжал корчить из себя ломаку Радим. – Где же суженая моя, почему ты, тестюшка, встречаешь, а не она? – Боярин обвел толпу взглядом, пытаясь рассмотреть среди прочих людей, прекрасный лик Ясны. Но девушки нигде не было видно. Княжич вновь заговорил с Сотенником: – Не видать, что-то дочки твоей, Голова. Неужто спрятал её от меня? На попятную решил пойти, от слова мужеского отступиться?!

Могута стоял багряней свеклы. Кулаки его то сжимались, то разжимались: никак родная дочь, худое семя, решила опозорить род?! Сколько бы жена не вступалась за неё, желая переубедить мужа, что та укротилась, дрянная девка ничуть не изменилась! Что срамнице честь отца с матерью – своя воля всегда у ней поперёд родительской была. И Голова брякнул первое, что пришло ему на ум:

- Она, Боярин, с мальчишкой-Волхвом слюбилась и сбежала! Оба поганца нашу с тобой честь замарали, потому сам рассуди, как предательницу-жену и её полюбовничка наказать надобно!

Люд зароптал за его спиной: где это видано, чтоб родной батька отдавал дочь на безжалостное судейство чужака, какой бы грех та не совершила! Однако, Ясны с Молчуном, действительно, нигде не было…

Но Могута не унимался. Даже повисшая на его рукаве тётка Черёда не могла усмирить разгорячившегося мужа.

- Давно за ними наблюдаю, – плевался Голова. – Уверен, ведовской ублюдок приворожил дуру-девку, чтоб с меня барышей поиметь! Думал, мерзавец, с рук ему спущу треклятое его колдовство!..

Пока Сотенник поносил Данияра и собственную дочь, спутник Княжича не сводил глаз с одинокой фигуры Волхва. Тот так и не сошел с подножья святилища – болтовня труса-Головы Вольга не занимала. И глядя на него, Архип отчётливо понял: кудесник ведает всё о нем. Однако ж и сам чернокнижник знал всё о жизни бывшего ратника…

- Ты утверждаешь, – ответствовал между тем Радим Сотеннику, – что все без исключения посельчане знали о тайных встречах любовников, но никто не помешал их распутству? Неужто моя честь, а, значит, и честь моего дядьки, Великого Князя Владимира, ничего для этих людей не значит? Выходит, приди завтра смертный враг и посягни он на Святую Русь, ни один из вас не окажет ему сопротивления и позволит самовольно хозяйничать на Земле-Матушке?!

Могута растерялся и поспешно замотал головой. Ничего такого он не утверждал, он всего лишь в сердцах жаловался на приблудного мальчишку-кудесника – именно его строгого наказания Сотенник более всего и добивался. Но Княжичу не требовались никакие оправдания Головы: Боярин пришел за другим, и болтливость глупого мужика играла наместнику только на руку.

- Выходит, – продолжал Радим, – все, кто здесь сию минуту стоят, все до единого – предатели? А знаешь ли ты, тестюшка, что волею достославного Князя приказано делать с предателями и их семьями?!..

Сотенник поспешно замямлил какие-то оправдания, только сейчас смекнув, к чему могут привести его неосмотрительные речи. Но более того, муж, наконец, осознал, что не с добрыми помыслами молодой Боярин изволил наведаться в праздничный день к святилищу – Радим желал, чтобы весь окрестный люд был, как на ладони, собран в одном месте, да еще и безоружен! И когда же, как не на летнее свято, можно такого добиться?

- Крамола учит: блудливая девица – позор для семьи и Родины! – Рёк страшным голосом посадник. – Тогда следует, что и отец с матерью, воспитавшие гулёну, тоже позорники, а, значит, предатели! – С этими словами Княжич выхватил из ножен меч, и безжалостным взмахом отсёк Могуте голову! В толпе страшно воскликнула женщина – то была тётка Черёда. Прочей же люд немо взирал на катящуюся по траве окровавленную голову Сотенника…

- Теперь же, – обратился Радим как ни в чём ни бывало к ошарашенному и безмолвному народу, – выдайте мне мою невесту и её полюбовника! Ежели сделаете так, то я спрячу свой меч обратно в ножны. Вздумаете укрыть изменников – выкошу всех до единого!

Тётка Черёда повалилась на колени и разразилась горестными стенаниями по безвинно умерщвлённому мужу; женщина умоляла посельчан спасти Ясну и проклинала весь род Боярина, от первого до последнего колена! Но безжалостный Радим будто и не слышал проклятий, шагнул к ней – люд сам собой дрогнул перед жестоким наместником.

