Онлайн чтение книги Кагами Тайга. Взгляд со стороны Kagami Taiga. View from the outside
Брат

Если бы кто-нибудь спросил Фурихату Коки, когда именно его жизнь сделала прыжок на иной уровень бытия, он бы без промедления назвал день и час, когда на японскую землю ступила нога его американского кузена.

«У вас никогда не будет второго шанса произвести первое впечатление».

Первую их встречу Коки помнит смутно, как и вообще всю первую неделю после приезда двоюродного брата: он откровенно прятался у себя в комнате и сбегал на уроки с искренней радостью, боясь внимания новоявленного родственника. Потребовалось сходить на могилу к тете Шизуке, чтобы осознать простую вещь — у Тайги кроме них никого нет. Ни отца, ни матери, даже друзей — и тех нет. Да, про Алекс-сан он уже знал, но далекая фигура американского тренера была гротескным пятном в прошлом, писала она редко, звонить вообще не звонила и в целом почти никак не участвовала в жизни брата.

Тогда-то Коки и потянулся к родной крови, ища всевозможные пути сближения, потому как не мог отбросить мысли о том, насколько кузен одинок. Да, у него самого не так уж и много близких, но родители были аксиомой, константой его жизни, теми, кто всегда будет его любить, чтобы не случилось в жизни. А у родственника этой парадигмы уже не было. Просьба помочь с учебой была банальным шагом, но он подействовал, да и от общения со сверстниками — его тогдашними приятелями — Тайга не отказывался. И даже заявления Юкино-чан, несостоявшейся подружки, не ранили так сильно, как могли бы, не будь у него более важной задачи. И благодаря той некрасивой истории он смог в лоб — намеков родственник не то, что не понимал, вообще не замечал! — сказать Тайге все, что думает об их отношениях и его идиотских опасениях. Семья это семья и никакие чужие люди не стоят ее.

Постепенно кузен становился частью семьи — как иначе после того как они чуть не спалили кухню, корректируя его пособие по готовке? — действительно родным человеком со своими заморочками, которые надо было любовно возделывать, изредка пропалывать, но никак не затаптывать, потому что такие вот тараканы в голове и делают человека самим собой. А потом папу повысили, и родители переехали к дедушке и бабушке, к которым раньше только ездили погостить во время золотой недели. Перед отъездом мама вызвала его на разговор, открыто попросив присматривать за американцем:

— Коу-чан, пойми, Тай-чан здесь чужой. То, что мы воспринимаем как естественный порядок вещей, для него неожиданно, странно и непонятно. Он часто совершает ошибки, которые никогда не сделает коренной японец, и даже не понимает этого, потому что не знает. И не узнает, потому что никто не станет помогать гайдзину.

Никто, кроме них, потому что они — семья. Они взяли за него ответственность и его ошибки станут отпечатком на их репутации. Именно поэтому соседки выговаривали претензии на случайно обидевшего их иностранца матери, а не ему самому, поэтому любые действия Тайги обсуждались в соседних домах с особым смаком, поэтому их и просили переехать, чтобы дети не видели дурной пример и не считали его нормой. Конечно, брат старался. Он внимательно выслушивал и мать, и отца, даже самого Коки, когда они объясняли, почему делают так, а не иначе, пусть и качал головой всякий раз как слышал «так принято», «это традиция» или «так все поступают». Директор «Полдня», тогда еще незнакомый Широяма-сан, вносил свою лепту, обучая подростка азам ведения бизнеса в японском стиле, который совершенно не нравился ученику, но, тем не менее, науку в итоге брат усвоил накрепко, успешное расширение дела тому доказательство.

«Всё, что может пойти не так, пойдет не так».

Все рухнуло, когда они поступили в Сейрин. Ладно, рухнуло слишком громкое слово, но совершенно точно пошло куда-то не туда. Школа оказалась тем еще испытанием на уравновешенность психики, Коки помнил, как первые дни мечтал сбежать куда подальше, но первый триместр был оплачен, поэтому до лета о переводе нельзя было и заикаться, хотя хотелось — взрывы не способствовали душевному спокойствию и радостям жизни. А потому пришлось молча, стиснув зубы, изображать приветливость, миролюбие и ни в коем случае не показывать страх. Ни Дзюмондзи, закончившему бандитскую Судзуран, ни Чиаки, один взгляд которого отнимал по году жизни, ни Широяме, чья презрительная усмешка а-ля «я все про тебя знаю и готов это использовать» всякий раз добавляла метафорической седины.

Почему аники приветствовал этих людей, принимая как приятелей, Коки не понимал, но терпел, изображал радушие и интерес. Сам бы он с большим удовольствием общался с нормальными подростками типа Усуи, Асахи или Санады, то есть с теми, кто больше похож на нормальных людей, а не персонажей дешевой манги. Хотя вскоре интерес стал неподдельным, чем-то похожим на тот, что испытываешь при просмотре фильма ужасов — страшно, но оторваться не получается. Потому что Чиаки при всей пугающей ауре натурой оказался довольно мирной, хотя верилось в это с трудом, даже дружелюбие Джентльмена — а кошачьему чутью сложно не доверять — не смогло полностью погасить тревогу. Дзюмондзи же действительно был драчливым, вспыльчивым и угрожающим, что как ни странно в итоге и успокоило: янки не врал о себе, не пытался притворяться кем-то другим, даже напротив, в лоб предупреждал, что агрессивен и опасен.

А вот Широяма очень долгое время был темной лошадкой для Коки. Перепады настроения, открытая агрессия при первой беседе, широкие границы морали и совести, да и нравственные ценности были под большим вопросом. Широ не скрывал, что знает многие секреты окружающих людей, что любит копить информацию, если надо — не погнушается сталкерством, чтобы ее раздобыть, и легко пустит все в ход. Фурихата несколько месяцев жил как на вулкане, дожидаясь, когда Широяма использует свои навыки против них, потому что верить настолько эгоцентричному человеку было сложно. Пока не признал, что способности брата к очаровыванию окружающих на каком-то запредельном уровне, возможно из-за того, что он у себя их не признает и не пытается пользоваться осознанно.

