Онлайн чтение книги Чёртово наследство Chertovo nasledstvo
Глава 1 Не ждала - не гадала

Солнце уже село, но его лучи из-за горизонта еще красили нежным светом легкие перистые облака и отражались в верхнем окне древней сторожевой башни, видневшейся за дальним перелеском, так что казалось, там до сих пор горит огонь. Наверху, в розово-голубой высоте, четко обозначился черный стремительный силуэт ласточки. Стоило отвести глаза, и он тут же исчез.

Из лесного овражка понемногу, как тонкая серая паутина, потянулся туман, окно на башне мигнуло раз, другой, и погасло. Серый шпиль на ветхом кирпичном основании расплылся, зеленые верхушки деревьев сомкнулись, как будто лес окончательно поглотил и башню, и замок, который она венчала.

День закончился.

Ленка еще раз окинула глазом всю эту красоту, вытерла нос пятерней, оставив на лице черную земляную полосу, и чуть ли не на карачках выползла наконец с огорода.

Затяжные дожди, превратившие овощные грядки в хлюпкое и чавкающее месиво, стали Ленкиной головной болью. Лук полег и скрылся в стройных рядах сорняков, гниющая картошка безмолвно вопияла о помощи, листья капусты покрылись мерзкими серыми слизняками, прекрасно отражая состояние Ленкиной души в целом и ее мнение о своей жизни в частности.

Но ее моральные муки не имели никакого значения, урожай надо было спасать, иначе зимой тут точно от голода коньки отбросишь.

Хутор, на котором обитала хозяйка усадьбы, был самым затрапезным местом на свете. Четыре двора, в которых жили сплошь нищие неудачники, неизвестно как дотягивающие каждый год до весенней оттепели, скорбно тянули к затуманившемуся сумеречному небу коньки крыш. В огородах крапива воевала с лебедой, сдаваясь тем не менее под натиском лопухов, у сроду некрашеных крылец сидели тощие мрачные собаки, переглядываясь с такими же удрученными кошками, а из Ганькиной избы, как обычно под вечер, растекался по туманным ложбинам и темным рощицам таинственный и сладкий аромат самогона.

На этот призыв, как мухи на мед, подтягивались немногие жители хуторка, а так же расположенной за оврагом деревеньки Пивнички. Название деревни было говорящим и само по себе не оставляло обитателям никакой свободы выбора. Стало быть, опять будут до утра орать за плетнями всякую гадость, а скандальная Ганька учинит дебош и до первых петухов будет что-то визгливо верещать на безответных собутыльников.

Ленка к соседке не ходила, самогон не пила, мужиков к себе не таскала, жила одна, держала кур, огород и трехногого кота Барсика, которому в прошлом году оторвало лапу капканом. Соседи обходили ее с брезгливым презрением, занимать деньги уже и не пытались, поняв, что толку с этого не будет. Хотя многие одинокие мужеска полу и покушались на ее семнадцать лет, пшеничную косу, синие глаза да широкую грудную клетку, но, получив пару раз кто тяпкой, кто коромыслом, определили ее как малахольную и больше своими красными мордами над забором не маячили.

Ленка и сама не знала, с чего она так переборчива. Не с медведем же жить, пора подошла, а в одиночку волочь все хозяйство – то еще удовольствие. Бабушка виновата, точно она, царствие ей небесное, бабушка да ее книжки. Она ее с детства растила, она приучила читать, а там уже Ленка сама не остановилась, пока не перелистала все стоящие в углу на высоких полках толстые, серые и черные, с серебряными вензелями тома, пахнущие пылью и старой бумагой.

Сама бабушка безропотно волокла бремя селянского хозяйства от рассвета до заката, пряталась от пьяного и злого мужа с внучкой по чердакам и сеновалам, и лишь однажды показала Ленке маленькую, с ладонь, картинку, на которой, загадочная и прекрасная, улыбалась девушка с цветами в золотых локонах, одетая в дорогое шельветовое платье и с браслетами на руках, указывающих на не самое простое происхождение.

- Это я, - сказала она, и тринадцатилетняя внучка полночи проломала себе голову, пытаясь понять, как же можно было заставить судьбу сделать такую загогулину. 

Ни до чего не додумалась.

И бабушка ничего не объяснила, просто жила и просто умерла как-то зимней ночью от остановки сердца. Надорвалась.

От нее остались пахнущие старой бумагой книги, где рассказывалось про замки, чудеса, отважных кавалеров и прекрасных дам, и картинка с ладонь величиной.

От деда-алкоголика не осталось ничего. Всего лишь два месяца спустя, не вытребовав у Ганьки самогона в долг, он потащился по мартовской оттепели через реку в Пивнички и провалился под лед.

Была ночь, и наутро нашли лишь косые следы, похожие на черные лунки, и пролом во льду. А через день речка вскрылась, и того не стало.

А кто были Ленкины родители, вообще оставалось тайной, покрытой мраком. Ходил какой-то смутный слух, распускаемый все той же сплетницей соседкой, что мамаша ейная еще по малолетству сбежала с хутора с заезжим цыганом, а потом подалась то ли в бродячий цирк, то ли в каменоломню за воровство, то ли вообще на край света, в саму Эгертину, о которой никто толком не знал, потому что дотуда никто не доезжал и тем более не возвращался.

Ленка ничему этому, как и остальному, выходившему из-под злых языков, не верила. Ни в то, что мать сбежала (иначе как передала дочь родителям?), ни в то, что с цыганом (а откуда у Ленки золотые волосы да синие глаза?), ни в Эгертину, потому что это вообще мифическая страна, ее ни на одной карте нет.

Бабушка на вопрос о родителях отвечала коротко: «Нету». Вот так, нетопырь принес или в лесу под ракитой нашли, гадай сама. По детству Ленка и гадала, сидя у старого колодца и пялясь на дальние развалины замка. От нечего делать придумывала себе, кто там живет да какие происходят чудеса в этом богом забытом месте. То ей чудился златоперый дракон, сверкающей змеей летящий под облаками прямо в чердачное окно, то казалось, что доносится оттуда лязг железа и пение трубы, то слышались дивные звуки гитары, которыми воздыхатель пытался выманить на балкон свою молодую прекрасную даму… 

С колодца ее обычно прогоняла соседка Лучезара, которая, в отличие от дамы, была далеко не молода и очень далеко не прекрасна. Тряся белыми свалявшимися лохмами, она швыдко ковыляла к любой замеченной особи, грозно крича издалека: «Стой, такой-сякой! Похмели бабушку!». Была она прилипчива, как слепень, и все окружающие бросались врассыпную, лишь бы не оказаться в поле ее зрения. Ленка тоже стремглав кидалась на траву и, оттопырив зад, ловко и стремительно уползала в лопухи, чтобы оттуда поглазеть на серую крышу башни еще хоть чуть-чуть.

А потом и мечтать стало некогда.

Сколько бы ни работала, а весь деревенский труд все одно не переделаешь. Раз в неделю девушка, собрав снесенные курами и сбереженные в погребе яйца в большую корзину, ездила продавать их в город. Из Пивничек ее подвозил дядька Прокоп, занимавшийся той же нехитрой коммерцией. У него была смирная серая лошадка, крепкая телега и голубая мечта – купить любимой дочке «фортепьяну». Дочь его, шустрая Ксютка, интереса к музыке не проявляла, а тянулась больше к семечкам и щербатозубому Пашку, но к мечте отца относилась с уважением. Ленка каждый раз сдавала «на фортепьяну» мелкую денежку.

Завтра как раз и должен был отправиться в путь яично-фортепьянный обоз. Яйца уже лежали сложенные в корзине, также, «для сортименту», планировались штуки три кабачков и фунта четыре огурчиков.

Заперев  на ночь курятник, Ленка со скрипом выпрямила исстрадавшуюся спину, чуть не снеся рикошетом росший там же подсолнух, вяло отодрала черно-золотую шляпку, на которую уже успели покуситься жившие за обналичником воробьи, и кинула пару ядрышек в рот.

Спать. Упасть на что-нибудь ровное и желательно мягкое.

Впрочем, не до жиру, просто – упасть.

И вот на этой-то сладостной мысли она его и услышала.

Сначала Ленка не поняла – то ли собака скулит, прибил кто-то, то ли пьяного возле забора оставило вдохновение и он сейчас ползает на карачках, его ищет. Хотя нет, откуда там пьяному быть – из леса, что ли, выполз?

Стон был таким тихим, что, если бы она не стояла сейчас у курятника, который строился на самом отшибе, никто бы этого мужика не увидел и не нашел. Да и сама Ленка, говоря по чести, с десяток вздохов соизмеряла возможности своих подгибающихся от усталости ног с сомнительной радостью обнаружить за забором очередного Ганькиного клиента. Но человеческое начало в ней все же победило и, проклиная себя за мягкосердечие, девушка потащилась на звуки, которые к тому времени почти стихли.

Стихли они, кстати, совсем не вовремя, и Ленка обшарила все заросли, пока по следу на примятой траве не обнаружила наконец причину и источник звука.

«Не наш», - вот первое, что она поняла, разглядев черные штаны, заправленные в щегольские сапоги из кожи с набойками в виде звездочек. Но лишь когда она тронула мужика за плечо и он безвольно перевернулся, явив миру бледное лицо, длинные черные волосы и татуировку в виде змеи на левой щеке, Ленка поняла, что на этот раз вляпалась.

А поняв, с придушенным визгом отскочила от находки на пару шагов, тут же сама себе зажав рот обеими руками.

Колдун!..

М-мать его за ногу!.. 

И еще несколько широко известных и употребляемых выражений пронеслось в невезучей Ленкиной голове, пока она, лихорадочно сдавая задом, путалась в прошлогодних бодылях вперемешку со свежевыросшей полынью. Та с готовностью смыкала зеленые верхушки, укрывая от глаз всю картину преступления. В итоге, пропахав пятой точкой полынь и вывалившись из нее прямиком к забору, девушке пришлось остановиться и начать соображать.

Колдунов, как общеизвестно, в природе не существовало. Об этом весьма строго и в доступной форме оповещал специальный королевский указ, который дважды в год вывешивали и выкрикивали по всем площадям Околоморья, не обходя своим вниманием даже Пивнички. Ну, конечно, все знали, что так было не всегда, что когда-то их родная сторона просто осаждалась разными темными волшебными силами, без которых и коровы не доились, и репа не росла, и даже дитю новорожденному никакого здоровья не было, если ведьме или колдуну денежкой не поклонишься.

Жизни от них не было, свободы, равенства и братства – тем более. Даже королей на трон родной отчизны садили исключительно магики да магички, выбирая поленивее да потрусливее, чтобы сподручней было народ обирать. Но не далее как лет сорок назад пришел конец проклятому рабству – нынешний король Кудеяр Первый, красавец наш черноокий, чернобровый (когда-то, видимо, был), сверг свежепосаженного короля и объявил колдунам да ведьмам войну до последнего своего вздоха, который, вопреки ожиданиям, так и не наступил.

Воевал он весьма успешно, бил врага без устали, казнил без продыху, и воцарился в итоге во всем Околоморье мир свободного труда и воли, безо всяких чудес. А ежели где эти чудеса каким-либо способом коварно просочатся, то нужно нестись со всех ног за всей королевской конницей, всей королевской ратью и сдавать шпиона властям. А не сдашь – не обессудь, свобода да благоденствие дорогого стоят, им какую-то селянскую девку раздавить – раз плюнуть.

Кстати, и замок за лесом не просто так торчал, а являлся последним оплотом ведьм, полем решающей битвы. Ленкин дед-пьяница участвовал в этот сражении и иногда, в сильном хмелю, хвастался былыми подвигами. Правда, подробностей в его воспоминаниях почти никогда не было, разве что запомнилась байка о том, как дед сотоварищи выломали из замковой церкви старинный орган и потом обложили им конюшню, чтобы спалить лошадей. На робкий вопрос Ленки – зачем? – ей был дан подзатыльник и пояснение: 

- Дак ведьмины же коняки! Вдруг они бесом одержимые!

Бабушка в таких случаях морщилась и уходила в огород. Животных она любила, не могла сама свернуть голову курице и наверняка переживала за бездарно спаленную скотину, которая еще могла послужить людям.

И вот теперь воплощение зла, коварства и вообще того, чего нет и быть не может, валялось в бессознательном состоянии на задах Ленкиного хутора.

Мысли в ее голове скакали, как блохи.

Вообще их тему можно было уподобить простому гаданию на ромашке – Заорать? Не заорать? Потом ромашка обросла новыми мысленными лепестками – Убили? Не убили? Звать народ? Отползать молча? Добить лопатой? Отволочь в избу?

На последней мысли Ленка поперхнулась и присмотрелась к бесчувственному колдуну повнимательнее.

Бледный. Молодой (откуда, кстати? Их же сорок лет назад перебили всех?). Черный плащ, рубаха, некогда бывшая белой, а теперь зеленая от травы и красная от крови. Значит, не в обморок брякнулся, Ленки убоявшись, а получил где-то ранение. Не иначе дите новорожденное пытался из люльки стащить, да мужики вилами проткнули.

Змейка на щеке завораживала и переливалась как живая. Того и гляди, цапнет, стоит только руку протянуть. А рука сама собой так и тянется…

Цап!..

Колдун резко открыл черные, глухие, как зрачки на всю радужку, глаза, и молниеносно схватил Ленку за запястье. От неожиданности она дернулась, а потом забилась, как пойманная на крючок рыба, пытаясь вырваться на волю и драпануть со всех пяток с диким визгом. Но освободиться было невозможно, так что и визг сам собой как-то увял, не родившись, и единственное, на что хуторчанка оказалась способна – это придушенное хрипение. Да и то оборвалось, когда она услышала, что колдун пытается ей сказать:

- Спрячь меня… Ради бабушки…

Ленка остановилась в изумлении.

- Чертовой? – уточнила она.

- Твоей…

На большее вражеского диверсанта не хватило. Весьма натурально закатив глаза, он выпустил наконец красное запястье девушки и шлепнулся в траву.

Ленка еще раз задумчиво оглядела набойки его сапог, раздумывая, не сходить ли все-таки за лопатой, но решение уже само собой родилось в ее вихрастой голове и укрепилось в горячем девичьем сердце. Бабушка – это, в конце концов, святое. Тем более, если она не узнает, какая существует связь между ее родственницей и этим недобитком, то не доживет до утра – лопнет от любопытства.

Приняв решение, девушка никогда уже его не меняла и не откладывала исполнение в долгий ящик. И сейчас она, отбросив нехорошие политические мысли, рьяно принялась решать хозяйственную часть вопроса – как бы так незаметно переволочь в свой двор тяжелое безжизненное тело, чтобы и следов не осталось, и соседи дурного не подумали?

Тут надо отметить, что построен был хутор довольно оригинально. Все его четыре избы смотрели окнами и дворами на четыре разные стороны света, будто не только обитатели, но и сами дома видеть друг друга не хотели. В центре этого четырехгранника находились спорные территории, где каждый хотел разбить огород, но против его начинания восставали остальные три избы. В результате народ приспособил территорию под помойку, да вездесущая Ганька по весне со скандалом садила там огурцы – не из любви к овощам, а исключительно по злобе душевной. Огурцы зарастали сорняками, чахли и жухли, зато Ганька могла с чистой совестью бродить по пустырю, заглядывая в чужие дворы в надежде поживиться новостями.

И вот сейчас эта ее привычка была бы исключительно некстати. Поэтому спасательной операции должна была предшествовать небольшая, но действенная пакость в Ленкином исполнении.

Главной гордостью Ганькиного двора были кролики. Обычные серые, ушастые, они были любимы и обожаемы, что не мешало противной тетке орать на них с утра до ночи за разные мелкие провинности – то дыру в полу прокопал, то на крольчиху не вовремя залез. Несмотря на беззаветную любовь хозяйки, кролики не понимали своего счастья и постоянно предпринимали попытки организовать побег. Это удавалось им почти каждый день – перегрызая прутья, подрывая полы, они мощным кавалерийским наскоком вырывались на свободу и разбегались по всему хутору. Ганька рвала и метала, а все окрестные пьяницы, подгоняемые ее воплями, носились в поисках пропажи, прекрасно зная, что пока ушастые злодеи не будут пойманы, пересчитаны и водворены на место, никто из любителей самогона не получит ни капли, даже за деньги и даже по спекулятивной цене.

Сейчас операция «Перехват» очень бы помогла. Но, судя по тиши да глади на соседкином дворе, кролики взяли выходной или время на размышление. Удрученные постоянными неудачами, они тихо жевали траву в своих клетках и, похоже, не собирались облегчать Ленке задачу. Поэтому злоумышленница, маскируясь за густыми зарослями черемухи, прокралась к дальней клетке, примыкающей к забору, и начала совершать подкоп.

Кролики с недоумением смотрели на нее круглыми глазами и помогать со своей стороны не собирались.

Перепачканная землей Ленка наконец завершила работу и попыталась выманить зверюшек погулять.

Не тут-то было!

Злокозненные твари, по-иному и не назовешь, сбились в кучу в дальнем углу, лезли друг другу на головы, но выходить к освободительнице отказывались наотрез. Поэтому пришлось, засунув по плечо руку в яму, схватить за ногу самого ближайшего и попытаться выгулять его принудительно.

Пойманный кролик отчаянно заверещал, рванулся, его собратья, выйдя из прострации, кинулись на выручку. Ленка в панике стала выбираться из клетки, чуть не застряла, кое-как освободилась и тут же была сметена и затоптана могучим ушастым полчищем, которое решило-таки использовать дыру по назначению.

 Не успела преступница уползти обратно до своего забора, как все пространство, от леса до деревни, накрыл истеричный Ганькин визг:

- Кро-ли-ки!!!

На этот вопль соседи среагировали мгновенно: нырнули в избы и заперлись изнутри, а собравшиеся у плетня выпивохи судорожно дернулись и обреченно повесили буйны головы. Теперь ночь-полночь будут бродить по зарослям, отыскивая серых беглецов.

«Как бы они им отравы не подсыпали», - мелькнула у Ленки мысль, пока она, пригибаясь к земле и подняв плечи, мелкими перебежками неслась к месту залегания колдуна.

А колдун уже был ой как плох.

Его черные волосы казались похожими на свалявшуюся паклю, а змейка на щеке все больше напоминала барельеф на мраморной башне в столице – такой же белой, холодной и мертвой. Дыхания и пульса Ленка не нашла.

Секунду спасательница прикидывала,что же грозит ей большими неприятностями – живой колдун, найденный в ее избе, или он же мертвый, потом перестала гадать, и так же, скрючившись, припустила обратно к курятнику, где с зимы хранились санки, с которыми она ходила в лес по дрова.

Санки привыкли ездить исключительнопо снегу и перестраиваться не собирались. Погрузив на них тяжелого, как мешок с камнями, колдуна, Ленка попробовала сдвинуть транспорт с места и тут же почувствовала себя хилой лошадью, пытающейся в дождь затащить на глинистую горку телегу с солью. Лошадь, правда, не шипит сквозь зубы нецензурных слов, а так они вели себя одинаково – дергали неподъемный груз, упирались всеми имеющимися в наличии ногами, упрямо наклоняли головы и по граммулечке, по крошечке, но двигались вперед. 

Ленка до того устала, что, когда с ничейного пустыря ей под ноги выскочил беглый кролик, она даже не подумала испугаться, что сейчас ее засекут соседи-звероловы, а просто схватила животное за уши и от всего сердца зашвырнула в сторону Ганькиной половины.

Кролик на бреющем полете пролетел локтя три и шмякнулся в сорняки. Судя по удаляющемуся колыханию травы, приземлился он удачно и жаркое его тушке сегодня не грозило.

Наконец-то грузовые перевозки подошли к концу, точнее, к Ленкиной калитке. Здесь уже было поспокойнее, потому что от соседей ее двор отделяла густая и высокая живая изгородь,  которую Ленка собственноручно высаживала, выбирая кусты позеленей да пораскидистей, чтобы кто попало не глазел на ее личную жизнь. Вот нежданно-негаданно и пригодилось.

Девушка с кряхтением вытащила тело колдуна из санок и на горбу поволокла к крыльцу. Слава богу, никого вокруг не было видно, и единственный, кто наблюдал за ее акробатическими упражнениями, был колченогий кот Барсик. Домашний любимец, оттопырив пушистый зад, точил когти об скамейку и взирал на Ленку с глубоким неодобрением.

- Вот только ляпни что-нибудь, прибью! – на полном серьезе пообещала хозяйка, пыхтя и отдуваясь.

Кот презрительно дернул спиной и отвернулся.

Но сейчас Ленке было не до кота. Она ввалилась в избу, дыша, как загнанная лошадь, и сгрузила наконец колдуна на лавку. Трясущейся рукой утерла испарину, заперла двери на засов, чтобы не заявился нежданный гость за солью или спичками, закрыла уже почти темные окошки занавесками и полезла на полку за свечкой. Потом, подумав, зажгла еще одну и наконец-то разглядела свой трофей.