- Не тужи, матушка, – даже ласково проговорил Борян, – твой муж был ничтожеством, предавшим не Отчизну, но, наперво, свою дочь! Я освободил тебя от этого бремени, так теперь и ты отплати добром за добро – отдай в жёны прекрасную Ясну. Прощу ей любой грех, лишь бы моей сделалась! И за сопляк-полюбовничка не страшитесь – не ровня он Княжичу, Волхв он, или ещё какой худой пёс. Не подобает мне на него обижаться!..

Эти слова предназначались уже Вольгу. Наместник желал, чтобы седовласый кудесник рассердился и обрушился хулой на него – давняя обида за поруганную княжескую честь до сих пор жгла Радима. Уж кому-кому, а Волхву он с превеликим удовольствием бы снес голову, выпади только шанс!

Но Вольг и не думал даже глядеть на Княжича, всё его внимание приковывал чернокнижник: мысли Архипа невозможно было разглядеть даже через Триглав; казалось, у него отсутствовали всякие человеческие желания; воля же, вся до капли, была пущена на сдерживание чего-то неимоверно глубокого и тёмного внутри него, того, что, потеряй Одар контроль, способно было пожрать и самого предателя, и всё вокруг. Теперь уже кудесник не сомневался – искаженное пространство неподалёку от берега, есть чёрное колдовство духовника Княжича Радима. Никто более во всем свете не посмел бы вероломно вторгнуться в иномирья! Да и, если верить Любомиру и отцу Амвросию, не хватило бы ни у кого силёнок проделать такое злодеяние – только Одар Милович был способен на подобное ужасающее вмешательство. 

Чернокнижник тоже безотрывно вглядывался в могучего ведуна. Воинская стать и ярая мощь, исходившая от него, вызывали если не страх – да и откуда взяться страху у названного сына Небытия?! – то что-то вроде юношеского трепета перед первым серьёзным сражением. Вольг был из тех ратоборцев-Волхвов, кто, даже уйдя в мир и приняв на совесть надзорный круг, оставались до самой смерти в телесной крепости и с великой духовной силою. Всегда бесстрастный Одар жаждал ратного пира с гнусным крамольником! Всё тело изнывало, предчувствуя невероятную схватку с равным противником, и требовалось всё больше усилий, чтоб не выдать перед дикарём своё нетерпение. Однако, обжигающее волнение вскоре победило! Предатель не выдержал, решился-таки подсмотреть за ведовскими умениями кудесника, и по крамольному сощурил сначала левый глаз, затем правы, и, наконец, оба…

Незримый явному взгляду ураган выдернул чернокнижника из седла и пронёс к самому лесу. Видение налетевшего получеловечьего лика седовласого ведуна на секунду поглотило все другие зримые образы. Всё ясно! Так вот в чём крылось тайное умение бывшего ратника: у него не было иномирных услужников не из-за его ведовской немощности или же простого нежелания заводить помощников, а потому, что Вольг сам мог становиться иномирцем-оборотнем, принимая вид сразу множества разных зверей и духов! Выходит, Пращуры признали в нём Своего Воина-радетеля?! Предатель не успел додумать этой мысли до конца: от силы удара о земь сознание его на миг померкло, а когда Архип всё же пришёл в себя, то никакого леса и берега уже и близко не было – окрест, сколько хватало глаз, качалась ковылью бескрайняя степь, над головой палило безжалостное Солнце, и жаркий ветер обжигал извечно бледную кожу Одара. Кругом высились боевые копья давно почивших предков-Волхвов, а на их острых пиках безумолчно звенели разноцветные обережные бубенцы и колокольцы!

Едва чернокнижник подняться на ноги, как, вдруг, воздух перед ним смялся, и на пустом месте во всю свою ведовскую стать возник седовласый Вольг! Вид его безостановочно менялся, являя всевозможные сущности, дарованные кудеснику Триглавом. 

Впервые за долгие годы служения Небытию и Чёрной Праматери Одар Милович оцепенел от ужаса! Нет, его не пугало диковинное оборотничество Волхва или же неминуемая смерть – можно было не сомневаться, кудесник не позволит предателю выйти из характе́рного круга (ссылка №3) живым, – но бесконечное одиночество и никчёмность, от которых всю жизнь сбегал чернокнижник, были худшим наказанием! И дикарь, безусловно, неспроста потратил столько сил, чтобы доставить Архипа именно в глухую пустошь – за тот короткий миг, что предатель старался разглядеть способности самого Вольга, ведьмак сумел увидеть все его слабости! Лицо, давно отвыкшее от людской выразительность, перекосило судорогой: будто сопливый нашкодивший мальчишка стоял он теперь перед могучим Воеводой! Все нажитые тёмные умения казались чернокнижнику трескучими рыбьими пузырями, какие высушивали, насыпали песком и разукрашивали малым детям на забаву, – они не шли ни в какое сравнение с мастерством ведуна! Вольгу не требовалось даже творить крамолы, чтобы противник пал к его ногам замертво, едва лишь взглянув на него! 

