Туман был очень густым. И мешал. Мешал до дрожи, потому что я отчаянно искала – сама не зная, кого. Этот кто-то ждал меня – там, на другой стороне. И я чувствовала не просто потребность, а острую жажду дойти до него.
Прерывисто вздохнув, я проснулась. Ночь была ещё тёмной, и я закрыла глаза, переворачиваясь на бок. Знала, что не скоро засну. Если вообще засну до рассвета.
Сны о незнакомце преследовали меня с того дня, как я вышла из комы. Ни его имя ни облик не были мне знакомы, но сердце почему-то узнавало его. Трепетало и билось в груди, как испуганная птичка. Рвалось к тому, кто приходил лишь во снах…
Я настолько привыкла к этим сновидениям за два месяца, что они стали частью обыденности. После несчастного случая, чудом выжив и пробыв в коме всего одну ночь, я всё-таки смогла вернуться к стажировке. Прилетевшие ко мне тотчас родители вскоре огорошили меня неожиданной, но приятной новостью: компания, в которой работал отец, открывала филиал в Южной Корее, и именно папу направили в Сеул для того, чтобы в будущем его возглавить. Так что после двух недель сборов и суматохи родители перебрались в столицу папиной родины.
Это было не единственное изменение привычного мне уклада жизни. К моему удивлению, а то и шоку, папа помирился с дедушкой. Та ночь, что я провела на грани между жизнью и смертью, заставила отца пересмотреть свои взгляды, и, когда-то разругавшийся с родителем, он пошёл на примирение впервые за долгие годы. Мама – а именно брак с ней был причиной разрыва дедушки и папы – так быстро нашла с упрямым и своенравным свёкром общий язык, что потрясён был уже отец. И, не будь так занята на работе, я, наверное, много думала бы о чудесах, посыпавшихся на наши головы, как из рога изобилия.
Но у меня начались проблемы.
Сначала мне поменяли начальника. Прежний был инфантилен, как ленивец, но в целом добродушен и не требователен. Почему он вдруг подал в отставку, никто из сотрудников не знал. Зато нового шефа возненавидели все и сразу.
Ли До Гён относился к той категории людей, которые недовольны всем, кроме самих себя. Он придирался даже к уборщикам. Без стеснения унижал сотрудников, особенно сотрудниц. Чинопочитание в Корее очень сильное, так что начальнику Ли никто не смел возразить. А я избегала шефа, как могла, потому что каждый раз, едва завидя его, ощущала острое отвращение.
У меня получалось держаться в тени старшего ассистента, я была всего лишь стажёром. Всё изменилось в тот день, когда ассистент попала в аварию: её больничный грозил продлиться до конца моей стажировки, а на её место вместо другого сотрудника фирмы назначили меня.
С работой я справлялась так, словно у меня был завидный опыт в компании намного более серьёзной, чем та, где я сейчас работала. Проблема была в начальнике. Его липких взглядах и сальных шуточках. На бесконечные придирки – совершенно безосновательные – я не обращала внимания, но не замечать чрезмерного внимания шефа ко мне не получалось.
Впервые я задумалась о том, чтобы завершить стажировку раньше срока, когда, занеся начальнику очередную стопку отчётов, внезапно услышала недвусмысленное:
- Ты так и будешь изображать из себя недотрогу?
Я обожгла шефа взглядом – почтительности, которая отличала стажёров здесь, в Корее, мне было учиться и учиться, - и он, неприятно усмехнувшись, заметил:
- Смотри, я ведь могу дать плохую оценку. Не порть резюме из-за своей заносчивости.
Из его кабинета я вылетела. А вечером сидела в ванной в своей квартире, запустив руки в волосы, смотрела в зеркало, не видя отражения, и думала, стоит ли мне просто уйти из компании. Кожей чувствовала, что ситуация обострится, да так, что станет сравнима с катастрофой. Но меня остановило воспоминание о дедушке.
Кан Ми Ры, генеральный директор «Дэён Групп», был её основателем. Это имя в Корее было широко известно, и не в последнюю очередь поддержка дедушки могла помочь папе хорошо справиться с порученной ему задачей. Я искренне хотела поддержать отца, чем смогу, устроиться на работу под его руководством. А для этого мне были нужны хорошее резюме и безупречная репутация. Которой угрожал интерес моего шефа.
В тот вечер у меня была первая паническая атака. А утром я решила, что смогу договориться. Что, пусть и фальшивая, улыбка наладит наши отношения. Но я только подлила масла в огонь: Ли До Гён воспринял моё желание не обострять ситуацию, как благосклонность.
Я шарахалась от каждой его попытки приблизиться. Старалась держаться ближе к двери, когда нужно было занести ему бумаги. Я так нервничала, что потеряла сон; боялась пожаловаться кому-то в компании или попросить совета, ведь меня могли неправильно понять – я была новичком, и меня мало кто знал.