«Когда я попросил Бога избавить меня от врагов, стал терять друзей».

Именно поэтому предательство Куроко, одноклассника, сокомандника, друга, стало таким болезненным. Настоящий ценитель книг и хороших историй, оживлявший в своем сознании каждого персонажа, для него они все были героями дурной пьесы, тогда как сам фантом видел себя режиссером, сценаристом и главным актером одновременно. Актером, а не персонажем. Впервые Коки хотелось кого-то покалечить. Косвенно из-за этого недоумка его брат оказался в больнице, а после несколько недель не расставался с костылем, из-за него их команда погрузилась в депрессию, да что там — он сам не по-мужски прорыдал несколько часов. Поэтому он мысленно был очень благодарен Дзюмондзи за прямоту действий и привычку вбивать нужные ценности физически.

Время показало, что урок Куроко усвоил, но доверять ему как остальным нельзя. Особенно это стало заметно во время операции против Кирисаки Дайичи, но чувствовалось и раньше: фантом друг, но до определенной степени, в то время как остальные уверено встают бок о бок, плечом к плечу. Коки видел это так же ясно, как перипетии собственного романа. В надежном молчании Дзю, принимавшем каждое решение Тайги и следующим за ним с полным пониманием, по каким законам и понятиям он живет. В навязанной самому себе хамелеоновой натуре Чиаки, в итоге привыкшем надевать личину цепного пса, злобного, но преданного хозяину до последнего вздоха. Друг не хотел таким быть, да и не был по сути, но люди его таким видели, воспринимали и, в конце концов, он сдался и, желая помочь друзьям, принял эту маску. Коки до сих пор иногда задавался вопросом, додумался до этого сам Чиаки или подсказала Яно, прирожденный серый кардинал, которой, тем не менее, можно было верить куда больше чем «другу-фантому».

Забота Широямы была такой же своеобразной, как и он сам, но шантаж, обман и подставы были очень эффективным оружием, а после школы Такеды-сенсей начинающего стратега интересовали только такие. Мораль же… ориентиры остались, но путь он теперь прокладывал по иным маршрутам, потому и ценил ресурсы, щедро предоставляемые главой клуба информатики, негласным кибер-охранником школы. Потому как Широяма Тоширо отслеживал любые материалы и доказательства неоднократных нарушений законов, а так же старательно мониторил отзывы о школе вместе с остальными членами компьютерного клуба. Конечно, наверняка Попечительский Совет нанял людей для контроля над ситуацией — да хоть того же полуночника Аянаги — но школьники под руководством Песца точно вносили свою лепту. Но это было уже потом, после лета, невыносимого тренировочного лагеря, самого сумасшедшего тренера и самых странных тренировок, которые только проходят спортсмены.

«Учитель появляется тогда, когда готов ученик».

Такеда-сенсей была странной на первый взгляд, безумной на второй и невыносимой на третий. Все это так, но в то же время житейской мудрости, хитростей и чисто человеческих уловок у нее были вагон и маленькая тележка, что более чем достаточно для небольшой команды баскетболистов, замахнувшихся на чемпионство страны в своей возрастной группе. Товарищи по команде, заметно поубавившие наивности после поражения, наконец-то вытащили головы из задниц и сообразили, что вечно выезжать на таланте Тайги и фокусах Куроко не получится, нужно и самим отличаться от нуля, чтобы был хотя бы шанс. Дело, год назад затеянное кучкой первокурсников только открытой старшей школы, наконец-то проломило незримый потолок и пошло в гору, тяжело пошло, с не смертельными, но обидными травмами, потом и руганью, медленно, но неостановимо.

Самому Коки после появления Такеды-сенсей пришлось еще тяжелее, потому что его способности к анализу были замечены, оценены и признаны потенциально стоящими внимания. Псевдо-монахиня без всякой жалости взялась за тренировку, ломая его мировоззрение, стандарты и правила, перекраивая под более гибкое мышление, менее честные методы и более жестокие принципы. Тайга так и не узнал, что именно его младший братишка разработал план по выведению Аомине в Зону, точно просчитав, что надо сделать, чтобы гордый идиот ломанулся в расставленную ловушку, как бык на красную тряпку, а Сейрин остался как бы ни при чем — «мы же его предупреждали!» Не то, чтобы форварда Поколения чудес не было жалко, но жалость была отстраненной и теряла всякую значимость, стоило вспомнить лежащего в больнице брата, слезы товарищей и заледеневшего фантома, который пусть и тот еще тип, но сейриновец. Да и личность лучшего игрока радужных ближе к Зимнему Кубку стала вызывать брезгливое недоумение — если это талант, то он предпочитает быть бездарностью, чем до такого опускаться.

После игры с Тоо Такеда-сенсей с оттенком гордости сообщила, что Коки закончил обучение и вполне сможет протащить команду через последующие чемпионаты, в отличие от слишком щепетильной девочки Рико. Айду-сан Коки уважал, признавал ее недюжинные способности и, конечно, отдавал дань уважения ее уникальным глазам, но понимал, что сыграть так, как играют они — на грани правил и норм, издевки и сумасшествия, она не сможет, просто психологически не потянет, нужен кто-то, кто будет давать указания, цель и план действий. А уж за его выполнением она проследит, старательности сэмпай не занимать, а главное — Айда Рико отлично понимала, что без правильно обученного стратега команда вернется на прежний уровень, не продвигаясь дальше отборочного этапа.

Катагава-сенсей тоже заметила его подготовку, отметила и повела на следующий уровень, но уже на игровой доске, постоянно напоминая, что люди не фигуры, что использовать долгоиграющие стратегии и многоходовые планы имеет смысл только там, где человеческий фактор со всем его потенциалом к неожиданностям ограничен строгим сводом правил. На площадке. На игровой доске. Но не в жизни.

— А еще мне бы очень не хотелось, чтобы однажды вместо своего ученика я увидела бездушного робота, — учительница математики не скрывала опасений, что перенеся игру с доски на реальную жизнь, Коки окажется слишком хорош и в итоге потеряет себя. Он и сам стал этого опасаться.

«Хочешь изменить мир — начни с себя».

Коки никогда не обращал внимания, как сильно меняются люди со временем, но когда изменения происходят так сильно и так быстро — не заметить их невозможно даже в себе самом. Когда в начале года учитель химии подорвался на первом же уроке, он успокаивал себя дыхательными упражнениями, закономерно опасаясь, что увлеченный любимым делом учитель погибнет у них на глазах. Когда полгода спустя химик подорвал бейсбольное поле во время школьного фестиваля, подросток с трудом сдерживал смех, глядя на обескураженных сбитых с толку гостей и даже на секунду не задумался, что кто-то мог серьезно пострадать. Иногда ему казалось, что Тююма прекрасно все осознает, просто это его способ повеселиться — взорвать все к чертям и посмотреть, как все вокруг будут прыгать, кто от страха, кто от злости.

Когда Казама-кун деловито стрелял в окно во время первого знакомства класса, Коки еле удержался от того, чтобы спрятаться под парту, но уже через несколько месяцев с воодушевлением болел за армейского отпрыска, гоняющего по их территории какого-то чужака. Год назад он и представить себе не мог, что научится надевать противогаз за секунды, будет до хрипоты, до победного спорить с учителем, отвешивать подзатыльники амбалам на голову выше себя и дремать под звуки стрельбы. Мало того — научится получать от происходящего удовольствие, многие страхи просто перестали быть актуальными, в этом он с Кавахарой был согласен: бояться лягушек и пауков, когда есть Садахара-сенсей, клуб магиков и Тююма? Это смешно, а не страшно.

Страшно — это когда всегда сильный, надежный брат падает на площадку и не может подняться самостоятельно. Ужасно — когда команда, казавшаяся второй семьей, разрывается на части в яростном урагане ссоры, выплескивая друг на друга злость и обиды. Больно — когда оказывается, что в семье разлад и война, а ты этого просто не заметил, слишком зациклившись на себе любимом. Пусто — когда, защищая родных людей, совершаешь преступления и не чувствуешь вины.

«Никогда не стоит преувеличивать глупость соперников и преданность товарищей».

Ханамию Макото никто бы не назвал глупым, напротив, он был гением во многих смыслах, причем гением злым, полным эгоизма и чувства собственного превосходства. Но от этого он не переставал быть человеком, так что равнодушие, с которым он обрек парня всего на год старше его самого на участь немногим лучше смерти, было действительно ненормальным. Кто знает, как бы Коки прошел этот этап, если бы его жизненную позицию уже не начали перекраивать, если бы рядом не было Такеды-сенсей, жестко затоптавшей все ростки сомнения, Момидзи-сэмпая, жаждущего мести, и брата, куда менее толстокожего, чем нужно для таких действий, которого нужно было поддержать и убедить, что они поступили жестоко, но справедливо.

Хорошо еще, что друзья были на их стороне, иначе Тайга переживал бы много дольше и одним ками известно, к чему бы пришел. Фантом в этом плане был немногим полезнее Киеши-сэмпая, который вообще готов был лечь на алтарь и помереть жертвенным агнцем. Идеалист — каким бы добрым и заботливым не был сэмпай, Коки страшно хотелось встряхнуть его за шкирку и наорать за наивность и непоколебимую уверенность, что он сможет защитить остальных в одиночку. И в то же время он не мог не уважать второкурсника именно за эти качества. Ну что за бардак.

Впрочем, встретить понимание со стороны «чистоплюев», как их неласково окрестила Такеда-сенсей, он и не ожидал, сам не так давно считал себя таким же, а вот, поди ж ты, как запел, стоило столкнуться с реальной угрозой — на все готов, ко всему готов и всегда готов. А после Ханамии планы на Зимний Кубок казались невинной забавой, хотя некоторые вариации включали действительно жестокие методы. Он не мог не вздохнуть с облегчением, когда осознал, что их использовать нет нужды. И содрогнулся, понимая, что при необходимости пошел бы и на это. Но даже попадание Аомине на больничную койку не было жестоким. Жестоким было бы, если бы он с нее не встал.

«Обожжённая душа может стать чёрной, если от обиды перейти к мести».

Аомине-сан заслужил вправление извилин в максимально доходчиво форме, как и напоминание для всей команды Тоо, что команда нечто большее, чем группа людей, играющих на одной стороне поля. Сакурай-кун говорил, что они все же созрели для того чтобы навещать Аомине на регулярной основе, а не ограничились единичным визитом для галочки. То, что в основном эти визиты заканчивались грандиозной ссорой между новым капитаном и асом команды, было незначительной мелочью. Потому что если ссорятся всерьез, то не возвращаются, да и отходчивый парень Вакамацу-сан, так что сумеет найти управу на обнаглевшего кохая, не убив в процессе.

А вот на психологическом ударе по Химуре Тацуе Коки настаивал и спорил с Айдой-сан до конца, пока Такеда-сенсей не спросила в лоб, за что он так не любит атакующего защитника Йосен. Глупый на самом деле вопрос. Этот эгоистичный козел, посмевший назвать себе старшим братом Тайги после предательства, заслужил и не такое. Их встреча с братом и рассказанная история не просто поразила его, но напитала такой стойкой неприязнью и злостью, что даже несколько месяцев, когда они почти забыли о будущих соперниках, не смогли его успокоить.

С тем же Акаши в плане морального прессинга работал исключительно Куроко, сам Коки не рискнул бы доводить человека, чье воспитание позволяет манипуляции подобного масштаба. Он, конечно, не лучше, но у него банально возможностей меньше, а вот наследник семьи Акаши — это очень весомый аргумент не нарываться. А то бывает такое, что люди пропадают. Так что нет, этим фруктом пусть Куроко давится, авось его как старого товарища не убьют сразу, а вот незнакомых Коки и Тайгу — за милую душу. Да и не задел он их никак, чтобы по нему катком проходиться, и уважать его было за что, все же комбинации Акаши проворачивает такие, что зависть берет к его таланту.

«Я побеждаю своих врагов тем, что превращаю их в друзей».

Но Кисе Рете он завидовал намного больше, пусть и такой же не омраченной злобой завистью, признавая, что к таланту всегда — всегда! — нужен титанический труд, чтобы действительно засиять. Кисе был сильным соперником, пусть не слишком изощренным и продуманным как Акаши, но умелым, одаренным уникальной способностью и с большим потенциалом, не чета не то что Коки — даже талант Тайги казался не таким впечатляющим на фоне способностей радужного игрока. Да, не мудрено, что он возгордился, попытался перетащить к себе старого товарища по команде заявлением «отдайте нам Куроко-ччи» и в целом вел себя как добрый правитель — я король, но так и быть, буду к вам снисходителен. Но все окупилось одним выражением золотисто-карих глаз после проигрыша.

О нет, его впечатлили не слезы, отнюдь. Впечатлили большие и круглые глаза модели, когда аники по сейриновской привычке принялся утешать плачущего ребенка. Конечно, не сразу, но в итоге Коки все же сообразил, что прошло немало времени с тех пор, когда другой человек реагировал так на слезы Кисе, и тому было непривычно. Потому-то он и прилип к брату как репейник, закидывая сообщениями и фотографиями из своей повседневной жизни. А потом был злосчастный матч с Тоо, который разбил известного ему Кисе Рету на осколки, а из склеенных частей появился кто-то другой. Кто-то, кого брат видел под маской недалекой модели с самого начала, кто-то настоящий, менее экспрессивный, более мудрый, кто-то, кто мог бы быть наравне с аники, как работающий школьник-спортсмен.

На этой мысли Коки фигурально споткнулся, сообразив, что баскетболист Кайдзё действительно куда ближе к брату по социальной лестнице, чем все остальные их друзья. Что кроме Кисе никто в окружении Тайги не может выслушать и пожаловаться одновременно и на одноклассников, и на коллег, что некому соглашаться с рассуждениями о сложности совмещения работы и школы, приправленной клубом, нет того, кто при этом понимающе поддакнет, а не посоветует избавиться от лишней нагрузки. Мысль захватила его настолько, что когда аники пригласил соперника с ночевкой, Коки чуть не сплясал от радости. Такой повод удачный присмотреться к сопернику как к человеку, а там кто знает, может он действительно станет другом аники.

Про себя он тогда и не думал: Кисе его и в лицо-то с трудом узнал, чего уж там. Зато с тетей поздоровался вполне искренне. И животным он понравился, хотя Джентльмен отнесся к Кисе как к приятелю Нигоу, то есть с милостивым высокомерием, но таковы кошки. Чиаки и Тайга единственные, кого Джент одарил большей благосклонностью и то, такое впечатление, что аники в положении личного слуги, пока не разозлится и не рявкнет, как следует. Кисе оказался вполне адекватным парнишкой, чуть самодовольным, с лисьей хитринкой в глазах — не зря он на него образ кицуне примерил, ой не зря! — но сиял неподдельным дружелюбным и был признан годным к дальнейшему общению.

Насколько брату нужен был кто-то равный по положению, Коки понял только после Зимнего Кубка. И возблагодарил интуицию, волю свыше или что-то там еще за мудрое решение не вмешиваться и не настраивать против Кисе брата и друзей. А еще поблагодарил гены за семейное упрямство, так как Такеда-сенсей несколько раз предлагала воспользоваться общением с соперником и немного надавить в этом направлении. Он согласился лишь разработать план на случай, если к такой тактике прибегнет Кайдзё, но наотрез отказался начинать войну первым. Сенсей поворчала, пару раз треснула посохом, проверяя, не встанут ли мозги на место, а потом… улыбнулась и сказала, что он может собой гордится:

— Нет толку от человека, как от стратега, если он послушен чужой воле. Стратег — тот, кто продвигает собственное видение.

«Человек устроен так, что, когда что-то зажигает его душу, всё становится возможным».

К счастью, с Кисе он не ошибся, иначе тренер скушала бы его живьем и медленно. Так что, поверив в собственные силы на баскетбольной площадке, он решил рискнуть и в ином пласте своей жизни:

— Привет, Сакурай-кун! Не мешаю?

— П-простите! Привет! Я могу говорить.

— Ну, это не телефонный разговор. Встретимся? Обещаю, что это не касается баскетбола!

Сакурай Ре был хорошим художником. Но неуверенным в себе и не готовым отстаивать свою позицию, что приводило к регулярным взрывам в отделе иллюстраторов, чья шумная глава только распалялась от нерешительности подростка. А еще он патологически не способен сопротивляться допросам, поэтому на встречу с ним пришел свежеиспеченный капитан команды Вакамацу Коске. Капитан громогласно выражал недоумение, о чем могут общаться игроки разных команд, если не пытаться выведать друг у друга тактики и стратегии, а также какие-нибудь новые приемы. Коки не мог поверить, что аники до несчастного случая мог быть похожим на этого человека, но вердикт Гарсии-сан был однозначен — похожи.

— Как я уже говорил, Вакамацу-сан, я хочу предложить Сакурай-куну совместный проект, где потребуются его навыки как художника и мои как сочинителя. И нет, я не собираюсь выведывать какие-либо тактики, я не занимаюсь разведкой.

— Ага! — победно воскликнул второкурсник, вновь привлекая к ним внимание всего зала. Если его пылающие уши не отвалятся, он непременно приложит к ним лед дома. — Значит, она у вас все же есть!

— Как и у вас, Момои-сан же аналитик-разведчик? — он никак не мог понять, чего от него добивается капитан команды соперников, но не поддержать беседу было бы грубо. Сакурая удалось заткнуть булочками, а то он принимался извиняться за каждый вопль товарища.

— Но она не зовет тебя на встречу из-за «не телефонного разговора» — попробовал парировать Вакамацу-сан. Что ж, он сам подставился.

— Нет, она таскает на свидания игрока основного состава. Куроко Тецуя, может, знаете такого? — Шах. — Хотя вы определенно правы. Не следует членам клубов разных школ встречаться, я посоветую Куроко, чтобы им следует расстаться. — И мат. — Я ведь могу сослаться на ваши рекомендации в разговоре?

Не смейся! Как бы смешно не выглядел крупногабаритный парень с отвисшей челюстью и вытаращенными глазами, не смейся, дыши спокойнее, а то ребра треснут! Стоять на пути влюбленной девушки вроде Момои Сацуки небезопасно, и присутствующие понимают это не хуже него, Сакурай вообще сейчас винтом в обморок уйдет. Странное поведение оппонента заинтересовывало. Любой другой капитан, даже такой прямой как Хьюга-до-Такеды отправился бы следить издалека, подслушивая и вымеряя, что можно полезного получить из ситуации. Хотя… нет, Хьюга все же ограничился бы предостережением, а вот Айда-сан пошла бы следить. В компании капитана и Киеши, да.

— Вакамацу-сан, я же не гоню вас со встречи, никто не запрещает посидеть и послушать, может у вас возникнут интересные идеи нам в помощь, — может теперь-то он успокоится?

— Так что там за проект? — уже более дружелюбно спросил сэмпай, видимо, изрядно впечатленный кошмарной фантазией, что с ним сделает безупречный аналитик с поистине женским коварством, если он посмеет посягать на ее личную жизнь с «Тецу-куном».

— Я предлагаю создать ранобэ, — к этому он пришел не сразу, скорее после нескольких комментариев знакомых, что был бы его роман оформлен как новелла, с иллюстрациями, а еще лучше — сразу как манга, было бы совсем хорошо. Не то чтобы его не покоробило такое завуалированное сообщение, что сюжеты у него неплохие, а исполнение тянет только на «С»-ку, но долго предаваться невеселым мыслям о собственной бездарности его отучили. Поэтому вместо пустопорожнего нагнетания атмосферы, он решил попробовать. Художник из него, конечно, не такой аховый, как из брата, но на профессиональный уровень не тянет. В отличие от одного известного ему баскетболиста.

— Но это сложно, Фурихата-кун, — протянул Сакурай, вот только по отсутствию заиканий и загоревшемуся в глубине глаз огоньку было очевидно, что кое-кто попался.

— Зато интересно!

— А про что писать-то будете? — тоже загорелся любопытством Вакамацу.

План ранобе у Коки был, пока еще не проработанный, ибо кто знает, может Сакурай вообще не захочет работать в магическом реализме и внести в их современность ёкаев и аякаси. Однако тут он просчитался, соперник, оказывается, читал его книгу и был польщен предложением в достаточной степени, чтобы рискнуть попробовать. Конечно, сначала надо помочь ему наработать базу, то есть научить разбираться в демонах, отличать их по описанию и умениям, а также посмотреть какими их изображали на старинных гравюрах, когда в них действительно верили. Но главное — согласие было получено вкупе с одобрением и милостивым благословением чудаковатого капитана, а значит работа пойдет. А то скоро Татибана-сан начнет интересоваться, не начал ли он что-нибудь новое.

«Кому много дано, с того много и спросится».

Татибана-сан, Леди Совершенство, глава и гроза редакторского отдела, у которой по струнке все издательство ходит, стала идеальным прототипом юки-онны. И если бы не совет аники «увидеть», Коки бы так и не смог справиться со страхом перед такой персоной. После общения с Татибаной-сан, когда ему приходилось до последнего отстаивать свою позицию, своих персонажей, которых редактор выбрасывала из произведения толпами, выйти на конфронтацию с главой иллюстраторов было легкой задачей, сложнее оказалось дойти до компромисса. Но все же он справился и с этим и, когда «Время, где я был» увидело свет, мог гордиться собой совершенно заслуженно.

Другое дело, что интерес к его книге рос планомерными усилиями множества людей, причем не только сотрудников «Полдня», особенно старался Широяма, и было крайне стыдно за нехорошие мысли на его счет ранее. С другой стороны была поддержка юного идола и модели, Кисе очень громогласно объявил о своем восторге, причем настолько внезапно, что брату пришлось долго уверять, что да, Кисе и правда прочитал, и да, ему правда понравилось, он не из вежливости занялся рекламой. Хотя сам Кисе подтверждал все слова делом, часто писал, звонил, сменил его нормальное имя на «Фури-ччи» и частенько спрашивал, что будет в романе дальше, особенно ему приглянулся — ну кто бы сомневался — кицуне и волнения за его судьбу, что называется, не давало спокойно спать.

— Обещаю, что все с ним будет хорошо, до самой последней точки в романе!

— Ты так и задумывал или это я тебе помешал? Простиииии, Фури-ччииии!