- Это и есть твой характе́р? – Стараясь выдерживать ровный тон речи, проговорил Архип. – Ты силён, спорить не стану. Но не думай, что подобной ерундой можно меня удержать.

Вольг молча взирал на предателя. 

- Моё исчезновение ещё не означает, что из тех мест пропала и моя воля: если безжалостный Радим и врученное ему крестовое войско не вырежет тех людей, то до них всенепременно доберется мой услужник. А ежели кто чудом уцелеет и после встречи с Фасвером, то все равно подохнет с голоду и от болезней! Вы ведь уже лишились зернового урожая?.. – Архип попытался выразить на лице издевательскую усмешку. Не надо было быть провидцем, чтоб догадаться – нашествие прожорливых грызунов его рук дело. – Не сомневайся, крысы – это только начало… Оставшиеся три Всадника (ссылка №4) уже скачут к вам!

Волхв продолжал внимать чернокнижным речам. Самонадеянный глупец действительно верил, что его поступки – порождение только его воли. И даже опрометчивое крамольное подглядывание, не заставляло Архипа задуматься, кто же на самом деле распоряжался его действиями.

- Ты ведь не дурак, догадываешься, что крестовое братство не пожелает задаром уйдет с лакомой и желанной Руси. Поверь, крамоле не пережить грядущей междоусобицы – ваши Боги падут! – Вещал Одар. Собственный голос и складность речи успокаивали его. – Есть только один путь ко спасению – вними голосу истинной веры! Прими духом Господа Нашего и Сына Его и обретёшь благодать на этом и другом свете! – Всё более распалялся Архип. – Твой ученик – божественный кудесник! Он станет бесценным самоцветом в тиаре крестового патриаршества! Святители вознесут и тебя, и его до невиданных державных высот. Перед вашим могуществом падут ниц правители; их золотые стольцы потускнеют от блеска вашей с учеником власти!..

Ведун не отвечал на медовые песни предателя. Пусть распалённый собственными речами Архип и не замечал, но бездонная яма в его душе с каждым лживым словом всё более наполнялась и бурлила чёрной желчью Небытия. Охранные звонцы на окружных копьях вовсю пели свои очистительные песни, и с каждым их переливом привлекательная внешность предателя таяла, являя истинную – серую – личину Одара Миловича. Сколько не пытался он спрятать за чернокнижным колдовством и жестокостью былого мальчишку-труса, по малодушию отрекшегося от веры Предков, всё равно непобеждённое раболепие перед честным и ярым противником вылезало из него наружу. Ничего Одар так не боялся, как оказаться наедине с самим собой. Даже, ложась спать, он опаивал себя дурманящим зельем, чтобы не видеть трусливых снов! А раз так…

Чернокнижник запнулся на полуслове и в ужасе попятился: проклятый кудесник растворился в воздухе, а вместо него перед Архипом возникло его собственное отражение! То самое – безобразное! Одар ошалело вцепился пальцами в изменившееся лицо. Его двойник в точности повторил движение. Животный страх овладел двумя предателями, оба заметались в характе́рном кругу, шарахаясь друг от друга и созвучно выкрикивая то заклятья, то молитвы. Их вопли натыкалась на оградительный барьер, во множестве отражались и сделалось совершенно невозможным разобрать, кого молил о пощаде и проклинал бывший хладнокровный убийца и чернокнижник. 

Вскоре, вымотанный и всклоченный он рухнул на колени на пару со своим близнецом. Множества заклятий, которыми оба яростно разбрасывались до этого, так и не перелетели невидимой границы, зато вместо зрелых мужчин в характе́рном кругу оказались два иссушенных до костей уродливых старика. Обезумевший Архип уставился на своего подряхлевшего двойника – тот повторял за предателем все жесты, – запрокинул назад полысевшую голову, выпятив костлявый кадык, впалый рот его изломился в жуткой улыбке, и бывший чернокнижник зашелся полоумным смехом… 

Вечно горящее Солнце едва сдвинулось с места за всё то время, пока Одар Милович был в характе́рном кругу, и продолжило беспощадно жечь замершего уже навсегда и совершенно одинокого старика, так и не нашедшего в себе силы подняться с рабских колен и вынуть из ножен свой боевой меч.

***

- Нет! Отпусти! – Упираясь ногами в землю, вопила Ясна. Молчун тащил её прочь от святилища, но девица ни в какую не желала смирно идти за ним.