Решение посоветоваться с мамой показалось мне спасением. Я поехала к родителям, которые были день и ночь заняты переговорами и подготовкой, несмотря на то, что своим рассказом могла расстроить обоих. В другой раз я бы промолчала, но сейчас я правда не знала, как лучше поступить.
Вот только выдавить из себя ни слова не смогла. Всё порывалась начать, но каждый раз чувствовала такой острый приступ тошноты, что просто глотала воздух, чтобы унять его.
Мама поняла, что что-то не так; мы с ней были очень близки. Но на её полное тревоги: «У тебя всё хорошо?» я заверила её, что я в порядке. Поверила она мне или нет, было неясно. И, возможно, не будь она так занята, была бы настойчивее в расспросах.
Вскоре панические атаки стали преследовать меня почти каждый раз после работы, а иногда и во время рабочего дня. Потом произошла катастрофа, которую я предвидела ещё в самом начале.
В тот вечер я не успела выйти из кабинета. Я даже не знала, что шеф последовал за мной. А он захлопнул дверь прямо перед моим лицом.
Я развернулась волчком и вжалась в дверное полотно, меня крутил не страх, а слепящий гнев, который тушила только неожиданная тошнота. Удивиться своей реакции у меня не было времени – я поперхнулась от возмущения, услышав:
- Ну, что ты? Будь хорошей девочкой… У тебя неплохо получалось.
Странный кислый запах, шедший от Ли До Гёна, стал последней каплей. Я никогда не училась единоборствам, но в нос его ударила так, что, судя по хрусту, явно сломала. Скорость, с которой я следом двинула его в колено, меня почти шокировала; с криками отступив назад, начальник запрокинул голову. Только он напрасно пытался остановить кровь – она буквально хлестала из его носа.
Секунд пять я дергала дверную ручку, чтобы выйти, и поневоле слушала проклятия и угрозы:
- Ах, ты, мелкая… Ну, подожди, я испорчу тебе жизнь! Ты уволена – слышишь?! За безнравственное поведение! Ни одна компания тебя не примет! И никто тебе не поверит – я скажу, что ты сама ко мне полезла! До смерти от слухов не отмоешься!..
Что он там дальше кричал, я не слышала. Пробегая мимо своего стола, только схватила сумку. Немного пришла в себя лишь в трёх кварталах от здания, где-то в парке, и без сил упала на ближайшую скамью. Двигаться не могла, да и не хотела. И, наверное, так и просидела бы до самого утра, но, едва сгустились сумерки, я, как угорелая, понеслась домой.
Три приступа паники подряд иссушили меня полностью. Я сползла на кафель после того, как меня минут десять, не меньше, выворачивало наизнанку. Впала в странный ступор, немного придя в себя, вспомнила, что хотела прополоснуть рот. И только склонившись над раковиной с мокрым от воды и слёз лицом, вспомнила угрозу.
Увольнение за безнравственное поведение… Я бы не воспринимала это всерьёз, если бы не знала, как в Корее способны испортить жизнь и репутацию досужие сплетни. Протерев лицо ладонью, я осела на бортик ванны, уткнулась лбом в раковину. Если меня и вправду уволят… возможно, я не получу работы никогда. Во всяком случае, в Корее.
А если каким-то образом станет известно, кто мой дедушка… Новость может попасть в прессу… У «Дэён Групп» упадут акции из-за того, что внучка гендиректора Кана оказалась лишена всяких представлений о морали и нравственности, может, репортёры припомнят и то, что я выросла за границей… «Какие будут заголовки!» - в приступе сарказма подумала я. Меня накрыла истерика.
Может, и стоило принять ухаживания начальника, пойти хоть на одно свидание. Но я не могла не понимать, как у самого Ли До Гёна далеки от нравственности намерения. В конце концов служебный роман ударил бы по мне самой – когда даже сейчас, как раз придерживаясь морали, я оказалась под угрозой быть обвинённой в обратном.
Было далеко за полночь, когда меня охватило смертельное утомление. Я устала. Не видела выхода.
Я не вспомнила даже о том, что когда-то мне хватило сил отойти от края. Такая подавленность была совсем не в моём характере – родители всю жизнь учили меня находить светлые лучи в любой тёмной комнате. Мне бы испугаться тому, что я так быстро сдалась… Но я не испугалась. Я просто хотела, чтобы всё закончилось.
У меня не было ни верёвки ни мало-мальски острого ножа дома. При мысли выйти на крышу я скривилась: не хотела выходить из квартиры. Наконец я вспомнила про лекарства. В последние недели я купила много успокоительных, ни одно из которых так мне и не помогло.
Кажется, я проглотила полпачки снотворных. Не помню. Помню только, каким мягким мне показался диван, на который я прилегла, наконец почувствовав долгожданное умиротворение сна. И помню оглушительный треск, с которым вынесло входную дверь. Уже сквозь мутную пелену я разглядела чью-то высокую фигуру в чёрном пальто. Потом просто уснула.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления