Онлайн чтение книги Неисполненные обещания Broken promises
Глава 11

Настоящее

— Они называли себя партией «Жизнь без клейма». В этой организации всего-то было около пятидесяти членов и их никто особо не воспринимал всерьез. Только потом стало известно, что глава партии внедрен напрямую из Дэвариджа. Он готовил экстремистских фанатиков, для которых ни чужая, ни своя жизнь ничего не значат. Они все рассчитали. Даже где будут стоять в многотысячной толпе около парламента, чтобы нанести максимальный урон. Часть группы должна была приподняться над толпой, чтобы охватить большую площадь, другие, наоборот, сдетонировать взрывчатку внизу, чтобы перебить ноги, и никто далеко не ушел.

Голос Сиэля был сухой, надтреснутый, словно рассказывает то, что не с ним произошло, а с кем-то другим.

— Мы стояли близко к лестнице в парламент, стояли долго, до самого обеда, пока не вышел какой-то чинуша и не сообщил результаты голосования. На самом деле в газетах неправду пишут: на том голосовании члены парламента не отменили закон об илотах, оставили все, как есть. То есть это стопроцентная гарантия, что новый закон об увеличении численности илотов за счет детей из неблагополучных семей был бы поднят на рассмотрение в самое ближайшее время.

Сидящий рядом Кадмий не шевелился, стеклянным взглядом уставился в развалины напротив и не перебивал. Солнце уже встало, освещая крыльцо, на котором они находились, и редкие прохожие, торопящиеся на работу, с недоумением поглядывали на эту странную парочку.

— На лестницу как раз вышли те, кто участвовал в голосовании. Я среди них даже знакомого увидел — Диплексия Шварца. Все заволновались, начали выкрикивать ругательства, двигаться, швырять в сторону парламента камни и мусор. Мне что-то попало под ногу, большое, объемное, не переступить. Я наклонился, чтобы рассмотреть и в этот момент прогремели взрывы.

Тяжелый вздох вырвался у Сиэля, боль от воспоминаний все еще тревожила душу.

— Очнулся я под горой трупов, в каше крови, кишок и частей тел. Чуть не захлебнулся тем, что натекло из погибших. Не помню, как поднялся. Не помню, что делал. Помню только как пялился на сверток, на который наступил, с трудом понимая, что это и есть взрывчатка и каким-то чудом она не взорвалась. Когда слух вернулся, то опять чуть не оглох от криков боли и агонии, которые стояли над площадью. Увидел своего друга полугнома и потащил его подальше от этого кровавого месива из остатков тел. Тащил и тащил… Он такой тяжелый был… — Сиэль посмотрел на свои трясущиеся руки, словно на них до сих пор остались пятна крови. — Уже когда в переулок попали, я попробовал его в сознание привести, а оказалось, что у него затылка нет. Полностью. Взрывом оторвало. Только лицо осталось… безмятежное такое… А у меня ни царапины. Представляешь?

Сиэль громко шмыгнул покрасневшим носом, встряхнул головой, прогоняя видения и продолжил:

— В тот же день я уехал из столицы. Не оглядываясь и не спрашивая разрешения. Вокруг такая неразбериха стояла, что дожидаться официальных бумажек просто смысла не было. Уже в дороге пришла новость, что статус илота отменен, все свободны и, если хотят, могут вернуться в родные места. Ну, а дальше ты и сам знаешь. Родители приехали вслед за мной сюда через неделю. Но здоровье в туберкулезной больнице, где они работали, уже было подорвано. Только пару месяцев вместе прожили. Сначала мама, а потом через неделю отец. И все.

— Почему ты не вернулся к Крейну? — тихо спросил Кадмий в пространство, словно ни к кому не обращаясь.

Опять запахнув на себе халат, Сиэль, помолчав, так же тихо отозвался:

— Понимаешь, я когда очнулся среди трупов почувствовал — что-то изменилось. Словно прошлая жизнь закончилась и мне дан второй шанс, который я не имею право загубить. Как будто все, что было до этого — черновик и теперь нужно прожить остаток лет по-другому, искупить свою жизнь в Банях.

Кадмий перевел на него недоуменный взгляд:

— Ты не совершил ничего преступного, чтобы что-то кому-то доказывать всю оставшуюся жизнь. А что со свечением, которое у тебя проявлялось? С ним что?

Сиэль пощелкал пальцами, демонстрируя слабые голубоватые сполохи.

— Сегодня ночью вернулось. Десять лет не было. Наверное, весь резерв истратил или в последнюю ночь у Крейна, или когда лежал без сознания на площади после взрыва.

— То есть ты до сих пор не знаешь, что это?

— Я хотел отца расспросить, когда он выздоровеет, но не успел. А что?

Кадмий взял его за руку, задумчиво погладил середину ладони. Еще недавно чужое касание заставило бы Сиэля выдернуть руку, но сейчас все было как раньше, дискомфорта он не испытывал.

— Твоя прабабушка была великой знахаркой из рода людей. Тебе отец рассказывал? — получив утвердительный кивок, Кадмий продолжил. — Сейчас это называется хиропрактика или рейки. Ее дар передается не в каждое поколение, и не всегда срабатывает, только в определенных условиях. Твоим катализатором является Браун, как я понимаю, и реагирует он только, когда вы оба возбуждены, вас переполняет страсть и желание друг к другу.

— О, как! — скептически скривился Сиэль. — Так просто?

— Ничего не просто. Не зря же вы сталкивались всю жизнь друг с другом, когда меньше всего ожидали встретиться вновь. Ты же всегда ощущал его: и когда он в атаку пилотов поднимал в бою с Тролдэш, и когда в лесах замерзал, и когда ему ноги отняли. Не мог не чувствовать. Это очень редкий дар найти того, кто тебе предназначен. А не возвращалась эта способность, потому что ты сам от нее отказался. И не делай вид, что сам не задумывался над этим.

Сиэль поджал губы, не возражая и не соглашаясь, а Кадмий усмехнулся, удостоверившись в своей правоте, и поднялся:

— Ладно, засиделся я тут с тобой.

— Ты куда? — Удивился илот.

Кадмий зашел в свой коридор, повозился там несколько мгновений и вышел, одетый в теплый плащ с чемоданом в руке, который похоже уже стоял у порога.

— В полицию. Куда еще?

— Зачем?

— Сдаваться. Напишу чистосердечное, что хотел отравить бывшего императорского штурмовика. А ты бы тоже не рассиживался, — видя недоуменно лицо Сиэля, порекомендовал сосед. — Сходи домой, переоденься, приведи себя и дела в порядок, потому что бегать по клиентам ближайшее время не сможешь, и возвращайся обратно в больницу. Он без тебя не поправится.

— А со мной? — Сиэль нервно сглотнул. — Со мной он быстро поправится?..

— Я не знаю, — честно признался Кадмий. — Я даже не знаю какие побочные последствия у этого отравления. Но только ты один можешь сработать личным антидотом для Крейна. Любого другого однозначно ожидал бы летальный исход. Он держится только благодаря тебе.