Как только лесные навьи сообщили о нежданных гостях, Данияр, немедля ни секунды, прошёл иномирьем до девчачьей толпы и незаметно для других увёл возлюбленную от подружек и посельчан. Но не успели они дойти до лесной тропы, как на берег с дороги вышел Радим. Глаза Ясны наполнились ужасом, тело её окаменело – всё кончено! Ненавистный Княжич всё же явился за ней! Но Молчун и не подумал отпускать руку красавицы, наоборот, силой заставил идти дальше.

Однако, предчувствие беды терзало девицу: не приведите Боги, по её вине пострадают люди – Ясна ни за что не простит себе этого! И не успела она утвердиться в неминуемости бедствия, как услышала горестный крик тётки Черёды! Никакие оковы не смогли бы остановить любящую дочь, когда её родным отцу и матери грозит опасность, и Ясна всё же вывернулась из руки Данияра. Тот насилу успел сцапать взбесившуюся девку, но та вырывалась с такой силой, что удержать её едва ли смог бы даже дядька Вольг. Молчун схватился за ушибленную грудь – и как такая пигалица смогла повредить ему рёбра? – парню перешибло дыхание, он согнулся пополам и вновь попытался остановить Ясну, но рука поймала пустоту. Девица же со всех ног рванула обратно к берегу Ра-реки!

Пока ребята пытались сбежать лесной тропой, многочисленный отряд рассредоточился вдоль кромки леса, отрезая людям обратные пути к селеньям. Колдовское исчезновение духовника и здешнего Волхва испугало и разозлило молодого Боярина, он тут же призвал крестовых воинов и те, пройдя сквозь чернокнижное искажение в иномирьях, высыпали во множестве на берег. Им-то в руки как раз и угодила Ясна. Запоздалое чувство опасности не уберегло красавицу от сильных и ловких рук вояк. Мужи подхватили её и, брыкающуюся, приволокли к ногам Княжича. 

Радим всё так же стоял над причитающей тёткой Черёдой и неподдельно обрадовался появлению прекрасной Ясны. Девушка же в ужасе глядела на обезглавленное тело своего отца, на рыдающую мать.

- Желанная моя!.. – Воскликнул молодой наместник и рывком поставил девицу на ноги, попытался обнять, но красавица яростно оттолкнула его. – Что ж, твоя злоба объяснима, но, поверь, не оправдана…

Договорить Княжич не успел, Ясна смазала ему пощечину. Мертвенная тишина повисла над берегом, даже господние мужи оробели от подобной девичьей наглости.

- Ничтожество!.. – Едва сдерживая слезы и злобу, прошипела девица. – Лицемерный выродок!

- Где такая красавица выучила столь грязные слова? Не иначе, от своего вонючего Волхва научилась… – Радим по-свойски схватил Ясну за косу и подтянул к своему лицу: – Не думай, что я могу простить тебе любые выходки!..

- Нет! Не обижай мою девочку!.. – Истошно завопила тётка Черёда, цепляясь пальцами за штаны и рубаху Боярина. – Она ни в чём не виновата, – частила женщина, – накажи меня вместо неё, но не причиняй вреда дочери!..

Радим брезгливо отпихнул сапогом руки тётки Черёды. Та повалилась ничком, продолжая молить безжалостного посадника за дочь.

- Всё здесь грязное! – Выкрикнул Княжичь, обведя посельчан взглядом. Он толкнул непокорную Ясну на мать. Девушка упала, Радим встал над женщинами и вновь обнажил свой клинок. – Вертлявая девка! Не пригож я, значит, для тебя, а высерок-Волхв в самый раз?! Где же он, твой ненаглядный? Молчун, так ведь? Почему не бежит тебя спасать?! Самое время поторопиться, потому как ни один из вас не сможет уйти отсюда живым, – он обвел мечом испуганный народ. – И начну я, женушка, именно с тебя! – Наместник коснулся лезвием щеки Ясны, желая укротить её буйный нрав смертным страхом.

- Предки не простят тебя, с лихвой отплатят за все твои злодеяния! – Отважно воскликнула красавица. Она всем телом прильнула к рыдающей матери, стараясь закрыть её собой, но и лица от княжеского меча не отвела – пусть не думает, что сможет её запугать!

- Дура-девка! Твои Предки мертвы, а мой Бог вечен! Грязным дикарям не понять, кто есть истинный Бог!

- Кто чужих Богов ругает, тому и свои без надобности! – Огрызнулась Ясна.

 Радим дёрнул желваками, обернулся к воинам и громогласно приказал: 

- Изничтожьте всех до единого! Сотрите крамольную погань с лика Руси! 

Но не успело крестовое войско возвести луки и обнажить мечи, как стремительная пестрая стрела описала дугу над берегом, и грозный соколиный клич пронзил округу! Следом за боевой птицей, прямо по воде, по ходу течения Ра-реки, бежал неимоверных размеров волк – угольно-чёрный, с дикими желтыми глазами! Небывалое зрелище потрясло народ и воинов, однако, испугаться толком никто не успел: словно только и дожидаясь появления следопытовых услужников, всё по той же заклятой дороге, важно вышагивая громадными ногами, из лесу вышел кровожадный Фасфер. Господние мужи, очевидно, знающие, что из себя представляет чернокнижный жеребец, благоразумно расступились перед ним, пропуская на берег к людям.

Завидев Фасфера, Княжич разразился смехом. Пускай Архип и пропал, но помощник его всё же остался и теперь был полностью во власти молодого наместника! 

- Дикари все твои, Фасфер! – Выкрикнул бравадно Боярин. Он отвёл меч от лица Ясны, вновь вздёрнул её на ноги, и, сопротивляющуюся, поволок за собой к лесной дороге. – Если б ты оказалось податливой, это было бы слишком скучно, – приговаривал любовно он. – Сказал же: моей будешь! Никто не смеет идти против воли княжеской!

Внезапно наместник споткнулся – это тётка Черёда кинулась ему под ноги и попыталась выдрать дочь из алчных его рук. Радим наотмашь полоснул мечом, по лезвию заструилась кровь. Ясна вскрикнула, всплеснула руками, до боли вцепившись ногтями в своё прекрасное лицо – по груди и шее матушки пролегла длинная красная полоса, а сама родительница, тяжело вздохнув напоследок, замерла, уставив опустевшие глаза в бездонно синее небо.

***

Охранные ладанки отваживали Фасфера от крестовых воителей, и те из них, кто значились мечниками, решительно двинулись следом за кровожадным конем; те же, кто были с возведенными луками, осыпали посельчан стрелами. Отчаянные вопли и свежая кровь взгорячили плотоядного коня: он рванул с места, громадным прыжком перемахнул через мечущийся и стонущий народ и очутился в самом центре толпы. Но едва смердящая пасть разинулась в намерении растерзать первых подвернувшихся дикарей, стремительный чёрный зверь смёл людоеда прямо к подножью святилища, не зацепив даже голов людей. 

Свирепый Чоно-Волк вгрызся в шею бесовского коня и стал безжалостно рвать вонючую плоть. Фасфер ревел и извивался змеем под лютым услужником Быстра, острые его зубы в ответ терзали шкуру навьега, ржавые цепи, давно сросшиеся с телом людоеда, опутывали лапы Волку, впивались в кожу. Но тот накрепко держал жеребца и продолжал безжалостно драть его и душить, пока ужасный конь не затих насовсем с перегрызенной и сломленной шеей! Гнилостное тело схватилось мгновенным тлением, и чернокнижный стервец осыпался на земь желтыми костями и старым железом.

Вымотанный ужасной схваткой, изодранный, в своей и конской крови, Чоно-Волк двинулся на крестовое войско. Мечники, кто посмелее, выкинули вперед лезвия, готовые принять бой со зловещим навьим; кто потрусливее – отступили к лучникам. Те же беспрерывно оттягивали тетиву и, позабыв о дикарях, закидывали бесполезными стрелами навьего.

Пока крестовые мужи тщетно пытались атаковать Чоно-Волка, былая плотная толпа неуклонно редела – люд буквально растворялся в воздухе! Когда же на гиблом месте более не осталось никого живого, кроме радимовых воинов, окрест берега, отрезая дорогу к отступлению, так же, как ранее отрезали пути народу и сами крестовые мужи, прям из-под земли выросли старинные, высокие копья… Разноцветные звонцы тренькнули, и в характе́рном кругу возник Вольг! Он был исполнен спокойствием и ярым духом. Дюжие воины дрогнули под его всевидящим взором! Кудесник же стянул с себя праздничную рубаху, являя врагам исчерченный несчётными рубцами могучий воинский стан! 

Господние мужи невольно подались назад, желающих поратиться с оголтелым варваром (ссылка №5) не находилось. Вольг же не стал дожидаться смельчаков, он воздел ладони к Солнцу, подставляя их, словно под горный поток, и резко присел, ударив руками в землю. Кромешная тьма выплеснулась из-под его пальцев в заколдованный круг! Звуки из вне пропали, и только переливы бубенцов и колокольцев достигали слуха крестового войска…

Страшный навий поравнялся с кудесником. Вольг потрепал свирепого зверя по окровавленной холке, тот по-собачьи подставил под человечью руку голову, затем ткнулся горячим носом в шершавую ладонь ведуна. Сию секунду кудесник был своим – иномирцем, – и, что важней, готовился к битве и к величайшему колдовству, на какое был способен Воин-радетель. Он исполнит своё ведовское предназначение: истребит пришлых врагов и навсегда запечатает чернокнижный разлом в иномирьях. Чоно-Волк с почтением отступил от Волхва, и славный Вольг распался на многие сотни смертоносных духов. Многоликий круговорот заполнил весь непроглядный морок характе́рного круга, безжалостно карая крестовых душегубов!