— Так и задумывал!

На самом деле, кого ликвидировать в итоге было серьезным вопросом, потому как по логике уйти должны были несколько персонажей, но убивать своих героев — все равно, что себе руку отрезать, и решался Коки на это долго и потом столько же сомневался в правильности выбора. Татибана-сан его все же одобрила, пусть и не понимала в чем самая суть проблемы, ей было важнее, чтобы роман задевал за живое. Вот только в первую очередь он задевал самого писателя и это, наверное, и было тем самым «потом и кровью» выстраданная история, после которой сердце кровью обливалось у самого создателя. Но уровень романа накладывал определенную ответственность за будущие работы, если изначально взял высокую планку — нет другого выбора, как держать ее, пока не выдохнешься насмерть. И Татибана-сан точно не даст ему снизить качество хоть как-то:

— Сейчас ты во многом выезжаешь за счет потенциала, и многих привлекает юный возраст, но молодость — недостаток, который быстро проходит. Так что продолжай писать, чтобы расти над собой, иначе все это окончится пшиком.

Он и сам это знал, да и по брату видел: если за что-то взялся, держи и стой до конца. Чьего — уже другой вопрос, нередко Коки казалось, что силы у родственника кончатся раньше, чем его упрямство, но потом тот словно подзаряжался, видя полученные результаты, и с удвоенным усердием брался за дело. С таким примером перед глазами — как он мог отступить?

«Мир не без добрых людей».

Хотя, конечно, и у брата бывали тяжелые времена. Когда органы опеки забрали Мизумачи от отца, а от Тайги отвернулась большая часть школы. Когда нужно было разбираться с Ханамией, а один из его друзей скорчил рожу и заявил, что «побеждать надо честно, а устраивать неприятности вне площадки — подло». И наверняка ему было трудно, когда он очнулся в больнице, выйдя из коматозного состояния, после пожара, а потом узнал, что отец дал согласие на недобровольную эвтаназию, хотя у Тайги были все шансы выкарабкаться, что он и продемонстрировал. Аники не любил об этом говорить, уверял, что из-за амнезии не помнит отца, а потому ему не было больно от предательства, но Коки не слепой. И он видел, с какими глазами выходит с кладбища старший брат. Мама ему еще в первый раз сказала, что если Тайге проще выговариваться могильному камню, а не алтарю — так тому и быть, американское воспитание взяло свое. Главное, чтобы он не хранил это в себе.

— Иначе однажды он просто сломается.

Тоже самое ему говорили учителя в школе: уже после Золотой недели, когда он немного освоился, привык к творящимся ужасам и стал ощущать себе менее чужеродно. Тогда-то Камидзё-сенсей после очередной беседы-дискуссии предложил чаю и осторожно спросил, какие у него отношения с братом. Сначала Коки вспыхнул, решив, что учитель спрашивает о том же, о чем спрашивали родители до переезда. Квадратные глаза литератора подсказали, что что-то он не понимает, а потому попросил уточнений, сказав, что отношения нормальные, иногда конечно могут поругаться из-за мелочей, но не злобно, а просто чтобы напомнить о правилах общего проживания.

— Я не совсем про это спрашивал, Фурихата-кун. Нас беспокоит, сколь многое Кагами-кун взял на себя и есть ли кто-то, кто поможет справиться хотя бы с психологической нагрузкой.

— Аники никогда не говорит, когда ему действительно плохо. Он может шутливо поныть и пожаловаться, но не более, — с учителем говорить было легко, что разительно отличалось от средней школы, когда он подойти мог только будь у него вопрос по учебному материалу. — Но он иногда ездит на кладбище к тете и, кажется, что-то говорит уже там.

— Кажется? — странно слышать такой мягкий и участливый тон от вечного дикобраза Камидзё-сенсея, но ситуация видимо располагает.

— У него глаза иногда красные после поездки, и я не про радужку.

Если кто-либо, конечно, обратил внимание, что глаза у брата отнюдь не карие с красными вкраплениями. Он и сам понял это случайно, но, единожды увидев, не мог забыть и сделать вид, что не заметил. Глаза Тайги были карминовыми. Даже после знакомства с радужными игроками брат оставался уникальным, потому что фиолетовые, янтарные и зеленые глаза были хоть и редкими, но нормальными. Да даже мутация Акаши с его алым и янтарным глазами была редким, редчайшим вариантом гетерохромии, но оставалась реальным, научно обоснованным фактом. Таких же глаз как у Тайги не было ни у кого, во всем мире не было свидетельств о существовании других глаз такого насыщенного и темного красного, который художники называют карминовым. Вскоре после Зимнего Кубка Коки поинтересовался у Цубаки-сенсея, как такое возможно и получил резкий и однозначный ответ:

— Невозможно.

— То есть как это? — такой прямолинейный ответ заставил присесть, дабы не рухнуть еще ниже.

— Радужная оболочка карминового цвета не может возникнуть естественным путем посредством смешивания генов, — чуть более развернуто, но все также категорично ответил врач. — Почему тебя это так заинтересовало сейчас?

— Увидел глаза самых необычных цветов, — чуть помявшись, Коки все же пояснил медику про разноглазое поколение чудес, но что Цубаки-сенсей лишь фыркнул и подтвердил все выкладки, что да, такое возможно. А глаза Тайги — нет.

— А почему вы не настаиваете на изучении? — сколько Коки помнил, врач всегда интересовался окружающими его людьми с исследовательским энтузиастом, одно то, как он вцепился в Айду и Изуки, говорило о многом! И такое равнодушие по отношению к брату нелепо задевало.

— Изучении? — изумленно переспросил Цубаки-сенсей, потом, разглядев что-то у него на лице, расхохотался аж до слез. — Фурихата-кун, твоему брату этого не нужно. Не нужно, чтобы его признавали носителем уникальных генов. Не нужно, чтобы причины необычного цвета радужки изучали под микроскопом в лаборатории. Не нужно, чтобы вообще обращали внимание более необходимого. Айда Рико и Изуки Шун вызвали такой интерес только потому, что им самим хочется развивать свои способности, пусть они не уникальны, но сложны в самостоятельном освоении и помощь врача будет им весьма кстати. Поэтому я не акцентирую внимание на Кагами. Врачебная этика и такт, знаешь ли, вещь тонкая, иной раз эфемерная, но именно это определяет грань, за которой кончается любопытство и начинается гордыня. Потому как именно гордыня ставит исследователя над другими людьми, и через призму гордыни он начинает видеть в других людях лишь объекты исследования, не задаваясь вопросом об их личных желаниях.

Что ответить на эту отповедь, Коки не знал, а потому извинился за свои слова и ушел. Перед медиком было неловко, потому как он был абсолютно уверен, что Цубаки-сенсей будет изучать, исследовать и разбирать на молекулы все то интересное, что встретится на его жизненном пути, и, столкнувшись с прямым опровержением, ощущал стыд. А врач на то и врач, чтобы разбираться в первую очередь в том, что нужно его пациентам, а потом уже — в собственных тараканах в голове. Все же он еще довольно плохо разбирается в людях, несмотря на все усилия.

«У других понимаешь лишь то, что преодолел в самом себе».

Или дело в том, что понимать ровесников проще, чем взрослых, особенно тех, с кем увлечен одним делом. Поэтому когда, возвращаясь домой после тренировки, он заметил на уличной площадке Фукуду, явно на последнем издыхании пытающегося забить в корзину сверху, понять причины такого поведения было несложно.

— Киеши-сэмпай ушел в больницу на обследование, — протянул друг, присев передохнуть после настойчивой просьбы. Все-таки аники прав, есть что-то такое в его взгляде, раз окружающие тушуются, теряются и соглашаются почти со всеми словами.

— А ты решил дополнительно потренироваться, — Киеши в больнице, Хьюга и Айда до сих пор в розовом угаре, брат на родительских встречах. Более никого не осталось, кто разобрался бы с чужими заскоками, так что придется примерить эту роль на себя. — Фукуда, ты же помнишь о правильном чередовании труда и отдыха?

— Ой, вот только не начинай! — отмахнулся раздраженно однокурсник, но Коки не дал просто так отмахнуться от себя.

— Игнорирование основ не поможет тебе выйти на уровень центровых из ведущих команд, — первым же выпадом пробить защиту. Товарищ ошарашенно замолчал, как-то резко сдулся и сгорбился.

— Так заметно?

— Что тебя гнетет ответственность за защиту команды? Очень, — не сразу, в течение довольно длительного времени, но до Фукуды дошло, что Митобе все же изначально был тяжелым форвардом, то есть у команды остался один «чистый» центровой в его лице.

— Я знаю, что вот так в пекло меня никто кидать не станет, что Митобе-сэмпай и Кагами удержат защиту в любом случае…

— Но тебе не нравится, что приходится полагаться на них, — Фукуда пришел в клуб, потому что баскетболистам нужна была помощь и теперь поедом ест себя, считая обузой. Кажется, совсем недавно он считал себя таким же, пока Хидеюки-сан не обратил внимания на его наблюдательность и не подтолкнул развиваться в этом направление.

— Я считаю нормальным рассчитывать на команду, — сдержанно ответил Фукуда. Так, не те слова, ками, как он понимал стенания аники, что сначала принимает решение поговорить, а потом спешно подыскивает подходящие слова!

— Но тебе хочется, чтобы и мы могли на тебя положиться, а для этого тебе нужно стать лучше как игроку, — не то чтобы это было неожиданным выводом, но задачу это не упрощало. Как убедить его не ломать себя, чтобы стать лучше?

— Конечно, — куда как тише ответил однокурсник. И тут же вскинулся. — Понимаешь, Фури, я один такой остался! Без примочек, без способностей, без улучшений!

— Ты рехнулся? — спокойствие, если он начнет орать в ответ на чужую глупость, они только поругаются, а достучаться не получится. Вот, уже есть реакция, Фукуда ошарашенно заморгал и замолчал. — Какие еще примочки?

— Кагами прыгает на недосягаемую высоту, Куроко призрак, Кавахара танцует, ты стратегии составляешь…

— А ты должен тренировать управление центром тяжести, как своим, так и противника. Качать мышцы, развивать пружины в коленях, чтобы прыгать лучше. Но главное — должен перестать сомневаться в своих способностях. Тебе никогда в голову не приходило, что команда уже полагается на тебя?

— … — немое изумление в ответ

— Вспомни Зимний Кубок. В каскадной защите против Аомине в Зоне участвовал ты, а не допустим Хьюга-сэмпай, хотя он опытнее. И не вместо Цучиды, хотя согласись, в защите он очень неплох, особенно после подготовки с Сакураги-саном. И в финале с Ракудзан мы положились на тебя и твои способности, именно ты боролся с их центровым, Некоронованным королем, Небуей Эйкичи по прозвищу Геркулес, — отлично, по мере перечисления лицо друга светлело, а плечи расправлялись. — Ты уже многого достиг, тебе всего лишь не хватает опыта.

— Это да, я ведь раньше не играл в баскетбол, — чуть улыбнулся Фукуда.

— Так что я больше склоняюсь к мысли, что тебе стоит поискать площадку возле дома и попробовать подружиться с кем-нибудь, кто там часто играет, чтобы набраться опыта. Аники так со студентами Хорикоси-сенсея познакомился, просто пришел на площадку и упал на хвост. Кроме того, как ты помнишь, он сам учит играть пару мальчишек, так что основы отрабатывает регулярно. А насколько важно оттачивать основы ты и сам знаешь. Но самое важное, — понизив голос до трагического шепота, Коки дождался, пока заинтригованный Фукуда приблизится, навострив уши, — научись отдыхать!