Кадмий развернулся и твердой походкой направился в сторону центра, где располагался полицейское управление, а Сиэль еще недоуменно таращился в его спину. Потом подорвался и понесся в сторону дома. В приемной уже ждала фрау Гринн с укоризненным выражением на лице, но, когда услышала, что произошло ночью, так расстроилась, что несколько минут не могла сосредоточиться и собраться с мыслями. Потом пожилая фрау украдкой вытерла слезы, и села за телефон обзвонить клиентов об отмене сеансов.

В это время Сиэль бегал по комнатам, скидывая в две сумки необходимы для себя и Брауна вещи. Потом стоял под душем, смывая кровь с кожи и заново переживая происшедшее. Слова Кадмия поселили в душе искру маленькой надежды, которая тихонько тлела, и он боялся, что любая случайность, любой незначительный фактор может погасить ее. Поэтому, как бы не хотелось понежиться в теплой водичке, Сиэль не дал себе на это времени, собрался и, прихватив сумки, направился обратно.

Подойдя к больнице, удивился необычному ажиотажу вместо всегда спокойной провинциальной атмосферы. Главврач — кряжистый полугном — раскрасневшись, командовал, раздавал указания; медсестры разгоняли любопытных пациентов по палатам; санитарки носились по коридорам с тряпками и швабрами. Воспользовавшись неожиданной суматохой, Сиэль натянул чей-то белый халат, спокойно зашел в палату, где лежал Крейн под капельницей, скинул в угол сумки, вымыл руки и подошел к койке. Казалось Браун просто безмятежно спал, и никакие потрясения — старые и новые, чужие и свои — его не тревожат.

Осторожно, чтобы не задеть трубки, Сиэль присел на стул рядом с койкой и обнял, положив голову Крейну на грудь, чутко прислушиваясь к спокойному и размеренному дыханию.

За все утро забежали только молоденькая медсестра, которая недоуменно зыркнула на Сиэля, поменяла капельницу и молча умчалась обратно, да лечащий врач. Этого полухоббита Сиэль прекрасно помнил — тот учился еще у его отца, и доктор Миллер хорошо отзывался об этом подающим большие надежды интерне. Они сдержанно кивнули друг другу, узнавая. Врач, поправил тоненькие очки на курносом носе, проверил показания, что-то записал в карточку и, так же ни слова не говоря, вышел, стараясь громко не топать.

И больше никто не приходил, никто не беспокоил, что Сиэля очень даже устраивало.

Только после обеда в неожиданной тишине больницы послышались твердые шаги. Несколько пар ног шествовали по пустым коридорам, и илот мысленно взмолился, чтобы они прошли мимо, но именно напротив их палаты неизвестные остановились.

Скрипнула дверь и внутрь зашла целая делегация: главврач, уже знакомый лечащий врач Брауна, Джонас, Кассиопея и еще один посетитель, который держался сзади и Сиэль не смог его разглядеть.

Джонас Шварц за эти годы растерял все кудри, как и его отец-профессор, природная улыбчивость сменилась на мягкую сосредоточенность, а между бровей залегла глубокая складка. Зато Кассиопею годы не брали — все такая же: со стильной прической, прямой осанкой, в дорогом костюме и шикарных туфлях.

— Как вы посмели войти сюда?! — набрал воздуха в легкие главврач, увидев постороннего, но его быстро осадил Джонас.

— Не волнуйтесь. Он с нами.

— С вами? — не понял глава больницы. — Но вы же только что приехали.

— Герр Миллер ничего плохого не сделает больному, — заверил его Шварц, а Кассиопея, стоящая чуть в стороне и сверлившая Сиэля неприветливым взглядом, тихо, чтобы услышал только илот, добавила:

— Как и хорошего.

— Собственно, теперь все в сборе, иначе все равно пришлось бы за герр Миллером посылать, — отозвался Шварц, подходя к больному и беря его за руку. — Как он?

— Показателя стабильны, — отчеканил лечащий врач, не заглядывая в свои записи.

— Нам нужно многое обсудить, — распорядился Джонас, обращаясь к главе больницы. — Где мы можем спокойно поговорить?

Главврач широким жестом позвал за собой и все так же дружно последовали за ним, только Сиэль замешкался — покидать Брауна не было никакого желания.

— Рад видеть вас в добром здравии, — послышалось от посетителя, который держался в стороне.

Сиэль удивленно обернулся, узнавая голос:

— Арнесс? Это ты? Отлично выглядишь, — приветливо улыбнулся он старому знакомому.

— Спасибо, — кивнул полуфавн. — Вы тоже.

— Какими судьбами? — допытывался Сиэль. — Я понимаю, почему Шварцы приехали — они его друзья и волнуются за Брауна. Но ты тут как оказался?

— Если коротко, то теперь я личный семейный помощник. Вы же знаете, что герр Шварц теперь министр образования, а фрау Кассиопея — главный редактор столичной газеты?

— Я не интересуюсь, что в столице происходит, — почти не соврал Сиэль.

И Арнесс поджал губы, чтобы скрыть улыбку.

Идя по коридору, Сиэль немного приотстал, дождался, когда все войдут в кабинет руководства и, ухватив Арнесса за пуговицу, поинтересовался:

— Что с ней? Чего она на меня взъелась?

Полуфавн вздохнул, кинул взгляд на ушедших и попробовал объяснить:

— Она несколько расстроена.

— По поводу? Я ей ничего не сделал. Мужика не уводил, дорогу не переходил, денег не занимал.

— Злится за то, что уехали десять лет назад и ничего не сказали Брауну, не объяснили, — выдохнул Арнесс. — Он очень переживал из-за вашей пропажи. Очень.

Он так выразительно посмотрел на Сиэля, что у того резко пересохло в горле. Ни слова не говоря, Арнесс развернулся, пошел следом за остальными и бывшему илоту тоже ничего другого не оставалось, как побрести следом.

Хозяин кабинета перед длинным столом несколько замешкался, не зная, куда посадить высокое начальство — во главу или сбоку. Но начальство не стало претендовать на чужой авторитет и благополучно уселось на расшатанный стул возле стены, чтобы видеть всех сразу.

— Как скоро мы сможем его перевезти в столицу? — начала разговор Кассиопея, устраиваясь напротив главврача.

— Транспортировать больного в таком состоянии — большой риск, — нахмурился лечащий врач. — Но, если вы располагаете необходимыми средствами?..

— Располагаем, — ответил за всех Арнесс.

— То… — начал было главврач, но его перебил Сиэль.

— Крейн никуда не поедет, — заявил он.

Кассиопея соизволила перевести на него неприветливый взгляд:

— И кто нам помешает? Не ты ли?

— Я, — отрезал Сиэль. — Перевозить на дальние расстояния — для него лишние напряжение и неоправданный риск, даже если бы он был в сознании. Во-первых. В том состоянии, в каком находится сейчас — без разницы, где лежать: в больнице столицы или в больнице Доара. Поменять капельницу и обтереть его могут и здесь. Я и сам это сделаю, в конце концов. Это, во-вторых. А в-третьих, я в столицу Тилиас не поеду и его не пущу. Я все сказал.

