Онлайн чтение книги Истории бармена Джо Bartender Joe's tales
Портрет

Ярко-зеленая трава нестерпимо резала глаза, и Уильям отвернулся. Взгляд уперся в выкрашенную ослепительной белой краской изгородь. Час от часу не легче.

Голова заболела сильнее, и он зажмурился, однако теплые лучи весеннего солнца проникали и сквозь веки, окрашивая все красным. Алым, будто кровь.

Поднявшийся ветерок выпростал занавески из открытого окна и донес звуки непринужденной беседы.  Раздался смех, и Уильям стиснул виски кулаками.

- И чего ты так суетишься, Блейз, – прошептал он. Лишь одинокая птица, свиристевшая в кроне дерева, могла услышать его. – Подумаешь, новый натурщик, что в этом такого? Ерунда. Обычные манекены, вот они кто, их дело – стоять и улыбаться.

Брат с утра был в странном настроении, он то трясся, как осиновый лист, то ходил гоголем, рассматривая свои недавно написанные картины. Уильям же мог лишь наблюдать, ни словом, ни делом не подбадривая его. Обойдется. И так слишком зазнался, до такой степени, что осмелился пригласить к себе в натурщики человека из знатной семьи.

Каков наглец! Да за такое он мог схлопотать строгий выговор от отца, однако… Тот лишь посмеялся и обещал все устроить.

Чудовищная несправедливость! Когда он говорил о подобном с отцом, тот лишь сказал, что Уильям еще не готов. К чему не готов? Смешивать краски? Бред. Отец просто не хотел опозориться перед кем-то влиятельным, вот и все.

Уильям запустил пальцы в мокрые от пота волосы, и те неприятно облепили кожу. Блейз талантлив, о нем все так говорят, но почему не дают ни единого шанса ему? Пусть он младше, но ведь это не значит, что он чем-то хуже!

Мысли прервал громкий смех, донесшийся из окна комнаты, где расположились художник и его натурщик.

- Простите, что так долго, – Блейз уверенными движениями водил кистью по натянутому на мольберте холсту, – но рисование – процесс небыстрый. До этого я пару дней изводил вас постоянными чаепитиями, но должен ведь я узнать вашу душу, чтобы потом ее нарисовать. 

- У вас такой необычный подход, Блейз, – улыбнулся ему натурщик, высокий, изящного телосложения молодой человек, будто созданный для того, чтобы писать с него картины. Русые волосы слегка вились и обрамляли красивое лицо. В зеленых глазах притаилась смешинка, красиво очерченные губы постоянно норовили улыбнуться, хотя Блейз собирался изобразить его серьезным. Однако после первых же минут работы понял, что это ему не удастся. – Все сразу смотрят на мою красоту и кидаются за мольберт, а вы решили заглянуть в мою душу. А что, если бы она вас разочаровала? – он поправил белую рубашку, по привычке потянувшись к верхней пуговице, но художник бросил строгий взгляд, и пуговица осталась нерасстегнутой. – Да бросьте, тут такая духота!

- Я уже смирился с тем, что нарисую вас улыбающимся, не портьте мне картину дальше, Дамиан! – рассмеялся Блейз.

- Нижайше прошу прощения, я замираю, как парус в штиль, – и он в самом деле застыл в одной позе, глядя в окно.

- Сколько уже можно его калякать! – Уильям зло толкнул дверь в комнату. Натурщик (как его звали? Дамиан? Дэрриен?) даже не шевельнулся, однако Блейз повернулся к нему. На носу краска, в руке палитра, в глазах безумный блеск. Блейз за работой, если кто не понял, не будите спящего щенка!

Однако Уильям удостоил брата лишь беглым взглядом. Все его внимание было приковано к натурщику.

- Красивый вы. Понятно, почему он так в вас вцепился, – он подошел к Блейзу и выхватил кисть. – Что за кошмар ты тут нарисовал? Как такое вообще можно где-то выставлять?

Художник, привычный к подобным выражениям, лишь снисходительно вздохнул.

- Знакомьтесь, Дамиан, это мой младший брат Уильям. Он не всегда умеет себя подать, но, в принципе, он милый мальчик, – он потрепал брата по волосам. – Отдай кисть, Уилл, я хочу довершить свой кошмар.