Ошеломленное и обиженное лицо товарища, ожидавшего тайны уровня местонахождения Атлантиды, веселило его всю дорогу до дома.

«Не красота вызывает любовь, а любовь заставляет нас видеть красоту».

Первое впечатление о Куронуме было однозначным — бегите, это Садако! Конечно, это было внешнее, и Коки в который раз удалось убедиться, что брат обладает каким-то уникальным талантом смотреть за внешнее и видеть внутреннее. Хотя если верить его словам, он просто принимает людей, как есть, а после они уже раскрываются — и он не всегда может предсказать, что увидит и не оттолкнет ли его настоящая личность. Что ж, это объясняло фантома, но с Куронумой брат точно не прогадал.

Потому что после чуть более близкого знакомства, сразу как Коки перестал каменеть в ее присутствии, стало очевидно, что это до боли одинокая и чистая душа, которая тянется к окружающим, но раз за разом натыкается на стену из непонимания, страхов и глупости. Стену, которую Тайга сокрушил буквально парой ударов, сначала вступившись за девушку, а после направив к ней на учебу несколько одноклассников. Постепенно отчуждение вокруг Садако сошло на нет хотя бы в пределах класса, потому как сложно бояться человека, который в сто первый раз объясняет тебе тригонометрию, не повышая голоса и не угрожая синаем.

Когда после фестиваля танцев стало очевидно, что аники разглядел в Куронуме девушку, Коки даже не сразу поверил своим глазам. Казалось, что с такой загруженностью ни о какой личной жизни и речи быть не может — он сам, например, вообще перестал заморачиваться на эту тему, ибо книга, учеба, баскетбол, класс отнимали все время, включая священное время сна. А вот поди ж ты, оказывается, можно найти время.

— Ты так говоришь, Фури, будто Кагами сам понимает, что вляпался, — насмешливо откомментировал его размышления вслух Широ. И попал прямо в цель: Тайга совершенно очевидно не понимал своего состояния.

— Спорим, до него и через полгода не дойдет?

— С его-то делами? Хорошо, если через год сообразит!

— Кагами умный и наблюдательный. Я уверен, не пройдет и месяца, как он признается.

— Мне кажется, что Кагами-куну потребуется не меньше семи-восьми месяцев для осознания своих чувств.

— Это слишком долго, мне кажется, аники все поймет раньше… может в третьем триместре… месяца через четыре.

— Спорим?

— Спорим!

Согласились на спор тогда все, даже добропорядочный Чиаки, и пролетели они тогда также дружно, хотя положа руку на сердце, Коки признавал: если бы не Цучида-сэмпай, аники бы соображал дольше, наверняка до окончания поездки на Хоккайдо. Но что есть, то есть, брат прозрел и начал проявлять интерес куда как увереннее, изредка спрашивая советы, но решая практически все самостоятельно. Иногда, конечно, он влезал в дела аники, откровенно сводя их в свободное время или советуя выбор одежды, но старался держаться в рамках, все же в этом плане брат был строг ко всем. Личное — это личное, и не сказать, что подобный подход не поднял планку уважения к брату на пару пунктов.

Повезло, что со стороны Куронумы тоже пришла помощь, иногда прямолинейная как рельсы, от Есиды, иногда намного более завуалированная, от Яно, но главное — обе подруги были всеми руками за намечающуюся пару и с этой стороны подвоха ждать не следовало. Немного беспокоила Накагава, хотя о ее интересе он догадался довольно поздно, уже во время поездки на Хоккайдо, но Саотоме-сан убедила и его, и Широ, что одноклассница с этим справится и вмешиваться не будет.

Естественно, просвещать Тайгу в такие тонкости взаимоотношений он не стал, как и Куронуму. Расстроятся еще, так что зачем?

— И как тебе Куронума-сан? — конечно, он был уверен, что маме понравилась девушка брата, она этого не скрывала, но ему казалось, что она заметила что-то еще, слишком задумчивым был ее взгляд.

— Очень милая девочка, — вполне ожидаемый ответ. Не расскажет? — Знаешь, а ведь я когда-то думала, что таких не бывает.

— Таких — это каких? — настороженно убедившись, что брата поблизости нет, он подошел ближе.

— А ты не заметил? — искренне удивилась мама. — Савако-чан настоящая Ямато Надэсико!

Сопоставляя факты, Коки лишь ошарашенно качал головой, не понимая, как можно не заметить чего-то настолько очевидного. Скромная, верная, добрая, заботливая и хозяйственная — Куронума действительно олицетворяла японский идеал женщины, только делала все без задней мысли, без попыток угодить или понравиться, честно и искренне, что только больше подкупало. Надо же.

— Тай-чану удивительно повезло, — мягко улыбнулась мама и растрепала ему волосы. — А ты меня когда порадуешь?

Осталось только застонать и помолиться, чтобы мама не узнала про существование одноклассницы-свахи, ему угроз брата и Яно-сан хватило.

«Глядя в прошлое — снимите шляпу, глядя в будущее — засучите рукава!»

В целом, оглядываясь назад, Коки признавал, что жизнь его стала по-настоящему странной, непредсказуемой, с долей безумия и опасностей, но променять ее — многогранную, искреннюю, захватывающую и счастливую — на привычную тихую гавань, в которой он плавал годами, следуя давно протоптанной колее, он бы не согласился, чтобы ему не предлагали. А то, что будущее с таким настоящим у него будет той еще авантюрой — так оно же и к лучшему, как иногда смеется Тайга, будет что внукам рассказать.