На его взрывную, не совсем логичную речь, все отреагировали по-разному. Врачи недоуменно переглянулись, Арнесс поднял брови, а Кассиопея скривила верхнюю губу. И только Шварц хранил хмурое гробовое молчание.

— Это будут решать его близкие, — отворачиваясь, отозвалась Кассиопея. — Я, как бывшая жена, могу распорядиться, что лучше для него.

— Ну так распорядись! — отчаянно вскрикнул Сиэль, понимая, что его действительно могут разлучить с Брауном.

— Давайте без эмоций, — спокойно произнес Джонас и все сразу почувствовали, кто действительно главный в этом кабинете. — Мы тут не меряемся: кому Крейн дороже. Мы тут решаем: где ему лучше восстанавливать здоровье. Все стороны высказались и теперь, позвольте…

Неожиданно в кабинет без стука влетела медсестра, которая приходила менять капельницу, и без предисловий крикнула:

— Он пришел в себя!

Все, не сговариваясь, рванули в коридор, быстрым шагом, смахивающим на бег, промчались до палаты и остановились в дверях, как вкопанные, наблюдая за происходящим.

Браун, сидя на койке, воевал с санитарами, которые пытались уложить его обратно. Он отцеплял от себя капельницы, отмахивался от медработников и что-то возмущенно сопел.

У Сиэля непроизвольно подступили слезы, и он счастливо заулыбался, видя живого и невредимого Крейна. Он почувствовал, как Кассиопея непроизвольно вцепилась в его руку, облегченно смеясь, не сдерживая своего восторга. И даже серьезные и сосредоточенные Арнесс и Джонас радостно вскрикнули, приветствуя старого приятеля.

(И тут афтору пришла атличная мысль, что это еще не все.)

Крейн, наконец, обратил на них внимание, на мгновение застыл, с сомнением разглядывая посетителей своими огромными, темными глазами, и, заметив Сиэля, не разбирая дороги, рванул к нему.

— Кр… — попытался он что-то произнести, — кр…

— Что, Крейн, ты опять расскажешь историю про крыс? — развеселился Сиэль, протягивая навстречу руки.

Браун неуклюже свалился с койки, недоуменно, словно в первый раз, посмотрел на свои ноги, вернее на их отсутствие, затем шустро на четвереньках подполз к илоту, взобрался по нему, цепляясь за одежду, и с зашкаливающим восторгом выдохнул прямо в лицо:

— Кр… свй!

Сиэлю показалось, что время остановилось, заморозилось, и только капля пота протекла по позвоночнику, вызывая мурашки, но он четко видел и слышал все, что происходит вокруг. Вот Джонас нервно схватился за грудину и матюгнулся одними губами, Арнесс опустил веки и потерянно прикрыл рукой глаза. Кассиопея испуганно вскрикнула, ее подбородок затрясся, а на глаза навернулись слезы. И только Браун с абсолютно счастливым ликование и интересом тычал пальцем ему в лицо, повторяя: «Крсвй».

Колени ослабли и, если бы Крейн не навалился на него всем весом, припечатывая к стене, Сиэль благополучно стек на пол.

Горькая, безапелляционная, отрезвляющая истина обрушилась на него невинным, стерильно-чистым, детским восторгом из глаз Брауна.

***

Они сидели в кабинете главврача и все еще не могли собраться с мыслями и начать обсуждать проблему.

Крейна Брауна только что с боем, под его возмущенное «нет» оторвали от Сиэля, с которым он сидел вплотную, обняв руками-ногами. Все это время он аккуратно трогал полуэльфа, осторожно щупал за уши и все норовил пальцами залезть в рот или нос. При этом все время поворачивался к остальным, спрашивая: «Крсвй?» и, не дожидаясь ответа, продолжал свое исследование. Сиэль только и мог, что отворачивать лицо, если настырные пальцы залезали в какие-нибудь особенно чувствительные места.

Теперь в полнейшей тишине Джонас сидел мрачнее тучи и не сводил хмурого взгляда с того места, где только что сидел его старый приятель. Арнесс, с тревогой до этого глядевший на Брауна, не переставая подливал воду в стаканы Кассиопеи, Сиэлю и себе. Глаза у фрау Джонас опухли, лицо пошло пятнами, рыдать она уже прекратила, только всхлипывала, судорожно икала и комкала платочек. Сиэль пил воду. Причем руки так тряслись, что край стакана громко стучал по зубам. И если бы это была не вода, а кислота или спирт, он бы даже не заметил разницы.

— Судя по всему, вопрос «везти Брауна домой или не везти» уже не возникает, — нарушил тишину Джонас. — Здесь его оставлять не вижу никакого резона.

— Я все еще настаиваю, — с трудом выговорил Сиэль.

— Донастаивался уже, — шмыгнув носом, вставила Кассиопея. — Все десять лет он рвался к тебе, старался, работал, лечился, только чтобы к нему как к инвалиду не относились. И что в итоге? Года не прошло как прожил с тобой и все еще хуже, чем когда его из тролдэшского леса привезли.

— Касс, — одернул ее муж. — Не надо так.

— А как надо?! — опять всхлипнула фрау Шварц. — Не ты же его из реанимации забирал.

— Может послушаем, что говорят врачи? — вставил реплику Арнесс. — Его же еще не осмотрели.

— Подозреваю, что прогнозы будут не утешительными.

Сиэль не стал обижаться и реагировать на претензии Кассиопея, только перевел опустошенный взгляд на Арнесса и спросил:

— Так он все это время знал, где я?

— Не все, — отозвался полуфавн, опять подливая в стакан. — Это долго рассказывать.

— Время у нас есть, — Джонас забрал воду у жены. — Рассказывай, что забудешь — мы добавим.

— Начну с того, что мне жизни не хватит благодарить вас и Айса за то, что не взяли меня тогда к парламенту. С моим везением, я бы точно попал в ту братскую могилу, — грустно улыбнулся Арнесс, присаживаясь рядом с Сиэлем.

— Не стоит. Ты был нужен в другом месте, — илот показал глазами на Кассиопею.

— Он очень помог, — согласилась она и, скользнув рукой по столу, сжала запястье полуфавна. — Меня бы на всех не хватило.

— Вы себя, фрау Шварц, не дооцениваете. Мы же знаем, что все на вас держалось.

— Скорее все вокруг крутилось, — беззлобно буркнул Джонас на жену. — Но Арнесс правду говорит. Парня вы спасли.

— Ладно, разговор не об этом, — напомнил их помощник. — Когда взрывы отгремели, Крейн места себе не находил. Никого не слушая, готов был ползком отправляться к парламенту, чтобы выяснить, что произошло. Что, собственно, и сделал — я его уже в подъезде выловил и на коляску усадил. Так и поехали. Вокруг толпа — кто к пожару, кто оттуда, полиция, скорая, пожарные и мы с ним на коляске в авангарде.