Уильям фыркнул и отдернул голову от руки брата.

- Тоже мне… талантливый художник выискался… – он швырнул кисть на пол и прислонился к стене. – Заканчивай скорей свою мазню. Все равно у тебя все криво и косо.

- Вам не стоит так говорить, Уильям, – счел нужным вмешаться Дамиан. В середине лба залегла недовольная морщинка. – Ваш брат чрезвычайно талантлив…

Его слова подействовали на Уильяма, как красная тряпка на быка. Глаза сузились, едва-едва сверкая из-под век, ноздри возмущенно раздувались.

- Тебя не спросили!

Блейз встал между ними, стараясь улыбаться как можно непринужденнее, хотя внутри все клокотало от сдерживаемой ярости.

- Почему бы нам не сделать перерыв, Дамиан? Вы наверняка устали стоять в одной позе целых два часа. В гостиной вас ждет чай и превосходный пирог, – дождавшись, пока натурщик удалится, он поднял кисть с пола и, стараясь придать голосу мягкости, хотя был невероятно раздражен, спросил: – Что с тобой, Уилл?

- Со мной? О, со мной все отлично, Блейз, просто замечательно! – Уильям швырнул в брата скомканным письмом. – Твои работы приняли в галерею искусств, а мои завернули еще на первом этапе! Как, по-твоему, я себя должен чувствовать?!

Блейз поднял письмо и, развернув его, пробежал глазами. Из груди вырвался тяжелый вздох.

- Ох… Уилл, но ты ведь должен понять, что ты еще слишком молод. Между нами разница в семь лет, – в голосе уже начало прорываться раздражение, однако он вовремя это заметил и снова смягчил тон. – У меня было на семь лет больше времени на обучение. Тебе нужно терпеливо работать над собой. Что насчет смены стиля? Что за зацикленность на портретах, почему бы не перейти на пейзажи? – он положил руку на плечо брата и указал через распахнутую дверь на раскинувшийся на заднем дворике сад. – Он прекрасен в это время года, почему бы тебе не нарисовать его для разнообразия? 

- Рисуй сам свои пейзажи, – Уильям дернул плечом и выбежал на улицу.

- А ваш брат довольно вспыльчив, Блейз. Но это молодость, она всегда такая… Взрывоопасная.

Блейз стыдливо посмотрел на Дамиана, который стоял у двери, попивая чай из изящной фарфоровой чашки с затейливым рисунком по ободку.

- Вы все слышали? Простите за его поведение, Уильям старательный парень, но… – он понизил голос, – рисование это не его. Он делает это только чтобы стать лучше меня, но его рука не способна крепко держать кисть. Он прекрасный музыкант, – Блейз провел пальцем по крышке рояля, возле которого позировал Дамиан. – Вот для чего созданы его пальцы. В этом деле мы как раз меняемся местами. Я играю тоже, но до брата мне очень далеко. А вы играете, Дамиан?

- Немного, – натурщик сел за рояль, пальцы легко пробежали по клавишам. – Но я всего лишь учусь, так что не ждите от меня чего-то шедеврального, – он заиграл какую-то легкую мелодию.

- Прошу прощения, Дамиан, вы позволите? – Блейз сел рядом. – Небольшая ремарка. Здесь – краткий и быстрый переход, а другая рука в это время, – он приподнял пальцы над клавишами, – отдыхает. Я называю этот прием «немая рука». За это время легче подготовить ее к следующей позиции и не опоздать, – он смущенно улыбнулся. – Надеюсь, вас не оскорбили исправления простого художника.

- Вовсе нет, Блейз, – Дамиан, не скрывая восхищения, смотрел на него. – Вы, кажется, слегка занизили свои способности, когда говорили о том, что вы неважный музыкант…

Его прервал громкий хлопок. Блейз взволнованно подскочил, выглянул в окно и увидел Уильяма, размашистыми шагами удаляющегося от калитки в сторону моста.

- Ну что за ребенок… – пробормотал он. – Кажется, мы слегка его разозлили. Не хотите прогуляться, Дамиан? 

Тот мгновенно понял, к чему клонит художник.

- Боитесь, как бы ваш брат не сделал что-нибудь, из ряда вон выходящее?

- Считаете, это просто паранойя? – хмуро ответил Блейз, уязвленный тем, что его намерения так легко разгадали.

- Нет, – покачал головой Дамиан. – Считаю, что в состоянии аффекта человек может натворить много глупостей, расплачиваться за которые придется не ему.

Если бы он знал, насколько пророческими окажутся его слова, то вообще не открывал бы рот. Однако Блейз воспринял их в более легкой форме.

- В прошлый раз он едва не поджег поле, – сказал он, выходя в сад. Длинная мощеная дорожка убегала к невысокой калитке, за которой неспешно несла свои воды неглубокая река. – Я едва успел выхватить у него спички. Глупый мальчишка, он не понимает, что своими истериками делает только хуже.

- Простите его, Блейз, – снисходительно ответил Дамиан. – Он еще слишком молод и не понимает, что успех достигается не только благодаря таланту, но и долгой, упорной работе. В его возрасте мне тоже казалось, что стоит шевельнуть лишь мизинцем – и все, что я ни пожелаю, окажется у моих ног. С годами понимаешь, что это не так, но для Уильяма это время еще не настало. Вот он и переживает, что ни на что не годен.

Блейз хмуро кивнул, погруженный в свои мысли. Его пугала зависть брата, становившаяся с каждым днем все сильнее. Вместо того чтобы тратить энергию на улучшение своих талантов, он из кожи вон лез, чтобы досадить Блейзу. Зачем? Этого было не понять. Он любил Уильяма, но иногда тот настолько сильно злил его, что в голове художника проскакивали совсем не добрые мысли перегнуть Уильяма через колено, несмотря на уже не детский возраст, и всыпать по первое число.

- Куда обычно ходит ваш брат? – прервал его размышления Дамиан, шагающий рядом.

Хороший человек, подумал Блейз, невольно улыбнувшись. Приветливый, совсем не капризный, как многие натурщики, которые уже через полчаса начинают ныть, что затекла спина, конечности, отваливается голова. Он сносил все просьбы Блейза и терпел, безусловно, тяжелые условия, требующиеся для написания картины. Зато она наверняка станет шедевром – красотой молодой человек не был обделен, и она стоила того, чтобы запечатлеть ее на холсте. Блейз поймал себя на мысли, что хочет побыстрее разобраться с капризным младшим братом, чтобы вернуться в дом и продолжить рисование.

- Обычно он любит гулять вдоль реки, – наконец ответил он на вопрос, заданный натурщиком. – Бросает в нее камни, чтобы они допрыгали до противоположного берега. Это несложно, река тут узкая и мелковод…. – глаза его изумленно расширились, когда он увидел брата. – Уильям! Уильям Хэнсон! Что, черт побери, ты задумал?!

Брат стоял на узком парапете за перилами моста и смотрел вниз, на воду. Услышав голос брата, он поднял голову. Глаза были полны слез.

- Ты… Блейз, ты… Самый гнусный обманщик из всех, кого я знаю! – в отчаянии выкрикнул он.

- Уильям, – Дамиан шагнул к нему, однако Блейз вцепился ему в руку, опасаясь, что это может спровоцировать потенциального самоубийцу. – Не делай глупостей, что ты хочешь этим доказать?

Глаза Уильяма лихорадочно блестели.

- Что я хочу? Что я хочу доказать? А что мне еще доказывать, я ведь все равно останусь вторым! Всегда вторым! Может быть, моя смерть раскроет глаза этому вечно ухмыляющемуся своей собственной значимости и таланту маменькиному сынку!

Руки оторвались от перил. Блейз испустил громкий вопль и бросился вперед, однако не успел схватить брата. Внизу пузырилась сомкнувшаяся над прыгуном вода.

Дамиан сбежал с моста, на ходу сбрасывая жилет и рубашку, и бросился вслед за Уильямом в воду. Блейз мог лишь беспомощно наблюдать – плавать он не умел. 

- Ох, Уильям… – бормотал он, обхватив колени руками и не сводя взгляда с реки. – Что же ты наделал, маленький глупый мальчишка…

Дамиан вытащил Уильяма на берег и уложил на траву.

- Блейз, простите, он… – натурщик закашлялся и отбросил мокрые волосы с лица. – Кажется, на дне были камни, и он… простите, я не смог…

Блейз дрожащими руками обхватил окровавленное лицо брата.

- Уилл… Нет, ты не можешь, нет, Уилл…

Вокруг собирались люди, ставшие невольными свидетелями разыгравшейся трагедии, но Блейз не замечал никого. Холодеющими пальцами он ощупывал шею брата, не веря в то, что произошло, а затем разрыдался, прижимая к себе мертвое тело Уильяма.

Блейз смотрел на эту сцену сверху вниз, стоя на мосту, и к горлу подступала тошнота. Слезы навернулись на глаза, грудь сдавило, хотя боль и не была такой острой, как семь лет назад.

- Уильям, – прошептал он. – Прошло столько лет, а я так и не понял, что ты хотел этим сказать.

Грустная улыбка пробежала по лицу Уильяма, стоящего рядом и наблюдающего за плачущим внизу братом.

- Не понял? Тогда ты еще глупее, чем я думал, Блейз.

- Разве? – тот снова глянул вниз. – Ты не видел, как я страдал, Уилл. Как страдали родители. Они любили тебя, и я тоже. Но прошло столько времени… Знаешь, кто помог пережить мне эту трагедию? Дамиан. Я еще не знал, что он станет моим лучшим другом, но он постоянно был рядом, не оставлял меня, думая, что с горя я совершу нечто подобное… Однако, Уильям, я – не ты. Дамиан каждый день говорил мне, что нужно жить дальше и не цепляться за прошлое, что ты сам бы этого хотел, – Блейз стер слезы, все-таки выступившие на глазах. – Но Дамиан ошибся. Он просто не знал…

- Конечно, – Уильям махнул рукой, и вокруг вместо мирного зеленого пейзажа выросли стены мастерской. Одна за другой на стенах проступали картины в изящных рамах, скрученные холсты, коробки с красками, груда испачканных тряпок… Но все картины были пусты. На них мрачными и тусклыми красками были прорисованы лишь кресла, окна, рояль, деревья… Дамиана на них не было. Будто ему надоело стоять в одной позе, и он куда-то отошел.

- Видишь? – Уильям обвел рукой мастерскую. – Твои шедевры – ничто без него. Он – твой вдохновитель, твоя муза. Тот, кем бы никогда не смог стать я, несмотря на то, что ближе родного брата у тебя никого не могло быть. Однако как только я увидел Дамиана, я понял – это он. Он заменит меня. Станет твоим лучшим другом, станет твоим братом… Он, а не я.

- Прекрати, – оборвал его художник. – Никто никогда не смог бы заменить мне тебя, Уилл. И если ты покончил с собой только по этой глупой причине, то обратил свою жизнь в ничто.

- Твои картины – это ничто, – перебил брат. – Куски холста с размазанной по ним краской. Ни души, ни жизни. Пустота. Посмотри сам, – глаза странно блеснули. – Все картины пусты. Его там нет.

- Его там нет, потому что ты забрал его душу, – прервал его Блейз. – А я рисовал ее, только ее, – он подошел к одному из пустых холстов и провел пальцем по блеклой раме. – Сошла даже позолота. Его душа не умещалась в картине, она давала красоту всему вокруг. В том числе, и моему сердцу, Уилл. Дамиан не был тебе заменой, он был чем-то самостоятельным, новым, без которого мне уже трудно представить жизнь, – он повернулся к Уильяму, в глазах стояли слезы. – Но ты мой брат. Я первым после мамы взял тебя на руки и был так счастлив, что больше не буду один. А ты мстишь мне одиночеством. 

С каждым словом лицо Уильяма все больше наливалось краской ярости. В конце концов, он схватил одну из картин и выдрал холст из рамы, в исступлении пытаясь разорвать его. Однако тот был крепок и не поддавался.

- Ты во всем превосходил меня! – наконец выкрикнул он, будто обиженный ребенок. – Ты всегда был впереди, а я таращился лишь в твою спину! Слышал эти слова: Блейз такой талантливый, у него так хорошо получается, он станет великим художником! И после моя характеристика: тебе не хватает стиля, тебе не хватает души, тебе не хватает чертовой жизни! Поэтому я и решил: раз мне ее не хватает, пошла она к черту!

- Ты мог бы рассказать все мне. Я твой старший брат, я бы сделал все, чтобы тебе стало легче. Я был уверен, что ты любишь меня так же, как  и я тебя, но ты только и мог завидовать. Я не знал, – Блейз вздохнул, глаза снова защипало. – И Дамиан тут ни при чем. Вини только меня. Убей меня, забери мою душу, но оставь его в покое.

- У-убить тебя? – Уильям выглядел ошарашенным этой мыслью. Похоже, это никогда не приходило ему в голову. Он порывисто прижал холст к лицу и всхлипнул. – Да за что? За что я должен дарить тебе эту милость? Нет, я тебя не убью. Нет. За все время ты нарисовал всего один мой портрет. А его – десятки, если не сотни. Это называется справедливостью, Блейз?

- Это… – Блейз проглотив вставший в горле ком. – Это называется «зависть», Уильям. Я бы рисовал тебя сколько угодно раз, если бы это могло вернуть тебя к жизни… Или успокоить твою душу.

- Тогда рисуй! – Уильям швырнул смятый холст к ногам Блейза. – Нарисуй меня таким, каким сейчас видишь! Если я исчезну, перенесусь на этот чертов холст, то признаю твое первенство. Но если нет, то я объявлю себя победителем. И ты больше никогда не увидишь своего лучшего друга Дамиана!

Блейз молча смотрел на холст. Затем нагнулся, поднял его, осторожно отряхнул и натянул на мольберт привычными, уверенными движениями. На картине был изображен тот самый день, когда он впервые рисовал Дамиана. И тот самый день, когда погиб Уильям. Лучи солнца лились сквозь открытое окно, за которым раскинулся прелестный сад. Угол белого рояля, на который когда-то опирался Дамиан, ваза с полевыми цветами на окне – все дышало воспоминаниями, однако краски потускнели и потрескались. Холст будто сморщился, вбирая всю красоту утра в себя. С исчезновением Дамиана из картины ушла и жизнь.

- Я нарисую, но сначала позволь мне… – он шагнул к брату и обнял его, думая, что руки пройдут насквозь. Однако этого не произошло. Тело Уильяма было горячим,  лихорадочно горячим, однако Блейз не обратил на это внимания. Столько лет он в своих снах прижимал брата к себе, столько раз тот растворялся дымкой между пальцев, однако сейчас он снова чувствовал его. – Я никогда не переставал любить тебя, Уильям. Ты мой брат и останешься им навсегда, что бы ни произошло, – он отстранился. – Теперь встань, как тебе удобно.

Уильям сердито тряхнул головой и отошел на несколько шагов.

- Мне плевать на этого Дамиана. Плевать, как ты к нему относишься. Я всегда лишь хотел быть в чем-то лучшим, чтобы и меня хвалили тоже, а не отпускали постоянные упреки. И не сравнивали меня с тобой! Каждый раз как я что-то делал, мне заявляли, что у тебя это получилось гораздо лучше.

Смешивая краски, Блейз снисходительно улыбнулся, и эта улыбка в мгновение ока превратила его в старшего брата, каким он был много лет назад.

- Ложь. Однажды ты здорово пнул меня под зад, фигурально выражаясь. На приеме в доме друзей наших родителей. Меня уговорили играть, и я страшно ошибался от волнения. А ты гордо прошел ко мне, так же пафосно стащил меня со стула и сел сам. – Блейз рассмеялся, краски на картине стали чуть ярче. – Понимаешь, я был опозорен своим отвратительным выступлением, однако посмеялся вместе со всеми, ни капли не стыдясь произошедшего. А потом только и делал, что говорил каждому – это мой брат, да, это мой брат, этот невероятно талантливый парень – мой младший брат.

Уильям кусал губы, с трудом сдерживая слезы. Он не хотел плакать, он ненавидел самого себя за эту слабость! Какого черта Блейзу приспичило предаваться воспоминаниям, когда на кону жизнь его обожаемого друга?!

- Прекрати!! – наконец выкрикнул он. – Прекрати говорить так, будто… будто…. – он стиснул кулаки так сильно, что почувствовал бы, как ногти впились в ладони, если бы мог ощущать физическую боль. – Просто… прекрати… И продолжай рисовать.

От взгляда Блейза не укрылось, что после его рассказа брат заметно побледнел. Весь, не только кожа. Из него уходила краска по мере того как его кисть переносила образ Уильяма на холст. Значит, все же удалось пробиться к его душе, что бы он ни говорил, какими бы ужасными обвинениями ни кидался. Уильям все же любил его. И от этих мыслей на душе Блейза стало легко, несмотря на то, что его душили слезы.