***

Только чудом Боярину удалось избежать встречи с бесчисленными ликами проклятого ведуна. Радим тащил за собой ослабевшую Ясну к ходу через иномирья. Наместнику было совершенно плевать на погибающее войско – его жизнь была во сто крат ценнее! Случись же ему всё-таки встретиться с кудесником, тогда и девка сгодиться – прикроется ею как щитом, благо что та перестала брыкаться. От горя и непрерывных слёз, воля красавицы угасла, она сделалась податливой. Наблюдая за ней, нестерпимое желание овладеть строптивой девицей обожгло нутро Княжича. Он продолжал шагать вперёд, однако, гнетущая похоть становилась всё невыносимей. 

Мысли наместника заметались: так ли уж ему надо спешить к чернокнижному лазу? Не будет ли это слишком очевидным путём его бегства? Наоборот, следует переждать где-нибудь, пока всё утихнет, а затем, незамеченным, дойти до тракта, а там и до города рукой подать! Дайте срок, он вернётся в кром и соберёт ещё большее войско, чем было у него до сего дня, и выкосит крамольников уже подчистую – всю округу причешет железом и огнём! А пока суть да дело, можно и поразвлечься с деревенской красавицей, там более что за ней водился должок… 

Разум наместника окончательно померк, всецело уступив место распутному желанию. Он свернул с дороги в лес, проволок Ясну по низкому кустарнику в глубь чащобы, бросил девушку на сырой мох и принялся сдирать с неё и себя одежды! Мигом очнувшаяся от тупого оцепенение красавица, что было мочи, принялась отбиваться от жадных лап гадостного насильника, но тот, наоборот, распалялся всё больше. И вот уже руки его сунулись под изодранный подол, корыстные пальцы сомкнулись на девичьих бёдрах!..

Насилу Ясна дотянулась до рукояти боярского меча, рванула тяжелый клинок из ножен, желая срубить ненавистную голову Княжича. Однако, тот был слишком хорошим воином, чтобы пропустить неумелый девчоночий замах, даже будучи в страстном запале. Рука сама собой отвела локоть красавицы, перехватив ладонью рукоять, но извивающаяся и брыкающаяся девчонка всё же вышибла лезвие! 

Только неудачно… Сталь обернулась в воздух, на секунду отразив верхушки деревьев и глубину летнего неба, блеснула и с легкостью вошла в грудь красавице, поразив её мгновенной смертью…

***

Когда пресветлая Правь исцелила поломанные рёбра звёздного странника, тот мгновенно сорвался с места, следуя за своей ненаглядной. Только красавицы на берегу уже не было. Кругом царила непонятная суматоха: беспорядочно бегали люди, а возле капища ворочался здоровенный чёрный клубок. Различить, что это были схватившиеся не на жизнь, а на смерть, Фасфер с Чоно-Волком, парень попросту не мог – больно далеко от него происходила битва. Да и не до того ему было: он никак не мог разглядеть Ясну!

Данияр обозрел суетливую толпу глазами Триглава, но творившееся перед ним невероятное действо поразило его настолько, что он на время даже позабыл о поисках девицы: разрезая все три мира, молниеносный Сокол хватал мечущихся посельчан и тут же исчезал вместе с ними! И так раз за разом, пока не перенес каждого живого или раненого человека куда-то за пределы злоклятого берега!

Только теперь божественный кудесник разглядел: всюду, на земле, лежали убитые! Волхв заметил среди них и замершую тётку Черёду. Сердце болезненно сжалось. Мигом опомнившись, он уже собрался было вновь кинуться на поиски Ясны, но тут различил потрёпанного, но всё такой же грозного услужника братца Бастра! И сею секунду, прямо из-под ноги юного кудесника, стремительно взмыло вверх потёртое боевое копье со звонцами на пике…

За миг до того, как берег погрузился во мрак, Данияр узрел дядьку Вольга. Таким седовласый колдун ещё никогда не виделся парню – он был в точности таким же, каким на праздник имянаречения перед звёздным странником предстал Прабог – вящим! 

Вольг скинул рубаху, и Данияра прошибло ознобом – он уже видел давным-давно оголившегося по пояс учителя, но тогда он намеревался непременно погибнуть, защищая Следопытов, деда Амвросия и сопливого сироту… Неужели Волхв вновь решил биться на смерть? Что же на этот раз должен сделать Молчун, чтоб не допустить гибели бесстрашного ведуна?! 

Однако переливающаяся за оградительные копья ведовская мощь успокоила парня – только теперь он осознал, насколько силён его вечно хмурый учитель: не дорос пока звёздный странник до помощи дядьке Вольгу! Изнеможденному – может быть и пригодился бы, но здоровому – лишь помеха! И Молчун всё же кинулся разыскивать пропавшую возлюбленную…

Как нарочно ни одного зверя или же иномирного духа поблизости не было – все разбежались подальше от небывалого сражения, никому не хотелось попасться под случайное колдовство. Юный кудесник нутром почуял, что бежать следует к диковинной бреши в мирах. Однако, следы беглецов вскоре резко вильнули в глубь леса, и Данияр запрыгал через кусты и кочки, преследуя их.

Сперва Молчун даже не понял, что видит: только что Княжич и Ясна яростно возились, катаясь по земле, и вот уже ледяная сталь стоймя застыла над побледневшей вмиг красавицей. Мох под её спиной ежесекундно наливался красным…

Ошалелый Боярин вскочил на ноги. Он был не на шутку напуган случившимся. Возможно, продолжи Ясна сопротивляться, он оставил бы красавицу в покое и не посягнул бы на её невинность вплоть до венчания – девчонка действительно ему нравилось, и Радим искренне желал заполучить её женовью благосклонность. Княжич никак не ожидал, что дурёха поразит себя его клинком... 

Данияр же и вовсе окаменел. Он безвозвратно опоздал! Отчаянный крик сам собой вырвался из его груди… Вернее, парню показалось, что он закричал: грубая ладонь зажала ему рот, другой рукой невидимый человек сдернул с его шеи подарок Водного Бога. Божественный кудесник отлетел назад, больно стукнулся затылком о ствол дерева, взирая в Явь из принудительной Нави. 

- Смотри! – Дохнул ему в затылок надсаженный голос дядьки Любомира. Сею секунду Следопыт был страшен, как никогда – всё его напускное шутовство безвозвратно пропало. Муж тряхнул голову звёздного странника: – Не смей закрывать глаза или отворачиваться! – Рука его продолжала зажимать парню рот, хотя тот уже и не мог проронить ни одного звука. 

Наверное, способность сливаться с природой была действительно невероятным и очень нужным умение в тайном ведовском ремесле, только почему, владея подобным мастерством, Следопыт не пожелал спасти Ясну?

- Ты должен очень хорошо запомнить увиденное! – Словно подслушав мысли Данияра, ответил Волхв. – Ты спрашивал, страшно ли умирать? Так вот, запомни, страшно видеть, как умирают дорогие тебе люди! Только пережив своё горе, ты сможешь бороться за других! Познавший боль утраты на своей шкуре никогда не допустит, чтобы безвинные пережили тот же ужас!..

Слёзы горячими потоками катились по щекам звёздного странника, просачивались сквозь пальцы дядьки Любомира, солонили губы… Молчун даже не заметил, как прокляты Радим трусливо сбежал вместе со своим кровопийцей-мечом, оставив мертвенно-прекрасную Ясну в полнейшем одиночестве вечно зреть на нескончаемый бег облаков.

***

Божественный кудесник шел Навью следом за Любомиром, совершенно безвольный и раздавленный. Он вновь зрел своего учителя: тот бесстрашно шагнул в чернокнижную ряб иномирий, но обратно так и не вышел. Даже скорый за сим оглушительный хлопок и распавшийся после этого Триглав не испугали и не удивили парня – ему было попросту всё равно.

Только дойдя до груженых телег с уцелевшими посельчанами и бедным их скарбом, Молчун запоздало испугался за дядьку Вольга, но Следопыт насильно посадил его на воз рядом с рыдающим и зачем-то связанным отцом Амвросием.

- За Вольга не волнуйся, он догонит нас позже, – решительно соврал Любомир. 

Однако сам Следопыт старался лишний раз не моргать и смотреть только перед собой, потому как прекрасно знал: седовласый колдун не догонит их ни позже, ни завтра – никогда! Мальчишке же ведать этого пока было не надобно… Хотя бы ещё немного, но пусть верит, что справедливые Пращуры отобрали у него не всё; что преподали очередной бесценный, пускай и жестокий, урок! Что человек, которого Молчун больше всех ценит и любит, жив. Что он вскоре явится к своему непутёвому ученику, и, как всегда, угрюмым тоном объяснит, что никто из ныне погибших на самом деле не умер, а всего лишь ненадолго покинул землю, чтобы уже завтра вновь появиться на свет и продолжить свой бесконечный жизненный путь. И вскоре, может не в этой – в другой жизни – Данияр вновь встретить свою ненаглядную Ясну. И тогда-то уж точно их никто не посмеет разлучить ни оружием, ни лживым свадебным зароком!..

***

Полдюжины телег медленно тащились по просёлочной дороге прочь от гиблых мест, уходя все глубже в бескрайние леса, где ни один чужак-душегубец не сможет разыскать уцелевших крамольников. Небо нахмурилось и вскоре заморосило тоскливым дождём. Плач и болезненные стоны всё еще раздавались промеж беглых сельчан, но с наступлением вечерних сумерек они звучали всё реже и тише: кому-то не давали покоя саднящие телесные раны, но в большинстве своём люд прощался с землями своих предков, с погибшими родичами и друзьями, которых так и не удалось достойно проводить к Калиновому Мосту.

Сопровождали обоз два Следопыта. Временами, в небе мелькал быстрокрылый Сокол. Именно его волею и решением позвать на помощь Быстра с навьим Волком множество жизней в этот день были спасены. Смелая птица вела за собой людей, словно бы сами Пращуры провожали своих внуков в безопасное и надежное место.

Старый монах сидел на возу, беспрестанно встряхивая своею седой головой. Горькие слезы всё ещё текли из глаз его, сбегая нескончаемым потоком в усы и бороду; побитые в спешке зраки запотели от долгого плача. Чернец мысленно проклинал Вольга за то, что тот посмел умереть, пускай тот и защищал безвинных людей! Он клял Быстра за то, что Следопыт не позволил старцу погибнуть бок о бок с другом-Волхвом, а как смазливую бабу уволок подальше от душегубов в безопасность и уют; за то, что спас его никчемную дряхлую жизнь, которой место теперь разве что в сточной канаве! Хулил и Любомира за то, что не имел права оплакивать великого кудесника в голос, потому как рядом сидел не ведущий о смерти учителя Молчун…

В отличие от святца глаза Данияра были сухи, но неподвижны, как у слепца – божественный кудесник просто не мог больше плакать. Пускай он и знал, что Ясна должна была погибнуть, но к смерти любимого человека нельзя подготовится, или же остаться запросто равнодушным. В скудной мальчишеской котомке, на самом дне, лежал недоплетённый, и теперь совершенно бесполезный, берестяной ларь. А ведь Данияр так и не выпросил у дубильщика едких красок на его роспись…

Всё сбылось, что предвещал некогда Морской Кузнец – Ясна погибла в рассвете лет, и множество сельчан отправились к Пращурам в гости из-за её худой недоли. Но ни за что не согласился бы Данияр изменить свой выбор и отдать красавицу Морскому Богу, даже очутись кудесник снова перед его острым носом в застывшей Ра-реке. 

Одно терзало парня – безнаказанное бегство Княжича Радима. Но ничего, дайте срок – вон, дядька Любомир сколько лет ждал, чтобы поквитаться со своими обидчицами, – обучится Молчун тайному следопытскому мастерству, из-под земли гадостного наместника достанет! И вот тогда держись, Боярин! Молчун не румяная девка на выданье – с троицей воздаст и за гибель безвинных людей, и за раннюю смерть любимой Ясны!..

Как и в далекий осенний вечер, нестерпимое горе само собой померкло, и звёздный странник, убаюканный ходом обоза, задремал. Сквозь сонную поволоку ему почудилось, что седовласый учитель наконец-таки догнал траурное возовье, и на сердце хоть немного, да полегчало… Любомир поравнялся с телегой, укутал затихшего парня старым походным плащом Вольга. Молчун едва заметно улыбнулся и теперь уже накрепко уснул.

______________________________________

1. Сеногной – мелкий, продолжительный дождь. 

2. Имеется в виду последний день Масленицы – непосредственно день весеннего равноденствия.

3. В тексте описывается старинный воинско-колдовской обряд, когда создается некое пространство, область, удерживаемая волей характе́рника. Границу эту невозможно пересечь без позволения характе́рника; даже если характе́рник погибнет, его пленник навсегда останется в заколдованном круге.

4. Имеются в виду Четыре Всадника Апокалипсиса: Голод, Чума, Война, Смерть.

5. Оголтелый – буквально «оголивший тело». Ранее по пояс оголяли тело воины во время сражения. Тогда же они пускали своих коней ходить по кругу – получался огромный «водоворот» из людей и коней. Воины сопровождали своё «кружение» кличем «в ар!», что буквально означает «в землю!» (и по ныне есть единица измерения площади земельных участков – ар). Подобная психологическая атака повергала противника в ужас, отсюда враги и стали звать русских воинов «вар-варами» и «огол-телыми». Негативную окраску слова получили после прихода христианства на Русь.