Представив эту картину, Сиэль тоскливо нахмурился, но слушать дальнейшие подробности от Арнесса оказалось еще хуже. Полуфавн спокойно, без эмоций, словно зачитывал лекцию, рассказал, как попали на площадь, как прорывались сквозь кордон полиции, и как Крейн ползком от одного ряда трупов к другому перемещался, чтобы заглянуть под каждую простынь, надеясь и боясь опознать одного конкретного полуэльфа. Рассказал, как нашли Айса и других знакомых илотов, видели, как мало осталось от Диплексия Шварца и членов парламента, в которых попала взрывчатка.

Даже не вдаваясь в подробности, можно было четко представить, какой шок, они испытали пересматривая и перепроверяя все что осталось от тех несчастных, которые оказались в тот день на площади у парламента.

Потом Арнесс рассказал, как жили все в одной квартире: Крейн на коляске, Кассиопея с младенцем на руках и фрау Шварц, которая и посуды-то не мыла никогда. Благо продлилось все это недолго. Через месяц освободили из-под стражи профессора Шварца с Джонасом и они всех забрали в свой дом, который за время беспорядков превратился в большую мусорку.

Арнесс не заострял внимание на некоторые аспекты, но и так было ясно, что Крейна собирали по частям: отдельно душу, отдельно голову, отдельно сердце. 

— Я никогда больше не видела его таким. Когда Крейн понял, что ты сгинул в той мясорубке из неопознанных тел, мы потеряли его. Опять, — надтреснуто, с болью в глазах, вставила Кассиопея. — Тебя же официально внесли в список пропавших без вести и даже имя на монументе выгравировали, когда памятник всем погибшим у парламента поставили. Он оплакивал тебя, отказывался выходить из комнаты, есть, разговаривать и вообще хоть как-то общаться с нами. Как руки на себя не наложил — ума не приложу. Только через год, когда более-менее в администрациях всех префектур наладилась работа, на наш частный запрос, который мы отправили в тайне от него, чтобы не расстраивать лишний раз, пришел ответ.

Бывшая фрау Браун с упреком повернулась к полуэльфу:

— Это было удивительно и непонятно одновременно. Почему ты просто не сообщил ему, где ты, что с тобой, что ты просто жив? Мы даже не знали, говорить ему или нет, чтобы в очередной раз не разбить сердце твоим равнодушием. Ведь получается, что он для тебя ничего не значит, ты отмахнулся от него, как от неполноценного, как от инвалида.

— Все было не так, — со вздохом, пряча глаза, отозвался Сиэль.

— А как?! Как это можно расценивать? Вывод напрашивался однозначный, — вспылила Кассиопея, но Джонас положил руку на ее запястье, и она выдохнула, успокаиваясь.

— Что сделано, то сделано, — нахмурился Шварц и закончил за всех. — Естественно, мы сказали Крейну, что ты жив-здоров, в безопасности, у себя дома. Мы боялись, что это доконает его, но Браун был бы не Брауном, если бы не поступил наоборот. Он больше не стал закрываться и прятаться. Занялся образованием, чтобы подтянуть необходимые знания; научился заново ходить. С кровавыми мозолями, через боль, через мучения сначала на костылях, затем на протезах. Провел несколько полномасштабных строек. Ему уже даже непыльную работу в министерстве предлагали, но он оказался. Пробил проект по строительству аэропорта на Доаре и приехал к тебе, чтобы продолжить на том же месте, где остановились. И вот, чем все это закончилось.

Сиэль не мог слушать, его распирало от волнения, смущения и замешательства. Он нервно поднялся и отошел к окну, чтобы спрятать покрасневшие скулы. Какой пейзаж перед ним открылся даже не понял — глаза заволокло пеленой, а голова отказывалась концентрироваться хоть на чем-нибудь. Бросая Крейна в столице, Сиэль оставлял его в семье, с будущим ребенком, в кругу друзей, и меньше всего рассчитывал, что тот будет прочесывать все больницы и морги Тилиаса в его поисках.

— Я не мог остаться, — наконец выдавил он, обращаясь к Кассиопее. — Я же видел, как у него глаза загорались, когда говорил о тебе, как гордится тобой. Браун не из тех, кто бросит жену с ребенком и будет жить двойной жизнью.

Какой-то клубок стальной нити, который казалось был намотан на ребрах и не давал вдохнуть, начал разматываться. Сиэль давился, словно самолично эту шипованную проволоку выдирал из горла голыми руками, и каждое произнесенное слово резало изнутри, заставляя кровоточить и захлебываться эмоциями.

— Днем — добропорядочный бюргер, герой войны, не последний гражданин империи со всеми регалиями, а ночью… Я не желал ему такой жизни…

Горло так сжалось, и он просто замолчал, судорожно перехватывая воздух.

Шварц глубоко вздохнул, поднялся и подошел к нему со спины, повозился, доставая портмоне.

— Вот, — Джонас показал фотографию маленького мальчика с такими же, как и у него в детстве светлыми кудряшками и веснушчатым носом. — Назвали Сэмуэлем, Крейн настоял. Он все про нас с Касс знал с самого начала и сам настаивал на разводе и вторичном браке.

Одного взгляда хватало, чтобы понять, что от полуорка у мальчика нет абсолютно ничего. Сиэль вскинулся, вопросительно вытаращившись, но не успел ничего сказать, в кабинет вбежал главврач, тряся какой-то потрепанной книжицей:

— Нашел! — обрадованно вскричал полугном. — Нашел!

Все дружно с надеждой поглядели на него.

— Не скажу, что будет легко, но все еще есть слабая надежда, — отозвался он, тыкая в страницу. — Это все, конечно, очень смахивает на бабушкины сказки, но о таких симптомах сказано только здесь. Побочная реакция после отравления очень редкая, потому что в большинстве случаев либо сразу летальный исход, либо продолжительная кома. Но и после выхода из комы восстановление пациента занимает много месяцев, а иногда и лет. Необходим индивидуальный план лечения, специальные лекарства… Подключать врачей других специализаций: неврологи, эндокринологи, постоянное наблюдение психотерапевта…

Чета Шварцев и Арнесс с Сиэлем одновременно облегченно выдохнули. Джонас бросил быстрый взгляд на своего помощника и тот мгновенно сориентировался, потянулся за блокнотом:

— Какие точно специалисты необходимы? Оборудование? Ваше лечебное заведение располагает всем необходимым?

— Э-э, — замялся главврач. — В общих чертах…

Сиэль опять напрягся перед предстоящей битвой за Крейна.

— Но тут есть еще один пикантный момент, — бросая смущенный взгляд в сторону, отозвался полугном. — Тело герра Брауна — полностью сформированное тело взрослого. Со своими… нуждами. И даже если он сам не понимает, то организм потребует удовлетворение желаний…

— Мы поняли, — отрезала фрау Шварц и повернулась к Сиэлю. — Может все же рассмотришь вариант?..

— Исключено, — чуть расслабляясь, отозвался он. — Я не поеду в Тилиас и не позволю кому-либо другому прикасаться к нему.