- А еще… Помнишь ли ты милую Анну, которая подошла к тебе познакомиться в этот вечер? Она сначала наткнулась на меня. Я беседовал с хозяином дома, но она не постеснялась влезть в разговор. Все были уверены, что девушка желает познакомиться с художником, а она спросила меня – вы ведь сказали, что этот талантливый молодой человек ваш брат? Подскажите, пожалуйста, как мне лучше всего с ним познакомиться… – он вытер уже набухшие слезами глаза и снова вернулся к рисованию. – Меня подняли на смех, Уилл, ты в тот вечер дал мне целых два пинка. И я просто страшно тобой гордился.

Уильям сердито повторил его жест и уставился на свои уже ставшие полупрозрачными руки. Блестящие мазки слез резко выделялись на его бесцветных щеках. 

- Почему… Почему ты не можешь просто рисовать молча? Ты почти закончил, да? Почти закончил… – из почти прозрачной груди вырвался тихий вздох. – Тогда заканчивай побыстрее, но я надеюсь, что успею сказать тебе кое-что. Может быть… Может, я был неправ. Может, я ошибался. Но в одном я уверен – не хочу больше видеть то, что сегодня показал тебе. Вызывать те страшные воспоминания о своей гибели и заставлять тебя… огорчаться, – голос становился все тише и тише, и Блейз уже едва слышал его. – Почему я понял это только сейчас?

- Потому что ты глупый брат, который хотел что-то кому-то доказать своей смертью. – Блейз все еще пытался сдерживать слезы. – Ты не хотел умирать, ты хотел, чтобы тебя спасли, чтобы я смертельно напугался, чтобы хоть на пару дней люди перестали тебя с кем-то сравнивать. Ты не хотел никого огорчать, но… – кисть замерла в воздухе, прежде чем Блейз поставил подпись. – Дамиан все равно был рад с тобой познакомиться, несмотря на твое поведение. И сожалел о твоей смерти. Если бы ты… Если бы все так не повернулось, вы бы тоже стали добрыми друзьями.

Едва видные губы Уильяма разошлись в улыбке. 

- Передай ему спасибо за то, что не оставил тебя одного, как это сделал я, – последними словами, которые он произнес, были: – Я люблю тебя, брат.

Легкая дымка еще какое-то время сохраняла человеческий силуэт, а затем растаяла. Блейз смотрел на законченную картину, на которой Дамиан и Уильям стояли рядом и улыбались, и по щекам его, уже ничем не сдерживаемые, бежали слезы.

Я, открыв рот, таращился на экран телевизора, где шел репортаж о выставке в картинной галерее. Больше всего народу собралось у картины какого-то заезжего художника. Критики отмечали особую эмоциональность, радость и свет, исходившие от холста, зрители же восторженно пищали о том, что рядом с картиной становится теплее, они словно ощущали себя в кругу семьи и близких людей. Кто-то заявлял, что картина вдохновляет, заставляет поверить в себя, помогает найти свой путь в жизни. На мой взгляд, так это просто восторженность. Безусловно, картина, на которой безупречно были изображены молодые люди, улыбающиеся так, будто весь мир лежит у их ног, настраивала на позитивный лад, убеждала, что все будет хорошо, но… Слишком невероятной казалась история, которую я услышал от одного из моих посетителей буквально час назад. Она меня растрогала, нечего сказать, в конце я даже всхлипывал в салфетку, чего со мной почти никогда не случалось. Но как поверить, что все это не было лишь сном, который приснился художнику, и после него он написал этот шедевр? Как поверить в то, что он спас целых две души одной картиной?

Да какая разница, правда это или вымысел, наконец решил я. Если картина не вдохновляет ни на что, кроме желания ее сжечь, то на кой черт она вообще нужна? Но если она способна менять человеческие судьбы, то ей подойдет только такая, невероятная, но трогательная история.

Так думал я, протирая свою любимую стойку, а взгляд задумчиво скользил по стенам бара, которые были обклеены афишами с рекламой горячительного, и в голове впервые мелькнула мысль: а какие картины подошли бы сюда лучше всего?