В этот момент в кабинет лечащий врач вкатил коляску, на которой сидел нетерпеливый Крейн. Браун увидел, как все подняли на него тревожный взгляд, и настороженно насупился, пристально уставившись в ответ, но заметив в толпе Сиэля, опять радостно вскинулся, не дожидаясь пока помогут, сам слез с коляски и на четвереньках пополз к полуэльфу.

— Крсвй, — облегченно выдохнул он в шею Сиэля, когда добрался и вскарабкался по нему вверх.

Пришлось опять всем устраиваться и пододвигать стулья ближе, чтобы Брауну было удобней сидеть рядом с Сиэлем. Врачи о чем-то быстро переговорили, согласно покивали, и лечащий врач подтвердил слова начальства:

— Судя по анализам и обследованию, работа предстоит очень долгая и сложная.

Пока главврач что-то пытался внятно объяснить и сформулировать Арнессу, Джонас подтянул к себе телефон и набрал номер, который нашел из маленькой записной книжке.

— Здравствуй, дорогой. Как твои дела? — он начал с кем-то зубоскалить и обмениваться ничего не значащими репликами, потом перешел на серьезный тон. — Послушай, есть у меня для тебя отличная идея. Как ты смотришь на то, чтобы твои узконаправленные специалисты приехали в Доар в командировку? Не за просто так, естественно, а в рамках новой программы. Например: проведение диагностики тем, кто не имеет возможности приехать в столицу на медобследование? А так врачи высшей категории сами приедут в провинцию к больным: и себе статус поднимут, и денег заработают, и больных своевременно поставят на учет, вылечат. А? Что скажешь? Как тебе идея? Нравится? Дарю. И еще вопрос. У тебя есть на примете хорошие психотерапевты? Вот прям чтобы и практик, и теоретик в одном флаконе. Есть? А телефончиком не поделишься? Хорошо, давай скидывай информацию помощнику, а он с Арнессом все обговорит. Спасибо, дружище.

Сиэль недоуменно посмотрел на Кассиопею.

— Это он с министром здравоохранения, — ответила она на его невысказанный вопрос и ласково погладила Крейна по голове. — Сейчас придумают, как тебя спасать.

— А что будет с его стройкой? — забеспокоился Сиэль.

— Не волнуйся. У него отличная команда. Мартин и Джун доведут работу до конца. Скоро они сами к вам нагрянут, все расскажут.

На всю эту суматоху Браун реагировал отрицательно: испуганно уткнулся Сиэлю лбом в шею, исподтишка выглядывал и пыхтел, не поворачиваясь.

***

Все следующие десять дней Сиэль не отходил от Крейна ни на шаг. Вернее попытки, чтобы отойти на пару метров хотя бы в туалет, были, но беспокойный пациент устраивал такую шумиху, что приходилось в срочном порядке возвращаться обратно.

В первую ночь, после того как пациент пришел в себя, Браун боялся выпускать Сиэля из поля зрения, весь день цеплялся за него, не отпускал, и при каждой возможности обнимал огромными ручищами, не давая вздохнуть. Все  пытался уложить на свое место, а самому пристроиться на полу. В итоге спали в обнимку на одном узком матрасе. Благо на следующий день главврач распорядился найти в загашниках больницы нестандартную широкую кровать и притащить ее в палату к Крейну. 

Сиэль все же разок попробовал сбежать домой, элементарно помыться, сменить обстановку и хоть немного выдохнуть скопившуюся усталость, а может и дать волю эмоциям в одиночестве. Поздно вечером, когда глаза здоровяка от усталости начали закрываться, и он выпустил пальцы Сиэля,  илот нехотя оставил свой пост на Арнесса и, растирая затекшую руку, помчался к себе. 

Приехав домой, который показался неожиданно слишком большим и пустым, сразу залез в душ, предвкушая расслабиться под теплыми струями, стекающими и смывающими нервное напряжение вместе с мыльной водой.

И почти сразу же снизу послышался телефонный звонок. Поначалу Сиэль не хотел вылезать, но отрезвляющая мыслишка, что может что-то случилось в больнице, заставила его чуть ли не кубарем скатиться на первый этаж и схватить трубку:

— Что? — не рассчитав, слишком громко рявкнул в телефон.

— Герр Миллер, — пропищала трубка голосом ночной санитарки, — вы не могли бы вернуться назад? У нас тут… это.

На заднем плане явственно слышалась какая-то возня, возмущенные вскрики Арнесса и знакомый вопрошающий голос: «Крсвй? Крсвй?»

— Сейчас приеду, — ничего не уточняя, пообещал Сиэль и, потирая виски, поспешил наверх переодеваться.

Вернувшись, пришлось еще повоевать с больным, который сначала громко возмущался, а потом так же громко радовался на весь этаж.

Шварцы с помощником как-то быстро организовали все необходимое. Вероятно, сказалась практика. Выписали оборудование, тренажеры, даже приехал медицинский светила из столицы — низенький даже для полухоббитов со скверным характером психотерапевт. Он долго тестировал Брауна, что-то записывал, сморщенным носом водил по всем строчкам анализов и заключений, которые составляли местные врачи, и в конце пожал руку лечащему врачу. Оказалось, что даже на его придирчивый взгляд, сделано все, что требуется.

— Но никаких прогнозов дать не могу. То что он до сих пор с нами — уже большой прогресс, — повторил он почти слово в слово утверждение местных врачей. — Сейчас, активно прорабатывая и восстанавливая его пробелы, это как стрелять с закрытыми глазами. Неизвестно куда попадешь — в мишень или мимо. Если мимо, то это очередная потеря какого-нибудь важного для него навыка.

— В смысле? Уточните, пожалуйста, что вы имеете в виду? — заволновались Касс и Арнесс.

Только Джонас и обомлевший от страха Сиэль переглянулись.

— Я вас правильно понял, — подал голос Шварц. — То, что он сейчас восстанавливает, может не сработать? Может привести к еще худшему состоянию, чем сейчас?

— Так и есть, — посочувствовал светила. — И что он потеряет в следующий раз, а может, наоборот, вспомнит — не известно.

Напоследок психотерапевт раздал свои номера телефонов, как рабочий, так и домашний для прямой связи в любое время суток, и пообещал, что будет приезжать каждый месяц с проверками.

— Может все-таки?.. — опять затянула свою «песню» Кассиопея, поглядывая на Сиэля.

— Нет, — твердо стоял он на своем.

Герр Мартин и «просто Джун» тоже поучаствовали в облегчении жизни Сиэля и Крейна. Пока все находились в больнице, забрали у хозяина ключи от дома, чтобы быстренько что-то переоборудовать и, как оказалось, совсем не зря. Браун категорически отказывался надевать протезы. Ни уговоры, ни шантаж не помогали абсолютно. Если на коляску он еще нехотя забирался при острой необходимости, чтобы потом рассекать на ней по больничным коридорам, создавая сквозняк и скрипя тормозами, то протезы саботировал громко, возмущенно и гневно. И бедные искусственные ноги из облегченного металла, сделанные по самой передовой технологии, направленные крепкой рукой улетали в дальний угол. Мартин и Джун, даже еще не зная, что вытворяет их бывший начальник, в доме Сиэля спроектировали и построили новую лестницу с небольшим лифтом, который мог работать, как от электричества, а в случае нестандартных ситуаций и от ручной тяги.

Джонас и Кассиопея не могли остаться надолго, поэтому через неделю уехали обратно в столицу, наказав Арнессу и Сиэлю звонить и тратить столько сколько понадобится.

— Особо вас касается, герр Миллер, — с нажимом уточнила фрау Шварц. — А то начнешь сейчас доказывать, что все можешь решить самостоятельно. Никто не оспаривает твои возможности, но у нас другая цель — мы тут Брауна лечим.

— Хорошо, — вынуждено согласился Сиэль, закатывая глаза.

— Крейн, давай поправляйся, — обнимая приятеля, попрощался Джонас.

Браун уже не шарахался от остальных, как в первое время. Начал потихоньку контактировать с теми, кто окружал его, уже не смотрел насуплено из-под бровей и даже потянулся к Шварцам, раскрывая руки.

Но лексикон все еще составлял минимальное количество слов: к «крсвй» и «нет» добавилось «сам».

— Сам! — орал он и зажимал в огромном кулаке маленькую ложку за завтраком.

— Са-ам! — басил, когда Сиэль пытался помочь ему в туалете.

— Сам, — бубнил, складывая большие пазлы.

— Сам… — шептал, отворачиваясь и высунув от старания язык, обводил карандашом картинки.

Вот только спать в одиночестве отказывался наотрез.

Выписали герра Брауна, как и положено, через десять дней. Хотя на самом деле можно было бы смело сказать, что «их выписали». Сиэль под каждым успехом, каждой неудачей Крейна мог смело расписаться, что это тоже его достижение или провал.

Никогда не проявляя желания иметь детей или семью, Сиэль почувствовал, как остро и близко принимает все, что касается Брауна. Казалось бы, даже маленькая победа, как например, то что Крейн опять научился правильно держать ложку и ручку, воспринималось, как личный успех Сиэля, а от похвалы Брауна, сам он расцветал от удовольствия, даже видя, что самому полуорку глубоко равнодушно на собственные достижения. А уж если кто-то бросал косой взгляд, то Миллер непроизвольно расправлял плечи, делал шаг вперед и задвигал Крейна за свою спину. Причем смотрел так, что желание задавать праздные вопросы и интересоваться самочувствием герра Брауна пропадало напрочь.

Арнесс прожил с ними еще месяц, а потом, удостоверившись, что все необходимое у них есть, уехал обратно, в столицу, повторно взяв с Сиэля клятвенное обещание звонить с отчетом хотя бы раз в два дня, тратить столько сколько потребуется, ни в чем не отказывать, врачей на порог пускать и, если станет невмоготу — обязательно сообщить.

Но Сиэля вся это не напрягало. Он наконец мог быть рядом с тем, к кому стремился, к кому его тянуло всю жизнь.

Утром по хозяйству всегда помогала неизменная фрау Гринн, которая ни на какие уговоры, чтобы посидеть дома до лучших времен, не поддалась и продолжала приходить все с теми же пирожками. Днем Сиэль сам занимался с Брауном или принимал врачей, приехавших в Доар по программе, которую пропихнул Шварц. Вечером массажировал Крейна до того, что у самого пальцы отваливались, а когда погода наладилась, то выезжали подальше на побережье. Там на безлюдном пляже плюхались на мелководье и Сиэль вышагивал по песку, «убегая» от преследовавшего его Брауна. Полуорк буквально через неделю загорел до черноты и ободрал все руки и коленки, но был так доволен и счастлив, что отказать в этой маленькой радости Сиэль ему не мог.

Ночью, когда смывали все дневные заботы, Крейн, переодетый в пижаму, вытягивал руки, звал «С-ль, С-ль», и, обнимая полуэльфа, как личную большую игрушку, укладывал голову на плечо. Сиэль запускал руки в его отросшую шевелюру и вполголоса рассказывал сказки:

— Давным-давно в одной далекой-далекой стране жил-был орк и был он славным и отважным воином. Он мог оседлать железную птицу и подчинить себе ветер. Он мог одним движением руки навести на недругов огненный шквал. Одним грозным рыком мог поднять своих воинов на бой, а врагов трепетать от страха. И однажды за очередную победу наградили орка необычным подарком — преподнесли ему маленького глупого эльфа, который влюбился в него с первого взгляда.

Сиэль рассказывал коротенькие истории, перебирал его локоны, массируя светящимися пальцами голову, и внутренне радовался, что хотя бы так может рассказать Брауну, что он чувствует к нему. А Крейн, с замирающим дыханием, слушал «сказки», требовал продолжения и сладко засыпал, посапывая Сиэлю в подмышку.

— Одно плохо, — «сказки» всегда заканчивались со вздохом и одной и той же фразой. — Никогда они не выполняли обещания, данные друг другу.

После этого Сиэль грустно улыбался, целовал Крейна в макушку и тоже засыпал, прижимаясь и утыкаясь носом в родной запах.

Время шло, день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем.

Все беспокойства по поводу «пикантных моментов» главврача оказались напрасными, как и надежды на какие-либо явные прогрессы. Браун как был здоровяком с интеллектом ребенка, так и оставался. Все врачи, которые посещали их дом разводили руками и в один голос твердили, что «ничего не могут сделать». И тут же опять добавляли, что результат будет «или» — «или». Или от всей реабилитации, которую в него вложили, у Крейна семимильными шагами начнется прогресс. Либо…

Про второй вариант Сиэль старался не думать и даже не представлять, что с ними со всеми будет.

Уже в самом конце весны, когда во всю начался курортный сезон, и от жары начали плавиться последние мозги в их дверь уверенно постучали.

Браун только что нашел заначку Сиэля с его нижним бельем и разворошил эту кучу шелково-кружевного облака, подбрасывая и подставляясь, чтобы они падали ему на лицо. Сиэль сквозь зубы ругался, подбирая по всему этажу свои вещички и гонялся за Крейном, который утащил пару его трусиков на завязочках и нацепил их себе на шею. Обычно Сиэль даже не спускался и не открывал, если с ним заранее не договаривались о встрече. Календарь с визитами врачей всегда висел на обоих этажах, чтобы не пропустить чего-нибудь важного. От праздношатающихся фрау Гринн давно всех отвадила, на заборе никаких объявлений «Сдается комната» не висело, поэтому и гостей никто не ждал. И все же Сиэль твердой походкой направился к двери, раздражено дернул ручку, одновременно пряча за спину черный пояс с подвязками, и рявкнул на пришедшего:

— Что?

На пороге стоял Кадмий.

В первое мгновение Сиэль его даже не узнал. Коротко стриженный, гладко выбритый, чуть набравший вес. Казалось, что старый отшельник немного помолодел и разгладился.

— Какого балрога?! — не сдержался хозяин, уперев руки в боки.

— Впустишь или здесь будем говорить? — приподнял кустистую бровь Кадмий.

— Еще чего?! Нечего тебе тут делать, — возмутился Сиэль, но из-за двери привлеченный шумом выглянул Крейн и радостно замахал кружевными чулками, зажатыми в кулаке.

В очередной раз ругнувшись, Сиэль зацепил пальцем Кадмия за пиджак и втянул в дом:

— Ну, что надо? Пришел удостовериться?

— Нет, — отмахнулся старик и присел на корточки перед Брауном, чтобы их глаза оказались на одном уровне.

Они смотрели друг на друга не отрываясь и Сиэль опять начал терять терпение, особенно раздражало, что Крейн обычно никогда к новым гостям не бежал знакомиться и так открыто общаться. А тут, словно действительно старого хорошего знакомого увидел.

— Зачем пришел, Кадмий? — напомнил Сиэль.

— Мне нужно к нему, — кивнул он на Брауна.

— А еще чего? — скривился хозяин. — Может полицию вызвать, чтобы они тебя обратно упекли?

— Меня судили по статье за причинение тяжкого вреда здоровью по неосторожности, назначили штраф и условное наказание.

— По неосторожности? — вытаращился Сиэль. — И ты думаешь я или кто-то еще поверит в это?

— Я пришел с повинной, написал чистосердечное, адвоката мне назначили государственного, не платного, суд прошел. Сегодня приехал из Тилиаса и тут же к вам. Судья посчитал  такое наказание уместным. Хочешь оспорить? Пожалуйста. Я противиться не буду.

— Да делать мне больше нечего, — возмутился полуэльф. — Живи, как хочешь, но только мы оба знаем, как оно на самом деле было.

— Поэтому-то я и пришел, — выпрямился Кадмий. — Дай нам десять минут наедине.

— Может еще рецептиком твоей замечательной рыбки поделишься? — скривился Миллер.

— Пожалуйста, Сиэль, — попросил гость. — Можешь рядом находиться. Я ему ничего не сделаю.

— А ничего уже и не надо! — пошел в атаку хозяин дома, примеряясь как бы половчее выставить незваного гостя, но тут опять удивил Браун.

Он радостно что-то забалагурил на своем языке и потащил Кадмия в кабинет, где всегда проходили осмотры.

— Крейн, ты что делаешь? — возмутился Сиэль. — Этот дядя не доктор. Он плохой, нехороший.

— Похоже, у герра Брауна другой взгляд на вещи.

— Да у него вообще никакого нет, — все еще не сдаваясь, упорствовал полуэльф. — Твоими стараниями.

— Сиэль, я хочу попробовать кое-что, понимаешь? Признайся, за все время лечения хоть что-нибудь поменялось? Кто-нибудь чем-нибудь помог, кроме советов?

— Не твоего ума дело! — огрызнулся илот, но все же устроил Крейна на стул, на котором его обычно осматривали, а сам уселся рядом, предупреждая: — Если я только заподозрю, что ты причиняешь ему вред, что ему становится хуже…

— Не сотрясай понапрасну воздух, — садясь напротив Брауна, ответил Кадмий и взял его за руки в свои. — Или сработает, или нет. 

— Нам этот прогноз постоянно повторяют, только в разных интерпретациях, — пробурчал Сиэль, коршуном следя за каждым движением.

Но, что удивительно, никаких подозрительный действий не последовало. Вообще. Кадмий держал Брауна за руки и смотрел в его глаза. А Крейн, обычно нетерпеливо елозивший на одном месте, тоже неожиданно притих, серьезно уставившись на сидящего.

И эти гляделки продлились ровно десять минут. Сиэль специально засек время и готовился возмущаться, если этот странный сеанс слишком затянется.

Затем Кадмий молча встал, кивнул на прощание и вышел, оставив недоуменного Сиэля и притихшего Брауна.

— С тобой все в порядке? — забеспокоился Сиэль, когда дверь за неожиданными визитером закрылась.

Крейн, естественно, ничего не ответил, соскользнул на пол и пополз по лестнице наверх в их комнату.

Такая неожиданная послушность очень напрягла Сиэля. Весь оставшийся день он присматривался к Брауну, пытаясь найти что-то новое в поведении. Но очень скоро к Крейну вернулось его обычное настроение, и он опять за ужином распотрошил в мелкую крошку коробку с печеньем.

А Кадмий пришел на следующий день, и на следующий тоже. И визиты его стали происходить каждый день в одно и то же время. Идеи Сиэля — уйти, уехать на дальний пляж или забаррикадироваться и не открывать дверь вообще — реализовать не получилось. Браун стал ожидать этих визитов и радоваться даже больше, чем приходу фрау Гринн с пирожками или приезду Шварцев и Арнесса. Он выглядывал в окно, возбужденно вскрикивал и полз ко входу, с нетерпением подталкивая Сиэля, чтобы тот открыл дверь. И каждый день они с Кадмием сидели, с каждым разом все дольше и дольше, держась за руки, молчали, смотрели в глаза и больше ничего не делали.

От всего этого у Сиэля наоборот стало подсасывать под ложечкой, словно в предвкушении очередных проблем, которые не заставили себя ждать и начали происходить через месяц после возвращения Кадмия.

Первый тревожный звоночек, а вернее звон, Сиэль услышал рано утром, когда готовил завтрак. Звук разбитого стекла донесся из ванной наверху и, не дожидаясь, когда закипит чайник, Сиэль влетел на второй этаж, предполагая все самое наихудшее.

Браун обнаружился стоящим на коленках на табуретке, так что его лицо оказалось ровнехонько напротив небольшого зеркала, в которое было очень удобно смотреться, когда умываешься или чистишь зубы. По стеклу расползалась паутинка трещин, а у Брауна оказался разбит лоб и маленькая струйка крови вытекает из порезанной брови.

— Крейн, милый! — всплеснул руками Сиэль, кидаясь навстречу. — Что случилось? Ты порезался?! Ударился?

Браун даже уже открыл рот, чтобы что-то произнести, но так и не промолвил ни слова. Обычно он что-нибудь возмущенно лепетал или использовал весь свой немногочисленный словарный запас, а тут промолчал. И у Сиэля в груди от страха все оборвалось.

— Скажи что-нибудь, Крейн. Пожалуйста, — взмолился он, обрабатывая ему порез, но Браун отодвинулся, нахмурив и без того кустистые брови, от чего кровь опять выступила на лбу.

Для себя Сиэль решил, что Кадмия больше на порог не пустит и весь день готовился отказать ему, когда тот постучится в дверь. Но каково же было его удивление, когда Браун сам встретил гостя, открыв ему, сидя в коляске, а не как обычно, ползая по полу. На возмущенный окрик Сиэля только рукой показал, чтобы не шел за ними и закрылся с Кадмием в кабинете. Сиэль как не прислушивался, как не старался узнать, что там происходит, так ничего и не понял и чуть с ума не сошел от тревоги и волнения, пока Кадмий не вышел обратно.

— Какого балрога?.. — начал было Сиэль, но Кадмий его остановил.

— Не шуми, пожалуйста. Дай нам еще время.

Он попросил так смиренно и учтиво, что у Сиэля не осталось слов, чтобы противиться такой просьбе. Только теперь заметил, что Кадмий как-то изменился. Опять вернулась его сутулость, взгляд потускнел, и весь вид стал обычный, осунувшийся, что ли.

Что-то неумолимо стало меняться, Сиэль чувствовал, как Браун начал отстраняться от него. Избегает прикосновений, не виснет на нем с не прикрытым восторгом заглядывая в глаза. На пляже не ползает, догоняя, отказывается от массажа и ежевечернего умывания. Даже задания, которые должен ежедневно выполнять и от тех отказался. Зато откопал какую-то книжку то ли про сопротивление ткани, то ли про борьбу материалов, в которой Сиэль узнавал только буквы и цифры, но абсолютно не понимал смысла предложений, и задумчиво листал, долго разглядывая схемы и рисунки. А однажды увидел, как Браун втихую пристраивает на ноги протезы. Пришлось закусить кулак, чтобы ненароком не выдать себя визгом или вскриком. И в тот же вечер Крейн отказался спать вместе с ним. Он просто строго указал на дверь и смотрел тяжелым взглядом, когда Сиэль недоуменно потоптался на пороге и ушел в свою комнату.

Это окончательно напугало и выбило из колеи. Чтобы Браун отказался спать с ним в одной кровати — такого не бывало даже когда он был здоров. Это сейчас вообще как понимать?

Пришлось даже в неурочное время, в тайне от Брауна позвонить в Тилиас психотерапевту, чтобы рассказать о происходящих изменениях. Правда, умолчать о визитах Кадмия.

— Хм, — озадачено отреагировал тот. — Прогресс пошел, еще бы увидеть куда. Может отключилась область мозга отвечающая за речь, может что-то спровоцировало приступы дискинезии, когда зеркало разбил, память что-то подкинула. 

— Но вы же сами говорили, что это как стрелять в неизвестность. Неизвестно, куда попадешь и будет ли положительный результат.

— Будем надеяться на лучшее, батенька. Будем надеяться. Я приеду через две недели и проверим на месте.

«Дожить бы еще эти две недели», — мысленно вздохнул илот, боясь предстоящих сюрпризов и тоскливо поглядывая на кабинет, где все так же молча сидели Кадмий и Браун.

Все последующие дни Сиэль чуть все ногти не сгрыз, нервничая и волнуясь. Если что-то меняется, то в какую сторону? А если Браун все вспомнит и поймет, что Сиэль не тот, кто ему нужен? А если наоборот, не вспомнит, как Сиэль ему нужен? А что если…

Этих «если» можно было бы продолжать до бесконечности.

В конце концов, чтобы прекратить самоедство и узнать, в каком состоянии Браун, Сиэль не вытерпел и в один из вечеров просто вошел в его комнату, не дожидаясь разрешения, нырнул под одеяло. Крейн только бросил взгляд через плечо и с тихим вздохом уткнулся обратно в стенку.

Лежать и тягостно молчать оказалось еще хуже, поэтому Сиэль повернулся к его широкой спине, прижался лбом между лопаток и тихо, с каким-то надломом в голосе, зашептал, водя пальцами по позвоночнику:

— Давным-давно в одной далекой-далекой стране жил-был орк и был он славный и отважный воин…

Затаив дыхание, Сиэль прислушался. Браун тоже молчал, внимал сказочнику.

— И однажды за особые заслуги…

— Знаешь, — послышался хриплый-хриплый шепот, словно кто-то очень долго не разговаривал и почти разучился это делать. — Хотел тебе сказать… Сказки твои — полное вранье.

Все, что было внутри илота, сначала замерло, завибрировало на какой-то высокой ноте, а потом эта тонкая струна или нерв порвались и вся многотонная тяжесть неизвестности рухнула и разбилась на миллион острых кусочков, перекраивая внутренности в фарш. Воздух превратился в тягучую массу, которую не вдохнуть не выдохнуть, а руки и ноги обмякли словно им  вены вспороли, а сам он расползся липкой бесформенной массой, которую никак не собрать обратно. Стиэль, не зная, что делать и как реагировать, очень медленно повернулся сначала на спину, потом на другой бок, чтобы не касаться лежащего рядом.

— Давно? — единственное слово выползло из заложенного наждаком горла.

— Давно, — послышался ответ. — Сказать не мог. Я тоже в тебя сразу влюбился, как только в Бане увидел.

И Сиэля отпустило.

Все напряжение, которое он носил скрученной пружиной в себе долгое время вырвалось наружу. Слезы, рыдания сотрясали все его нутро, и он ничего не мог с собой поделать. Последний раз он так рыдал, наверное, много-много десятков лет назад, когда Крейн нашел его в докерской Бане. И сейчас все воспоминания обрушились, ломая, выворачивая оголенными нервами наружу и присыпая все это солью.

Он ничего не видел, не слышал, только чувствовал, как большие, нежные руки обнимали со спины, а теплые губы утыкались в макушку и все шептали-шептали, и кожей понимал, ощущал, что все, это конец.

Много позже, когда всхлипывания прекратились, а силы практически покинули его, Сиэль повернул опухшее лицо и с вызовом уставился на Крейна.

— Я спрашивал, как давно ты пришел в себя? — сварливо отомстил он.

Браун тихо хмыкнул и откинулся на спину:

— А… а я-то думал, как давно я в тебя влюбился?

— Я все еще жду ответа.

Браун промолчал, только слабо улыбнулся и прижался губами к его лбу и у Сиэля от нежности все завибрировало внутри. Он приласкался к его подбородку и шепотом спросил:

— И все-таки? Как ты себя чувствовал все это время?

— Странно, — просипел Браун. — Словно вернулся в то время, когда был счастливей всего, когда никакие проблемы не волновали, не тревожили, но только все в каком-то тумане. Тебя я ощущал всегда. Меня постоянно тянуло к тебе, даже еще когда в больнице были. Я это чувствовал, но понять не мог, что происходит.

Крейн сухо сглотнул и Сиэль тут же потянулся за водой. Выпив стакан воды одним долгим глотком, Браун опять продолжил:

— Только когда Кадмий стал приходить, понял, что себя найти не могу. Совсем. А он звал меня. Просто звал и давал понять кто я есть, кто ты для меня, кто мы друг для друга. И картинка вокруг становилась ярче, четче, понятней… Только сегодня смог вслух мысли свои озвучить, до этого не получалось.

Сиэль облегченно выдохнул, прикрывая глаза. Они помолчали, наслаждаясь тишиной и открывшейся правдой.

— Давай дадим друг другу одно последнее обещание? — предложил Сиэль, поразмыслив.

— Какое?

— Больше никогда не расставаться, ни под каким предлогом.

Вместо ответа Браун прижался к его рту сухими губами, закрепляя обещание.